Бочаров ручей

БОЧАРОВ РУЧЕЙ

1.

Раннее утро, сижу на веранде и смотрю на ту часть южного неба, где на рассвете  исчезают звезды,  и силуэты черных кипарисов  обретают  цвет. Различаю темные ветви, протягивающие треугольные кисти вертикально вверх, и эти древесные «руки» светлеют на моих глазах. Вот поднятую выше всех «ручку» золотит первый солнечный луч, но утренний художник не останавливается, он необыкновенно щедр, и золотые краски хлынули по могучим стволам всё ниже и ниже.
А когда мне достанется сияющего золотишка? Опять в последнюю очередь, когда придет время прорисовывать корни на дне оврага. Уж птицы исполнят утренние гимны, лягушки спрячутся, собаке плеснут в миску, чтобы перестала тявкать – и тут увижу солнце я. Оно придет ко мне  сквозь узор из вьющихся нитей загадочного для любого северянина растения под названием киви.
Я знаю, я вместе с киви так встречаю солнце  каждый день.
Но еще очень рано, поэтому под исчезающими звездами я ничего не вижу и  слышу лишь первые посвисты проснувшихся дроздов и голоса охранников, спрятавшихся за веранду, чтобы покурить на рассвете. О чем они сегодня?
-  Хорошо мы вчера оттянулись, - говорит кто-то кому-то.
- Не хуже, чем те члены, - отвечает кто-то кому-то.
- Какие члены? – не понял кто-то кого-то.
- Не помнишь этого анекдота?
- Нет.
- Встречаются в понедельник члены политбюро.  Хорошо мы на выходных оттянулись, говорит Брежнев.
-  А, вспомнил.
Голоса перешли на интимный уровень громкости, поэтому я не могу разобрать слова, сказанные  полушепотом, кто и как  в службе охраны оттягивался на прошедших выходных. Мужчины засмеялись и затихли, до меня доносится лишь дым сигарет после глубоких затяжек. Вкусного аромата в молекулах их табака  не чувствую, значит, сегодня дежурят ребята простые. Пару дней назад поутру из-за веранды несло жженым медом и ладаном. Генерал, наверное, стоя в карауле, баловался  сигариллами.
Когда перестают шептаться охранники, я вновь слышу, как у веранды  журчит ручей. Тот самый, Бочаров, в Сочи. Чуть ниже по его течению резиденция Батьки – президента Белоруссии, а вверх по течению – нашего, российского. От веранды и до самой вершины холма, где садится и взлетает вертолет – «наша» земля, ниже веранды вдоль дорожки – батькина. К нему вертолеты не летают.
А море у них общее, только подходы к нему с разных сторон холма. У президентов много общего, но пдходы, так сказать, не совпадают.
Андрей говорит, что Батька в своей резиденции давно не появляется, а жаль, хотел бы ему Андрей от лица «местных жителей» сказать пару слов. Вот наш, например, российский, обнес свою резиденцию стеной, но дорожку к морю оставил доступной для местного населения и гостей города. Батька, когда строил свою резиденцию, тоже обещал не закрывать этот единственный короткий путь к пляжу на весь здешний бочаровский околоток. Местные поверили, не беспокоились, радовались пониманию их нужд и потребностей. Туристы приезжали, ходили купаться, наслаждались - от веранды до моря всего двести метров вниз по берегу ручья. А однажды поздней осенью поперек ручья бам – железная ограда и шлагбаум. И рядом часовой – стой, стрелять буду. Туристы на следующий год по весне приехали на известные им квартиры, а к пляжу – в обход полтора километра. Да через холмы по пересеченной местности. Пока дойдешь, ласты на спине взмокнут. А обратно – только на такси, потому что сил никаких уже нет.
Хорошо, что таксисты недорого берут: добросить с пляжа до вершины холма – 100 рублей. А потом из такси можно выйти и катиться к дверям квартирки на своих двоих, быстро семеня ножками по асфальту на крутом спуске.
Не сдержал Батька слово, которое молвил Андрею лично. Поэтому у Андрея к нему имеется пара слов, но он мне не сказал, каких. Я примерно догадываюсь,  каких,  однако, понимаю, что никакими словами ситуацию пока не исправишь. Время должно пройти, много времени, прежде, чем исчезнут часовые на дорожках к морю. И вновь местные начнут радоваться, а приезжие - наслаждаться.
 Соседи-президенты у меня подобрались не случайные  - вполне соответствуют моей родословной: предки у меня белорусы, они из под Витебска самоходом отправились за Урал. Я хоть и сибирский валенок - россиянин в третьем колене, но откуда предки сделали стартап в даль светлую, не забываю.
Колено, кстати, затекло. Надо тихо встать, не гремя лавкой по струганному полу, и спуститься к ручью – там стриженый газон, там стук  шлепанцев по пяткам уходит в землю.
Живу здесь неделю и до сих пор не покидает меня ощущение, что это не я, не мне, не со мной и вообще такого быть не может.
В пяти метрах – дача «начальника». Здесь президента России все называют начальником.  А белорусского президента – просто Батькой.
Где я, а где «начальник» России? А вот я, уже проснувшийся, стою у ручья, а метров через триста, если шагать в шлепанцах  горизонтально вдоль по склону в сторону моря,  спит начальник. Понятно, что у него и веранда поширше, и газон поглаже, да и домик раз в тысячупяцот  больше моего, но… когда начальник проснется, мы будем смотреть на один и тот же кипарис. Вон тот, высокий превысокий, встречающий солнце первым. Его еще Молотов садил, а может, Ворошилов. Члены ЦК и политбюро, которые оттягивались здесь на выходных.
Садили-садили, садили-садили… Людей под корень, а деревья – растут, глядят за склоны гор, ждут солнца.
Как я здесь оказался? Да любой здесь может оказаться. И критерии отбора не очень строгие: не пить и не петь. Ну, еще – между собой не ругаться, не скандалить, не употреблять бранные слова типа мудак, выражая свои оценочные мнения. Проще говоря – вести себя прилично и не орать. Есть и еще штук двадцать «не» по административной линии - не быть под следствием, подпиской, в розыске, в составе, в списках, на заметке, на крючке и так далее.
Соответствуете? Приезжайте. Все остальные – посторонние. То есть, добро пожаловать - катись колбаской по Малой Спасской. На местном сочинском диалекте – по улице Инжирной. Резиденция нашего президента в городе Сочи находится на улице Инжирной, если кто запамятовал, где протекает Бочаров ручей.
Деревянный домик с верандой у ручья можно арендовать у Андрея, хозяина недвижимости. Главное – любить парусный спорт, море, ветер, волны. Андрей – чемпион морских парусных регат. Я ему написал, что очень люблю морские волны, но в связи с возрастом, вынужден предпочитать  пешеходные прогулки. Он дядечка отзывчивый, ответил мне, что такие прогулки вдоль ручья – очень полезны, его маме уже далеко за семьдесят, но она легко преодолевает спуски и подъемы, короче, пригласил в гости. Только попросил приезжать пораньше, до начала сезона, потому как после 7 мая к нему на все лето приедут жены и дети его друзей-спортсменов, которые отправятся на очередную многомесячную океанскую регату.
Везет мне на спортсменов!
Немного погодя мне пришло официальное приглашение: не судимы да не сидите будете – можете покупать билеты и вылетать. И пометочка в приглашении – с супругой. А она у меня заслуженный учитель, до июля – консультации, экзамены, дипломы.
Я ей дал хороший совет: сказать на кафедре, что мужа приглашают на какую-то важную встречу в Бочаров Ручей и непременно с супругой.  Этого достаточно, чтобы при любой запарке отпустили  хоть на месяц, хоть навсегда. И не ошибся бы, но она постеснялась сеять в головах коллег тайные знания о картах курортного города, козыряя  «джокером» у ручья. Педагоги наши очень стеснительные, хотя горбатятся, как шахтеры. Впрочем, те тоже молчаливы и скромны.
Супруга передвинула  занятия со студентами для одних на «пораньше», для других на «попозже» и оказалась свободна с 23 апреля по 7 мая. Вот мы и побежали покупать билеты. А как прилетели, сразу сели на веранду и поняли, где находится рай – две тысячи километров к югу от Тюмени,  двадцать минут в таксомоторе через весь город на запад от Адлера, затем вниз по улице Инжирной, железная калитка с бронзовыми виньетками, кнопка, звонок, замок, привратник распахивает дверь, встречая нас улыбкой под сенью пальмовых ветвей: «Я – Андрей».
Эх, вот так бы встретили меня, когда придет черед, на той вершине, что за облаками! Где продают туда билеты, сколько стоит эконом-классом, на сколько дней откладывается рейс?
Наш-то рейс из Тюмени откладывали пять раз в Рощино и два раза во Внуково, может, еще и по этой причине прибытие к месту назначения показалось столь долгожданным.
В двухэтажном деревянном доме для нас нагрета сауна, в душе бьет мощными струями горячая вода, на кухне закипает чайник, а на веранде – распускаются листья киви. Ё-моё, как красиво!
- Андрей, покажи, где море.
- Пойдемте на второй этаж.
Там тоже, оказывается, веранда, но оттуда пальмы во дворе уже не кажутся высокими, а ветви кипарисов не столь густы.
- Где?
- Чуть выше стены.
- Так это облака.
- Нет, это море, - Андрей смеется над впечатлениями новичков.
У меня в голове не укладывается, как море может быть выше стены за верандой.
- Чем выше наблюдатель, тем выше морской горизонт, - поясняет Андрей.
Эх, равнина я равнина. Или как я еще себя называю – рванина на равнине. Дальше верхушек своего сосняка вокруг моей дачки под Тюменью ничего никогда не вижу. Глаз отвык от дальних линий горизонта. А это ведь действительно море поблескивает в лучах заходящего за холм солнца. На маленькой круглой планете море всегда выше наших крохотных стен на земле.
- Кстати, Андрей, а какой высоты стена резиденции Бочаров Ручей?
- Я не мерил.
- Метров шесть?
- Больше.
- Ё-моё, - понимаю, что стена перед верандой очень даже не маленькая.
- А резидент на месте? – продолжаю спрашивать.
- Какой резидент? – Андрей меня не понял.
- Называется – резиденция, значит, тот, кто в ней – резидент, - выстраиваю я логистику развития мысли вглубь смысла однокоренной лексики.
- Не, - смеется Андрей, - начальника пока нет.
- Хозяина или начальника?
- Хозяин был один и давно, сейчас – просто начальник.
- Понятно. А когда будет?
- Через неделю.
- Скажете нам, когда начальник прибудет?
- Сами поймете.
Замолкаю: зачем задавать много вопросов человеку, который живет в пяти метрах от особо охраняемого объекта. Я же не из Америки.
- До вас у меня три туриста из Америки жили, - начинает говорить Андрей как раз в ту секунду, когда у меня в голове мелькнуло словосочетание «шпион из Америки», - они просили показать интересные места, куда обычные туристы попасть не могут. Я их водил, показывал. Даже в горы ездили – в самом начале апреля были очень теплые дни, почти летние. Если интересуетесь, я могу и вам кое-что показать, но тяжело будет, и снаряжение специальное придется брать.
Я даже спасибо забыл в этот момент Андрею сказать, настолько удивлен был тонкой настройке собеседника на ход моих потаенных мыслей.
- Не, мы с супругой только гулять вдоль моря по набережной запланировали. Дышать воздухом, набираться сил.
- До «Ривьеры» отсюда – семь километров. Перед олимпиадой стройка началась, дороги встали, на машине добираться в центр два часа, а пешком – я за час добегал. Для здоровья - попробуйте.
- Обязательно, конечно, завтра же попробую, - обещал я Андрею в день прилета.
На следующий день мы с супругой, во-первых, спали до обеда на втором этаже наших деревянных апартаментов, а во-вторых, дождь накрапывал. Так и просидели до вечера на двух своих верандах меж зарослей киви. Она наверху – с видом на море, я внизу – у ручья. А он странный, этот ручей. Идет дождь – а напор воды остается прежним, ручей не переполняется и не выходит из берегов. Закончился дождь, ну, думаю, сейчас с гор поток хлынет, как в Туапсе, там, когда дождь уже закончился, город только начинает погружаться в мутные потоки.
Ничего подобного. Хоть дождливая погода, хоть солнечная – он как журчал на одной ноте, так и продолжает потихоньку побулькивать у веранды. Может, разгадка равномерности звучания кроется в омуте, который Андрей оборудовал  между хозяйским домом и гостевым. Омут круглый и обложен плитняком. Ручей сначала впадает в этот ландшафтный прудик, а потом водопадиком льется через камни и бежит дальше. Мини-водохранилище гасит скорость потока. Интересно, а у начальника такой есть? Полагаю, Андрей там, за стеной, идею стабильного журчания подсмотрел.
Вдоль этой стены мы с супругой в последующие дни наползались и набегались вдоволь. Утром идешь-идешь на холм, идешь-идешь, стена всё никак не заканчивается. Подъем крутой, лавочек нет, постоишь, дух переведешь и дальше. Первые ворота в стене прошли, вторые, ну, наконец-то третьи – там, где стена неожиданно из плоской бетонной плиты над головами вдруг превращается в массивное каменное строение с колоннами в стиле  дворцов профсоюзов и домов культуры.  Судя по тому, что две прямые линии огромных высоких кипарисов упираются именно в эти ворота, когда-то они были главными и, значит, повидали немало трудящихся из ЦК ВКПб.
До вершины холма остается совсем немного: резиденция позади, сейчас начнется цепочка добротных красавцев-коттеджей, а там и до политеха рукой подать. Когда мы приползаем к остановке «политехнический институт», план пешеходной прогулки резко меняется:
- Хватит, натерпелись, - говорю я с хрипом в голосе.
- Согласна, - отвечает супруга, и вскоре мы катим к центру Сочи на «четверке» или «семерке» - беленьких микроавтобусах, в которых на этой почти конечной остановке всегда есть место для двоих.
 
2.

