24. Поселок Гузей, знакомство Тана с родиной и сем

Время в ожидании саргуса тянулось очень долго. Ирбрус держал маму на руках и сжимал ее ладонь, глядя на то, как синий свет сомкнулся на кончиках пальцев рук, а я сидел возле маминых ног и смотрел, как на ногах замыкается синее кольцо. Время шло, мама уже реже дышала. Маар, не совсем понимая что происходит, сидела рядом со мной и наблюдала за движнием синего света.
– Сматли! Сматли! — закричала она, указывая пальцем на его движение — Он двизиться!
Я и сам это видел и поднял глаза на Ирбруса. Он не знал, что делать, и хотел было что-то сказать, но тут, наконец-то, внизу пещеры раздался шум.
Бум! Бабах! Так мощный саргус пытался проникнуть в узкий вход. Шум нас очень обрадовал. И я что есть силы закричал:
– Ортрист! Мы здесь!
Я кричал на своем языке, потому что все слова, которым меня обучил Ирбрус в плаваньи, вылетели из моей головы в этот момент. Ирбрус закричал вслед за мной на языке саргуса то же самое.
Я смотрел вниз и слышал, как шум усиливается, как из глубины колодца слышатся взмахи сильных крыльев. И вот он перед нашими глазами. Ирбрус ради того, чтобы я понимал, о чем они будут говорить, перешел на понятный мне язык.
– Мне нужна твоя помощь и твой карман, — сказал он.
– Хорошо, хорошо, — подлетевший к нам мощный зверь хлопал крыльями, зависнув в воздухе, он был крайне удивлен. — Но ведь там наше яйцо... — прошептал он.
– Да, к черту яйцо, ничего с ним не случится, — быстро ответил Ирбрус.
И очень удивленный Ортрист приземлился. Ирбрус сразу же направился к нему с мамой на руках, перепрыгивая через ступеньки, и уже через секунду бесцеремонно рылся в кармане саргуса, которого это не очень устраивало. Пока Ирбрус погружал в него Гею Ра, я подбежал следом, держа Маар на руках. Понятливый Ортрист сообразил, что мы тоже приглашены в полет. Он чуть нагнул голову, чтобы по его шее можно было забраться ему на спину. Я вскарабкался первым, а Ирбрус подал мне Маар, потом запрыгнул сам и закричал:
– Скорее, домой!
– Домой? — удивился Ортрист. — Ты же говорил...
– Да, я помню, полетели скорее, — а нам велел: — Держитесь!
Саргус бросился вниз камнем, понимая, что от его скорости зависит что-то очень важное. Сначала мы падали в темноту, по дороге собирая бергеров, которые, как духи, мерцая в темноте разными цветами, подлетали к нам и заселяли собою свои привычные шарики. Подлетев к узкому выходу, саргус шумно приземлился и сложил крылья над нашими головами, чтобы стать покомпактнее. Он выходил из пещеры в ночь, обтирая каждым боком каменную стену, и по обе стороны мы слышали звук падающих камней.
– Нужно меньше лопать, — сказал Ирбрус, не для того, чтобы пошутить или обидеть приятеля, а скорее для того, чтобы отвлечься от реальности и перестать считать секунды.
– Ага, как тут перестанешь, твоя мама так вкусно готовит, — возразил толстяк. Видимо, по меркам саргуса, он был немного толстоват, поэтому эта тема уже второй раз поднималась в моем присутствии. 
– А ты пастись как все не пробовал? Трава очень, говорят, вкусная!
– Кто говорит? — удивленно спросил Ортрист, с трудом продвигаясь вперед. — Ты с кем это общаешься пока меня нет?
По голосу было понятно, что он строит из себя обиженного ревнивца.
– Саргусы говорят!
– Ну вот и дружи с теми, кто ест траву, кстати, сегодня твоя мама угостила меня такими грибами с брынзой! Ах, пальчики оближешь.
И на этих словах, наконец, он, сделав усилие, вырвался на узкую кромку берега. Пока мы втискивались во входной проем, Ирбрус дал мне одного из багреров, чтобы мой свет не был заметен в небе. Потому что чем дальше мы продвигались, тем я больше заливал бирюзою всё пространство вокруг.
– Ты был дома только что? — поинтересовался Ирбрус.
– Да, спал. Ты как всегда вовремя объявляешься.
– Это ничего, главное не от еды оторвал, — пошутил Ирбрус, и не дожидаясь колкостей в ответ спросил: — Долго лететь?
– Нет, твой дом на этой горе, поднимемся — и сразу увидишь его. Но ты же знаешь, падать — не взлетать, — многозначительно добавил саргус.
– Конечно, когда твой вес чуть выше нормы двух саргусов, — пошутил Ирбрус.
– А вот и не смешно, я красив! — загадочно произнес Ортрист.
– Это тебе кто сказал? — с иронией в голосе поинтересовался Ирбрус.
– Да так, познакомился с одной девушкой, представляешь, она даже заметила, что у меня хвост становится длиннее, а значит, я мужаю, — с гордостью произнес саргус. А Ирбрус хихикнул, хотя время для бесед было не самым подходящим. Мы отвлекали себя от мыслей о самочувствии мамы, пока она грелась в кармане этого толстого добряка. Тем более, что беседа не мешала Ортристу набирать высоту. Жаль только, ничего не было видно вокруг: луна спряталась за тучи, и больше мы не видели скалу в форме саргуса, которая нам указала на пещеру. Я очень замерз и держался как мог за шерсть мощного зверя, чувствовал каждую мышцу его сильного тела под собой при взмахах крыльев. С крыла Ортрикса упало одно перо, большое и жесткое. Я спрятал его под жилет, как напоминание об этом дне. Увидев мое движение, Ирбрус произнес:
– Не думаю, что ты так же будешь ценить это перо, когда мы попадем в деревню.
