Вечера и маленькие люди

Бармен, отвлекаясь время от времени на разговор, протирал рабочее место от пыли. Приглушённый свет и пустые стулья около стойки задавали атмосферу безмятежного вечера двух маленьких людей. Двух маленьких людей, охваченных тоской и тем, что покоилось на дне их стаканов.
– Лжец. Ты ведь её не любил, – взгляд Эда не отрывался от недопитого виски: то ли ему сделать последний глоток, то ли снова сказать другу, насколько он глупый и гадкий человек. Круглое лицо офисного пончика выражало и уныние, и скорбь, от которых несло только неискренностью. Впрочем, завтра он проснётся и даже не вспомнит, что буквально вчера Эллис Моро превратилась из не унывающего работника хосписа в груду бесполезного мяса и хрупких костей.
– Да? – он улыбнулся, и эта улыбка выражала едва ощутимую насмешку. Так забавно наблюдать, как лицемеры обвиняют в лжи несчастных и убитых горем.
– Да. Да ты ведь даже не расстроен. Улыбаешься... Ходишь по барам. Со всеми здороваешься. Сидишь, выпиваешь. Всё как обычно. Как будто её и не было.
– Выпиваю? Наверное, мне бы надо серьёзно напиться. Да так, чтобы твоё лицо превратилось в мишень... М-м, для моего кулака.
– Отшучиваешься... Правда, как будто Эллис и не было. Что? Завтра приведёшь домой новую красотку?
Мужчина попытался усмехнуться, и по бару разнёсся глухой и тяжёлый кашель, такой, что даже бармен потёр затуманившиеся от проделок Морфея глаза и тихо ойкнул.
– Ты пришёл выпить за мои кровные копейки и ещё чего-то от меня хочешь. Странные нынче грызуны пошли. Всё вертитесь в своих колёсах, вертитесь, – он вновь закашлялся, – а, когда Вам надо, вроде и люди, и всем совсем не всё равно.
Пряжка на кожаной куртке ударилась о вешалку – по бару разнёсся перезвон металла. На прощание.
Эд что-то крикнул ему вслед, вроде «лучше быть грызуном в тёплом месте, чем так». Но он уже ничего не слышал. Ничего, кроме мыслей, свинцовыми скобами давившими на виски. Мыслей об Эллис. О том, как она бежала навстречу большой любви, но Господь посчитал, что та мало страдала, и послал ей грязный бампер газели. О том, как на влажном от утреннего дождя асфальте валялось белое-белое бездыханное тело. О том, что, будь они совсем одни на той злосчастной улице, Эллис бросилась бы в его объятия и в который раз просопела бы ему на ухо: «Улыбнись».