Маршрут прогулки по главному курорту страны «прогульщики» прокладывали в первый раз интуитивно, с учетом санитарной ситуации в человеческом организме. Вышли у «Ривьеры», а куда двигаться дальше, подсказали «органы» - в туалет.
Но где он в этом парке развлечений? По всем аллеям стоят мальчики и девочки в солдатских пилотках, поздравляют, дарят красные цветочки, с 15 апреля тут атмосфера праздника великого 9 мая, в парке уже атрибутика соответствующая и настроение приподнятое, а мы молодежи в ответ на поздравления и цветы – где тут у вас нужду справляют? Нехорошо, некрасиво. Поэтому улыбаемся «пионерам» и стреляем глазами по указателям – ищем буквы латинские и символическую парочку: он в брюках, она в юбке.
Ага, есть! Вот корабль пиратский, вот табличка со стрелочкой, идти надо туда, куда мужик одноглазый своей саблей показывает. Идем строго по курсу, справа – розарий, слева – тир. Намек понимаем: товарищ, не промахнись! Товарищи не промахнулись.
Вышли из заведения, ну что, а теперь - гулять, так гулять? Я сразу из сортира -в тир. Супруга мои слабости знает, она хоть и делает мне замечания, что я без очков ни одной мишени не увижу, но потратить 150 рублей на 10 выстрелов не отговаривает. А я прошу парня за полкой с прикладами для начала подвесить мне бумажное «яблочко» с циферками на кругах – для предварительной пристрелки.
Щелк, щелк, щелк – парень приносит бумажку: в «десятке»- дырка. Остальные – на ближних радиусах. Парень оживляется и по случаю праздника зажигает мне бесплатно три свечи – гаси, дед!
Щелк, щелк, щелк – ни одна не погасла. Не поймал я фитилек на мушку. Без упора стреляю, на весу держу в руках винтовку, а коленочки то дрожат. Да и самого покачивает. Да и глаз слезится от напряжения. Расстроился, одним словом.
- Сейчас мы их за тебя, дед, погасим, - парень берет винтовку в одну руку, другую руку убирает за спину и с вытянутой руки, почти не целясь, щелк – одна свеча погасла. Щелк, щелк – нет огоньков.
- Ух ты, супер! – реагирую я по привычке  беззвучными «значками-эмоциями» из социальной сети. А потом громко и по-нашенски: «Красиво, блин. Молодец!».
- Ты тоже, бери на память, - он протягивает мне  мишень с дыркой в «яблочке», - хорошо стреляешь.
У меня настроение хвостом к верху – я, конечно, не ветеран Великой Отечественной, и вообще, можно сказать, начинающий пенсионер, но когда молодежь оказывает пожилым людям какие-то знаки внимания – приятно.  Гуляем дальше.
«Фотография на память совершенно бесплатно» - слышим эту фразу на центральной алле, на боковой, слышим от пожилого дяди с огромным фотоаппаратом на животе и от худой маленькой девочки в блузке-гимнастерке с крошечной камерой в ладошке. Около нее останавливаемся, чтобы все-таки уточнить: бесплатно – это как гречневую кашу у солдатской кухни или как обычно, то есть, как сыр в мышеловке?
Худенькая объясняет, что это весенняя акция в подарок. У нее есть олимпийский факел, она сделает наш портрет с факелом в руках, и мы получим этот снимок совершенно бесплатно вон в том павильоне – она показала на огромный баннер со знакомой всему миру символикой.
Меня, естественно, не оставляли смутные сомнения, но супруга уже поправляет прическу – она готова участвовать в акции. Ей и факел в руки. Позировали мы недолго, девочка отвела нас к павильону, скачала пару кадров на комп фотопечатника и убежала. А мужчина в павильоне спешить не собирался: он вывел наш портрет на весь экран, сказал, что мы получились удачней всех, а особенно – моя супруга. «Как вас украсил алый  цветок на белом фоне вашего наряда. Выглядите великолепно», - говорил печатник и чуть ли не влюбленными глазами смотрел на свой экран. И после этих слов вручил супруге ее портрет размером, я даже таких размеров фотобумагу никогда не видел – в три раза меньше спичечного коробка.
- Почему она такая маленькая? – с нотками чувства глубокого разочарования в голосе произнесла супруга, держа на пальчике свой портрет.
- Это – по акции.
- А увеличить можно?
- Можно, вот расценки.
Мы вышли из павильона без двух тысяч рублей в кошельке супруги.  «На выход!», - скомандовал я и решительно зашагал мимо пиратского корабля в обратный путь. Каких-либо возражений от супруги не последовало.
Впереди маячил шпиль морского вокзала – прекрасный ориентир, когда спешишь увидеть то, о чем мечтаешь восемь месяцев в году. Чем ближе к шпилю, тем чаще слышим вопрос от подбегающих незнакомых людей: «В морскую прогулку не желаете?». Раза три мы останавливались, интересовались, что за прогулка, сколько стоит, не слишком ли  холодный ветер для таких прогулок.
Тридцать минут туда, сюда, обратно, с наветренной стороны укрытие из брезента, 500 рублей, шампанское бесплатно. Ага, бесплатно, мы перестали задавать вопросы.
С моря дунул такой  апрельский ветерок, что сразу выветрил из наших голов все мысли о прямых контактах с водными аттракционами. Арка морского вокзала, как дверца холодильника: ты в шаге от морозильной камеры. За аркой я отвечал морским зазывалам с холодной сталью в голосе: «Не желаем».
Бдительность утратил лишь в тот момент, когда в порту смотрел на самую большую яхту у причала – две палубы, каюты с высокими потолками, рубка – с окнами, как у пенхауза.
На пирсе появился паренек в ветровке, под которой виднелась грудь в тельняшке.
- Желаете на морскую прогулку?, - спросил у нас паренек.
- На такой, - я кивнул в сторону яхты, - желаем.
- Она не моя, но я знаю капитана. Могу организовать, - предложил парень в тельняшке.
- Желаем, но не готовы морально и физически, - я похлопал ладонью по месту, где находится задний карман брюк, - тут у меня ничего не жжет.
Парень не огорчился, наоборот, улыбнулся.
- А неплохая у вас щетинка выросла, - сказал он, разглядывая мою бороду.
- Два дня уже не брился, - поддержал я тональность его шутки.
- Проветрить бы надо. Может, махнем на моей, - он показал на лодочку с брезентом.
- Махнем, не глядя, яхту на брезент? – я посмотрел еще раз в сторону морской красавицы.
- Легко.
- Спасибо, не сегодня. Проветрим щетинку в другой раз. А на тех палубах, наверное, в другой жизни.
- Ну, приходите, я всегда на пирсе. Если что, спросите Славика в тельняшке, мне сразу позвонят.
Рядом с морским вокзалом сочинская набережная, теперь, конечно же – на знаменитый променад. Но мы еще не завтракали, где бы слегка перекусить, чтобы крепко держать оборону от зазывал прибрежного общепита. Вот симпатичный круглый киоск, внутри дядька моих лет в белоснежной рубашке, вокруг него по кругу пирожки на выбор. Ценники аппетитные – 25 рублей за пирожок хоть с мясом, хоть с капустой. В бутылочках лимонад «Буратино», кексики есть знакомой формы и размера – прямо как во времена ушедшей эпохи славного застоя.
- Нам два пирожка, одну «Буратино» и один кекс, - говорю в окошечко белорубашечнику. Супруга от своей порции кекса отказалась, поэтому заказ был сверхэкономным – такой же, как прошедшая эпоха.
Подаю бумажку 500 рублей, которую держал в руке еще на пирсе, получаю сдачу и пакет. Смотрю на сдачу, не могу понять, что за горстку мне высыпал в ладонь мужчина в белом: одна сотенка и меди копеек на шестьдесят. А еще 200 рублей где? Супруга приблизила глаза к моей ладони – пытается понять, на что ушла довольно крупная купюра. Разворачивает пакет: два пирожка, кекс, «Буратино» - больше ничего в нем нет.
- У вас «Буратино» из какого дерева, - говорю в окошечко торговцу снедью, - из красного, что ли?
Торговец  молча подает мне еще две сотенных бумажки и пригоршню белых монет. Ни слова не сказал в ответ глухонемой хозяин пирожковой, разговорчивому гостю города. И вообще, ко мне спиной повернулся.
Но это я был еще не такой разговорчивый, каким стал чуть позже, когда мы достигли набережной и расположились у края моря, чтобы слегка перекусить. Пирожки были с новогоднего стола или даже древнее – с прошлого сезона,  а кекс рассыпался на мелкие сухие крошки еще до того, как я его поднес ко рту.
 Выговариваться мне пришлось в сторону моря, беззвучно, чтобы не портить настроение супруге.  Я произносил слова, не шевеля губами – немой оратор глухому слушателю в круглой будке: «Ничего у вас,  уважаемый, тут не изменилось. Ничего! Красивый город стал еще красивее, а вы, уважаемый,  каким были, таким и остались – сорвать, урвать, нажиться за один сезон, плевать на тех, кто чем-то возмущен.  Они  уедут, а вместо них появится у моря волна других клиентов белокожих с бескрайних северных окраин, и так до октября. Вам думать некогда о перспективах следующего года, вам некогда загадывать на десять лет вперед. Вы, уважаемый,  не города-курорта житель, вы просто человек из той страны, что не смогла перешагнуть черту дней прошлого и устремиться в будущее, увидев верную тропу. Грядущее вам безразлично, поэтому оно для вас закрыто, устраивает вас прошлое вполне, вам суждено остаться в нем навечно».
Вот как меня на голодный желудок с лимонада торкнуло.
Оглядываюсь, а супруга прислушивается к реальным звукам с набережной – кто-то играет на скрипке. В детстве это был ее любимый инструмент, в семейном альбоме есть фото, где она в белом платьице со скрипочкой на сцене. Это уж потом ей фортепиано «Тюмень» купили, с которого у нее профессиональная карьера педагога началась. Денис Мацуев тоже первые аккорды на клавишах «Тюмени» брал, марка заслуженная, жаль исчезла вместе со страной советов.
Пойдем, поглядим, послушаем.
Играет дедушка, ему лет восемьдесят. Он стоит по центру набережной в сценическом костюме – тоже белая рубашка, но еще пиджак, галстук, туфли. Дедушка солирует оркестру, в роли которого выступают динамики на ручной тележке – дачники на таких урожай к остановке автобуса подтягивают.
У дедушки своя грядка – раскрытые створки черного футляра.  На мой примитивный слух, исполняет свою партию музыкант хорошо: звук сильный, красивый. Мелодия из популярных в годах шестидесятых, не Шуберт, но дедушка водит смычком с глубоким чувством, прижимает подбородок к скрипке, когда «растягивает» звук на высоких нотах и мастерски придает ему тончайшие колебания – волнительные и проникновенные, или вскидывает брови, когда стремительно бежит пальчиками по грифу, а смычок мечется перед ними то вверх, то вниз с необыкновенной скоростью.
Исполнил композицию, отошел со скрипкой в руке метров на десять и сел отдохнуть на скамейку к женщине – бабушке преклонных лет. У бабушки рядом иконка, коробочка – понятно, для каких целей. Минут через пять возвращается к «оркестру» на колесиках, и смычок опять бежит по струнам.
Мы два отделения концерта выслушали, супруге захотелось посмотреть, что интересного есть в лавках вдоль всей набережной. «Иди одна, - говорю ей, - мне здешний шопинг вреден для душевного здоровья». Она пошла, и пошла, и пошла. И замечательно, мне так хорошо сидеть в «концертном зале» на огромной скамейке, где кроме меня – никого. Апрель ведь, не сезон еще. И слева на скамейке никого, и справа. Маэстро играет теперь только для меня. Правильно делает, потому что я уже нащупал свой кошелек и приготовился быть щедрым, как никогда ни до, ни после.
Замечаю в середине пятого отделения, что дедушке захотелось чихнуть, и он чихнул, но партия первой скрипки продолжала звучать непрерывно. Потом дедушка повернулся к бабушке, она ему что-то сказала про холодный ветер, он опустил скрипку, застегнул пуговицу на пиджаке, а скрипичная струна все звучит и звучит, но уже не так волнительно, потому что я понял – концерт идет под фонограмму.
Я совершенно не обиделся и не разочаровался. Более того, я расчувствовался, потому как понимаю, что понуждает стариков  давать концерты в местах скопления народа. Когда маэстро вновь включил аппаратуру и прижал подбородок к деке скрипки, я подошел к бабушке и отдал всю мелочь сдачи от глухонемого, те сотенные бумажки, что он мне вернул, и сверху положил в коробочку еще одну купюру – тысячную. Я не магнат, не покровитель музыкального искусства, не директор благотворительных проектов. Я просто откажусь от  завтрака в кафе на набережной, и этого хватит, чтобы щедро оплатить умелую «игру»  маэстро. В том, что когда-то он был отличным музыкантом, я не сомневался.
Куда бы мне теперь, что есть еще под южным солнцем, когда на море холодно и дует ветер? Вон супруга машет мне рукой от входа  в одну  из здешних лавок. Что там? Тряпки. Ясно, присмотрела платье, ей важно знать, какую из расцветок ткани я предпочитаю. Ту, что ей идет, а к лицу ей – все. Мне выбирать легко – бери вот это. Почему это? – она в сомнении. Отвечаю: тебе идет. И женщина уже у кассы, а через минуту я тащу пакет.
Всё мне надоело. Хочу домой – я домик у ручья уже считаю домом. Там на холме у «политеха» есть магазин, там купим макароны, сварим, нарежем колбасу. Объясняю супруге, что не хочу пробовать местную кухню, а желаю распробовать тутошнюю «продовольственную корзину»: что почем и каково на вкус. Ей эта идея пришлась не по вкусу,  да и не хочется покидать красивые места у моря. До обеда, мол, еще много времени. Ну, куда тогда? Она показывает на лестницы, ведущие от набережной вверх. Вспоминаю карту города, где-то там наверху должны быть концертный зал, фонтаны, смотровая площадка гостиницы Haytt.
Что делать, надо потерпеть. Плетусь в хвосте колонны, которая отправляется  на восхождение к красотам мира. В колонне двое: я и моя «ляля». Кто из нас хвост? Тот, кто отстает, - голодный Буратино, измученный лимонадом. Но я не жалею, что дал согласие, не скандалил и не перечил супруге. На море в центре Сочи надо смотреть только с высоты. Оно прекрасно, а вместе с ним отсюда преображается весь город. Высотки, коттеджи, парки и проспекты – все как бы плывет на зеленых волнах. Поворачиваешь голову, а там морская гладь линейкой ровной от одной стороны света до другой. И лишь крохотные прогулочные катерки суетятся у выхода из порта. А дальше – ничего и никого. Спокойствие, только спокойствие огромного количества воды, которую не сможет раскачать тот ветерок, что напугал нас на причале. Шторма уже прошли, прохладный бриз не в счет, прекрасная вид, не правда ли, сударыня?
Что такое, к моей сударыне подплывает смазливый мальчик в узких брючках и пиджачке с цветными заплатками на коротких рукавчиках. Это кто такой? Что за хайят из дорогой гостиницы нарисовался?
А тот уже что-то лепечет супруге на ушко. Я лишь успеваю разобрать пару слов из каждой фразы: презентация, второй этаж, Франция, дистрибьютор … Ну-ка, подойду поближе, а то я слишком удалился в поисках лучшей точки для любования пейзажем.
Мальчик уже держал в своих пальчиках ручку моей супруги, когда я навис над ним, подобравшись к незнакомцу с тыла.  Меня обдало запахом мужской раздевалки после того, как все спортсмены приняли душ, переоделись и брызнули друг в друга тем, что каждый взял с собой. Что они делают? Изучают ароматы пробников хитов парфюма сезона 2017. У паренька таких хитов – по шесть на каждую ноздрю.
Надо спасать супругу, мне уже понятно, что хочет юный коммивояжер. Если сказать ему одну хорошо знакомую мне волшебную фразу, он должен замолчать и  удалиться. Когда мне звонят по телефону и приглашают на  бесконечные презентации товаров и услуг, я отвечаю: «У нас всё есть, нам ничего не надо». Звонившие умолкают и отключают связь, не попрощавшись.
Но супруга меня опередила, она сказала: «Хочу сделать тебе подарок. Мне нравится вот этот аромат, понюхай». Что я мог сказать в ответ? Правильно, только одну фразу: «Этот аромат прекрасен!». И тысяча рублей досталась парню в узких брючках.
- У вас перспективный стиль общения с женщинами, молодой человек, - говорю ему на прощание.
- Я старался, - он сделал учтивый поклон в мою сторону и потащил свой дистрибьюторский пакет с коробочками в сторону Курортного проспекта. Его цветные заплатки на локтях исчезли в зарослях  магнолий. Но аромат  парфюма продолжал витать вокруг моего носа – это супруга махнула пареньку  той рукой, которая была помечена крошечными порциями туалетной воды из Франции.
У меня нет привычки читать все буквы на упаковках и коробочках: для этого нужна мощная двояковыпуклая лупа в нагрудном кармане. Мой друг Валера Штраус носит с собой такую, но он ученый и крайне внимателен к окружающим наш мир деталям. А меня окружающая действительность учит  другому социальному поведению: закрыть глаза и ничего не видеть. Собрался было положить подарок в котомку, но супруга начала вертеть коробочку в своих руках и читать всё, что на ней написано про глюконаты натрия и вкусовые добавки идентичные натуральным. Она всегда этим занимается в магазине, поэтому я предпочитаю покупать продукты в одиночестве: меньше знаешь, лучше ешь.
- Казань, - произносит она вслух.
- Что Казань?
- Буква «г», точка, Казань, вот посмотри, - протягивает мне коробочку той стороной, которую в упаковках можно называть задом.
Я читать про букву «г» не стал, а тут же вскрыл коробку и вытащил пузырек. Повернул его сопло от глаз подальше и мощно нажал три раза на колпачок. Что-то вылетело. Стоим с супругой и водим носами по воздуху, как кошка и собака,  когда на кухне варят говяжий бульон.
Это был аромат той самой туалетной воды, что так понравилась супруге, но он был слабо уловим, поэтому мы его не сразу поймали. Пришлось сифонить вокруг головы долго и обильно, чтобы заметить разницу между простой водой и туалетной.
- Слегка развели, но не подменили, - успокоил я супругу, - теперь будем знать, как пахнет хит сезона – «г точка Казань».
Но успокаивать надо было не супругу, а меня, потому что в моем сознании опять начался беззвучный, но бурный монолог: «Разводилово – повсюду одно большое бесконечное разводилово. У меня не на плакате, как у моего тюменского друга Вовы, у меня на лбу написано - «лошара». Значит, мои три рубля можно и нужно у меня забрать.
Все туристы – лошары. Все туристические центры мира – разводилово, и город Сочи не исключение.
 Помпеи – разводка мирового масштаба. В тысячу раз полезней прочитать книги о погибшем городе и посмотреть о нем научно-популярные фильмы, чем бежать по его откопанным улицам якобы для того, чтобы всё увидеть своими глазами.  А что увидишь? Кучи изнывающих от жары экскурсантов,  потоки людской лавы, текущей сюда со всего мира, шум, гам, беготня. Ты узнаешь среди этого столпотворения лишь  кроху из того, что увидел бы и познал, отдаленно, в одиночестве, сосредоточившись за книгой или включив в своей комнате комп и нажав кнопку для просмотра великолепного документального фильма.
Ехать надо не в Италию смотреть, как археологи Помпеи откапывают, ехать надо на Донбасс смотреть, как политики народ закапывают.
 Я был на Санторини, что я видел? Пейзаж красивый - белые гнезда человеческих жилищ с одинаковыми синими крышами на фоне моря. Да красивых пейзажей по всей планете – бесчисленное множество. Но парочка инвесторов устроила разводилово именно на острове Санторини. Там просто участки суши после землетрясение власти Греции раздавали за копейки. И туда плывут сейчас круизные корабли, летят частные самолеты звезд кино, пыхтят огромные паромы из всех крупных городов Греции.
Таких, как я, лошар – нас много на каждой морской мили. Мы – у каждого платана в Сочи. Платаны, кстати, настоящие, вековые. Платаны – не разводилово. И каштаны, и магнолии, что скоро зацветут.
Никуда больше не пойду, ни на что смотреть не буду. Скажу свое твердое лошаровское нет всем олимпийским объектам Сочи. Розе мира – мой сибирский хутор. Назад! К ручью! В омут! Где остановка транспорта, что повезет меня обратно?».

3.