Не поняв смысл его слов, я все-таки не переменил своего решения оставить этот сувенир при себе.
Ирбрус накрыл своим телом Маар, чтобы ее не сдуло порывом ветра, как его когда-то к нам в поселок. Ведь ее ручки были еще очень слабы, чтобы удержаться самой. Через время саргус спросил:
– Как вы в пещеру попали? Что нельзя было меня позвать, не заходя в нее? Я уже думал, ты забыл про меня. У тебя всё наладилось, и ты плывешь в Артер без меня в этот раз.
– Не доплыл я до него. Да и продать-то особо нечего, нас обворовал один из жителей поселка Миис, — объяснил Ирбрус другу.
– Понятно, так сразу бы мне дал знать, — добавил немного запыхавшийся в полете саргус.
– Если бы я мог, я бы так и сделал, но были некоторые обстоятельства, благодаря которым мы попали в еще большее затруднение.
– Что за обстоятельства?
– Это обстоятельство — женщины. И маленькая, и взрослая, — ухмыльнулся Ирбрус, вспомнив про лист, который спрятала Маар. — Вот познакомишься поближе с той, которой понравился твой хвост, поймешь меня.
– Твои «обстоятельства» нам яйцо не раздавят? — меняя тему, спросил Ортрист. Ему не хотелось особо говорить о личном при свидетелях.
– Не беспокойся, забрал я его, забрал, — за пазухой оно у меня.
– Я только залечил «сувениры», оставленные его папой на моей спине, а ты так просто готов расстаться с яйцом синего бергера из-за женщины? Что-то я не помню, чтобы ты раньше был таким сентиментальным. — Это было сказано на языке, непонятном мне, но смысл я уловил.
– Я всё потом расскажу, не трать силы на болтовню, — строго ответил Ирбрус.
Вскоре темная скала перед нами закончилась, и появилась долина с редко встречающимися огнями, освещающими дома жителей, в которых еще не спали. Пролетев низко над землей, Ортрист плюхнулся на землю около какого-то дома. В нем горел свет. Пока не было ясно, что из себя представлял поселок и дом снаружи, в темноте этого было не разобрать. Дверь в дом была отворена, а в проеме стояли двое людей. Я видел их темные силуэты.
– Ты им что, сказал? — быстро спрыгивая со спины друга, спросил Ирбрус.
– Ну да, а как же?
Дальше, не говоря ни слова, Ирбрус вытащил маму из сумки саргуса и побежал к дому с открытой дверью, крикнув мне:
– Позаботься о Маар!
Я кое-как слез с Ортриста и подхватил Маар, съехавшую по его шее. Что нам делать дальше мы не знали и стояли рядом с ним. Идти за Ирбрусом или ждать его здесь?
– Тан, — заговорил со мной неожиданно Ортрист, — загляни в сумку у меня на животе, этот глупец яйцо обратно вернул на место или нет? Если нет, тогда беги быстро за ним и тащи обратно малютку бергера.
В сумке яйца не оказалось, и я помчался что было сил внутрь дома. Залетев во входную дверь, я чуть не сбил хозяев, именно они встречали нас у дверей. Они на меня посмотрели вопросительно и переглянулись между собой. Женщина была моложе мужчины, на ее голове красовалась рыжая копна волос, а глаза были небесно-серого цвета, она была статной, гораздо выше моей мамы, а мужчина, стоявший рядом, носил бороду, как раньше Ирбрус, и был абсолютно сед. Он был еще выше стоявшей рядом с ним женщины, но больше я ничего не успел рассмотреть, потому что стремглав подбежал к Ирбрусу, забрал у него яйцо, про которое он и не вспомнил и чуть не раздавил, когда нес маму. Я выбежал из дома к сестре и саргусу, это как-то смягчило вопросительные взгляды незнакомцев. Видимо, они поняли, что я знакомый Ирбруса, а не посторонний, ворвавшийся среди ночи в их дом. Положив яйцо обратно в сумку Ортриста, я остался с Маар на улице. Саргус улетел, не объясняя мне ничего и предоставив в эту загадочную ночь нам самим решать, что делать. Мы решили с сестрой пойти в дом, ведь мерзнуть всю ночь, пока про нас вспомнит Ирбрус, не хотелось.
Дверь заскрипела, и мы зашли тихо-тихо. Не так как я в первый раз влетел, перепугав хозяев дома и чуть не сорвав двери с петель. И остались около нее стоять, пока нам не скажут, что делать дальше, и вообще — можно ли заходить. Дом был странным. Он находился наполовину под землей, а снаружи из-за этого казался очень низким. Зато внутри за входной дверью находилась большая круглая каменная комната, из нее в разные стороны были сделаны выходы. Куда они вели, я не понимал, как и того, зачем людям может понадобиться столько места. В первой комнате, где я чуть не сбил хозяев, никого не было. Куда все подевались, я не знал. Немного постояв у дверей, мы согрелись, и я осмелел. Но как только мне пришла в голову мысль сделать первый шаг, я увидел, что из дальнего правого тоннеля, уходящего немного под землю, выбегает именно та рыжеволосая женщина, которую я видел в начале. Она пробежала по большой комнате, неся в руках какую-то баночку, не обращая на меня с сестрой никакого внимания, и исчезла в одном из проходов в левой части большой комнаты. Я взял Маар за руку и последовал в том же направлении. Коридорчик уводил нас из ярко освещенной комнаты, остававшейся позади, в небольшую, но очень уютную часть дома. Там находились все те, кого я уже видел. На кровати лежала мама, а Ирбрус, склонившись над ее ногами, наносил мазь из только что принесенной баночки, на те места на ее теле, где свет еще не успел сомкнуться. Это были всего три пальчика на каждой ноге. Если бы Маар тогда не вспомнила про лист, мы бы точно не успели дойти до деревни. Даже если бы шли не останавливаясь всё время — очень уж высокой оказалась скала. Я быстро подошел к кровати и посмотрел на то, что делал Ирбрус. Не совсем поняв смысл его действий, я спросил:
– Что ты делаешь?
