22. Слабости Ирбруса. Зачем взрослые настолько глу

От Дома Блага мы отплыли в ту же ночь. На лодке было много вещей, занимавших почти всё пространство на палубе. С рассветом я и Ирбрус, бросив лодочный якорь посередине реки, занимались хозяйственными вопросами. Но так как снаружи было очень холодно, мы поспешили уйти внутрь к маме и Маар, взяв с собой всё необходимое для работы и завтрака. Многое предстояло сделать: оббить снова лодку изнутри и расставить все вещи по местам, ведь сейчас всё наше имущество хаотично располагалось на палубе, под открытым небом.
Мама с сестрой еще спали на новенькой перине под одеялом. Их не хватало для всех, потому что и Ирбрус, и мама брали только то, в чем нуждались сами, не нарушая правил Дома Блага. Ирбруса не очень заботило наличие всего двух перин, он говорил:
– Ничего, сам сошью, набью соломой, той, что взял для растопки, будет не хуже ваших.
Он мне отдал свою перину, а мама спала на второй с дочкой. Мы старались не шуметь, но у нас не очень получалось, в конце концов, проснулась Гея.
– Где я? — прошептала она.
– Мама проснулась, — сказал я, обращаясь к Ирбрусу.    
– Она открыла глаза? — спросил он, стоя вдалеке от перины и что-то передвигая с места на место.
– Да, — ответил я.
– Она видит?
– Не знаю.
– Поводи над ее лицом ладонью, зрачки движутся?
– Нет, — тихо испуганным голосом произнес я.
– Что со мной? — прошептала испуганно мама. И протянула руку, ориентируясь по голосу, в мою сторону.
– Ничего особенного, — уже не боясь никого разбудить, говоря громко и немного с иронией, ответил Ирбрус, — ты всего лишь потеряла зрение.
– Как? Но почему?
– Потому что нужно слушать, когда тебе говорят!
Ирбрус начинал сердиться, хотя с самого утра он был рад, что всё вчерашнее приключение закончилось именно так. «Могло быть и хуже», говорил он мне, затаскивая маму на лодку. Понимая, что начинается новый скандал, я взглянул на него и просящим голосом сказал:
– Не надо.
Ему стало жаль наше никчемное семейство, расположившееся на полу его лодки и приносящее только хлопоты и проблемы. Он взглянул так в нашу сторону, как будто хотел сказать взглядом: «Разбирайтесь тут сами. Как хотите, так и живите». И вышел на мороз. Я остался на полу возле мамы и сестры. Мама молчала, и я молчал, она одной рукой сжимала мою руку, второй гладила спящую Маар, переодетую в новенькие вещи, украденные мамой для нее. Значит, все-таки, ей это не приснилось. Значит, эти вспышки света были не видением, и вчера она действительно встретилась с хозяевами Дома Блага. Но больше она ничего не помнила. Ни того, как попала в лодку, ни того, как ложилась спать, ни того, как попали на лодку вещи, до которых она дотрагивалась.
– Что вчера произошло? — спросила она у меня тихо.
– Лучше ты расскажи, что произошло?
Мама рассказывала обо всем в подробностях, особенно про этот дикий свет, проникший в ее глаза. Но что было после этого света, она не помнила, и я начал свой рассказ:
– Ты упала в реку и ушла под лед.
– В реку? И я не стала рыбой? Меня не забрал Великий Сома? Ведь я нарушила столько правил!
– Нет, мама, может, он и хотел, но ему этого не дал сделать Ирбрус и бергер, который привязан к твоему поясу. Есат светилась в мутной воде, когда тебя подо льдом несло течение. Мы смогли в нужном месте прорубить отверстие во льду, через которое тебя вытащил Ирбрус.
– Ты тоже там был? Ты это видел? 
– Да он позвал меня, сразу же, как только ты очутилась в воде, и велел взять топор, который появился уже у нас на лодке.
– Что же было дальше?
– Во всей этой груде вещей мне рыться не пришлось, а то бы мы тебя не успели достать из реки. Топор, слава Небесам, лежал на одной из бочек. Ты была без сознания, Ирбрус дотащил тебя до лодки, обвязал краем спущенной вниз веревки, а сам, забравшись по ней на палубу, вытащил тебя, а после сбросил веревку мне. Ты была вся синяя от холода и мокрая, волосы у тебя были как сосульки. Ты долго пробыла под водой, Ирбрус волновался, что ты можешь не прийти в себя.