Сидеть и смотреть в стену – это полезная процедура на курорте? Сейчас узнаем.
Надо взять стул на веранде, вынести на улицу Инжирная, поставить напротив стены резиденции президента, сесть и смотреть на дорогу вдоль стены – туда, где с высоты холма должна спуститься по этой дороге женщина в белом плаще. Утром, когда мы с ней расстались у сочинского вокзала, она была в белом плаще.
Пытался ждать ее на диване у телевизора на втором этаже своих апартаментов – не дождался. Переместился на нижнюю веранду, еще два часа прислушивался к звукам со стороны железной ограды вокруг участка с ручьем и круглым омутом – замок не щелкнул, калитка не открылась. Солнце зашло, супруга не пришла.
Дневного света хватит ненадолго, здесь через полчаса повсюду будет тьма, а фонари – там, за оградой, вдоль всей стены резиденции «начальника». Если выйду на улицу и сяду напротив стены под светом фонарей, то увижу женщину в белом минут на десять раньше, чем на веранде рядом с омутом.
В нем, кстати,  появился страшный зверь – южная лягушка. Она не квакает, она выстреливает очередями резких хлопков плетки. Я, когда впервые услышал этот звук в ограде, подумал, что прилетела незнакомая мне огромная птица типа филина, но которая умеет ухать еще ужаснее.  Спрашиваю Андрея, это что за зверь тут по ночам орет и скрежещет? Оказывается, у лягушек так проходят брачные посиделки, причем, песни скрежещут  дамы, а мужики слушают и обдумывают свой выбор молча.
Он мне показал на палку у пруда и объяснил: «Когда мешают заснуть, ударьте палкой по воде - минут на двадцать шоу «голос» прекратится».
- А как прекратить «свадьбу» сразу и навсегда? - спросил я его.
- Никак. Я их вылавливал и относил в другие лужи – к Батьке, он лягушек особенно недолюбливает. Они всегда возвращаются по ручью ко мне обратно. Видел, как внутри трубы под дорогой: прыг, прыг, прыг. Трех отнес, три и прыгали.
- Более радикального способа избавить окружающее пространство от кваканья разве нет?
- Какой? – заинтересовался Андрей.
- Как во Франции: поджарить и съесть.
- Пусть живут. Они – из «красной книги».
Антилягушачье оружие я пускал в ход регулярно. Чуть стемнеет, по воде палкой хлобысть, и до начала вечерних токовищ политиков и экспертов  - тишина. А потом опять заквакали. На экране одни скрежещут и квакают, в омуте у веранды – другие. Сейчас бы тоже взлохматил палкой омут, но в руках стул был, я же у стены встречать жену собрался.

Расстались мы с ней сегодня в полдень у сочинского железнодорожного вокзала из-за неожиданно возникших разногласий по поводу, ехать или не ехать на экскурсию в Роза Хутор. Она настаивала на том, что ехать надо обязательно, потому как быть в городе зимней олимпиады и не увидеть главные объекты зимних лыжных гонок – это что-то типа оказаться в Бразилии и не увидеть карнавала.
Моё сознание было с ее доводами полностью согласно, но подсознание чего- то взбрыкнуло: лето приближается, не хочу ничего слышать и видеть про снег и лыжи. Я еще не согрелся от прошедшей зимы, от февральской стужи, мартовской слякоти и апрельских сибирских заморозков. Мне тепла хочется, а не «освежающей горной прохлады».
А на улицах старого Сочи так хорошо: расцветают первые розы в ухоженных клумбах, женская бригада копошится вдоль пешеходной дорожки на бульваре. Девушки в униформе ворошат клубни тюльпанов, чтобы аккуратно достать их из земли и вместе со стеблем положить в «сноп» на брусчатке. Пальцы рук  у них в перчатках, которые на ладонях почернели от влажных цветочных корней, поэтому, когда надо поправить волосы, спадающие с плеч к разрытой земле, девушки проводят по лицу чистым участком руки у самого локтя.
В фартуке поверх белой футболки только одна женщина – бригадир, наверное. Она постарше остальных, она чаще стоит вертикально и смотрит вдаль. И свои белокурые волосы бригадирша поправляет, сняв перчатку с пальцев. Остальные пребывают в глубоком затяжном трудовом  наклоне, что делает проход по бульвару мимо скульптурной композиции «девушки на клумбе» весьма зрелищным мероприятием.
Весна! Курортная страда! Отцветающие тюльпаны надо быстро заменить летним разнотравьем: молодыми ростками всяких бархатцев, петуний и портулаков. Так бы сидел на скамеечке у края бульвара и смотрел весь день на работающих «в поле» женщин. Что там говорить, как бы ни были прекрасны всякие там олеандры и гортензии, но красивее женщины ничего на свете нет.
 Хочешь букет красных тюльпанов? – задаю риторический вопрос супруге, когда мы уже свернули с бульвара, чтобы по кратчайшему пути направиться к вокзалу. Не дожидаясь ответа, направляюсь один к огромной куче цветов, лежащей на брусчатке, и прошу разрешения у белокурой бригадирши взять двадцать пять штук.
- Сколько? – глава бригады цветокопов  удивлена.
 - Пять, - резко уменьшаю свои запросы и потребности.
-Нельзя, мы за каждый клубень отчитываемся.
- Так я цветочки прошу, а не клубни.
Если цветочки, она не против, но просит луковицы у тюльпанов сразу отрезать и положить в коробку. «Это не для баловства, это - на развод, - объясняет мне белокурая в фартуке, -  дам вам секатор, режьте «траву» при мне и потом уносите, сколько хотите. Без меня к цветам не походите».
Строго в женской бригаде насчет клубней. Стою, жду, когда принесут секатор отделять  то, что «на развод», от того, что «просто так побаловаться».
Но блин, именно в тот момент, когда я получил разрешение взять охапку цветов, а супруга ждала, когда я вручу ей южный букет тюльпанов, выныривает на бульвар мужик с попугаем на плече и сразу ко мне: «Кеша любит подарки, сделайте Кеше подарок».
- Какой подарок? Тюльпан? – я не понял мужика.
- Кеша цветы не ест, Кеша кушать хочет, - мужик норовил так повернуться ко мне, чтобы птица на его плече оказалась перед моим лицом.
А попугай противный такой: клюв кривой, глаз хитрый, башку наклоняет и перья на своей башке дыбит – злобный, одним словом.
- У меня пшена нет, - говорю мужику, вспомнив именно пшено, потому что я зимой эту крупу для синиц насыпал в чугунную сковородку, что поставлена для них на моем балконе. 
- Вы откуда приехали? – мужик зачинает разговор.
- Из Тюмени.
- О, Тюмень, богатый город, нефть, газ, подарите Кеше двести рублей, Кеша кушать хочет.
- А мы уже подарили Кеше пятьдесят миллиардов, теперь наш город сам кушать хочет, пусть Кеша мне подарит двести рублей вместо дерьма на палочке, - ответил я хозяину птицы.
Смотрю, глаз у мужика стал такой же, как у попугая – неласковый. Пернатые хозяева курорта интерес к беседе потеряли и полетели к другим гостям города, а я пошел к супруге, которая ждала меня на другой стороне бульвара.  И тут вспомнил, что забыл взять для нее цветы – с пустыми руками иду. Разворачиваюсь, ищу глазами бригадиршу, что около зеленой охапки цветов стояла, а  уже нет ни бригадирши, ни охапки – тюльпаны загружены в тачку и утрамбованы лопатой.  Вместо цветов из тачки торчит горка силоса лилового оттенка.
Настроение у меня в душе как-то вдруг переменилось: вот только что горел желанием вручить супруге огромный букет, а вместо букета и подробного рассказа, как я выбирал для нее каждый цветочек,  сказал ей, что бригадирша не разрешила брать цветы из кучи – они у них строгой отчетности.  Идем дальше с ней в сторону вокзала, а я молчу и трамбую себя черенком той лопаты, которая у нас в душе припрятана среди других многочисленных инструментов самокопания.  Денег для птицы я пожалел, это, как любил говорить один «красный маршал», - голая историческая правда.  Хозяину попугая - нагрубил, про жену забыл и без цветов ее оставил,  да еще и другую женщину, белокурую бригадиршу, оклеветал.
Как я выглядел с точки зрения супруги, которая, конечно же, наблюдала за мной, когда я отправился к женской клумбе? Болтал с белокурой в фартуке, улыбался ей. Потом сделал вид, что попугая разглядывал, а в итоге – явился без букета. Вряд ли супруга поверила, что бригадир девчат была столь строга и  отказала мне в просьбе. Наверное, она решила, что я сам не стал просить у белокурой  цветы, чтобы не упоминать в разговоре какую-то иную женщину.
 Короче, я был собой недоволен, а когда у меня в душе дискомфорт от того, что мои представления о благородстве не совпадают с моими поступками, я тоже могу начать неприятно скрежетать голосом, как та лягушка, и косить на окружающих «лиловым глазом» злобного попугая. В таком настроении самое лучшее – молчать, чтобы хоть как-то скрыть возникшую в душе неудовлетворенность и  раздражительность.
Вокзал – это место, откуда отправляются экскурсии во все концы города и дальше по побережью Черного моря хоть на восток в Гагры, хоть на запад в Севастополь.  У входа на привокзальную площадь с нами начали работать агенты турбизнеса: сулить, заманивать и вербовать. Я с ними не общался и в их сторону голову не поворачивал, чтобы не квакнуть в ответ чего-нибудь резкое и грубое. А супруга останавливалась, искала предложение, соответствующее  спросу нашей семейной пары. Она знает, что на любую экскурсию я даю согласие с большим трудом,  и меня можно уговорить куда-то ехать что-то смотреть лишь один раз за весь южный отпуск.  Поэтому она выбрала такую экскурсию, которая будет одна, но всюду, то есть, обзорную по всем олимпийским объектам в городе и в горах. Отправление в полдень, возвращение в семь вечера.
- Мы на вертолете полетим? - спросил я женщину-агента, что вела нас к кассе турбюро. Обзорные экскурсии мне напоминают наблюдение за пейзажами из окна вагона: мимо глаз что-то проносится, а что именно, забываешь сразу, как моргнешь. Уж если обзирать то, как птица. Или, хотя бы, как оператор квадрокоптера. Тогда получаются захватывающие экскурсии над «спецобъектами», дизайн и величие которых  мы  в последнее время частенько в интернете всей страной рассматриваем.
- Вы поедете на автобусе, - ответила мне агент, - и без остановок,  потому что сейчас идет подготовка трассы к гонкам формулы-1, и стоянка около олимпийских объектов запрещена, но о каждом объекте вам подробно расскажут в автобусе.
Агент говорила быстро, так как она торопилась сдать нас кассиру: через пятнадцать минут отправление, а четыре места еще пусты.
В «стекляшке», где оплачивают билеты на экскурсию, я и принял окончательное решение никуда не ехать. Вышел из будки и жду, когда супруга выйдет вслед за мной.  Скандалить и озвучивать причину отказа при посторонних – до такой степени накала я все же не разогрелся.
Психологическое поле, окутывающее супругов в состоянии вспыхнувшей ссоры, не всегда достигает грозового напряжения, когда оно искрит и грохочет. Чаще этот сгусток отрицательной энергии напоминает физические свойства бесшумно плывущей над землей шаровой молнии. Идут, например, мужчина и женщина под деревьями аллеи около вокзала. Вроде, тихо так шагают, мирно, но это не просто два тела движутся в одном направлении. Нет, вместе с ними плывет еще что-то, что заставляет деревья потрескивать -  та  энергия, что способна разрывать единство и соединять противоположности.  Если двигаться осторожно, не шевелить языком и не махать руками, напряжение спадет, энергия ссоры начнет рассеиваться, мир не взорвется, огонь душевных переживаний не обожжет листья на склонившихся ветвях, и парочка элементарных частиц бытия продолжит свою неспешную прогулку по аллее. 
- Понимаешь, мне не  нужны «обзоры», эти заученные наизусть тексты рекламных справочников, не хочу семь часов находиться в автобусе, из которого в горах нельзя будет выйти и вернуться в город пешком, - объясняю супруге голосом без повышенных тонов.
Теперь она молчит: не хочет комментировать мой недавний «каприз» - вспышку немотивированного протеста против ее разумного варианта экскурсии. И я замолчал. Наступила заключительная фаза нашей размолвки. Это когда два человека замолкают и расходятся по разным углам квартиры. Потому и называется подобная ситуация – размолвка.
Каждый слышит, где и что делает другой, даже если он скрылся в соседней комнате. Слышит звук шагов, стук дверцы шкафа, брякание посуды на кухне, слышит всё, но упорно молчит и ничего не говорит. Даже если один и попробует поначалу что-то сказать, второй ничего не ответит, и молчание превратится в долгую мучительную взаимную пытку.
Лицо у супруги стало грустным: она расстроилась. Я, естественно, увидел, как изменилось ее лицо, и стал сам себе противен еще больше. Нельзя молчать – понимаю, не маленький, а умения шлепнуть какое-нибудь словечко, пусть глупое, пусть не по теме, но лишь бы не погрузиться в состояние взаимной немоты, - нет такого умения, не смог его воспитать за почти сорок лет совместного жития.
Другие люди любую ссору могут закончить примирительной шуткой, а я, если поссорюсь с кем, то навсегда. Восстановлению душевная симпатия не подлежит. Разрыв взаимопонимания на уровне сердец – окончательный. И только к супруге я когда-то, после первой крупной ссоры, смог испытать более теплые чувства, чем до ссоры. И этот процесс сближения двух совершенно разных по характеру людей продолжился после следующей ссоры, после малых молчаний, длиной в сутки, и больших молчаний, длившихся неделями.
А сейчас, на нынешнем этапе жизни, задача передо мной простая: капризы капризами, но в молчанку не углубляться.
- Хочу пешком дойти отсюда до нашего ручья, - говорю супруге.
- А я билет для тебя купила, думала, передумаешь.
- Не передумаю.
- Поняла. Поеду одна. Вечером увидимся.
Я повернулся и пошел по аллее в противоположную сторону от привокзальной площади. Она повернулась и пошла  сдавать мой билет.
Итак, маршрут моей собственной и действительно совершенно бесплатной экскурсии ясен: добираюсь старыми улочками до реки, по берегам которой возник когда-то городок древних причерноморских племен, форсирую водную преграду по пешеходному мосту, оказываюсь у одного из отдаленных ворот парка развлечений «Ривьера» и уже от этих ворот развлекаюсь подъемом  вверх до самой вершины холма, на другой стороне которого обустроили свои дачные домики яхтсмен Андрей и начальник ручья по имени Владимир.
Это и есть те самые семь километров, которые, по рассказам яхтсмена, можно пробежать за час. Он, правда, бежал с холма, а мне – на холм, что ж, тем более любопытно, сколько мне потребуется часов на «бег» вспять.
Мой рекорд пешего хода – 48 километров в день. Но поставил я его, когда был моложе на пятнадцать лет, и тогда я шел из Тюмени к монастырю в Абалаке. А сейчас я куда иду и что хочу найти? Вспомнил, недалеко от вершины есть красивый храм, я его видел неоднократно из окна автобуса. Он как раз на моем маршруте. В путь!
Пока шел улочками старого города в речной долине, я еще видел и чувствовал всю красоту южного города: цветы, посаженные у подъездов жителями домов, огромные деревья во дворах, прекрасные прогулочные дорожки вдоль речной набережной. Но вот начался подъем, и мне стало не до осмотра достопримечательностей. Дыхание перешло на режим пыхтения, глаза видят только четыре коричневых плитки, на которые должна шагнуть моя ступня в обувке с белыми подошвами – дешевыми кроссовками, купленными в тюменском «Профмастере».
Что за вонь пахнула в мои ноздри? Подымаю взгляд: дядечка  двумя кисточками красит железные ограждения дороги на холм. У его ног стоят две банки с краской – белой и черной. Левой рукой он «обновляет» черный слой краски на вертикальной «зебре» вдоль пешеходной тропы,  правой – белые.
Прибавил хода, оставил маляра за спиной, вроде, опять дышу воздухом субтропического курорта, но – снова ноздри наполняются химией лакокрасочного цеха. Это я приблизился к другому дядечке с кисточками. У этого маляра другие краски в банках: желтая и коричневая.
Вот тут я понял, что означают такие выражения, как «повел ноздрями», «шевелил ноздрями», «раздувал ноздри». Я не конь, но водил, шевелил и раздувал. Дело в том, что однажды я отравился запахом краски, когда ремонтировал квартиру и за один день покрасил в ней все окна и двери, не открывая форточек, чтобы не простыть от сквозняка. Тогда меня хорошенько стошнило после ужина и пришлось объяснять супруге, что этот казус произошел не по причине плохого качества поджаренной котлетки.
Надо же, как организм запоминает обстоятельства, в которых его плющило много лет назад: при виде второго маляра с кисточками я почувствовал во рту вкус той котлеты, что приготовила жена.
Было бы чем, наблевал бы ему прямо в банку. И в желтую, и в коричневую.
Во время восхождения я поэтапно прошел четыре горных лагеря сочинских маляров. По количеству лагерей – это был мой Эверест. Я испытал и горную болезнь, и слепоту от недостатка кислорода, и даже, как мне показалось, отеки мыслей головного мозга. Это когда я понял, что город готовится к трем праздникам одновременно: Первомаю, торжественному открытию сезона, приезду президента. И собрался пойти на демонстрацию в защиту прав отдыхающих. Там, у «Ривьеры», между прочим, уже поставлен портрет Ильича в кепке, и колонны отдыхающих трудящихся, после прохождения по Курортному проспекту традиционно митингуют у «вождя». Я буду вместе с ними скандировать: «Отдыхающие всех стран, соединяйтесь в пары!».
В общем, когда добрался до храма на вершине, был изможден и вполне отмороженным, как и полагается альпинисту. И тоже, глядя на верхушки кряжей сочинских высотных зданий далеко внизу, на сияющее солнце и золотые купола над головой, говорил себе: «Я смог».
Но я промок. До последней нитки в трусах. Пот со лба дождем лился на мои  кроссовки с белыми подошвами. А когда я отставил ногу, чтобы капли не падали на кроссовки, увидел на асфальте сухой след под подошвой.
В таком взмоченном состоянии входить в храм неприлично, поэтому проветривал душу и голову снаружи на лавочке. Сижу, любуюсь, отдыхаю – хорошо мне. Что еще нужно отдыхающему человеку для счастья? Красивый храм, красивый вид на город, красивая погода – солнце впервые после нашего прилета начало светить по-настоящему ярко, по-южному. Мимо группа туристов идет, экскурсовод объясняет, что храм Святого Равноапостольного Великого князя Владимира – это подарок городу от президента нашей страны.
Хороший, думаю, подарок, это не двести рублей подарить попугаю Кеше. Чтобы такие подарки дарить, кроме богатства, надо еще кое-чем обладать – щедростью великой. Надо не просто деньги не жалеть и быть не жадным, надо деньги не считать деньгами. Так, бумажки. Золото – да просто увесистая железяка. Бриллианты – женские игрушки, не более того. Кто может так относиться к деньгам? Тот, кому бумажки, железяки и блестящие игрушки не смогли дать счастья. Были, держал, имел, а счастье, где оно? Как не было, так и нет.
Подожди, говорю сам себе, даже спину выпрямил на скамейке в этот момент, что значит, были, держал, имел? У президента какая зарплата, около двенадцати миллионов рублей в год. Мне на Санторини в храме люстру показывал экскурсовод и говорил, что люстра, стоимостью миллион долларов, – подарок российского президента. Это его зарплата за пять лет.
Храм построить, что стоит передо мной – в долларах миллионов пятьдесят, не меньше. Это зарплата президента за 250 лет. Ладно, я не маленький, подарили друзья президента. Ну, тогда надо так и говорить: храм – подарок городу от друзей. А те где деньги взяли? Еще правильнее на подобной экскурсии говорить, что подарок – городу Сочи от благодарного российского народа. Или просто от народа, без уточнения, с чувством глубокой благодарности этот народ делал такой подарок или без оного чувства. Можно еще короче: от всей страны и – точка. Пусть туристы сами определяют степень своего участия в подношении столь славного подарка, который на религиозном языке называется жертвой. Добровольным пожертвованием.
Это не экскурсия по Роза Хутору, это подворье храма, тут желательно быть несколько правдивей, чем обычно. Как никак, под куполами – святое место, а оно пусто не бывает. Там кто-то есть, и этот Кто-то – не Ерошка, Он слышит немножко.
Остаток маршрута по вершине холма пролегает. Слева от меня блестело море, справа – далекие снежные горы. И никакого запаха краски. Отличная прогулка, что там говорить. А когда показалась стена резиденции, хоть кубарем вниз катись – так круто, аж ноги заплетаются, и белые подошвы играют роль тормозных колодок. Без них покатишься, как кувшин с вином, выпавший из люльки лихого горного мотоциклиста в фильме «Спортлото-82».
На свое «подворье» зашел, сразу доложил Андрею: пешком от вокзала прибыл. О! – лаконично похвалили меня хозяин веранды. И признался, что он сам лишь раз в жизни «бегал» в центр города без машины. Я ему тоже признался, что больше не рискну повторять это восхождение.
- Слушайте, Андрей, - делюсь с ним увиденным, - почему напротив стены прямо у дороги валяется мешок с мусором. Кто-то устал тащить и бросил под куст, как это бывает во всех городах. Но там нет резиденций, а тут – в двух шагах.
- Скоро уберут, - успокоил он меня.
- С точки зрения безопасности, больно уж кусты напротив резиденции густые и трава по пояс.
- Скоро выкосят и обрежут.
- Когда скоро, уже Первомай на носу?
- Очень скоро.
Ладно, подождем, мы с супругой никуда не торопимся. Где она сейчас, в олимпийском хуторе? Солнце высоко, еще не вечер, как говорится. Принял душ, поел, отдохнул и вот сижу, смотрю в стену. Скоро-то скоро, но что-то охранники не суетятся. Они у ворот резиденции все в костюмах и галстуках. Часовые в форме – те дальше, где стена к морю поворачивает.
На меня и мой стул никто даже внимания не обратил. Из переулка вышел какой-то дядька, тоже в костюме, спросил: «Что, такси опаздывает?», я ему ответил правдиво, что хочу супругу с экскурсии встретить у калитки, дядька мой план одобрил и исчез.
Дом Андрея он же не единственный у стены. Это ряд домов по переулку, уходящему в платановые заросли перпендикулярно от линии стены. Моя веранда просто первая в этом ряду. А дальше – обычные такие дома, некоторые даже развалюхи. И что удивительно, на этом переулке барак двухэтажный стоит, который явно в аварийном состоянии.
- Как здесь барак сохранился, да еще в таком неприглядном варианте? – опять зашел во двор, чтобы задать этот вопрос Андрею.
- Тут люди свой век доживают, их не трогают, но никого новых не прописывают и никому новому поселиться не разрешают. Умрет владелец дома, место останется свободным. Умрет последний обитатель барака, барак снесут.
- Значит эти большие пустые «прямоугольники» в переулке, где виднеются остатки фундаментов, - там бараки были?
- Да. Остался последний. А в нем – последние. Они все работали когда-то в резиденции, еще при Ворошилове. Переехать никуда не захотели, попросили разрешить дожить здесь до конца. Им разрешили.
Вот оно что. Это ж какое надо иметь терпение нынешним владельцам резиденции, чтобы унять в себе желание немедленно снести трухлявые бараки по соседству, которые видны из окна машины. Впрочем, резиденция не частная, она государственная, а в государстве подобное соседство сплошь и рядом.
С улицы послышался лай собаки, я вернулся к своему стулу. Довольно большой пес прибежал и лает на охранников. Надоело на охранников, начал лаять на меня. Пустобрех какой-то, но лай громкий, звонкий, с эффектом эха, потому что отражается от стены и летит  мне в ухо двойной порцией.
На его лай, кроме меня, никто никак не реагирует. Он тут, видно, бегает давно, все к его лаю привыкли. Интересно, а когда прибудет начальник, с этим псом что сделают, как заткнут его пасть? Он же не даст никому покоя, его на километр слышно, и стеной от звуков его лая не отгородишься. Надо у Андрея спросить. Мы вновь беседуем:
- Что будем делать с псом? – задаю вопрос.
- Каким?
- Который лает.
- А, этот, он дурной, как и его хозяйка.
- Что будем делать с хозяйкой?
- А что с ней надо делать? – Андрей меня не понимает.
- Выселить вместе с псом.
- Хорошо бы, - на этот раз по его лицу было видно, что он меня понял и очень бы хотел избавиться от пса и его хозяйки, - придется вам потерпеть. С псом, как и с лягушками, мы ничего поделать не можем. Он и ночью гавкает, всех достал.
Едрена корень, столько способов всяких уже описано, об одном полонии я столько всякого прочитал, а тут какого-то безродного пса утихомирить не могут. Во, гуманисты, блин.
Снова сижу на стуле. Всё - ночь. Или я сейчас засну в нем, или надо уходить в дом и валиться на диван. «У меня самого терпение есть или я только говорить умею, что главное в семейной жизни  быть терпеливым, обладать умением терпеть, проявлять, прежде всего, силу терпения? - спрашиваю на этот раз сам себя. - Что я хотел, когда тащил этот стул? Сделать для супруги что-нибудь приятное и смягчить такой вот встречей у калитки психологическую тяжесть дневной ссоры. Хотел, делай! Терпи».
И остаюсь на стуле у ворот.
Смотреть на стену становится невыносимо скучно, разве что посмотреть на небо и поискать глазами звезды, прикрыв ладонью лицо, чтобы не мешал свет фонарей.
И только повел взглядом к небу, как увидел далеко вверху на холме белую фигурку – идет!
Она, оказывается, устала еще больше, чем я, хотя восхождений и не совершала. Шла на спуске, ничего в темноте около калитки не видела, думала, как стучать в ворота, где та кнопка, которая подает звонки. Искренне полагала, что я смотрю телевизор и не услышу сигнала. А у нее силы на исходе…
И тут кто-то знакомый вдруг вырисовывается из темноты, встает и раскрывает объятия. Вот это встреча!
- Как ты вовремя вышел, молодец, а стул зачем? – это были ее первые слова.
- Там столько понастроили! – это был ее первый отзыв об  экскурсии.
Ей всё понравилось, и мне всё понравилось. Незабываемый денек. А самое главное, мы не молчали ни минуты. И не смотрели телевизор. И не надо было делить наше общее вечернее время: ей час на просмотр сериала, мне час на мои любимые «научные глупости».
Вместо сериала и науки – погасший свет лампочки в светильнике на деревянной стене дома и моментальный провал в сон, в такие его глубины, где с поверхности жизни не доносится ни один звук. Ни лягушачий скрежет, ни лай дурной собаки.