– Выгоняю дух Дома Блага из тела твоей мамы. Это мазь состоит из цвета дерева дружбы и самых красивых ее снов. Эта мазь чудодейственна.
– Дух покинет ее тело сейчас? — спрашивал я, не отрывая глаз от ног мамы, ожидая какого-то молниеносного результата.
– Не сразу, нужно втирать ее постоянно, наносить на те места, откуда свет начинает уходить. Эта мазь борется с духом в теле твоей мамы, отвоевывая его по сантиметру.
– И долго будет идти эта борьба? — немного разочарованный в действии чудесного средства, спросил я.
– Я не знаю, но мы ее выиграем, это точно.
На моих глазах синий свет как будто начал покидать свои владения и отступил совсем на немного, но этого было достаточно, чтобы я поверил словам Ирбруса. «Да, мы победим это чудовище», — думал я.
– Значит, нельзя отходить от нее ни на минуту? — спросил я, понимая, что свет может вернуться, если мы не положим мазь вовремя.
– Да, — ответил Ирбрус, нанося мазь снова и снова, на новые открывающиеся участки на ногах мамы.
– Хорошо, я готов сидеть и день, и ночь! Дай мне мазь.
При этих словах ко мне подошла женщина — хозяйка этого дома, и погладила меня по голове, но я сам не зная почему отшатнулся и с удивлением и недоверием посмотрел на нее. Она опустила руки и сказала что-то на непонятном мне языке.
Ирбрус перевел: «Мама спрашивает, хочешь ли ты есть?»
– Нет, — ответил я.
– А я хоцу! — закричала Маар и, подбежав к Ирбрусу, обняла его за руку, которой он наносил мазь. Все пошли есть, оставив меня наедине с мамой, я слышал их голоса, но не разбирал смысла слов. Звон посуды, приятный запах еды — всё говорило о том, что семья ужинает, а я в это время втирал чудесную мазь маме в ноги. Я бы тоже мог сейчас сидеть рядом с ними, возможно, они очень хорошие люди. «Но зачем?», — спрашивал я себя, — «я уже кода-то доверял людям в поселке Гай, а потом они выгнали меня и мою семью». Тем более, я точно знал, что у этих людей нам гостить всего лишь до маминого выздоровления. Они хотят, чтобы Ирбрус нашел себе женщину и даже присмотрели кого-то для него, поэтому они не станут терпеть двух чужих детей и их мать в своем доме. Им нужны свои внуки. Зачем же мне кому-то снова начинать верить или принимать чью-то жалость, впускать кого-то в свое сердце, если я заранее знаю, что мы здесь никому не нужны? Так я думал, когда Ирбрус зашел в комнату после ужина.
– Зря ты отказался ужинать, мама очень вкусно готовит, — сказал он.
Я промолчал. Что я мог ему ответить? То, что я думал, говорить было бы неблагодарно. Он же нас привел в свой дом, а я его обвиню в том, что он нас когда-то попросит покинуть его. Он имеет на это право, я вообще должен быть ему благодарным за всё, что он для нас делает. Ведь мама же по своей вине сейчас находится во власти духа Дома Блага. Это было бы не по-мужски с моей стороны обвинить Ирбруса в чем-либо.
– Мои родители очень хорошие люди, тебе они понравятся. Мама очень заботливая женщина и хорошая хозяйка, а папа завтра будет заниматься с Маар весь день...
В этот момент было сложно сдержать слезы, которые ни с того ни с сего подкатили к горлу. Мне стало очень жалко себя, ведь ко мне никогда так хорошо не относились, было бы в сто раз легче, если бы эти люди отнеслись ко мне холодно, чем бороться с их добротой, которая, как я знал, будет временным явлением. Ведь с маминым выздоровлением всё закончится, и мне нужно будет решать, что делать дальше. Вернуться в лодку или принять помощь Ирбруса. Он обещал помочь построить дом для нас. Поэтому я просто молчал, делая вид, что очень занят лечением мамы. Не дождавшись моего ответа, Ирбрус добавил:
– Ты, просто устал, тебе нужно отдохнуть. Давай я тебя заменю на ночь и посижу с мамой, а ты пойдешь спать. Хорошо? Маар уже положили в детской комнате.
– А откуда у вас детская комната ? — удивился я, наконец справившись с подкатившим к горлу комом.
– Ну, у моих родителей было четверо детей, вот и осталась детская. Сейчас я тебя провожу, — сказал он. — А завтра ты будешь смотреть за мамой, хорошо?
Он говорил как-то мягко и ласково. Не подчиниться было невозможно, но для начала я спросил:
– О чем вы говорили за столом? Мы ведь не понимаем ваш язык, вы можете что угодно обсуждать при нас, а мы и знать не будем.