– Волновался не за меня, а за свою прибыль.
Мне было неприятно, что мама пытается увести разговор в этом направлении, и чтобы его не поддерживать я продолжил свой рассказ.
– Когда я залез на лодку, он уже затащил тебя в нашу часть и положил на пол, велел мне найти перину и одеяла, на это понадобилось время, ведь на палубе, ты даже не представляешь, сколько сейчас вещей.
– Думаю, что представляю, — ухмыльнулась мама. — А что было потом?
– Когда я нашел всё необходимое, и даже больше, я увидел на одной из бочек одежду для Маар, такую же точно, как была у нее раньше. Спустившись обратно к вам, я увидел, что ты завернута в кусок теплой ткани из таких же отрезов, которыми мы оббивали лодку изнутри в первый раз. А Ирбрус, сидя на полу, держал тебя на руках и растирал.
Это мама не прокомментировала.
– После он велел постелить перину на пол и переложил вас обеих рядом на нее, накрыв одеялом. С трудом мы притащили печку в нашу половину лодки, расположив поближе к вам, и растопили ее дровами, а трубу для дыма вывели в окошко. Сразу стало теплее, Маар теперь выздоравливает. И все твои вещи успели высохнуть, хотя зачем тебе это драное платье, когда мы нашли в вещах из Дома Блага такое же новое?
Но Гея этого уже не слушала, она убрала руку от дочери и засунула ее под одеяло. Действительно, она лежала абсолютна нагой, завернутой в теплую ткань. Калейдоскоп мыслей у Геи в голове заставил отвлечься от голода, который она испытывала вот уже много дней. Тут снаружи донесся запах жареного мяса, и напомнил ей об этом.
– А как же так, — спросила она. — Печка и тут, и там?
– Да, вы оба попросили у Дома Блага печку, видимо, Ирбрусу она нужна не меньше, чем тебе. Это очень удобно: и тут тепло, и готовить можно на воздухе, не отходя от руля.
Ирбрус спустился к нам, в руках у него были блюда с едой. Он зажарил мясо и овощи.
– Тан, — сказал он, — нагрей воды, им нужно много пить горячего.
– Хорошо, — ответил я и выскочил наружу.
– Я принес тебе поесть, – спокойно проговорил Ирбрус.
– А Маар? Ты ей принес поесть? — спросила Гея.
– Мы все ели ночью, пока ты была без сознания. Тебе было не до того.
– Голодная, голая и слепая, — тихо произнесла Гея.
– Но живая, — по голосу Ирбруса Гея поняла, что его веселит ее беспомощность. Она начала сердиться, «ему весело», пришло ей в голову.
– Ты знаешь, что мне сегодня снилось? — неожиданно для Ирбруса спросила Гея.
– Да, Веруд мне принес твой сон, — спокойно ответил он.
– Значит, и в такой ситуации ты не упускаешь своей выгоды?
– Его не продашь, это был кошмар, разве что самоубийце. Я его забрал, чтобы тебе стало легче спать, и тебя не мучили твои страхи.
– Извини, что не смогла тебе помочь нажиться и сегодня, — съехидничала Гея.
– Гея, не начинай заводиться на ровном месте, я не хочу ссоры, на, возьми лучше поешь, — и Ирбрус попытался поднять Гею, чтобы она села и взяла тарелку в руки.
– Хорошо же ровное место! Я ничего не вижу!
Да, она была беспомощной, но при этом руки его от себя отодвинула.
– Не нужно мне помогать, я всё могу сама, почему ты не сказал мне, что я могу ослепнуть?
– Я предупредил тебя обо всем заранее. Не нужно меня винить в произошедшем, — пока еще держа себя в руках, отвечал Ирбрус.
– Ты не сказал, что можно потерять зрение! — Гея говорила очень раздраженно.
– Неужели мало того, что я сказал не брать то, что тебе не нужно?!
На этом моменте ее терпение иссякло.
– Если это нужно моему ребенку, то это нужно мне! Ты никогда не сможешь понять меня! Тебе нет дела до моих детей! Ты бездушен и черств. Зачем ты меня вчера раздел? Хотел сравнить, как я постарела за последние годы без твоей помощи? Да?!
– Гея, что ты несешь?! По-твоему, это я бездушен и черств?! Да ты вчера чуть не утопила Есат! А она жизнь тебе спасла, и это я бездушен и черств?! Где хоть малейшая благодарность? — Ирбрус кричал, да так, что его голос резонировал даже снаружи лодки.