4.

В России не одна столица и не две. В России три столицы: Москва, Санкт-Петербург и Сочи. В этих городах князья и цари правили, отсюда самодержцы рассылали свои приказы, здесь же или в близлежащих окрестностях они отдыхали и укрепляли свое здоровье. Пожалуй, только  Дмитрий Донской встал на ноги после тяжелого удара, пошатнувшего его здоровье, в неприспособленном для санаторного лечения месте – на Куликовом поле. Медицинскую помощь он принял под стволом поваленного дерева, где его нашли други-ратники и опознали по шлему, что валялся рядом, помятый и со следами рубящих ударов на металле.
Иван Грозный предпочитал восстанавливать нервную систему в Александровской Слободе, которая имела внушительные стены, и своими целительными свойствами выгодно отличалась от чистого поля на берегу Непрядвы. В слободе он, в общем и целом, провел семнадцать лет, здесь вел санитарно-разъяснительную работу с послами из Англии Швеции и Крыма, тут же, во время резкого ухудшения самочувствия, созывал консилиум специалистов по государственному оздоровлению, которые опричь царя никому не подчинялись, и применяли, по его просьбе,  самые радикальные, на тот период, методики вмешательства в захиревший организм державы.
Иногда он и сам выступал в роли врача. На утренней зорьке у подвального костерка, когда боярина снимали с дыбы и раздевали догола, а потом привязывали спиной к бревну и начинали медленно поджаривать, наклоняя «вертел» над жаровней, царь подгребал посохом раскаленные угли  к пальцам ног «изменника». Если боярин не вполне адекватно реагировал на прописанную ему процедуру, бревно с боярином наклоняли ниже, и царь катил посохом угли  к более чувствительному месту на теле «собеседника» - к причиндалам. Бывало и так, что царь покрывал румяной поджаристой корочкой лицо своего пленника, если чувствовал,  что тот еще не достиг состояния полной готовности.  Вероятно, в такие моменты он и получал информацию, которую жаждал услышать. То была «голая правда».  И все сказанные у костерка новости – горячие, а слова – обжигающие.
Царю, надо полагать, при его многочисленных нервных болезнях хорошо помогала жгучая правда.
Петр Великий построил новую столицу, но подвальчик с дыбой, как говорится, прихватил с собой. Ему в этом подвале подолгу засиживаться было некогда: топор в руках искрился от желания флот «рубить», а не головы, однако нашел все же время поглядеть, как спину сына Алексея кнутом секут за измену.
До углей и раскаленных щипцов дело не дошло – не тот инструментарий для наследника трона.  Анамнез болезни изучил сам Петр, он же и поставил диагноз: не жилец. А если кто потом вопрос задаст: как же так, здоров ведь был Алешенька, когда в подвал то входил, этому вопрошающему – на кубок Большого Орла, пей до дна, коли такой любопытный, и получишь все ответы на все вопросы.  А в кубке – полтора литра водки. И новые законы веселой ассамблеи: кто откажется, того гнать и бить нещадно.
Смехом лечил себя царь. И водкой. Большим он был орлом, но однажды крылья сложил от простой простуды – той самой болезни, которую повелел назвать причиной смерти Алексея.
Когда  у нас появилась третья столица – Сочи? Наверное, тогда, когда в 1921 году политбюро партии большевиков постановило предоставить товарищам Троцкому, Каменеву и Сталину отпуск для отдыха и восстановления здоровья, и в принятом постановлении было записано следующее: «Сталина обязать лежать, после чего направить его в Гагры на полтора месяца».
Родной воздух субтропиков и купание в источниках Мацесты, а главное, возможность неспешно, без московского напряга и партийной текучки обдумывать следующие этапы революции, несомненно, прибавили главному кадровику ленинской партии сил и творческой энергии. Родные Сталина утверждали, что отпуск в Сочи ему понравился и был для него пользителен. Это же не Туруханск,  не квартиры нелегальные, не камеры пересыльные. От жандармов прятаться не надо, нет уже никаких жандармов. Он – третий номер в иерархии власти революционной бюрократии. За ординарца, помощника и порученца у него служат смышленые партийцы из местной ячейки. В охране – бесстрашные  бойцы краснознаменных дивизий.  Тут бы не лежать, тут бы работать!
К 1933 году Троцкий и Каменев уступили первые «номера» власти Сталину, и у генерального секретаря «партии победителей»  появилась возможность перевезти в Сочи  кремлевский штаб. Обстановка  позволяла: закончился массовый голод, прекратились восстания против коллективизации, готовилась отмена карточек, план индустриализации первой пятилетки был выполнен, и жизнь явно становилась «веселей». И самое важное,  стихла лихорадка политических арестов. Если что-то и мучило руководителей страны по линии здоровья, то лишь периодическое  головокружение от успехов.
 Предлог для переезда штаба и штабистов искать не было нужды: внутрипартийная оппозиция  разгромлена, спорить, объяснять, доказывать – некому и незачем. Проблема в другом: где разместить штаб, в доме отдыха трудящихся? Нарком обороны Ворошилов был категорически против. На заседании политбюро он сообщил руководящим товарищам, что в сочинских домах отдыха лечение поставлено, цитирую: «Позорно гадко». И предложил построить  для Сталина отдельную дачу с более широкими лечебными возможностями.
С его лаконичной, но крайне гадкой  оценкой качества лечения трудящихся в Сочи  -  согласились. Легко и приятно быть правдивым в узком кругу единомышленников. Предложение наркома одобрили и выделили деньги на сооружение 18 спецобъектов.
Впрочем, надо отдать Сталину должное: примерно в это время он обдумывал основные направления культурной революции, и одним из ее главных  тезисов был – овладевать знаниями, проводить досуг и вести оздоровительный  образ жизни рабочие и крестьяне должны во дворцах, размеру и красоте которых позавидовали бы цари, помещики и капиталисты.
Если бы Сталину нужна была персональная лечебница, то для него и строили бы лечебницу, однако возвели не корпуса и лаборатории, а восемнадцать просторных жилых домов для членов сталинского штаба – наркомов советского правительства. Ворошилов выбрал себе местечко у ручья. Тут когда-то, задолго до революции,  купчишка по фамилии Бочаров  небольшую дачку сколотил, поэтому ручей и называли Бочаровым.
Для наркома обороны Ворошилова на месте купеческих клетушек возвели двухэтажный корпус, не имевший особых архитектурных изысков и больше похожий на казарму, а неподалеку – четыре дома для остальных «красных маршалов», коих тогда в Красной Армии было всего пять. И несколько строений для прислуги: уборщиков, поваров, охранников.
Социальный институт слуг возродился, хотя господ в общественном сознании всё еще не существовало. Тем не менее, в своих письмах родным и близким  обладатели сочинских дач всех своих помощников по быту так и называли – прислуга.
Для чего революционным вождям понадобились, например, повара? Уж кто-кто, а такие вожди, как Ворошилов, и сами великолепно умели чистить картошку. Суть была не в том, чтобы нежить наркома и маршалов в новоделе барских покоев, суть в том, чтобы штаб был в сборе и мог работать круглосуточно, когда в Сочи появлялся Сталин. Представители всех важнейших наркоматов , включая обороны и внутренних дел, по его звонку могли немедленно собраться у хозяина дачи номер 1. Именно здесь, в Сочи, партийного лидера его соратники стали называть хозяин. Поначалу, в обычном житейском смысле, чтобы лишь разграничить, кто хозяин дачи, а кто гости. Сталину такое обращение партийцев в обстановке южного курорта показалось вполне уместным, хотя и напоминало время стачек и стычек между хозяевами и пролетариатом. Позже, когда курортники возвращались в Кремль и между собой по-прежнему именовали его хозяином, он, как человек, знающий толк в языкознании, видимо, уловил в этом слове некий новый смысл, который ему пришелся по душе.
Как бы ни была власть разделена между разными ветвями, всегда найдется тот, кто попытается сложить все ветви в одни руки.  Не каждому это удается, а кому удалось, не всегда может удерживать единоличную власть долго, но Сталину удалось и удалось надолго.
Меня заинтересовала история резиденции Бочаров ручей лишь тогда, когда уже купил авиабилеты и ждал дня вылета. Приезжает в один из предполетных дней ко мне на дачу мой знакомый с сыном, они ехали на машине из Омска в Екатеринбург, завернули на пару часиков к моему шалашу – чая глоток сделать, глазам дать отдохнуть от ряби «шпал» главной узкоколейки страны.
Он бизнесом лесным занимается, хочет попутно показать сыну дворцы под бывшими названиями Уральский политехнический институт и Уральский государственный университет. Какой ему больше понравится, туда и сдадут документы после  весенних «еге». Заговорили о планах на лето.
- Куда-нибудь собираешься? – спрашивает он.
- Хочу к одному красному маршалу на дачку в Сочи слетать.
- К Шойгу, что ли?
- Не, к Ворошилову.
- Он еще живой? – мой знакомый не сразу сопоставил, сколько сейчас должно быть лет Ворошилову, будь тот живой – 136. Пришлось мне его спросить:
- А ты вообще знаешь, кто стал первыми маршалами советской страны?
- Нет.
- А сын твой знает?
- Сейчас мы у него спросим. Денис, знаешь «красных маршалов»? – он обратился к симпатичному пареньку, выпускнику школы.
- Конечно, знаю, папа:  Жуков, Сталин, Берия.
Отец был доволен быстрым ответом сына. Говорить ему о том, что никто из названных исторических персонажей не входил в пятерку «красных маршалов», мне показалось в эту минуту не совсем удобно: не хотелось ставить гостей в неловкое положение.
- Откуда черпаешь знания, Денис? – изобразил я на своем лице восхищение.
- Так о них постоянно по телевизору говорят, - мальчик остался пребывать в уверенности, что на вопрос отца ответил правильно.
Всё верно: о ком не говорят с экрана, того не существует. И никогда не существовало, если  нет никакой нужды тревожить тени прошлого. Кому сейчас нужна героика войны гражданской, кому нужны герои «рабоче-крестьянской, сермяжной революционной силы», как называл свою дивизию Василий Блюхер?
Красный маршал, собственноручно внесенный Сталиным в список тех, кому в 1935 году решено было присвоить новое высшее воинское звание Красной Армии. Фамилии Уборевича и Якира вычеркнул, а поверх своей черты написал: «Блюхер». Так Василий Константинович попал в штаб «хозяина» вместе с Ворошиловым, Буденным, Тухачевским и Егоровым.
Вскоре двух расстреляли, Тухачевского и Егорова, третий умер от побоев во время допроса. Тот, кто умер, был вписан в  «наградной» список изменников той же самой рукой и опять последним.  И ночь перед арестом провел в резиденции Бочаров Ручей.
Последнюю ночь последних дней  свободы.
Может, я и не думал бы поутру так много о судьбе Василия Константиновича, если бы жил сейчас, например, в дорогущем «Hyatt» или правительственном санатории «Родина». Глядел бы на успешных людей и непрестанно радовался, что я тоже с ними и среди них. Но я не с ними, я перед стеной. И как-то она стала поддавливать  мое настроение. Высокая, бетонная и по конструкции – ужасно некрасивая. Да еще и с колючей проволокой в некоторых, «потенциально опасных» местах.
Блюхер тоже удивился, когда увидел высоченный, тогда еще деревянный забор вокруг дачи Ворошилова у Бочарова ручья. В 1938 году командарм только что вернулся из зоны конфликта у озера Хасан, что такое граница укрепрайона, представлял хорошо: заграждения, наблюдательные пункты, огневые точки – это всё понятно, а стена из деревяшек зачем? Чтобы как в лагерях для «врагишек»: никто из контингента не смог сбежать? Осужденных по 58-й статье он называл врагишками.
Четверть командиров в его армии уже арестовали, к награде за победу над японскими милитаристами его не представили, плакат с его портретом на демонстрациях в честь успешной операции славной Красной Армии дальневосточному крайкому рекомендовали не выносить – понятно было маршалу, куда ветер ветку клонит.
Но Ворошилов в Москве встретил радушно, пригласил поехать в Сочи и пожить на его даче у ручья, отдохнуть, подлечиться, пока «хозяин» подыщет ему новое место службы и работы. Нарком Ворошилов остался в Москве, рядом с «хозяином», а  Блюхер обрадовался радушию брата по оружию, согласился и поехал.
Взял жену, детей, племянников, сел в свой персональный «салон-вагон» - застучали колеса. На сочинском вокзале к «трапу» вагона подали правительственные «зисы», горная дорога, бархатный сезон, 30 сентября - красота. И вдруг – отвратительный забор для «врагишек». И горькое предчувствие, которое не подводит опытных воинов: западня.
И браунинг с собой  был, и две обоймы к нему, и жену уже предупреждал, что если вдруг, никаким обвинениям не верь, а «история его оправдает». И ординарец ведь пропал по пути от вокзала до забора – исчез бесследно.
Но ворота в заборе открылись, машины заехали внутрь территории, а там радостная прислуга и праздничный ужин. И никого лишнего, и никаких  черных машин из наркомата внутренних дел.
Машины приехали через несколько дней, когда маршал стал привыкать к особому распорядку южного дня: экскурсия, обед, купание в море, сон. Когда тело покрылось южным загаром, когда расслабленность неспешной курортной жизни притупила  тревожные предчувствия опытного полководца. И люди в штатском заскочили в его спальню раньше, чем он проснулся. А когда проснулся, спрятанный в спальне пистолетик уже был в чужих руках.