– Планировали, что делать дальше, — сказал он и повел меня через большую комнату по коридору в детскую. Там в мягкой кроватке уже спала Маар. Ирбрус показал мне кровать, которая предназначалась мне, и ушел опять к маме. Я лег в постель и долго думал о том, что будет с нами дальше.
 *       *        *
В эту ночь Гея Ра выздоравливала, и как воспоминание из прошлого, как видение, к ней вернулись рассказы и истории странного человека с рыжей бородой, который никогда не оставлял ее наедине со своими бедами. Голос Ирбруса всю ночь мягко рассказывал ей истории путешественника, искателя приключений, человека, видевшего небо и сушу, торговца и авантюриста. Она любила когда-то слушать его, но это было так давно, где-то там на пристанях поселения Гай.
 *        *        *
К утру синее сияние отступило до колен. Это была победа!
Выбежав из детской, я бросился в ту комнату, которую отвели для мамы. Сегодня Гея Ра была какая-то особенная, еще не вставала, но как она улыбалась. Ирбрус, не выспавшийся и с рыжей щетиной на бороде, просто отдал мне банку с мазью и вышел из комнаты. Через время он вернулся с завтраком, сказав очень коротко:
– Извини, у меня сегодня много дел, — и вышел, больше ничего не объясняя.
«Конечно, ему же еще жену искать», — подумал я.
И остался с мамой. Вскоре послышались голоса родителей Ирбруса и маленькой Маар. Как ни странно, она понимала, что они говорили. Откуда она знала этот язык? Она не говорила ни слова на их языке, но при этом они друг друга отлично понимали, а я нет. Это меня удивляло. По звукам я понял, что все садятся завтракать. Все смеялись и шутили, и мне стало даже обидно, что меня нет с ними, но я себя быстро остановил в этих мыслях. «Сегодня посмеются, а завтра выгонят». Нет уж, спасибо. Это в моей жизни уже было, больше я этого не допущу. Мои мысли прервала вошедшая мама Ирбруса. Она поставила на стул рядом со мной поднос с чаем, медом, орехами и какими-то печеными штуками, которые очень вкусно пахли. Она ничего не сказала, только подошла посмотреть на результаты, достигнутые за ночь. И, глядя на мамины ноги, одобрительно покачала головой и улыбнулась. Может быть, она снова хотела меня погладить по голове, но делать этого не стала, а просто еще раз улыбнулась и вышла из комнаты. Маар не заходила ко мне с утра, и это было странно. Впрочем, ее наверное развлекали Марьен и Истим, так звали родителей Ирбруса. Так прошла первая половина дня, я отвоевывал мамино тело у призрака Дома Блага, оставаясь с ней наедине, синяя обводка подошла уже к ее бедрам, и я радовался, что выздоровление идет так быстро. Ближе к обеду Ирбрус пришел ко мне, я думал, он хочет меня сменить, но вместо себя он оставил Марьен, а меня забрал обедать. Стол был уже накрыт, Истим и Маар ждали нас. Я присел на свободное место и после жеста Истима, говорящего, что можно приступать к еде, попробовал всё, что находилось на столе. Да, Ирбрус не врал, его мама готовила даже лучше, чем мудрая Га. Маар сама не дотягивалась со стула до стола, поэтому ее на руках держал Ирбрус и кормил тем, на что она показывала пальчиком. Какая-то ревность родилась во мне в тот момент. «Что за глупая девчонка», — думал я. — «Он же нас потом просто выбросит». После обеда мы вышли во двор и остановились перед домом его родителей.
Стояла отличная погода. Светило солнце, ветра почти не было, и мороз только слегка кусал за нос. Наконец, я мог рассмотреть местность вокруг дома. Под ногами у меня находились камни, на которых изредка встречалась растительность, серый пейзаж этой скалы напоминал пустыню — край, в котором не живут люди. Не было видно домов, а двор его дома не был огорожен. Только неподалеку от нас виднелся природный навес, как козырек над землей.
– Что это? — спросил я удивленно.
– Тут живет Ортрист, но сегодня, вопреки его обычному графику, он не дождался завтрака, а куда-то улетел. Видимо, у него там всё серьезно с подружкой, если он променял завтрак на общение с ней.
Мы подошли к этому каменному убежищу, и я увидел тысячи, нет — миллионы таких же перьев, как я вчера с трудом поймал в пещере и оставил себе на память о вчерашнем дне. Они лежали как настил на камнях. Это жилище было похоже на гнездо. Что я и сказал Ирбрусу.
– Да ты прав, — улыбнулся он, стоя внутри этого каменного гнезда и обводя его виглядом. — Но огромным оно кажется только для одного бесхвостого саргуса. Видел бы ты жилище его родителей, вот это дом!
– А у его родителей есть хвосты? — спросил я ради праздного любопытства.
– У мамы есть, а папа, как и Ортрист, с сумкой, но без хвоста.
– То есть она считается красавицей?
– Для женщин саргусов это нормально, а вот если у них нет сумки — это беда.
– А у нее есть?
– Конечно, его папа никогда бы не стал жить с дамой без сумки, зачем такая супруга? — засмеялся зычно Ирбрус.
– А саргус специально сбрасывает перья в гнезде, чтобы ему было теплее зимой? — полюбопытствовал я.
– Ты что, нет конечно же, ему, думаешь, может быть холодно с его мехом и жировой прослойкой? Это он для нас старается.
– В каком смысле? — не понял я. — Зачем вам его перья?
– Мы ими топим печь, а он старается линять в таком месте, где бы их не разносило ветром. Это очень калорийное топливо, одно ведро его перьев — и весь дом на целый день обеспечен теплом.
– Понятно, — протянул я, — а где же печки? Я не видел их ни в одной комнате.