– Благодарность?! Кому? птице?! — возмутилась Гея, открыв рот и уставившись в пустоту невидящим взглядом.
– Да и ей, если тебе хочется! Ты не вчера ослепла, ты слепая от рождения, ты же не видишь очевидных вещей! — орал он, меряя шагами лодку, не в силах усидеть на месте.   
– Ничего, и пусть я ослепла, зато моей девочке стало легче, и она согрелась.
– Как будто, если бы ты не вернулась за той проклятой одеждой, она бы не согрелась от тепла печки. Я бы ее обмотал тканью подшерстка бергеров, а ты бы потом пошила Маар сама что захотела! Нет же, ты делаешь всё так, как тебе захочется, не думая о последствиях и других людях. Вот теперь у меня на лодке слепая женщина, которая не может ни приготовить, не заняться детьми! Всё это на моих плечах из-за того, что у нее упрямства больше, чем ума!
Ирбрус был взбешен. От утреннего хорошего настроения не осталось и следа.
– Хорошо, как скажешь, дети позаботятся о себе и сами, и, надеюсь, обо мне! От тебя мне ничего не нужно. Тан взрослый мальчик, он сможет всё, а я своими снами уже давно сполна оплатила пребывание детей на лодке и твое гостеприимство! Будь любезен, согласись…
Но он не дал ей закончить:
– Ах, своими снами?! Да я потратил на торговом острове на вас больше, чем ты мне смогла дать за последние годы! Не нужно говорить, что ты расплачиваешься со мной! А сколько Есат вынесла из твоей головы кошмаров? Ты знаешь? Бедная птица!
– Получается, ты держишь меня в рабстве. Только мои сны тебя и интересуют, тебе должно быть выгодно, что я ослепла, ведь теперь я никуда не уйду.
– Иногда мне хочется, чтобы ты исчезла навсегда! Но ведь теперь ты действительно ничего не можешь сама. Иди, давай, двери открыты, лодка никуда не плывет! Вперед, что ты можешь теперь?! Что ты могла раньше?!
Это были очень сильные слова. Да, ее никто не держал, и она могла идти, плыть, лететь — всё что угодно. Но теперь она была полностью зависима от его воли, что уязвляло Гею.
– Хорошо, тогда высади нас на льду, как ты и обещал, мои дети позаботятся обо мне! Но видят Небеса, что я права, попади ты в такую ситуацию, кто бы помог тебе?! Ты не имеешь друзей среди людей, ты отшельник, ты самый одинокий в этом мире человек!
После этой фразы я зашел в лодку, Ирбрус метался из стороны в сторону, мама лежала, как и раньше, а около нее стояли нетронутые тарелки с едой.
– Вот теплая вода, — негромко сказал я.
Увидев меня, Ирбрус со скоростью дикого зверя выбежал наружу, оставив нас самих, а я с кувшином в руках подошел к маме.
– Сынок, — сказала она, — прости меня, но тебе придется позаботиться обо мне, я ничего не смогу сама, пока не привыкну к этому ужасному состоянию. Я буду стараться вставать сама и делать что-то, буду с Маар, сколько смогу. Но я не смогу готовить и шить, рисовать и видеть вас…
Сначала она просто всхлипывала при каждом слове, а потом расплакалась, да так, что ее было не остановить. Прошло немало времени пока я ее успокоил, она поела, выпила горячей воды, настоянной на травах и отвернулась к Маар. В этот день мама не выходила наружу.
Весь разговор мамы и Ирбруса я слышал очень хорошо: и каждый упрек, и каждое слово. Они меня словно били и резали на части. «Зачем, зачем взрослые настолько глупы и глухи? Почему нельзя постараться понять друг друга? Ведь изначально никто не хотел ссориться». После того как мама от меня отвернулась, я принес новое алое платье, положил поближе к ней и сказал:
– Если ты захочешь одеться, и выйти наружу, твоя одежда рядом с периной.
Но она даже не повернулась ко мне и не сказала спасибо. Я вышел к Ирбрусу на палубу, мне хотелось поговорить с ним, прочувствовать его настроение. Стоит ли мне опасаться того, что он нас высадит на лед, или это опять пустые слова, которыми так часто бросаются взрослые?
Лодка стояла на якоре, ее хозяина я застал у печки, готовящего завтрак для двоих.
– Я всё слышал, — сказал я .
– Очень жаль, — раздраженно ответил Ирбрус, не поворачиваясь ко мне.