А я вот проснулся, и не ищу пистолетика. Я ищу книжку, которую купил пару дней назад. Сегодня в моем южном распорядке - день  расслабленного чтения. Никаких экскурсий и восхождений, хватит, натерпелся. Супруга, думаю, со мной согласна, потому как отказывается открывать глаза, и я ищу книгу предельно осторожно, стараясь не шуршать вещами. 
В уличный книжный киоск я заглянул лишь один раз, где-то в районе пешеходного моста через реку, но понял, что сделал это зря. Киоск по форме и внешнему виду напоминал круглую тумбу для афиш и был  размером едва ли больше. Продавец, женщина, сидела на стульчике в его центре, а книги стояли стопками от пола до потолка. Каждая стопка – почти три метра высотой. На верхотуре – какие-то иностранные авторы, я там даже буквы на торцах переплетов не мог толком рассмотреть. Прямо перед глазами – женское обаяние современной российской прозы: Устинова, Толстая, Рубина. На уровне пояса и ниже: мужицкая сила художественного творчества: Быков, Пелевин, Прилепин. В самом низу, у подошвы моих кроссовок, в стопке оказались классики: Чехов и Тургенев.
Я уж было хотел встать на четвереньки, чтобы проползти вдоль каждой стопки все 360 градусов круглого пола и осмотреть «нижние чины» русской литературы, как продавец сделала мне замечание с табуретки:
- Вы кого хотите найти конкретно?
- «Воскресение» Льва Николаевича.
- Нет «Воскресения».
Если «Воскресения» нет, зачем я буду кланяться и ползать? Ушел и больше ни в один подобный киоск не заходил. До сих пор ломаю голову, а если бы я захотел купить томик Гоголя, она как бы его вытаскивала из подножия вертикальной книжной колонны весом килограммов сто?
Но однажды мы гуляли по улице Роз, в городе Сочи есть улица с таким названием, и это одна из самых прекрасных улиц города, хотя и застроена почти исключительно пятиэтажками имени Никиты Хрущева, и нам попался на глаза обычный книжный магазин на первом этаже нарядного дома, покрашенного колером розового цвета.
Супруга зашла в него первой, а я остался на улице: она выбирает книги долго, я успею посидеть, поглазеть, поразмышлять над чем-нибудь. Она знает, что размышлять я могу тоже долго, не менее долго, чем она бродит в воскресный день по торговым центрам среди книг и шмоток.  Бывает, в будние дни, придя на свое рабочее место к станку – роялю в кабинете колледжа искусств, спрашивает меня по телефону: что делаешь? Отвечаю: размышляю. Звонит в обед, что делаешь? Размышляю. Вечером, перед тем, как уходить с работы, звонит в третий раз: закончил размышлять? Нет. Она вздыхает в трубку и говорит голосом с нотками усталой зависти: хорошо вам, мужчинам, вы можете размышлять бесконечно.
Только я у магазина на лавочке начал настраивать свой станок на размыслительный тон, супруга зовет меня с крыльца магазина: «Заходи, тут есть, что ты ищешь».
В магазине она, вспомнив о моем «половом» влечении к русской классике в круглой тумбе, сразу спросила продавцов: нет ли в продаже произведений Льва Толстого? Есть.  И «Воскресение» есть? На складе – есть.  Супруга побежала  звать супруга.
Продавцы, две женщины в синих халатиках, увидели меня, засмеялись: «Мы думали-гадали, зачем такой красивой покупательнице понадобился бородатый Толстой? Теперь понятно».
И пошли на склад за «Воскресением».
Почему мне так хотелось в Сочи найти и прочитать именно это произведение «матерого человечища»?
 Во-первых, один французский культуролог сказал недавно такую «научную глупость»: роман «Воскресение» - лучшее произведение мировой литературы всех времен и народов».
Во-вторых, один американский культуролог признался, что если кто-то хочет понять Россию, как дореволюционную, так и современную, должен непременно прочитать именно это его произведение, написанное им в конце жизни. «Война и мир» - это батальный эпос, «Анна Каренина» - психологическая любовная драма, а вот «Воскресение» - это духовная изнанка всех поступков думающего человека в России.
В-третьих, я читал «Воскресение», когда мне было двенадцать лет. В этом возрасте я читал в поселковой библиотеке все книги подряд и не помню сейчас ни строчки из прочитанного.  Иллюстрацию помню: лежит дядя на кровати и курит пахитоску. Вот, слово пахитоска запомнил, означающее в девятнадцатом веке папиросу. Сюжет, действие, герои – всё выветрилось из головы, остался лишь общий смысл книги, о котором мне говорили в университете: князь Нехлюдов  увидел в суде девушку, обреченную на каторгу, и, как бы сейчас сказали, «вспомнил всё».  Саму книгу в университете я не открывал: а зачем, я же её читал.
Между прочим, все книги, что вы читали в детстве, надо обязательно перечитать, включая сказки.  Особенно, истории про Незнайку, Чиполлино и Буратино. Помните фразу «Еще не рассвело, а в стране дураков уже приступили к работе»? Думаете, такая страна с «золотым ключиком» существует только в сказках? Детских книг не бывает, их писали  взрослые люди, а значит, они писали то, что думали, замаскировав свои мысли под сказочки для детей.
В Сочи, когда бродил по городским улочкам и паркам, я тоже вспомнил «всё». Молодость, прежде всего. Как приезжал сюда неоднократно, будучи руководителем туристических групп по линии комсомола, как отдыхали всей семьей в пансионате нефтяников, как провел три ночи в дощаном сарае, когда приехал в этот город на велосипеде из Симферополя – какое это было тогда счастье, в молодости. Дай мне кучу денег, посели меня в лучший номер «Хаята», окружи меня многочисленной прислугой – нет, господа, мне не испытать то чувство уюта, покоя и тепла, как тогда, на досках без матраса - в молодости.
Кого совратил я и с кем встречусь на суде? Есть причины, чтобы взять в руки книгу и узнать, почему князь Нехлюдов лежал на кровати и курил пахитоску.
Супруга тоже себе купила книгу – «Кафка на пляже». Я прочитал название – вполне по сочинской тематике, думаю. Кто автор? Харуки Мураками. Эге, мелькнула мысль, вряд ли этот японский писатель будет ласкать женскую душу негой романтических чувств. Самураи – они же людоеды,  и женам изменяли все до одного. Послушаю, что скажет, когда прочтет. Может, и я возьмусь за этого Кафку с далеких островов.
В тот же вечер супруга приступила к чтению, а я свою не открывал: ждал утра, свободного от рассвета до полудня. Не могу читать хорошую книжку урывками и на бегу. Мне нужны рядом с книгой бокал чая, сигареты, очки, бумага для записей, ручка, карандаш для пометок – целый набор предметов, а значит, большой стол и чайник с розеткой неподалеку.
- Тут про тебя есть, - говорит супруга, оторвав взгляд от страницы в начале японской книжки.
- Что про меня?
- Герой один может с кошками разговаривать.
- Что за герой?
- Деревенский дурачок, слабоумный.
- Понятно.
Не возражаю и не обижаюсь. Наш писатель тоже своего лучшего героя идиотом называл. Кстати, я действительно разговариваю с кошками. Приходит, например, на дачу ко мне какой-нибудь незнакомый тощий котяра, сидит у забора, оценивает, прогонят его или отреагируют на визит миролюбиво. Вижу, что котяра явился не из простого любопытства.  «Что, -говорю ему, - небось, пожрал бы?». Он отвечает: «Пожрал бы, если бы ты дал». «Ладно, сейчас принесу, - даю котяре надежду и ухожу в дом для того, чтобы отрезать кусок колбасы или зачерпнуть в ложку сметаны. Супруга, если заметит это мое движение к холодильнику, спрашивает, опять кошкам? А просто хлеба нельзя дать? Я стараюсь быстрее покинуть кухонную зону и возвращаюсь к  хвостатому гостю. Он, обычно, отбегает от меня, но недалеко, метра на три.  На, говорю, перекуси, и ухожу, чтобы не смущать пугливого незнакомца.
Кто-то перекусит и больше не возвращается, кто-то потом регулярно приходит, чтобы «поговорить». Каждый год – новая компания желающих общаться. Коты, как правило, к следующим выходным дням находят своих хозяев и потом заходят в гости очень редко. А кошки, да еще беременные или с котятами, те предпочитают у меня обосноваться сразу и основательно.
Утро нового южного дня, я один за столом на веранде погружаюсь в чтение лучшей книги всех времен и народов, дохожу до места, где Толстой на странице 64 пишет о князе: «И вся эта страшная перемена совершилась с ним только от того, что он перестал верить себе, а стал верить другим. Перестал же он верить себе, а стал верить другим потому, что жить, веря себе, было слишком трудно». Останавливаюсь на этой строчке, тянусь за карандашом, чтобы быстрее подчеркнуть ту мысль, к которой я обязательно должен вернуться, и кого я вижу перед ступеньками у входа на веранду? Конечно, кошку. Именно кошку, потому что она – с котенком в зубах.
- Ты куда его понесла? - говорю ей, - напугал, что ли кто?
Сам прислушиваюсь: вроде, ни крика сорок, ни собачьего лая не слышно. Андрей во дворе появился, гараж открывает, он спугнул кошку?
- Ты что, чужая? – опять обращаюсь к мамаше с ребенком в зубах.
Та опустила котенка на дорожку, ведущую к ступенькам, лизнула малыша, подняла голову и на меня смотрит. Ясно, не чужая, а чего тогда всполошилась?
Кошка пегая, тощая. Котенок пегий, тощий, косолапый – ему месяца полтора от роду, не больше. Но уже пытается на ступеньку взобраться, а куда ему: коготком зацепиться за камень не может, кривые лапки трясутся, он и по ровной то поверхности с трудом может двигаться, чтобы у него зад в сторону не заносило.
- Андрей, - обращаюсь к хозяину апартаментов, - тут от тебя делегация. Подскажи, кто это такие, как их зовут?
Он подошел, рассказал:
- Приблудные они, не знаю, как их зовут. Месяц у меня живут, кормлю пока. Наверное, так и останутся здесь. Боятся звука газонокосилки, у их хозяина не было косилок. Как начинаю кабель разматывать, так она этого в зубы и бежать в угол, где травы нет – к веранде.
- Котенок у нее один, или она остальных уже за веранду спрятала?
- Один.
Он ушел к гаражу, а я к кошке пригляделся, когда она легла тут же, у ступеньки, и малыш начал тыкаться в ее живот. Вокруг сосков – коричневая корка иссохшей кожи, лишь тот сосок здоровый, который нашел косолапый и около которого на ее животе причмокивает. Что-то мне Андрей не договаривает: или прошлый хозяин, или он сам слишком рано раздали котят. Или утопили их. Но не сразу после рождения, а тогда, когда соски уже «в деле» были,  и их переполняло молоко. А потом, когда котят отняли, соски «перегорели».
Подошел к кошке, провел рукой по ее голове. Ну что, говорю ей, рассказывай, как дело было, кто тут у вас живодерил?
Она и рассказала. Жила у той самой хозяйки, что Андрей дурной называет. Хозяйку не выбирала, к какой принесли в младенчестве, у такой и жила. Это её первые роды, а где рожать? – по двору пес огромный носится. Проскочила в самый последний момент в комнату, увидела приоткрытую дверцу шкафа, на нижней полке лежали туфли с ботинками, а на второй снизу – тряпки. На них и родила. Откуда ей, кошке, было знать, что это не тряпки, а гробовой комплект – красная ткань, белая тюль, полотенца, ленты. Хозяйка обнаружила «родовую палату» не сразу: она в эту комнату редко заходила. Но заметила, что кошка похудела и постоянно внутрь дома просится. Проследила ее путь и всех нашла. Заругалась, заголосила, котят в черный мешок сунула, этот мешок в другой мешок, а потом в третий и понесла к  мусорному баку на улице. Кошка за ней. Когда хозяйка отошла от бака, кошка на край бака заскочила и прыгнула на его дно – к мешку.
Из бака смогла мешок в зубах вытащить, а пленку разорвать, чтобы котят спасти – быстро не получилось. Тут сосед хозяйки открывал ворота, собираясь выехать на машине, увидел ее у мешка, писк услышал. Нож достал из машины, полоснул по мешку, новорожденные вывалились на асфальт, шевелился один из пяти. Она схватила в зубы его и в створку в воротах к нему во двор убежала. Потом и остальных перенесла, но те не выжили, хоть и вылизала она их от дорожной пыли дочиста.
Такую вот голую историческую правду мне кошка рассказала. Андрей свидетель, он подтвердит.
Какое после этого чтение, какие размышления о «страшной перемене» в душе князя Нехлюдова – героя литературного произведения со склада? Я про свои переживания по поводу утраты юношеских идеалов  после рассказа кошки вообще не вспомнил. А о чем подумал? Вот о чем: в то утро, когда люди в штатском забежали в спальню Блюхера, его супруга, Глафира Лукинична, кормила грудью восьмимесячного сына Василия Константиновича. И сына у нее отняли на глазах отца, и увозили их в разных черных машинах: маршала отдельно, жену маршала отдельно и грудного ребенка – отдельно. И никто из них друг друга больше не увидел никогда.
Гудят и воют, гудят и воют – что это за звук? Только что была полная тишина, лишь кошка мурчала у моих ног с посапывающим котенком среди пегой шерсти. Что это за гул и вой?
Андрей включил газонокосилку. Ну, понеслась косьба. А почему, когда он перетаскивает кабель между деревьев яблонь и кустов лимона, когда его косилка выключена, звук воя продолжает раздаваться со всех сторон?
Глянул на часы – еще нет восьми утра, а  на улице Инжирной уже приступили к работе. Косят все и всюду: два косаря идут вдоль стены резиденции. У одного в руках пила-сучкорез, второй машет мобильной версией газонокосилки. Косят за стеной на обширных «лугах» резиденции, косят в санаториях «Русь» и «Беларусь».
Вой у ручья – мама, не горюй!
Не горюй, кошарка, и не беги скрываться. Твой косолапый – у моей веранды. Здесь нет зеленого газона, да и пакетов черных тоже нет.  А те «пакетники», что на колесах, правительственный транспорт, в который упаковывают первых лиц?
На те посмотрим завтра.