– А она у нас одна, под полом круглой комноты, мы называем ее теплой. В ней всегда теплые полы. Туда засыпается ведро пера саргуса, а тепло по дому разносит специальная вентиляция, подведенная к каждой комнате. Поэтому везде одинаково тепло. И не нужно дров. Они тяжелы и разносят дым по дому, а перья Ортриста легки, с ними может справиться любая женщина, и вообще не имеют запаха.
– Как это умно придумано, — прошептал я.
– Это мой прапрадед начал строить этот дом, а отец закончил.
– А ты ничего не построил? — спросил я. Ирбрусу явно не понравился мой вопрос, он просто сказал сухо:
– Нет.
Чтобы не затрагивать больше эту тему, я решил задать вопрос, давно мучивший меня:
– Почему Маар понимает ваш язык, а я нет? Ведь она не знает слов.
– Маар дружелюбно настроена и готова к общению. Вот она и понимает о чем мы говорим, а мы понимаем ее.
– Но она ведь не знает слов, — не понимая его ответа, продолжал настаивать я.
– Главное, что она доверяет, а всё остальное делают листья дерева дружбы.
– А почему мне их не дали? — спросил я, рассердившись.
– Мама натирает их в еду, как приправу, и делает из них чай постоянно. Но тебе они не помогают. Ты слишком недоверчив и нелюдим. Что с тобой произошло? — Ирбрус как-то странно поинтересовался моим душевным состоянием, и это меня насторожило. И чем сильнее он хотел заглянуть мне в душу, тем сильнее я ее закрывал от посторонних глаз. И поэтому я ушел от ответа. Говорить то, что я думал, было глупо, нельзя же обвинить Ирбруса в том, что он хочет жениться на какой-то незнакомой мне женщине, а не на маме, например.
– Не знаю, — ответил я быстро и, чтобы сменить тему разговора, сразу спросил: — Это дерево растет где-то неподалеку, наверное? Если вы можете им так щедро угощать всех.
– Да, — ответил Ирбрус. — Это одна из особенностей нашей местности, здесь никогда не бывает осадков, а дерево Пайтэ растет только на сухой земле.
– Поэтому вы можете строить дома в земле, — подумал вслух я. Это объясняло то, почему жители деревни не боятся, что вода попадет к ним в дом.
– Да, именно так, — продолжал Ирбрус спокойно, несмотря на то, что я его перебил. — Женщины нашей деревни собирают плоды, цвет, листья и даже корни этих деревьев. И делают много настоек и целебных лекарств. Это одна из причин, по которой в нашем поселении люди не пьют черное лекарство. Когда-то мы выбороли себе право не пить его в обмен та то, что мы будем поставлять эти диковинные продукты тем, кто нами правит. И этот обмен их устраивает и поныне.
– Но мы ведь тоже не были бесполезным селением, наши мужчины ловили рыбу, — удивился я, — но почему-то нас не освободили от лекарства.
– Рыбу знаешь ли, поставляет большое количество поселков, и это не редкость. Ты можешь диктовать какие-то условия в жизни только в том случае, когда обладаешь единственным в своем роде товаром, с которым ничто не может сравниться. Наше предложение бесценно.
– И какие же чудеса происходят после этих мазей и лекарств? — спросил заинтересованно я.
– Ты же сам видел: оживляют тех, кто на грани смерти. Я так лечил главу рода Шин, пока жил на его лодке в вашем поселке. Они омолаживают, дают познать язык других народов, а также ты можешь точно знать, кто к тебе искренне хорошо относится, а кто врет.
– Это как? — удивился я.
– Ну, вот я, например, никогда не летаю в Артер без этих листьев. Предложив человеку чай из них, ты сразу понимаешь, как он к тебе относится. Ты понимаешь всё, что происходит в том, с кем пьешь этот чай, все его эмоции и все мысли становятся ясны тебе, как день. Сразу становится понятно, стоит ли вести с этим человеком дела или иметь что-то общее.
Я задумался. Это было так интересно.
– Ну и еще ты всегда можешь послать весточку с помощью этого листа тому, кто тебе дорог и кому дорог ты.
– А как вы передаете тем, кто нами правит, это чудесное средство?
– К нам прилетают Ловцы Душ и привозят торговцев, которые делают оценку качества товара, по их мнению, они в нем разбираются, — усмехнулся Ирбрус. — Это происходит раз в месяц. И забирают всё, что мы считаем нужным им отдать.
– Всё, что вы считаете нужным? Вы диктуете им условия? — удивился я. — И за это они вас еще не забрали с собой? 
– Да, именно, только мы знаем, какой урожай и сколько раз дерево цвело в году. Мы не можем отдать больше, чем дало нам дерево.
– А как часто цветет дерево? — еще более завороженный рассказом Ирбруса спросил я.
– Это решают Небеса, всё зависит от того, насколько счастливы те люди, которые находятся рядом с ним, те, кто снимает урожай, и те, кто садил это дерево. Дерево дружбы не требует полива, его насыщают наши сердца. Только женщины занимаются этим делом, ведь сердце женщины всегда светлее и добрее мужского. Ей не приходится убивать животных, общаться с лживыми торговцами, желающими постоянно обмануть или обесценить наш товар, видеть Ловцов Душ или заниматься тяжелым трудом скотовода, они не мерзнут на охоте и не строят дома. Мы бережем своих женщин как можем, а в ответ они берегут дерево Пайтэ от негативных эмоций. И спасают нас от того, чтобы всё селение начало пить эту черную жидкость, убивающую всё живое в человеке.