– Про лед это правда? Ты говорил маме, что высадишь нас.
– Я ей пригрозил этим, чтобы она не наделала глупостей в Доме Блага, — начал он тихо. Но потом заорал, как будто в него вселился дикарь:
– Но с ней это не помогло, ее не пугает ни лед, ни слепота! Это самая глупая женщина из всех, кого я знаю! Как можно было ослушаться, если я всё рассказал наперед!
– Но ведь ты не сказал о слепоте, — настаивал я на том, что он отчасти неправ. — И, возможно, это наказание за ослушание на нее бы подействовал сильнее.
– А я не знал, как именно ее накажут хозяева Дома Блага. Вернее, о том, что последует наказание за ослушание, я знал, но какое именно — нет. Ииси, когда мне рассказывал про этот дом, был глух после встречи с хозяевами Дома Блага, а его жена стала немой. Их так наказали за то, что они взяли лишнее. Поэтому откуда мне было знать, на что еще способны эти хозяева? Почему у твоей матери не пропал голос? Почему зрение? Ведь как бы было хорошо, если бы она иногда молчала!
Немного помолчав, Ирбрус добавил:
– По странной иронии у них забрали то, что они больше всего любили делать. Ииси любил слушать жену, а она — рассказывать ему всяческие истории. Мне кажется, что больше всего на свете твоя мама любит говорить и придумывать скандалы на ровном месте.
– Вот теперь она молчит, — сказал тихо я.
– Это потому, что меня нет рядом. У женщин нужно отбирать дар речи. Почему Небеса этого не делают сразу при рождении? — Ирбрус говорил громко, но, казалось, он жалуется Небесам, а не мне.
– Где ты встречал этих людей, — спросил спокойно я.
– В Артере, когда торговал снами в первый раз. Ииси — один из крупнейших скупщиков снов, его жена ему в этом помогает. В благодарность за хороший товар и за большие партии Ииси и Миц, так зовут его жену, пригласили меня и моего саргуса на ужин. За которым и рассказали о такой странной истории. Когда я спросил о его недуге и излечим ли он, торговец мне поведал одну историю. Его он услышал от своей жены. Это был последнее, что она ему рассказала. Эта история – легенда. Она бродит по миру, но увидеть Дом Блага дано лишь некоторым. Когда Ииси и Миц были молоды, они встретили этот дом, тогда они были еще бедны и только плыли по реке Сома в Артер, где надеялись добиться богатства и славы. Они голодали и замерзали на ветрах, течение вырвало весла из лодки в момент, когда они оба обессилевшие заснули. Они плыли по течению, полагаясь только на милость Небес. Увидев этот дом, Миц рассказала Ииси старинную легенду про Дом Блага. И они, подгребая руками воду, причалили к нему.
– И что же они взяли из Дома Блага, за что их наказали? — спросил я.
– Они взяли очень много вещей, тогда Ииси и Миц не были мужем и женой, и были бедны. Всё, к чему бы они ни притронулись, им было необходимо, и за это их не покарали. Всё шло хорошо до тех пор, пока Ииси не увидел кольцо, которое он бы хотел подарить ей на свадьбу. Именно за это его лишили слуха. Я видел это кольцо на руке его жены, наверное, это самое дорогое украшение в мире, ведь за него уплачена такая высокая цена.
– А за что пострадала она? — сгорая от любопытства, спросил я.
– За то, что, увидев сапоги подходящего размера для босого Ииси, дотронулась до них.
– И они не вылечились до старости?
– Нет.
– Значит, это навсегда?
– Да.
– То есть мама никогда не будет больше видеть и не сможет рисовать?
Тут Ирбрус промолчал. Но вскоре опять заговорил, правда, очень тихо, чтобы не обнадеживать маму зря, если она слышит наш разговор.
– Я хочу попробовать одно средство, не могу знать, поможет оно или нет, но оно всемогущее. Оно способно оживить, если им вовремя воспользоваться. Только его нигде нет, а до места, где его можно найти, нужно долго плыть.
– Но ведь мы попробуем? Обязательно попробуем? Да? Она должна видеть! — молящими глазами посмотрел на него я. — Ирбрус, я буду делать всю работу и если понадобиться, дуть в парус, чтобы лодка плыла быстрее, но мы должны попробовать.
– Сам знаю, — всё также не поворачиваясь ко мне говорил он.
– А что это за место, где есть такое лекарство?
– Деревня Гузей.
– Там живут колдуны?
– Почти.