5.

Обитатели склонов Бочарова ручья рассказывают друг другу такую байку: однажды начальник прогуливался со своим «маршальским конем» -  собакой Кони, и остановился около трудяг, срезающих траву на бывшем теннисном корте резиденции. Они выключили аппараты, чтобы  жужжанием мотокосов не мешать начальнику обдумывать важные государственные задачи, ждут, какую начальник даст команду: уйти с глаз долой или продолжить работу.
Начальник не им, а собаке говорит: «Хороший запах, правда? Пойдем,  не будем людям мешать, потом еще раз сюда вернемся». И в тот же день от управделами Кожина поступило распоряжение: запах сенокоса оставить, а косарей - убрать.
С тех пор траву в резиденции и вокруг неё «выдерживают» нетронутой до самого последнего момента. Вот станет ясно, когда приземлится в Сочи пассажир спецборта, тогда  по траве все разом – вжик. Для запаха.
Как бы ни хороши и свежи были розы, а запах скошенной травы сильнее и для меня – приятней. Тут, у ручья, трава в апреле - у нас в Сибири такая поднимется стеной еще не скоро – к июлю. И вот тогда начнется сенокос. Не по команде и не в связи с прилетом гостя из столицы.
Помню в детстве, все мужики в поселке накануне сенокоса прислушивались, не раздаются ли со двора моего соседа пенсионера, поволжского немца Давыда Андреевича, звуки ударов молоточка по «литовке»: сначала глуховатый удар молоточка по краю лезвия косы и затем сразу ответное от лезвия из хорошо прокованной стали – дзинь.  Звонко, далеко слышно.
Застучал молоточек, ага, надо готовить косы, мужики полезли под навес, где с прошлого лета хранится инструмент для заготовки сена. Но собираться в поле еще рано: мужики знают, что надо ждать второго сигнала – чуть слышного тарахтения крошечного  «движка» на велосипеде Давыда Андреевича. У него был мотовелик, как мы называли это транспортное средство.
И только тогда, когда Давыд Андреевич, привязав к раме косу и грабли, прихватив рюкзачок с провизией, выезжал со двора и отправлялся в путь на свой надел в 17 километрах от поселка, мужики заскакивали на мотоциклы с люлькой, на «газоны» и «зилы», на всю технику, что имелась в поселке, и мчались в поле – они получили сигнал от старичка пенсионера, что впереди семь дней будет сухо, солнечно, и ни одна капля не упадет с неба.
Как Давыд Андреевич определял, что наступило время сенокоса, никто не знал тогда, полвека назад, никто не объяснит  сейчас. Надо было просто делать, как он, и всегда будешь с душистым сеном на зиму, а не с гнильем, скошенным в ненастье.
Несколько слов о легендарной в крестьянской общине косе-литовке. Мало кто ими в  поселке обладал, ценили их и оберегали, как берегут личное оружие воины профессионалы – старались в чужие руки никогда не давать. Мне удалось однажды взять литовку и ощутить ее чудодейственные способности. В бригаде косарей один мужик, ему было  под шестьдесят лет, всё время шел на покосе сзади меня и покрикивал: «Шевели пятками, студент, а то отрежу». И никак я не мог оторваться от преследователя, как ни махал свой «штамповкой» - обычной косой, купленной в магазине.
Через пару часов гонки с преследователем, я остановился на прокосе, сделал шаг к мужику, без лишних слов взял из его рук косу-литовку,  а ему сунул свою: на, говорю, теперь ты этой помаши. И вернулся на свой прокос. Как она легка, как летит в руках, как ровно ложится кошенина полукругом после каждого взмаха – остановится невозможно, она сама косит и тебя за собой ведет!
Дошел до края луга, где мой преследователь? А он пыхтит и выбился из сил, отстал метров на двадцать, оттуда кричит: «Студент, верни литовку, твоей корягой только по камышам в болоте ****ячить, а не траву косить».
Литовку кузнецы ковали из литых заготовок, и делали самые лучшие из них в городе Вильно, поэтому, наверное, и прозвали такие косы литовками. А металл для них плавили в этом городе на заводе, основанном мастерами  из  Золингена – тогдашней столицы европейского холодного оружия.  Возможно, еще  царь Петр наслышан был о качестве их металла, но пригласил потомственных немецких металлургов в Россию его последователь – император Александр Первый.
 В 1815 году больше сотни «военспецов» из Пруссии прибыли на Урал и в городке Златоуст на местном «казенном» заводе наладили литьё высококачественного оружейного металла. Почти одновременно с ними, в 1816 году, в Златоуст из Петербурга приехал на завод российский ученый металлург Павел Аносов. Он не только постиг секреты зарубежной технологии, но и продвинул её далеко вперед, наладив массовое производство русского булата непревзойденного качества. А заводской художник и мастер гравировки Иван Бушуев научился украшать клинки чеканкой, позолотой и «небесной эмалью» невиданной красоты.
 В знак благодарности за науку российский император подарил немецкому императору рыцарский меч, выкованный из «аносовской» стали и «облагороженный» уральским Иваном. Этот меч сразил немецкого императора наповал.
Шучу.
Его поразило, что по своим боевым характеристикам клинок меча оказался более упругий и прочный, чем у лучших образцов из Золингена, о чем ему доложили сами немецкие оружейники.
Передовые технологии, наука, работящие руки и опыт мастеров – вот «золотой ключик» успеха любого дела в любой стране. Все надежды на спасительную особую духовность и возгласы о пятках, что у любого отрежем на ходу – то песенки кота Базилио, разительно отличающиеся по содержанию от исторической логики последовательности перемен.
Усидеть на лавке, когда вокруг начались масштабные приготовления к встрече начальника ручья, совершенно невозможно. Хочется видеть, как важное событие меняет привычный ход жизни, что делают и как себя ведут те, кто принимает в этом событие непосредственное участие. Одним словом, стать соучастником церемониального процесса.
- Книгу с собой не бери, но очки не забудь, - советую супруге, заметив, что она уже укладывает свой прогулочный рюкзачок.
- А плащ брать?
- Какой плащ, посмотри, как греет солнце, сегодня будет первый южный жаркий день.
- Тогда, может, купальник с собой взять?
- Какой купальник, вода в море холоднее, чем у нас в колодце на даче.
Андрей сворачивал кабель газонокосилки в кольца и был неподалеку.
- Куда сегодня запланировали поехать? – спрашивает у меня.
- По окрестностям прогуляемся и пляж ближайший посетим. Сегодня – мы пешком.
- Я тоже сегодня без машины, - он посмотрел в сторону своей парковочной площадки во дворе у дома за прудом под пальмами.
- Сломалась?
- Она мне сегодня не понадобится.
Заканчиваем диалог, открываем калитку в воротах с бронзовыми цветочками на металлических листах, а вместо стены резиденции и улицы Инжирной видим бок автомобиля с мигалкой и синей полосой на борту. И двух полицейских в форме.
- Мы вам мешаем? – спрашивает полицейский, разглядывая наши удивленные лица.
- Нам бы выйти, - говорю ему.
- Здесь живете? – он смотрит то на меня, то на мою супругу.
- Здесь, - отвечаю. И добавляю для фактической точности ответа: - уже неделю.
Полицейский юркнул в служебную машину, завел её и отъехал на пару метров. Мы вышли из ворот, машина вернулась на то место, где стояла.
Глядим, в глубине переулка еще одна полицейская машина, но стоит она поперек дорожного полотна – движение перекрыто. Те машины, что местные жители парковали около своих домов – исчезли. Наверное, во дворы закатили или припарковали на других улицах в целях безопасности.
У ворот резиденции наблюдается суета: одна за другой подъезжают автомобили представительского класса, их пассажиры,  без признаков вальяжности в жестах и позах, энергично открывают двери и торопливо шагают к проходной. Большие черные автомобили быстро разворачиваются и тут же уезжают. Генералы собираются на планерку – определил я суть «рабочего момента».
Сделали с супругой несколько шагов вверх по склону и тут же остановились - глазам своим не верим. Еще вчера напротив проходной мы видели небольшой участок  земли,  метров семь длиной и четыре шириной. На этом клочке не было зеленого газона: на разворошенной земле лежали засохшие кривые стебли, как на огуречной гряде в дни поздней осени или ранней весны. Я несколько дней гадал: неужели  охранникам разрешили тут огородик организовать? Но сегодня «грядка» неожиданно превратилась в мозаичное панно из выкрашенной в разные цвета древесной стружки. Когда успели? До третьих петухов изловчились «ковер» расстелить.
Проходим здания «гпту» - так я сам для себя назвал корпуса, напомнившие мне внешний вид профессионального училища нефтяников в поселке Винзили под Тюменью: всё новенькое, всё покрашено, бордюры побелены, дорожки подметены. И летом – никого вокруг, потому что каникулы.
Тут, на улице Инжирной в ее сегменте внизу у ручья, тоже есть такие корпуса, и когда мы проходили ежедневно мимо них, там тоже было как на летних каникулах – никого. А сегодня на всех лавочках сидят парни, но не хлипкие «пэтэушники», а такие здоровенные молодцы лет тридцати. Некоторые из них в пятнистых шароварах и шлепанцах на босу ногу. А рядом поджарые дяди в строгих пиджаках, которые оживленно беседуют с «пятнистыми», и слышен дружный смех – они из одной команды.
Перед лавочками останавливается автобус, из него выходит новая группа «учащихся» - суровые мужчины, всем около сорока лет, одеты «по гражданке», у каждого огромный длинный мешок с ручкой. Это не сумка, не баул, не чехол для хоккейной формы. Это что-то тяжелое, потому что мускулы на руках мужиков сильно напряглись, когда они взяли свои мешки  и цепочкой направились ко входу в здание «гпту».
- Здравствуйте, - говорю мужикам с мешками, когда они стали пересекать пешеходную дорожку. Пара мужиков кивнула мне в ответ, но ни один ничего не сказал. Суровые ребята.
Продолжаем с супругой движение вверх по холму и замечаем, что «окрестности» приобрели прозрачность: кусты прорежены, трава уложена, и дерновину можно разглядеть под каждым деревом. А между деревьями на «сене» рассредоточились полицейские: один, через несколько шагов – второй, чуть дальше – сразу трое. У того, что ближе к дороге – парадная белая рубашка, у тех, что за кустами – форма будничная.
Везде, где могут появиться люди из окрестных коттеджей и жилых высоток – выставлены полицейские. А там, где к дороге примыкают выезды из дворов – полицейские машины.
Кордоны, патрули, наблюдатели в «секретах», в общем, Андрей был прав: не заметить усиление охраны невозможно. Особенно, когда видишь рядом с дорогой полицейского в юбке и на каблучках – девушек из различных подразделений МВД, которые играют роль караула, приятного для глаз. 
Но нам никто не мешает идти по узенькой пешеходной тропе, никто не останавливает и не приказывает показать аусвайс и вывернуть карманы. Жизнь окрестная как бы катится своим чередом, но с некоторыми заметными отклонениями от нормы.
Стоит жилой дом, на детской площадке мамы с колясками. Среди колясок – вооруженный полицейский. Стоит другой дом, около теплового узла сантехник раскапывает вручную трубу небольшого диаметра, выходящую из земли. Грунт каменистый, поэтому он иногда берет в руки миниатюрный отбойный молоток. Тра-та-та – раздается звук из его окопчика. Натурально, как пулеметное гнездо в минуту боя.
Но на бруствере сантехнического окопа стоит полицейский. Слышу, как он приказывает сантехнику: «Отдыхай!». Тот кладет отбойник и садится на край окопа.  Через несколько секунд по дороге проезжает черный автомобиль в сопровождении машины ГБДД. После этого полицейский дает знак сантехнику: можешь продолжать. Слышим за спиной: тра-та-та, тра-та-та. Вдруг звук «стрельбы» опять стихает. Оборачиваюсь, чтобы подтвердить моё предположение о причинах прекращения работы: точно, сантехник сидит, отдыхает, а по дороге вновь шуршат «копыта» какого-то важного чина и его сопровождения.
Я почему слово копыта вспомнил, потому что маршал Ворошилов, первый хозяин резиденции, привозил сюда своего коня и прогуливался вдоль забора верхом в седле. Правда, «коней» сопровождения он не брал – во времена, когда народу объявили, что повсюду скрываются враги, наймиты и шпионы, маршал  лишь поправлял усы и за свою жизнь не беспокоился. Да и других красных маршалов «ушатали» не вражеские снайперы и подрывники, а служба госохраны – чекисты из тогдашнего НКВД. И Блюхера семь раз допрашивал не резидент забугорной разведки, а заместитель Ежова – Берия.
Впрочем, на охране свое внимание лучше не заострять: пусть специалисты  делают свою работу, как считают нужным, я в ней мало смыслю. Всякое в истории бывало: и люди «с улицы» покушались на жизнь первых лиц, и гвардейцы их собственных охранных полков.
Попросил супругу не доставать мобильник и не «щелкать» у дороги затвором фотофункции. Сейчас, кстати, жалею, что супруга не сделала снимки тех клумб, что жители сотворили своими руками у домов вдоль правительственной дороги: они на стволах пальм развесили плюшевых мартышек, а среди цветов расставили зеленых крокодильчиков.
На верхней точке холма караул был особенно многочисленным: тут и в «парадке» сразу несколько человек, и парни в черной «спецуре», обвешанные оружием, но все  они стояли кружком, как в хороводе – разговаривают, шутят, смеются. Понимаю, что  начальник в данную минуту на дороге не появится, а в тех машинах, что пронеслись мимо «пулеметчика», сидели лица второй, а то и третьей важности.