Ирбрус закончил говорить. А я остался под впечатлением этого рассказа. Мы отошли от навеса Ортриста и стали удаляться от дома Ирбруса. Мне было непривычно идти по каменной поверхности скалы, ноги то и дело соскальзывали по камням, и приходилось смотреть вниз. Изредка встречались дома, как у Ирбруса: только небольшие крыши, как грибы, вырастали на нашем пути, но я уже знал, что вся остальная часть дома прячется под землей. «Дома странного поселка Гузей похожи на людей», — думал я, — «на поверхности всегда так мало находится, никогда нельзя понять, что обнаружишь внутри, пока не зайдешь сам». Пока мы прогуливались по деревне, я не раз еще видел перья саргусов, крутящиеся на ветру или застрявшие между камней. «Как это странно» — думал я, — «еще вчера мне казалось, что я мог за него отдать мешок рыбы или даже больше, а сегодня оно не стоит и рыбьего хвоста». Мы шли молча, и чтобы разбавить тишину, я спросил: 
– А где ты был с утра?
– У своих племянников и племянниц. Я их очень давно не видел, а младшего не видел вообще, вот и заглянул к сестрам, как-нибудь сходим вместе. Я обещаю, — и он улыбнулся.
Я никогда не видел его улыбки. Все его эмоции всегда скрывала рыжая борода. А тут, что ни слово, то улыбка. Может, его опьяняет чай из этих лепестков Дерева дружбы? Почему они все тут такие счастливые? Это казалось мне странным. А возвращаясь мыслями к его племянникам и племянницам, про которых он мне рассказывал, я вообще чуть не плакал. «Зачем, он говорит то, что мне больно слушать, зачем он хочет меня знакомить со своими родными и близкими? Чтобы показать, как правильно нужно общаться в семейном кругу и доверять друг другу?»
– А теперь куда мы идем? — не подавая виду, что мне больно от этих мыслей, спросил я.
– К жене моего брата, — спокойно ответил Ирбрус
– Жене Такира? — удивился я. — Ты не говорил, что он был женат. А у него есть дети?
– У него не было детей, — как-то сухо сказал Ирбрус.
– Ты мне расскажешь, что с ним случилось? — спросил я.
– Да, теперь, наверное, самое время, — протяжно ответил он. — Такир охотился однажды на бергера и, украв яйцо, не ушел от погони на саргусе. В тот день он летел на моем друге Ортристе, потому что его саргус обзавелся семьей, и жена перестала его отпускать на такие опасные вылазки.
– А Такира жена отпускала? — удивился я.
– Да он и не спрашивал, она знала, что выходит замуж за ловца бергеров, а это опасная работа. Он разбился в скалах, но перед смертью послал мне лист дерева Патэй. Так я узнал, где он. Я примчался к нему, попросив для этого помощи у отца Ортриста. Он меня принес к ним. Ортрист, тоже изрядно подранный когтями синего бергера, сидел рядом с умирающим Такиром и пытался ухватить его зубами, но у него ничего не получалось. Саргусы улетели с того места, неся меня и тело моего брата на себе. Потом был обряд сожжения тела Такира. Вот и всё. Ортрист высидел то яйцо, и Веруд увидел свет. Но кроме того, кто украл синего бергера, никто не может им управлять. Поэтому только нося с собой прах Такира, я могу рассчитывать на содействие этой мощной птицы.
Мы подошли к дому вдалеке от нашего, рядом с ним в пыли бегали двое мальчишек. Как только они завидели нас, они бросили свою игру и побежали в нашу сторону, громко крича:
– Папа! Папа!
Я ничего не понял: Как же так?! Он ничего не говорил! У него есть семья, а женат он не был! Значит, женщина с детьми и без мужа, как моя мама, это стыдно, а мужчина с детьми еще и жениться может, никто ему ничего не скажет плохого!
Мальчишки повисли на шее у Ирбруса и наперебой кричали:
– Я нарисовал Есат! — кричал меньший.
– А меня укусила мышь! — говорил больший, протягивая укушенный палец вверх, чтобы показать Ирбрусу.
– А я видел лягушку! — перебивал снова первый.
– А у нас краски закончились! — еще громче кричал второй. Они кричали и кричали, а я мрачнел и мрачнел, ведь никогда я не бежал так ни к одному мужчине и никогда не говорил про то, что словил рыбу или поймал стрекозу над водой. Мне было очень обидно, что Небеса меня лишили этого. И если бы я не был настоящим мужчиной, я бы сейчас расплакался, как десятилетний мальчишка. Но я держался изо всех сил. Так, вцепившись в обе руки Ирбруса, мальчики почти повисли на нем, когда мы подошли к дому. У раскрытых дверей нас ждала хозяйка. Она была старше мамы, как мне показалось, и красивей.
– Такир! Зуяд! — позвала она мальчиков. — Прекратите немедленно.
И я остолбенел: получается, после смерти своего брата Ирбрус живет с его женой? У меня была каша в голове, «конечно, нет, как он мог, он же жил у нас в поселке? А откуда дети?» В общем, я зашел в дом, ничего не понимая. Это было странное место, вернее, место-то было обычное, но оно всё было разрисовано красивыми узорами и изображениями пещер саргусов, портретами бергеров, а бесхвостый Ортрист красовался на всех стенах. Младший ребенок подбежал к Ирбрусу и снова потащил его за рукав в сторону какого-то рисунка, видимо, Ирбрус его еще не видел.
– А кто же это? — спросил он присаживаясь, чтобы лучше рассмотреть рисунок, потому что малыш рисовал на уровне своих глаз.
