Часть 4

Она лежала, замерев рядом, забыв, как дышать. Как всегда, преданно и покорно ждала его действий. Сдалась. Доминантка из нее неё не получилась.
       Джон продолжал накручивать на пальцы ее волосы, свободной рукой ласково гладя спину. Она дрожала и плакала, очевидно напуганная теми чувствами, что всколыхнулись в ее душе.
       - Джуд!

       Он бесполезно пытался успокоить ее, заставить прекратить дрожать. Чем больше проходило времени, тем, казалось, сильнее она дрожит. Он стал ласково разминать ее плечи, проводя рукой по позвоночнику, напряженному, как струна.

       - Когда я впервые увидел тебя, мне понадобилось всего несколько минут, чтобы понять, кто ты, Джуди. Ты была типичной доминанткой, мне стало интересно, что из этого получится – если два верхних встретились и начнут отношения. Подчинить доминантку было занятием куда более интересным, чем спать с очередной сабой. Результат ужасен. Даже для меня. Я тебя сломал. Прости. Если такое вообще можно простить.

       Вместо ответа она прижалась губами к его щеке, смахнув горячую слезу со щеки, и поцеловав, прошептала:
       - Все то время, что мы были вместе, только и делали, что причиняли друг другу боль, Джон. Теперь давай займемся любовью. Пожалуйста. Я хочу запомнить тебя таким.
       Он повернул голову к ней, внимательно смотря на нее. Она осторожно залезла к нему на руки, уютно устроившись головой на груди, вжимаясь в его тело, покрывая быстрыми спешными поцелуями. Черт возьми, она сразу почувствовала к нему то, что не чувствовала ни к одному мужчине, кроме мужа. Он был такой заразительно-притягательный, магнетически-прекрасный. Он был… мужской.

       Руки обвиваются на бедрах, она растягивается на нем, как на подушке, благо, он не препятствует этому. Ей так жизненно важно запомнить каждую его клеточку и каждую наполнить собой, она нуждается в этом, словно в воздухе. Она целует медленно, нежно, неспешно спускаясь по его телу вниз. Из него выходит куда более успешный пассив, чем из нее – доминантка. Он лежит спокойно, смирно, давая ей полную свободу действий, пока она осторожно путешествует по его телу вниз. Добравшись до сосков, осторожно берет их в рот, тянет на себя, посасывая каждый по очереди. В ответ слышит довольный вздох. Коснувшись живота, вползает языком в пупок, отчего-то пахнущий мылом и, прижавшись к кубикам торса, шепчет – как будто обращаясь сама к себе:

       - Пожалуйста. Займись со мной любовью.

       Она готова повторять это как мантру, снова и снова, до бесконечности, потому что хочет этого всей душой. Ей нужно это, ему это тоже нужно, иначе она была бы уже далеко, бежала от него, сломя голову, а не считала последние оставшиеся минуты блаженной боли.

       Он садится на постели, вынуждая сесть и ее. Забрав ее в свои объятья, осторожно целует в лицо – в нос, в закрытые от накатившей волною нежности глаза, в бледные щеки, по которым так и пробегает случайная слеза, в волосы, спутанные и пахнущие шампунем.

       Нырнув к нему в объятья, она провела языком вдоль аккуратной линии подмышек, слизывая крохотные капельки пота. Она любила в нем все, и пот, горьковатый, терпкий, словно полынь, тоже. Это было что-то другое, какой-то совершенно новый уровень отношений - не просто слизывать, пить пот своего мужчины. Он мог бы отрицать это сколько угодно, но срок действия соглашения уже истек, и он был сегодня не ее доминантом, не партнером, а ее мужчиной. На несколько часов.

       - Джуди – выдыхает он ей в шею, пока губы исследуют ее, каждую родинку, как будто не выучил их, не знает наперечет.

       Она посмотрела на него и улыбнулась – пожалуй, счастливой улыбкой, так редко появляющейся у нее на лице за последнее время. Она ждала, что же он предпримет, что станет делать. Ей было крайне необходимо знать это.