Куда нам с супругой направиться дальше?
- Пойдем к морю через санаторий «Русь», я там отдыхала двадцать лет назад, там красивая каменная лестница до самого моря, - предложила она.
Хорошая мысль: спуститься к морю по территории профсоюзной здравницы.
- Что скажем ребятам у шлагбаума, над которым сияют буквы «Русь»? – спрашиваю супругу.
- Скажем, что хотим купить курсовки без питания. А сами дойдем до моря и посидим у воды.
Мы открываем дверь «проходной» - комнаты в здании у шлагбаума, нас приветствует мужчина в униформе: белый верх с короткими рукавами и загорелое лицо над расстегнутым воротом рубашки. Мужчина ждет, когда мы ему что-нибудь покажем: брелок, пропуск, бейджик – не знаю, что здесь является шифром входа.
- Мы в администрацию, - говорю ему.
- К кому?
- К любому.
- А кто вы?
- Интересуемся курсовками.
Выгнать он нас мог и без звонка «наверх», но мужчина куда-то позвонил, кому-то сказал, что гражданин и гражданка без пропусков хотя встретиться с администрацией по вопросу приобретения курсовок. Потом ответил в трубку: «Понял» и продолжил с нами диалог:
- Вы к нам еще не обращались?
- Нет.
- Обращайтесь, - он протянул мне визитку,- тут есть телефон.
Читаю на визитке: «Управление делами Президента Российской Федерации». Далее телефон, факс, электронная почта. Какие профсоюзы, какие курсовки, ох и отстали мы с супругой от реалий южной столицы страны.  Русь - давно уже федеральное бюджетное учреждение при администрации «начальника».
Но как вежливо приняли, как вежливо проводили!
К шлагбауму подкатывают шикарные автобусы с высокими окнами, на меня через стекла смотрят какие-то галстуки и дамы с умными лицами. Подись, это делегаты  из Москвы на форум или конференцию,  подись, гости иностранные, а я хорошенький такой в красной рубашонке и шортах в клеточку крыльцо бородой подметаю.
- Уходим, - командую супруге, и первый отъезжаю пешкодралом вниз по асфальту к пляжу. Она – за мной, поглядывая влево: не мелькнет ли где за стеной санатория и прутьями его ограды знакомые ступени лестницы красивой.
Пляж этот муниципальный, вход на него свободный, антураж соответственный: слева в море стеной уходит «Русь», справа – «Беларусь», чуть дальше – бетонная линия причала резиденции начальника ручья. Для свободного входа в свободное пространство моря осталось метров сто пятьдесят побережья. Это пространство поделено на четыре секции позеленевшими от водорослей и старости волнорезами. Между ними – галька мелкой фракции, вполне пригодная для того, чтобы лежать на ней без помощи лежаков и шезлонгов. Их, кстати, нет, чтобы те, кто может позволить себе лежать с комфортом, не выделялись на фоне тех, кто лежит на камнях мелкой фракции.
У гостиницы «Hyatt», например, в районе морского вокзала, есть своя собственная площадка с лежаками, барами и шатрами. Примоститься там на лежаке стоит 4 тысячи рублей на каждого лежащего в сутки, но участок моря для купания – муниципальный, то есть общий. Как бы ты не кайфовал от возможности принимать солнечные ванны на комфортном пляжном месте под шатром, купаться в море придется вместе с простым народом, а народ на каждого, кто спускается к воде с площадки гостиницы, смотрит без искорки добродушия в глазах. Обжигающие такие взгляды, от воздействия которых на душевное самочувствие нет антипригарного покрытия в тюбике крема. Поэтому, как мне рассказали местные рыбаки, «хаятовцы» не подходят к морю и в нем не купаются, они спускаются к солярию только загорать и дышать воздухом прибоя.
Рыбаков этих со всех волнорезов около гостиницы повыгоняли, потому что после утренней рыбалки в воде плавают окурки, пакеты и куски хлеба. Одним словом, тут есть кому друг на друга зуб точить.
А на «моем» пляже нет скрежета гальки меж зубов. Рыбаки сидят, где хотят, люди лежат, кто как устроится. И простое банное полотенце, принесенное с собой, каждому в помощь.
В разгар сезона тут могут обустроиться на полотенцах человек пятьсот, а если всех посетителей поставить вертикально и никому не разрешать сидеть или лежать, то эту цифру можно смело умножить на три. Что городские власти и делают, когда информируют туристов о вместимости «доступных» пляжей.
Без всякого сомнения, я должен был сделать то, что делают на пляже – искупаться в прохладе апрельской морской воды. Быстро заскочил, еще быстрее выскочил и лег оттаивать на гальку с южной стороны волнореза, где она согрелась чуть сильнее, чем на его северной стороне. И потом долго наблюдал за мужиком, который плавал в море больше часа туда-сюда между «Русью» и причалом резиденции. В моем секторе лежали без надзора красные штаны и полотенце, супруга выдвинула версию, что это вещи того самого пловца. Нам хотелось знать, имеет ли эта версия право на жизнь.
Наконец, мужик выбрался на берег и не спеша побрел к штанам – догадливая у меня супруга, её версия о связи между штанами и мужиком оказалась вполне правдоподобной.
- Вы, наверное, километра два проплыли, - говорю купальщику и удивляюсь его возрасту: мужик старше меня.
- Вообще-то, я проплываю ежедневно три километра. Сегодняшний день ничем не отличался от других, - отвечает мне подчеркнуто интеллигентно дядечка в мокрых трусах.
Мы с ним познакомились, он член международной команды ветеранов спорта, готовится к массовому заплыву через Ла-Манш. Живет тут, в Сочи, и тоже неподалеку от резиденции. Везет мне на спортсменов.
Уходили мы с пляжа вместе с морским пловцом, но угнаться за ним наша семейная пара не смогла: шагает он в гору широко, а дыхание у него от этого чаще не становится. Силен, мужик.
Когда мы вновь забрались на холм и приступили к спуску с его вершины в сторону нашей веранды, ситуация на дороге у стены резиденции изменилась: машины не шуршали шинами в попутном или встречном направлении. Опустел дорожный просвет. Маячили на тропинке только я, супруга и около сотни полицейских вдоль бордюра.
Со стороны моря послышался гул приближающихся вертолетов. Нам было хорошо видно, как они пролетели над синим горизонтом,  потом повернули в нашу сторону. Свистящий звук шлепков их лопастей по воздуху слился с ревом двигателей и превратился в грохот над головой. Два вертолета зависли, а один начал снижаться к нам все ближе и ближе. Как он гремел, свистел и барабанил в уши! Библейские огненные колесницы, языческие драконы народных сказаний – эти картины впечатляют воображение, но они не рвут в клочья барабанные перепонки читателя «откровений» или слушателя древнерусского певца Баяна. А тут прямо по ушам колотушкой винтов: бум, бум, бум, бум…
Если суждено Властелину Мира явить себя человечеству когда-либо где-либо, он может это сделать на вертолете – выглядеть будет впечатляюще. Лопасти сделать во всю ширь неба, двигатель включить в режим форсажа, чтобы достиг мощности вулканического взрыва, такая вертушка если загрохочет – все падут на землю в обморочном состоянии, покаявшись сразу и неудержимо до полного очищения внутренностей своих греховных тел.
Но почему нет хлесткого ветра под снижающимся рядом с нами вертолетом? Я много раз бывал на вертолетных площадках, когда летал по буровым в командировки, я знаю, что сейчас пыль и песок должны лететь в глаза, если не повернулся спиной и не укрыл голову колпаком куртки. Стена прикрыла нас от нисходящих потоков взлохмаченного воздуха. Никогда бы не подумал, что она может играть столь важную роль в обеспечении безопасности прохожих. Я привык думать, что наличие стены имеет смысл  только для тех, кто по ту сторону ограды из бетона.
Вертолеты сопровождения ушли обратно к морю, на вершине стих шум лопастей, возобновилось движение автомобилей по дороге. Мы быстренько докатились до калитки в наш дворик у ручья, первым делом спрашиваем Андрея:
- Это начальник десантировался на холм?
Андрей кивает головой. Потом поинтересовался, где мы были в тот момент?
- Уже старые ворота с колоннами прошли, когда небо загремело.
- Он вас видел.
- Да ну? – я не могу понять, шутит Андрей или правду говорит.
- Махнули бы ему рукой, были бы единственные, кто встретил его в полете, - Андрей улыбается.
- Ты почему не приветствовала начальника, размахивая косынкой? – спрашиваю супругу.
- Потому что ты стоял, держа двумя руками шорты, - в том же тоне отвечает она.
У нас было отличное настроение: не каждый день видишь днище летающей галеры, к которой прикован президент.
Рассказал Андрею про главное достижение дня – трехсекундное купание в море.
- Купаться здесь я вам не советую, - он не поддержал моё чувство гордости.
- Почему? Там же нет знака «купаться запрещено»?
- У нас в городе уже вторую инфекционную больницу строят.  В той, что на улице Кирова, летом все коридоры детьми забиты: около ста ребятишек в сутки поступает.
- Кишечная палочка? – мы с супругой встревожились.
- Ротавирусы, их тут триллион на каждый литр морской волны. Знаете, сколько построенных высотных зданий сбрасывают канализацию без очистки прямо в море? – продолжает пугать нас Андрей.
- Сколько?
- Сто двадцать.
- То есть, все новенькие дома, что мы видим с холма, они что, все какают прямо в море?
- Почти все.
- И «Hyatt»? – опять мне припомнилась эта дорогая гостиница.
- Возможно. Надо посмотреть обновленные данные по этому году.
- И начальник тоже во всем этом будет купаться? – спрашиваю грубовато, но я был несколько ошарашен информацией Андрея.
- Он в море не купается, у него бассейн с морской водой.
- Но вода же из моря, а оно общее на всех, - я не понимаю Андрея.
- Мы изучили течения вдоль городского побережья, тут везде мелководье, поэтому вода не обновляется. Она чистая только в полукилометре от берега. Прокинули трубу, оттуда воду закачивают в бассейн.
- А мужик, что каждый день по часу в воде тренируется, он должен из больничного сортира не вылезать, а мужик здоров и крепок, - вслух сопоставляю в голове увиденные и услышанные факты.
- Вода еще холодная, инфекционные пузыри ждут, когда пляжный «сироп» до 25 градусов согреется. Хорошо, что море имеет феноменальную способность  самоочищаться в месяцы зимних штормов, это я вам как специалист говорю. Советую вам  купаться в Имеретинской бухте или на пляжах под Геленджиком.
Вечером мы увидели начальника, как говорится, лицом к лицу, но – в телевизоре. Он вручал награды победителям гонки формула-1. Вокруг него лихие пилоты в цветастых нарядах прыгали, кричали, бутылкой шампанского размахивали, а он стоял среди них в строгом черном костюме. Пошто  никто не подсказал, что костюмчик кремлевский в этой обстановке неуместен, пошто не переодели новичка сезона в курортную одёжу?
Здесь новичков, кто первый день на курорте, видно по бледному лицу и отпечатку забот трудовых будней на лбу и в глазах. А пройдет пару дней, личико у всех приобретает отсвет солнца, морщинки разглаживаются, заботы покидают зону лба, глаза успокаиваются, и человек начинает походить на человека – улыбается, отдыхает.
Наслаждается.
Через пару дней  начальник на картинке телевизора выглядел вполне приличным курортником – набрал форму.
Наша веранда хоть и попала в эпицентр больших и разных международных событий у ручья, но имела к ним отношение скорее умозрительное, чем непосредственное и практическое. Слышим немецкую речь у ворот резиденции, открываем калитку своего двора под пальмами, чтобы глянуть, кто тут шпрехает не по-нашему. Группа мужчин в светлой униформе. Идем допрашивать Андрея: кто сегодня у начальника? Фрау Меркель. Ну, пусть поболтают друг с другом на втором родном для президента языке. А мы – в город.
Бредем расслабленно, мимо нас кортеж из десятка машин пронесся – значит, закончилась аудиенция.
Возвращаемся из города, у нашей калитки команда из восьми смуглых мужчин в форме песочного цвета. Разрешите, говорю им, пройти в наш двор. Смотрят на меня, но не понимают. Показываю рукой, что мне калитку надо открыть, прошу их отодвинуться. Ага, поняли, расступились, даже поклонились нам с супругой, мол, извините, проходите.
- Кто сегодня у начальника? – вопрошаем у Андрея, закрыв калитку изнутри.
- Эрдоган.
- Понятно.
Вечером получаем подробности от диктора программы новостей. Но обращаем внимание, что на картинках телерепортажей нет обзорных кадров, нет окружающих нас пейзажей, нет стены и нет нашей веранды. Вроде, по названию, репортаж из места у ручья, а на картинке – кабинеты и залы заседаний, которые в нашей стране все выглядят примерно одинаково.
Кино снимают здесь следующим образом. Подходит к воротам резиденции автобус с «прессой». В нем человек сорок с камерами и средствами связи. Его пропускают внутрь не сразу, наверное, ответственным людям из охраны надо кое-что проверить, о чем-то доложить. Одна из съемочных групп выскакивает из автобуса, в группе трое: девушка-репортерша, парень с камерой и парень с треногой на плече. К ним подходят вежливые люди в штатском. Девушка показывает на холм, на стену, на переулок, уходящий к бараку, на веранду у ручья – её терпеливо выслушали, кому-то позвонили. После звонка задают репортерше вопрос: вы обращались туда-то и к тому-то? Нет.  Обращайтесь,  и просят телегруппу занять свои места в автобусе.
Знакомый стиль, знакомая картинка. В отчете о событиях вокруг ручья «кина» с пейзажами опять не будет.