– Это дедушка, а Такир рисовал бабушку, но у него не получилось, поэтому он нарисовал черепашку, — и малыш указал на другую стену, у которой топтался в ожидании своей очереди хвастаться старший сын Ирбруса.
Было странно, но они не рисовали маму, хотя хозяйка дома этого заслуживала. Она была очень красива. Как я узнал чуть позже, ее звали Минтер. Она пригласила нас за стол отведать чай с блинами. «Наверное, опять с этими листьями», — подумал я, — «проверяет меня, как я к ней отношусь». И как бы меня ни уговаривали, я наотрез отказался его пить. Зачем обижать людей, которые неплохо ко мне относятся? Вот заглянут они мне в душу, а там сплошная ненависть к ним за то, что они поиграются со мной в счастливую семью, а потом отправят восвояси и больше не вспомнят обо мне.
– Ты сбрил бороду? — спросила загадочно хозяйка дома за столом, разливая всем желающим чай.
– Да, стала мешать. — улыбнулся так же загадочно Ирбрус.
– Наконец! Кто же эта счастливица? Как ее зовут? — воскликнула она.
– Маар, — спокойно ответил Ирбрус.
– Хм, и как скоро свадьба?
– Думаю, никогда.
– Ты не женишься на ней? — расстроилась Минтер.
«Значит», — подумал я, — «тут вообще никто не сможет разобраться в этих семейных связях. Что же тут происходит?»
– Нет, она слишком юна, — улыбнулся Ирбрус в ответ на ее изумление.
– И сколько же этой девушке? — прищурившись спросила Минтер.
– Три зимы, — ответил Ирбрус сухо. Минтер поперхнулась и стала серьезной.
– Ты что, привел еще одного ребенка? Я больше не могу. У меня и так нет времени на сбор цвета дерева, не говоря о том, что иногда от раздражения на твоих детей мне неделями нельзя к нему подходить! Оно завянет навсегда от моих переживаний! Это же два сорванца! Если бы ты хоть немного попробовал их воспитывать, ты бы меня понял. Знаешь, сколько нужно времени на всё?
Но он не дал ей договорить:
– Нет, нет, всё не так. Ты неправильно поняла, этот ребенок тебя касаться не будет, — сказал мягко Ирбрус, попивая чай из красивых чашек. Это, кстати, не утаилось от его глаз, и он спросил, обращаясь к мальчикам:
– Кто так красиво рисует, признавайтесь?
– Оба, — ответила за них Минтер вздыхая, — всё разрисовали.
А мальчишки гордо подняли головы.
– Ты еще не видел их комнат. Там твоя борода повсюду. Что же теперь они будут рисовать, — вздохнула с насмешкой она. И продолжила:
– Так у твоей Маар есть мама?
– Да! — утвердительно покачал головой Ирбрус.
– С каких это пор тебя интересуют женщины с чужими детьми?
– Они меня и не интересуют.
Разговор шел на понятном мне языке, что бы не обидеть меня. Но лучше бы меня обидели разговором на чужом языке, чем такими словами. Я не ожидал от Ирбруса этого. Зачем он привел меня сюда? Чтобы сообщить, что ему не интересна моя мама? Чтобы я порадовался за его детей?
Чай они пили долго, говорили о маме, о Доме Блага, о том, как повстречались с жителем селения Миис, про торговый остров. Этой женщине явно не хватало общения, но она просто молчала и слушала, не перебивая, не задавая вопросов. «Вот почему моя мама так не могла себя вести? Почему ей всегда нужно говорить, а не слушать?» — думал я про себя, пока Ирбрус красочно описывал наше плаванье. Его дети, такие же рыжие, как и он сам, сидели рядом, видимо, очень соскучившись, и иногда говорили о своих приключениях, о которых папа еще не знал. А он только восторгался. Вечерело, бергеров мы с собой не взяли, чтобы они спрятали наше свечение от глаз ловцов, поэтому пришлось идти подземным тунелем, о котором как-то упоминал Ирбрус.
Провожая нас, Минтер, Такир и Зуяд вошли в лаберинт, который вел к дому Ирбруса. Я заметил, чем глубже мы заходим в неосвещаемое пространство, тем сильнее был виден наш свет. Минтер светилась нежно зеленым, мальчики ярко-красным. А из под куртки Ирбруса вдруг вырвался лучик белого света. Это в первый раз я видел, чтобы он излучал свет. Конечно, распрощавшись со всеми, я спросил у него об этих разноцветных свечения.
– Минтер светится любовью к жизни, а не к конкретному человеку или ребенку, она просто наслаждается каждым днем. А дети светятся отцовской любовью, как говорит Минтер, когда я приезжаю, весь дом залит этим светом, а когда меня долго нет, света еле хватает на то, чтобы осветить их комнату.
– А ты? Что значит белый свет?
– Я счастлив. Со мной именно те люди, которых я люблю, я дома, и твоя мама выздоравливает.
«Последняя фраза, скорее всего, была нужна, чтобы понравиться мне», — подумал я. Чтобы не молчать, Ирбрус заговорил снова.
– Все дома, соединены такими переходами для безопасности жителей.
Внизу мы наткнулись на бочки с краской, которые он привез специально для своих детей. Видимо, он их очень любил, ведь краска была роскошным подарком, а большая бочка — это целое состояние. Покачав каждую из них, Ирбрус сделал вывод: красная заканчивается. Белой уже нет. Черную можно не покупать.
– Давно ты здесь не был? — спросил я.
Нужно было задать нейтральный вопрос, такой, чтобы не выдать своего настроения.