– Что ты о них знаешь?
– Я родился в этой деревне.
– Так мы плывем к тебе домой?
– Да, Тан. И если бы всё это не произошло, мы бы туда полетели на Ортристе, но у меня больше нет листьев дерева Пайтэ, а значит, он не может к нам прилететь.
– А я думал, ты не хочешь его вызывать, потому что он сильно пострадал при погоне в день кражи яйца из гнезда бергеров, — проговорил я протяжно.
– Нет, для него это не причина отказать мне в помощи, он знает, что я не буду его беспокоить из-за глупостей. 
– А как же мы попадем в твою деревню? Ты же говорил, вы живете на горах и скалах.
– В деревне есть старинные каменные подкопы и лазы, ведущие к реке, чтобы можно было покинуть деревню пешком. Но я их никогда не видел, и как их найти, не знаю.
– Так как же мы попадем в деревню? — не мог остановиться я. Вопросы из меня выскакивали, как угольки из печки, на которой готовился завтрак.
– Я никогда не исследовал подножье скал, только искал входы сверху в деревне в эти подземелья, а мы попробуем поискать снизу, там, где должны быть выходы к воде.
– Но их ведь могло засыпать, они могли зарасти, их могла замыть глиной и камнями река, когда вода в ней поднимается.
– Ты прав, — сухо ответил Ирбрус.
– Но это наша единственная надежда?
– Да, — утвердительно покачал головой он.
– А как мы узнаем, где нам остановить лодку для поиска входа?
– Как гласит легенда, в этом месте Великий Сома нарисовал над входом саргуса, заметного только с воды. Поэтому плыть ночью мы больше не будем, чтобы всегда видеть рисунок на окружающих скалах.
– А мама сможет преодолеть этот путь от низа до верха?
– Она сказала, что теперь ты будешь о ней заботиться и делать всё. Понесешь ее на руках.
Наверное, Ирбрус ожидал, что я скажу, что не смогу этого сделать, но к его удивлению мой ответ звучал коротко: «Хорошо».
После  моего ответа он с любопытством взглянул на меня, наконец, оторвав свой взгляд от завтрака на печке. И весело произнес:
– Да, ты становишься мужчиной!
– Ты же сам сказал, что мы сами решаем, когда нам становиться мужчинами, в независимости от количества рыб на спине.
После Ирбрус поднял огромный кусок мяса и, положив на тарелку, протянул мне. Себе взял такой же. На палубе становилось холодно, и он пригласил меня на свою часть. Видимо, не хотел беспокоить маму и сестру своим появлением, хотя внизу и горел огонь в печке, согревая всё вокруг своим теплом. Меня это очень удивило, я почувствовал, что мне окончательно стали доверять.
Мы сидели на дощатом полу в холодной маленькой части хозяина лодки и поедали с жадностью хорошо прожаренное мясо, дар Дома Блага.
– В нашей деревне есть такой обычай, — сказал неожиданно Ирбрус. — Если человек тебе был дорог при жизни, ты можешь забрать его прах себе.
– А что, разве не всех уносят ловцы и Искатели?
– Нет, у нас очень старые люди пользуются переходами под землей, и их невозможно найти Искателям, если свет внутри них потух.
– Ты всё время носишь прах в колбе. Зачем?
– Ну, во-первых этот человек мне был очень дорог, во-вторых, если бы я его оставлял в лодке, Цши похитил бы и его, и тогда бы я точно убил бы твою маму, а в-третьих, мой синий бергер не подчинится без песочных часов ни одному моему приказу и не выполнит ни одну мою просьбу.
– Почему? — удивился я, и кусок мяса застыл в моих руках.
– Потому что Веруд принадлежал при жизни тому человеку, прах которого я ношу всегда с собой.
– Кто же это человек?
– Это тот самый Такир, о котором ты много раз спрашивал, — отложив свой кусок на тарелку, сказал печально Ирбрус.
– Расскажи про него? — без особого такта сыпал я вопросами от отчаянного любопытства.
– Он был первым сыном моих родителей.
– Он твой брат?
– Он был намного старше меня.
– Вас было двое в семье?
– Нет, что ты, — улыбнулся Ирбрус, — нас было четверо. Еще есть две сестры. Я младший среди них.
Пережевывая мясо, слушая чудесный рассказ Ирбруса, я удивлялся. Оказывается, у него есть слабости и семья, и всё это ему не безразлично.
– И все вы ловцы снов? — не терпелось мне раскрыть побольше тайн этого загадочного и скрытного человека.