       Он отстранился, лишая ее возможности продолжать целовать его подмышки. Доктор недовольно поморщилась. Зачем, ей это нравилось!
       Впрочем, вскоре он придумал не менее замечательный способ занять ее губы. Своими. Она поцеловала его, слегка прикусив верхнюю губу, а затем сползла под ним слегка вниз, целуя подбородок. Щетина щекотала язык. Рука переместилась на грудь, ползая вниз, пересчитывая каждый завиток на коже.
       Он любил дарить острые ощущения. Он умел их дарить. Сегодня острым было даже прикосновение. Потому что – в последний раз.

       Ощущая приятную тяжесть его тела над своим, она приподнимает вверх бедра. Долго ей удалось продержаться, учитывая, как магнетически он действовал на нее. Но теперь она хотела его – больше, чем когда либо.

       Когда она посмотрела на него снова, в глазах его плясали чертики. Она просияла – этот взгляд был очень хорошо ей знаком. Он предвещал так много, сулил так много соблазнов. Подумать только – он посмотрел на нее так же, когда они встретились впервые, несмотря на то, что она была на работе, а он пришел к ней со своей тогдашней сабой. Она следила, как он поднялся, взяв один из ее шейных платков, что хранились в этой комнате. Ах, вот оно что! Эту игру она любила, очень любила.

       Потому она обхватила руками быльце кровати, не дожидаясь его команды. Он расплылся в улыбке самого настоящего Чеширского кота, касаясь щетинистой щекой ее щеки, ласково проведя по уху языком:
       - Хорошая девочка. Мне нравится.
       В ответ она довольно мурлычет.
       Он пригвоздил ее руки к спинке кровати, использовав ее шарф вместо веревки. Нежная и пушистая веревка, куда лучше любых наручников.
       Он потерся щекой об ее щеку, укладываясь так, чтобы она вынуждена была шире развести ноги и чувствовать жар, что разливается в его паху. Довольно застонав, она снова приподнимает бедра.
       - Пожалуйста.
       - Нет, - покачал головой он, - не так быстро.
       Нет, нет, нет, она не хочет ждать! У них больше нет времени! Приподнявшись ровно настолько, насколько позволяют связанные за спиной руки, она снова повторила в его открытый в лукавой улыбке рот:
       - Пожалуйста. Прошу.
       Нет. Она знала, что это бесполезно. Он затеял игру и был намерен довести ее до конца. Потому все, что ей оставалось делать – наслаждаться тем, как он легко касается губами ее рук, посасывает во рту пальцы, ползет по телу вниз губами и языком, жадно целует каждую родинку на ее животе, дразнит языком внутреннюю сторону бедра. Когда горячий язык змеей вползает в клитор, начиная там свою игру, только ему ведомую, она замирает, забывает, как и зачем дышать, вместо вздохов посылая вверх, к потолку, укрытому искусственными звездами, полный удовольствия стон.

       Он пьет ее, как прохладный источник, его губы нежны и требовательны. Он не может быть другим, он привык, что она отдает ему все, всю себя без остатка. Выгнувшись дугой, как кошка, чувствуя, как мягкая ткань шарфа натянулась, впечаталась в вены, она стонала, прикусив губу. Это было слишком здорово. Все было слишком.

       Вынырнув из ее уютного плена, он лег сверху, накрывая ее своим телом, словно одеялом. Одно мгновение – и вошел в нее. Сразу довольно мощно, что было крайне не похоже на него – обычно он делал это осторожно, словно спрашивая разрешения.

       Ощутив его внутри, бьющегося в ней, без прелюдий, без предупреждения, сразу почти что в безумном ритме, она издала какой-то нескончаемый крик. Желание трогать его, чувствовать его, обнимать так, чтобы он заполнил ее всю. С того момента, как он появился в ее жизни, ничего другого не осталось, ничего не стало.

       Подаваясь навстречу ему бедрами, она душой летела к нему вперед – рискуя обжечься об его пылающую огнем душу. Но так было правильно. И это – единственное, что она знала за последние много лет своей жизни.
       Он наполнил ее болью. И научил дышать заново. Несмотря на боль.
       Теперь он не просто движется в ней – бьется. И ее сердце бьется ему в унисон. Было время, когда она почти не чувствовала собственного сердцебиения, закованная в боль и ужас.
       Они барахтаются в мягкости подушек, словно бы ныряют в океан, погружаются в глубокую воду. Очутившись на нем сверху, она вытягивается натянутой стрелой, ни на миг не разрывая контакта, только теперь понимая, что ее руки свободны, он снова их развязал. Ладони чувствовали его кожу, покрытую родинками и веснушками, еще саднящую от нанесенных ею порезов.