– Да, почти год. Ребята подросли, вытянулись.
– Теперь у тебя будет больше времени для того, чтобы быть с ними.
– Да, я обучу их охоте и полетам на саргусе, научу распознавать следы животных и птиц.
– А почему жена твоего брата воспитывает твоих детей? — спросил я, идя по узкому коридору и светясь что есть сил.
– Она, не имея своих детей, помогает мне с этими сорванцами. После смерти Такира ее свет погас, как когда-то погас свет в твоей маме, когда не стало твоего отца. И чтобы как-то вернуть ее к жизни, чтобы она смогла подходить к дереву Пайтэ, я предложил ей понянчить малышей. Она согласилась. Она ведь приблизительно моя ровесница, ей еще жить и жить, а она угасла так рано.
– Такир был намного старше ее, да? — спросил я.
– Да, в нашем роду мужчины женятся поздно, так уж повелось. 
– А почему у нее нет своих детей?
– С Такиром у них детей не было, а больше выходить замуж она не захотела. Вот я ей и помогаю немного в жизни, а она смотрит за Такиром-младшим и Зуядом.
– А у них одна мама? — осторожно спросил я.
– Да.
– А почему она не смотрит за ними? — настаивал я, хотя и понимал, что Ирбрус начинает уходить от ответов.
– Она не может, — уклончиво ответил.
– Она больна?
– Она очень больна.
Мы шли широкими каменными коридорами под землей, в них было на удивление тепло. Вокруг везде встречались входы и выходы, разные ответвления, в которых Ирбрус отлично ориентировался. Он постоянно говорил, встречая очередной тунель: «Это ход к дому Айры, а если пойти сюда, то попадем к моей сестре Софар, а там живет Истей с мужем...».
– А что сказали твои родители про то, что твоих детей воспитываешь не ты?
– Это хороший вопрос, Тан, — неожиданно для меня произнес Ирбрус. — Знаешь, когда-то я сильно ссорился с братом. Он был старше, поэтому все считали, что он прав. Родителей часто не было дома. Отец охотился, мама собирала плоды Дерева дружбы. В их отсутствие ссоры были особенно злыми, а когда родители возвращались домой, Такир им всё рассказывал, он говорил, иногда искажая факты, что меня очень раздражало, или наоборот, говорил правду там, где она была не нужна. Это было неважно, потому что родители выслушивали только его, меня же слушать не хотели, так я всегда оставался виноватым. Конечно, тогда он уже был опытным ловцом бергеров, а я только маленьким мальчишкой.
Главное во всем этом то, что мама сразу расстраивалась и по нескольку дней не могла ходить за плодами дерева Пайтэ. Папу это очень злило. И он срывался на виновного, то есть на меня. Слушать меня никто не хотел, потому что это еще сильнее расстраивало маму. Им не нужна была справедливость тогда, им нужен был покой в доме. И как только я познакомился и Ортристом, я улетел от этой несправедливости навстречу приключениям. Первый полет был недолгим, но из него я возвратился с бергером. После я улетел на несколько месяцев, потом на полгода. Меня уже никто не держал и не искал, мы с Ортристом приносили столько дохода семье, что меня стали считать равным. Но я не хотел быть с ними равным. Я хотел удрать от них. А когда Такира не стало, родители настаивали на моем возвращении домой, а я как раз упал к вам в деревню. И мне совсем не хотелось улетать. Через несколько лет родители приняли моего первенца – Такира старшего — как знамение того, что я все-таки вернусь когда-то домой. После появления Зуяда они подумали, что я им отдаю детей вместо того, чтобы навсегда остаться с ними самому. Они чувствуют в этом свою вину. А я и хотел бы, но не мог тогда вернуться к ним.
– А почему они их не воспитывают? 
– Как это не воспитывают? Мальчишки каждый день бегают по деревне от одного дома к другому и ночуют где захотят. Их так балуют, ты себе не представляешь!
Конечно, откуда мне было знать, как балуют детей? Мы дошли до входа в наш дом и, зайдя, увидели маленькую Маар Ра посередине большой комнаты со множеством сшитых игрушек. Она резвилась и смеялась под надзором старого Истима. Он сидел за столом и хмуро смотрел на нее, подперши ладонью щеку. «Она ему не нравится», — подумал я, — «наверное, мы уже успели изрядно надоесть всем здесь, и пора уходить». Гее становилось лучше, и она уже двигала руками, синяя окантовка осталось только на спине, плечах и шее.
– А зачем вам рыбы на спине? — спросила меня Марьен, когда я зашел в комнату к маме. Она говорила на моем языке, чтобы я все понимал. Я пытался ей объяснить, но она не поняла. Она подняла удивленный взгляд на рядом стоявшего Ирбруса и спросила:
– Не пойму, а зачем отмечать год? Нужно ведь отмечать жизнь событиями. Зачем считать года?
– Мама, у них так принято, — устало пожал плечами Ирбрус, не в силах объяснить этот и для него непонятный феномен.
Марьен, как бы в шутку негодуя от того, что ничего не понимает, оставила лекарства Ирбрусу, а сама вышла.
– Ты иди, — сказал он мне. — Я сам справлюсь.
 
                *        *        *
 
В эту ночь от голоса Ирбруса Гея Ра начала светиться. Это был пока еще тусклый свет, но он был такого же удивительного цвета, как свечение бергера Есат! Которая, кстати, до сих пор ревновала Ирбруса к Гее и не желала красть ее сны. Да он этого и не требовал, Ирбрус их оставлял выздоравливавшей. От этого она улыбалась во сне и в эту ночь взяла Ирбруса за руку.