– Нет, ловец снов только я. Такир был охотником за бергерами. А сестры замужем и воспитывают своих детишек-разбойников, я шесть раз дядя, ты представляешь? — Ирбрус увлекся рассказом про семью, и было видно, что его глаза загорелись при воспоминании о них. — У каждой сестры по три малыша, и все рыжие, представляешь, как бабушка — моя мама.
– И как Маар, — добавил я.
Это как-то притупило острый порыв Ирбруса говорить о семье.
– Причем тут твоя сестра? — спросил он, сурово приподняв бровь. 
– Ни при чем, это я просто сказал, — замялся я, не зная продолжать дальше разговор или нет. — А ты меня научишь языку саргусов? — добавил я.
– Посмотрим, это дело не одного дня, — буркнул Ирбрус себе в бороду.
– А что мы будем делать у тебя в деревне? В разговоре с Ортристом ты говорил, что не хочешь нас брать с собой, потому что тебя не поймут родители, они могут решить, что мы — твоя семья, а мама — жена.
– Это я так раньше думал. Когда они узнают ее поближе, сразу поймут, что эта женщина в жены не годится.
Меня, конечно, эти слова обидели, но протестовать я не стал. Ему виднее, он взрослый мужчина. Но промолчать все-таки не смог:
– А вот я бы женился на маме! — гордо заявил я
– Это почему? — с улыбкой и удивлением в голосе, доедая последний кусок вкуснейшего мяса, спросил Ирбрус.
– Потому что она добрая.
– Кто? Твоя мама?! Ха-ха.
– Ты просто на нее смотреть не умеешь, и она тебе специально не дает это видеть, ей так проще.
Со знанием дела, как взрослый, я закивал головой.
– А ну-ка, теперь расскажи мне, что ты об этом думаешь, — очень удивляясь моим словам, спросил Ирбрус.
– Думаю, что ей тяжело, что она никогда не ощущала поддержки мужчин и теперь на тебе просто отыгрывается за всё, что с нею было.
– Да? Не повезло мне. Тем хуже для нее. Сколько угодно она может отыгрываться, мне всё равно. Когда я вернусь в деревню, меня родители точно заставят жениться, они там уже кого-то присмотрели, Ортрист сказал. Женюсь и буду жить как нормальный человек, я уже налетался и наплавался. На жизнь мне хватит того, что я уже успел накопить, а охота даст мне всё остальное.
– А мы? — спросил беспомощно я, выдавая этим вопросом всю незавидность своего положения и зависимость от него.
– А вы будете жить своей жизнью, если к твоей маме вернется зрение, вы сможете уйти, если нет, останетесь в поселении Гузей. Я построю вам маленький дом, но поверь, он будет поуютнее лодки. Если захотите, лодку вам отдам, распоряжайтесь ею, как хотите, хоть продайте, хоть плывите сами на ней куда глаза глядят.
– А если мы останемся в твоем поселении, мама сможет выйти там замуж? — осторожно прощупывал я свое будущее.
– Думаю, нет. Ни один мужчина из нашего поселения не женится на женщине с тремя детьми от разных отцов.
– А разве это так важно? — немного не поняв ответа, спросил я.
– Да, Тан, для нас это важно, — его взгляд говорил о том, что этот вопрос очень серьезен в деревне Гузей и там нет альтернативных взглядов.
– Понятно, — грустно прошептал я. Ко мне только теперь начинало приходить понимание того, что я никому не нужен в этой жизни кроме слепой мамы, а на моих руках еще есть и младшая сестра. Даже если мы останемся в поселке Ирбруса, никогда нам не поможет ни один мужчина, Ирбрус женится, у него появится своя женщина, зачем ему мама? Это значило, что кормить маму и сестру станет моей обязанностью, а я ведь даже оружия не имею, мой арбалет украл Цши. А улыбки Ирбруса, и его доверие, и этот располагающий к разговору завтрак — просто временный этап его длинных приключений. А я ведь не приключение. Я — человек!
– А мамины сны? — словно хватаясь за последнюю надежду остаться ему нужными, спросил я.
– Послушай, твоя мама не единственный источник снов. Когда-то я был одержим красотой этих видений, теперь они стали, обычными как у всех, понимаешь? Я думал, в этом плавании она снова почувствует радость к жизни и станет прежней, но она не умеет быть счастливой или разучилась.
Мясо на тарелках закончилось и нам пришлось спуститься снова на палубу.