6.

Довольно скоро наступил момент, когда мне стало безразлично, что происходит за стеной, и я вновь потерял интерес к картинкам теленовостей. Встречаются, обсуждают, проносятся над головой и мимо моих ног – то ли работают, то ли отдыхают, то ли занимаются мировыми делами, то ли частными и личными – мне не понять. Да и не только мне. Они и сами вряд ли знают, где  граница между амбициями человека и «делом государственной важности», как говорил Понтий Пилат, когда приказывал всем удалиться, чтобы потолковать с Иешуа наедине о нестерпимой боли в лобной части головы.
Если после этих встреч прекратится хотя бы одна война на планете, я буду считать, что за стеной не зря едят филе морского черта с соусом. Это блюдо такое, которое подают важным гостям на пикниках у ручья.
 Время идет, ручей бежит, вооруженные конфликты продолжаются. Не меняется вообще ничего. Читаю Льва Толстого: те же прокуроры с «выражением преданности» в лицах, те же судьи, что думают о вкусном ужине, отправляя на каторгу невиновного человека, те же священники, что делают «именно всё то многоглаголание и кощунственное волхование», что запретил Учитель, те же прихожане на богослужениях со «смешанными чувствами благоговения и скуки» в душе.
Авторитет Толстого был огромен, этакий отдельный материк в российском океане, такого не спрячешь за экстремистские высказывания, он говорил и писал свободно. И что? В оконцовке своей жизни призвал не сопротивляться злу насилием. Послушали? Некоторые умные люди надели толстовки, пробовали сено косить и коров доить. А другие, впечатлившись его ранними обличительными статьями, зарядили пистолеты и пошли косить губернаторов и министров. А третьи приняли решение «смести и уничтожить» государство целиком. Сословную элиту, бюрократов, генералов, всех, кого критиковал Толстой, - в топку.
И эти третьи, которых никто не принимал всерьез, вот именно они то и смогли добиться своей цели.
Но всё вернулось на круги своя. Государство, развратную и тупоголовую личину которого изобразил Толстой, государство,  мерзкий образ которого  вождь пролетариата Ленин назвал  «зеркалом русской революции», это государство через сто лет воскресло. Трон, власть, князь Нехлюдов и «князь» Шувалов, купцы, банкиры, бюрократы, судьи,  – все герои его статей снова в сборе и на своих местах.
Лев Николаевич, пожалуйте к своему секретеру, обмакните перо в чернильницу, и объясните, каким макаром произошло сие «Воскресение». Если хотите, научим Вас стучать по клавиатуре, это не сложнее, чем идти с плугом по пашне.
Был смысл неистово обличать пороки?
Какая сущность в человеке укрепилась за сто лет, духовная или животная?
Растет у личности в борьбе с государственным насилием чувство любви и сострадания  ближним?
Что там у вас, на складе, говорят по теме, как жить дальше?
Здесь у ручья, когда верхушки кипарисов проплывают под созвездием Ориона, и в долине  так тихо, будто жизни не существовало, а люди все переселились в мир иной, и я – последний, кто остался, мне хотелось знать, зачем мы были, для чего трудились, на что потратили свой срок? На войны, на дележ добычи, захват земель и покорение тех, кто нас слабее. Еще на что? Немножко музицировали, сочинили несколько псалмов, нарисовали десятка два смешных фигур на скалах и картинах, а всё остальное время кривлялись в плясках до и после грабежей.
Любить – любили, но редко и урывками, в недолгих промежутках между  набегом на чужих или чужих на нас.
В пространстве мироздания мы оказались лишними, и в здание мира нам запретили вход. Нам отвечают: обращайтесь, и оставляют у порога с номерком под куполом, откуда можно в колокольчик позвонить.
Начальник здесь, Начальник очень близко, Он у веранды, в шаге от ручья. Нет той стены, что помешает мне Его увидеть. Готов я к встрече? Признаюсь честно: не готов. Я не подвижник веры, хотя хожу в заплатках, как преподобный Сергий. В  борьбе с грехом я не был стоек и не заслужил чертогов ангельских у небесного ручья. В лучшем случае, что мне Там подадут, - филе морского черта с соусом. Хотя, не факт.
Господь бывает милосердным поутру. В час предрассветный он забирает  многих, но никому не мстит.
Кстати, о мщении.
«Свободный народ не мстит, - это голая историческая правда» - писал Василий Блюхер в 1922 году перед решающим сражением «волочаевских дней» белому генералу Молчанову, предлагая тому добровольно сдаться, чтобы не укладывать «русские страдальческие кости  под мостовую наемных кондотьеров иностранного капитала».
Здесь, у ручья, «красный полководец», которому шестнадцатый съезд коммунистов рукоплескал стоя, познал свою ошибку в формулировке обнаженной правды. Свободный народ не мстит, потому что: «а» - такого народа нет. Вождь и свобода понятия несовместные. Вождь и диктатура – это да, это одна тема. Как тогда, так и сейчас.  Уж если лидер нации сравнил себя с рабом, что уж говорить о свободе самой нации; «б» - любой народ не мстит, мстят его представители на вершине власти.
Мне иногда хотелось крикнуть в ночи под кипарисами: что же вы делали, цари и генсеки: расстрелять шествие рабочих с хоругвями в руках – уму непостижимо!  Ухайдакать маршала Блюхера, у которого учился Жуков, на которого Георгий Константинович хотел быть похожим, – вы сумасшедшие! Ладно, хоть Жукова не тронули, а то вообще не понятно, как все повернулось бы на полях сражений  Великой Отечественной.
За что мстили маршалу? За то, что ему рукоплескали, а вам нет? За то, что он был искренним и не проголосовал за смертный приговор своему другу Тухачевскому? За то, что был возмущен политической «многоходовкой», когда ТАСС объявило всему народу, что японцы захватили у озера Хасан четыре километра советской земли, а на самом деле это наши пограничники без переговоров и дипломатических согласований перенесли границу вглубь чужой территории.
Мстили за то, что полководец утратил надежду на освобождение народа от «томившей его лжи», выражаясь языком Льва Толстого.
Отомстили за «измену», схватив его у моего ручья. Мстили 18 дней во внутренней тюрьме НКВД на Лубянке, пока маршал не отдал Богу душу. Когда тюремный врач увидел тело, он подумал, что пациент «под танком побывал». Так и записал в своем врачебном «дневнике».
Не мне – отмщение, не мне и воздавать. На ту вершину кипариса, что поутру видна начальнику и мне, я глядел  долго, но смотрел молча.
Как я сейчас понимаю, самые лучшие мои впечатления от поездки связаны не с ручьем, а морем. Однажды мы с супругой заметили три мачты у причала морского вокзала. Что за мачты, раньше мы их не видели? Наверное, к приезду начальника и к открытию сезона подогнали для первых отдыхающих что-то необычное. Подошли ближе – это парусник. Увидеть паруса – мечта моего детства. Два слова из морской лексики – фрегат и бригантина, подымали когда-то огромные волны моего детского воображения.
Выходим на пирс, а это не просто парусник, это фрегат «Херсонес». Тот самый, что единственный в новейшей истории обогнул мыс Горн и преодолел пролив Дрейка под парусами, без использования судового двигателя. И что самое удивительное – вход на фрегат свободный. Показываешь паспорт и вперед, на абордаж!
Юнги-практиканты, а их на борту около сотни, сами предлагают гостям: давайте мы вам всё покажем. У нас с супругой экскурсоводом был шестнадцатилетний паренек. Мы были с ним на баке и на юте, стояли у штурвала, каждую мачту обошли по кругу и сделали проходы вдоль каждого борта.
Ну, что сказать, жить и ходить под парусами этого фрегата мне не под силу, а вот постоять, поразмышлять, помечтать – да, здесь это делать особенно приятно. Построен парусник судостроителями Гданьска в 1989 году, как раз, когда мы выбирали «народных депутатов», а в Польше уже победила «Солидарность». Наш заказ дал полякам работу и зарплату, за что тогда они нам были благодарны, в отличие от дней сегодняшних.
В бурных водах 90-х годов фрегат переходил из одной частной «бухты» в другую, пока не встал на якорь: коммерческие проекты прогорели, содержать некому, команды нет, паруса пришли в негодность. Долгое время он чалился в Одессе, но после известных событий взял курс на Керчь. Когда начали строить крымский мост, который даже в самой высокой части своей арки ниже пятидесятиметровых мачт фрегата, поменял порт приписки на Севастополь.
Теперь это прекрасный учебный корабль государственного морского университета. Повезло юношам, кому по силам служить на флоте.
- Что еще хотите посмотреть? – спросил паренек, когда мы завершили обход корабля и стояли в центре палубы.
Я задрал голову и стал глядеть на гигантскую рею грот-мачты.
- Хотите подняться на грот-марс? – паренек был внимателен и вежлив.
- Это можно?
- Можно, если сумеете.
Трогаю рукой канаты, они на ощупь жесткие, как шкурка наждачной бумаги.
- Без перчаток от такой поверхности у меня на ладонях вся кожа слезет, - говорю пареньку.
- В перчатках нельзя, они могут соскользнуть, - спокойно объясняет юнга-практикант.
- И вы все 26 парусов ставите на мачтах и реях голыми руками? – высказываю удивление дилетанта. Паренек понимает, что наверх я подниматься не буду. Он это понял раньше, чем я.
Но тут мы видим, как один из гостей полез на рею по веревочным вантам.  Глядеть на смельчака – аттракцион, каких в «Ривьере» нет. Ногами путается в канатах, болтается мешком над нашими головами, штаны сползают, но – лезет.
- Он же убьется, - говорю вслух то, о чем подумал.
- Его страхует старший вахтенный, - паренек показывает на матроса, что уже находится на рее.
Точно, я просто не заметил страховочный канат среди бесчисленных других канатов парусной оснастки мачты.
Мужик почти дополз до «марса» и вдруг обмяк: не то лишился сил, не то ему внезапно поплохело. И началась спасательная операция на высоте, примерно, девятого этажа. Матрос уже рядом с экскурсантом, тормошит его, переставляет ему ноги на «ступеньку» ниже – тот в сознании, но страх парализовал все мышцы. Он пальцы рук не может разогнуть и отпустить канат в том месте, где в него вцепился.
На палубе же всё спокойно, никто не голосит, не бегает, не паникует.
- Часто приходится эвакуировать таких смельчаков? – спрашиваю юнгу.
- Обычно наши гости по палубе гуляют, но если кому-то хочется, мы не возражаем, - парень ответил вежливо, однако в интонации, с какой он произнес слова, был дополнительный и более глубокий смысл: пусть сухопутные дяди попробуют сделать то, что экипаж мальчишек делает во время морского перехода, пусть знают, что умеют эти пацаны.
Смельчака опустили на палубу, спрашивают, надо ли вызвать «скорую»? Не надо. Хорошо, что с ним всё в порядке.  Повели дядю «верхолаза» к трапу,  и тут я вспомнил фразу из веселой песенки: «Моряк вразвалочку сошел на берег». Развалочка у гостя фрегата «Херсонес» была, как у морского волка на сходнях портового трактира – с креном в 45 градусов на галсах, хотя он был абсолютно трезв. Вот она опьяняющая красота парусного флота!
Зачем полез он по канатам, где нужен навык и, в самом прямом смысле, умение держать себя в руках? Полез туда, где доверяют ставить паруса только тем, кто не боится высоты. Где есть вероятность упасть за борт или разбиться на палубных досках.
 Быть управителем ветров на реях государственной политики  – это не ветры пускать, болтаясь на страховочном канате вокруг грот-мачты.
После экскурсии мы  забрели в магазинчик недалеко от морского вокзала и увидели в нем настенные часы, стилизованные под корабельный штурвал,  весьма точно скопированный с рулевого колеса «Херсонеса».  «Давай купим и подарим Андрею, как яхтсмену и знатоку парусного спорта», - предложил я и тут же получил согласие супруги, которая тоже была под большим впечатлением от бесплатной, но удивительно замечательной прогулки на палубе «под парусами».
Купили, положили в рюкзачок, несем. У стены резиденции к нам подходит полицейский в форме и просит показать документы. Первый раз за две недели пребывания. «Мы тут давно живем, не беспокойтесь, - говорим стражу порядка. А он нам: «Откройте рюкзак, пожалуйста». Мы ему: «Да в нем ничего нет, кроме часов». И вот тут-то поняли, почему нас остановили: раньше мы в рюкзаке часовых механизмов не носили.
Полицейский осмотрел «штурвал» со стрелками, потрогал деревянный якорь и цепь из пластика – проходите, извините, удачного вам отдыха в нашем городе. Как он уловил, находясь на своем посту в кустах, звуки тики-тики-так? Или интуиция ему что-то подсказала? Не знаю.
В городе, когда часы купили, я сразу пару гвоздиков у местных жителей выпросил, ложкой один в стену неглубоко вогнал, подвесил на кухне подарок, зовем Андрея – место для часов подходящее? Он одобрил, был рад и чуть более разговорчивый, чем обычно.
- Как удалось поселиться в таком месте, Андрей? – задал я вопрос, который не решался озвучить в первые дни знакомства.
- Отслужил в Москве 25 лет, там и получил разрешение.
- У начальника?
Андрей не сказал ни да, ни нет.
- Давно сюда из Москвы переехали?
- Четыре года уже здесь.
- Кто хозяйский дом и гостевой строил, веранду, пруд? Бригада оттуда? – я показал в сторону резиденции.
- Лес из Сибири, бригада самая обычная, наши сочинские мужики умеют делать всё не хуже финнов.
- Где жена, где дети? В Москве?
- Младший сын в Лондоне, старший в городе, у него своя квартира. Мы с женой у моей мамы – я купил для нее здесь еще одну квартиру.
- Запутаться в квартирах можно,- я перестал считать жилища моего арендодателя. -  А что младший сын делает в Лондоне?
- Учится. Вы скоро полетите в Тюмень, а я, почти в тот же день – в Англию. У сына экзамены, надо ему настрой задать.
- Английский королевский морской колледж с военной дисциплиной? – вспомнил я что-то из туманной жизни островитян.
- С дисциплиной там - караул. Мобильники в понедельник забирают и выдают  только на один день в воскресенье. Иногда хочется услышать голос сына, а никак – раз в неделю и всё.
- Воскресение наступает в воскресенье…
- Что наступает? – Андрей не расслышал меня, потому что свою фразу я говорил для себя.
- Мы улетим в воскресенье, Андрей.
Заключительный вопрос с моей стороны был такой:
- Почему ночью в саду неожиданно вспыхивает свет, потом гаснет и вновь вспыхивает, но уже в другом месте: за домом, или за прудом, или у ворот?
- Это датчики движения на кошку реагируют.
- А я думал, на мои мысли.
Но что за мысли, я Андрею не сказал.
 Черты, присущие божеству, скопировать нетрудно. Сделай так, чтобы о тебе упоминали каждый день, как верующие в своих молитвах, но при этом, чтобы никто не мог встретить тебя в городе, где ты обитаешь, на его улицах и в его дворах, и ты сразу «приобретешь» частицу божественной силы, управляющей видимым миром из мира неведомого. Пусть знают твое изображение на экране и могут подержать его перед глазами в бумаге и красках, но не могут прикоснуться к твоей плоти. Чем меньше случайных встреч, тем не случайней твоё особое предназначение. Ты рядом с каждым, но где-то там, куда никто не попадет. Ты станешь бестелесным, и пусть твое земное тело заменит «картинка» электромагнитных волн. Ты будешь причиной тех вибраций в мозге человека, которые он легко путает с откровением небес. Поэтому счет «помазанников» идет на сотни, а повелителей «от бога» в истории народа каждого - тьма тьмущая.
И ты получишь место в этой тьме.

7.

Никому я не говорил и не рассказывал, где побывал и как проводил время в Сочи. Даже родному брату не признался. Хотел оставить все впечатления и мысли в самом себе – они для меня важны, а больше никому до них нет дела. Каждый живет в том мире, что сам создал или придумал. Мир каждого безбрежен и обилен, зачем ему чужие берега? Из вежливости, конечно, уделит внимание, послушает, даже задаст вопросы, а потом вернется в свою гавань, якорь бросит в глубины подсознания и скажет: мне это не нужно.
В лучшем случае.
А в худшем – помянет недобрым словом, а уж потом опустит якоря.
В конце лета собрался посетить родной поселок, в котором строился мой мир, прибрать могилы ушедших поколений, повидать друзей по школе. Еду.
Около деревни Тюнево на обочине дороги стоит и машет рукой парень: просит взять на борт. А почему не взять, я же в салоне один. В целях безопасности, как бы, не надо, но нога уже жмет на тормоз – сама решила, не стала ждать команды.
Как только опустил стекло, он говорит: «Начальник, я без денег». Отлично, садись, такой мне как раз и нужен, чтобы не мешал шуршанием купюр.
- А почему начальник, а не командир? – спрашиваю шутки ради, обычно же обращаются к водителям словом из военного лексикона.
- Извините, - парень глянул на мою бороду, - а вы, разве, командир?
- Не, и не начальник, и не командир.
- Священник? – парень пробовал угадать род моих занятий.
- Не.
- А кто?
- Дед Мороз.
- А, понял, я же сразу подумал, когда через лобовое вас увидел: этот дед меня возьмет.
Парень оказался человеком искренним и разговорчивым. Историю он мне рассказал такую:
Освободился пять лет назад, за что сидел три года, не признался, полагаю за воровство. На зоне у него рука левая покрылась язвами. Вышел, работать не может: никуда не берут,  да и рука не давала – болит и болит. Один был путь – чего-нибудь замутить и опять на зону. Но не хотел туда возвращаться, очень не хотел.
Пошел по больницам, чтобы доктора руку вылечили. А денег нет даже на анализы. Коли денег нет, на, помажь «зеленкой». В одной «зеленкой» помазали, в другой помазали, в третьей то же самое, а язвы не проходят.
- Поперек жизни у меня стена встала: не дает ни денег заработать, ни себя кормить, ни с женщиной какой встретиться – капец, - он ругнулся в этот момент.
 Ему подсказали обратиться к бабке в соседней деревне Велижаны.
- Я бы к ней не пошел, но сказали, что она за визиты денег не берет. Тогда ладно, попробую, - пояснил мне парень, как решился на курс народной терапии.
Обратился. Та ему говорит: завидует тебе кто-то сильно. Кто мне может завидовать, бабка, я гол, как сокол, последний огурец без соли доедаю. А та в ответ: тебе лучше знать. Значит, сам горишь от зависти. Порчу снимать с души не умею, не колдунья, а руку вылечу.
Помазала она ему руку глиной, перемешанной с дегтем и еще с чем-то. Пошептала над рукой.
- Можете мне не верить, но вот рука, видите, чистая. На третий день язвы закрылись, и кожа точно такой же стала, как на здоровой, - он руку свою к моему рулю протянул, чтобы я мог ее увидеть, не отвлекаясь взглядом от дороги.
Взяли его в бригаду, которая дома и бани под ключ строит, он за три года в «нормального человека» превратился: дом материнский отремонтировал, машину купил, переехать жить к морю собрался.
- У нас в отряде на зоне один деятель родом из Сочи был, мы с ним созванивались потом, он говорит: давай сюда к нам, здесь солнце деньги греет, - парень засмеялся, когда про солнце вспомнил.
- И что, поехали к нему в Сочи?
- Два года там грелся.
- В каком смысле?
- Дома строил. Деньги большие давали, но жара – страшная. Я на такой не смог. Последний, деревянный, на фундамент поставили, рядом еще один с верандой, и я – в кассу за билетами в Тюмень.
- С верандой? – спрашиваю парня.
- Какой верандой? – он уже забыл фразу, только что сказанную.
- Тот, что рядом с тем, что на фундамент поставили.
- Да, небольшая такая, как хозяин сказал, так и сделали.
- А ручей рядом был?
- Ручей мы плиточником облагородили.
- И пруд круглый, - произношу эти слова, а сам думаю: бывают же встречи случайные, которые невозможно объяснить случайностью каких-либо встреч.
Этот парень строил ту самую веранду.
Подъезжаем к Велижанам, я остановился, но не спешу проститься. Он тоже не спешит: вместе удивляемся. Расспрашивает про Андрея, как он, что он? Я сообщаю про Лондон, про кошку.
- А сюда зачем, бабку благодарить? – киваю в сторону деревни через дорогу на повороте трассы.
- К девушке. Этой весной познакомились на майских праздниках.
- К девушке и без денег? – ехидничаю я.
- Так получилось, начальник. Болела она всё лето, я ее на руках в больницу заносил. Всё, что было, врачам отдал. За лето ни одного заказа не брал – в палате у нее сидел. Сейчас ей лучше, она уже дома, в Велижанах живет, вот позвонила в семь утра, хочу, говорит тебя увидеть. Я оделся и бегом на трассу. Первой же машине махнул рукой, а в ней вы оказались. Как вас зовут?
- Виктор.
- А меня Роберт.
- Удачи, Роберт и здоровья твоей девушке!
- Спасибо, дядя Витя! Запишите мой телефон, обратно будете ехать, позвоните, выйду на дорогу, встречу.
- Не надо, Роберт. Если придется когда еще встретиться, мы сделаем это без предварительных звонков.
Вечером ехал обратно, возвращаясь из родных мест, смотрел на крыши домов в деревне Велижаны – где-то там, под одной из них выздоравливает девушка, которую любит Роберт. А потом глядел на крыши и дома в деревне Тюнево - в каком-то из них живет парень, что смог разрушить стену жизненных невзгод.
А может, рассказать об этой встрече? И брату, и товарищу, и тем, кто близок, и тем, кто вдалеке? Зачем мне навык и умение молчать?
Другим уже не станешь. И ничего не спрячешь за стеной.
Мы постоянно строим стены. От стрел и копий, от факелов горящих, от камней и ядер, от пуль и от снарядов. Но там, в душе, зачем нам стены? Они от наших глаз, что нас сжигают без дыма и огня. Что превращают в пепел не постройки наши, а нас самих и наши оправдания, что нам не повезло. Наш молчаливый взгляд страшнее огнемета. Вроде, всё в душе на месте, ничто не пошатнулось, и запах гари не доносит ветер, но сердце сжалось от тревоги – взгляд попал в цель, и цель поражена.  Всё, что построил – рухнет, чем гордился – ляжет тяжким грузом, к чему стремился – потеряет смысл.
 Когда в душе родится человек духовный с глубоким чувством сострадания и верой в спасительную силу небесной чистоты, падут все стены недоверия к себе и людям.
Не словом сказанным,  а словом не произнесенным.
Его поймут  и отворят ворота.
В любое время дня и ночи, и в будний день, и в день Воскресения.

Виктор Егоров.


Рецензии
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.