       Она бы не смогла сказать, сколько времени прошло, прежде чем опала в его руках, словно крошечный осенний лист, с мягким шуршанием опустившись ему на грудь, как на ковер из листвы.
       Это было безумие чистой воды, сумасшествие – потеряться в пространстве, потерять счет времени. Но они целовались, пока у нее не начали болеть губы, пока он не стал задыхаться, устав оба так сильно, как не уставали за все время своих больных, тяжелых, слишком двусмысленных отношений.
       У нее ломило все тело, руки едва находили в себе силы двигаться, но все равно она продолжала гладить его спину, трогать нежный бархат кожи, губами пересчитав каждую родинку, целуя жадно, целуя жарко, так, как умела, не отпуская из объятий ни на миг. Он быстро уснул, сопел, глубоко затягиваясь воздухом, как сигаретой, не переставая путать пальцы в ее волосах и иногда касаясь губами горячего виска.
       До самого последнего мгновения, пока сон, пришедший с рассветом, окончательно не забрал ее в свой плен, она смотрела на него – как на картину, или на икону, будто на шедевр искусства, как на живое воплощение своей мечты, либо своего кошмара. Он отзывался сонным мычанием на каждый поцелуй, временами лаская ее кожу губами, вряд ли сам понимая, что делает.
       Они уснули только под утро, когда яркое солнце билось в окна, совершенно измученные и обессиленные, но прижавшись друг к другу так сильно, будто были частью одного целого.

       Она проснулась первой. Осторожно освободившись из плена его объятий, поцеловала в висок, на котором пульсировала тонкая жилка, и встала. Юркнула в душ, приняла его очень быстро – будто куда-то опаздывала, не смотря на то, что в воскресенье у нее, как и у всех людей, был выходной.

       Придя в спальню, обнаружила, что он все еще сладко дремлет, посапывая на подушке, хоть сон его и не был столь же крепок, как два часа назад. Оделась быстро, став перед зеркалом пыталась привести в порядок волосы, похожие на безжизненную мочалку сейчас. Волосы запутались, оставались на расческе. Она сжала зубы, стараясь не закричать от болезненных ощущений. Как будто их выдирали с корнем.

       Замерла. Сзади нее скрипнула кровать, просев под его телом. Он встал. Подойдя к ней, ласково положил руку ей на плечо, но развернуть к себе лицом, не пытался. Рука властно опустилась на спину, помогая застегнуть змейку платья. Губы зарылись в волосы, сладко целуя их.

       - Джуд. Ты уверена в том, что делаешь?
       - Да, - кивнула она, - я долго думала. Так дальше нельзя. Боль разорвет нас на части, если мы еще хоть немного будем вместе. Прости.
       - Ты действительно этого хочешь?
       Повернувшись к нему лицом, она ласково коснулась кончиками пальцев его щеки, слабо улыбаясь – как увядающий цветок из последних сил тянет головку к солнцу.
       - Ты – самое лучшее, что было в моей жизни. Беда в том, что – худшее, что было в ней – тоже ты.
       Взяв ее маленькую ладонь в свою руку, он поднес ее к губам, нежно целуя. В его глазах словно бы затерялся океан – глубокий и бурный. Увидев, что она тянется к ушам, перехватил ее руку.
       - Эти сережки – мой подарок. Ты не должна возвращать мне мои подарки. Они для тебя. Были и останутся твоими.
       - Мне будет тяжело их носить. Больно.
       - Если хочешь, можешь избавиться от них, но не при мне. Я не хочу этого видеть. Мне тоже больно.
       - Хорошо.
       Она осторожно высвободилась из его плена. Впрочем, он тоже не особо удерживал. Подумав, крепко прижалась губами к его губам. Не целуя, но в последний раз впитывая его запах.
       Только теперь она поняла, что платье, оставленное вчера в игровой комнате, висело на стуле, когда она проснулась. Что ей не нужно было идти за ним туда, где она пережила столько наслаждения, любви и боли. Значит, он принес ее вещи. А она даже не поняла, что ночью он вставал.
       Кое-как надев пиджак, чувствуя его внимательный, полный надломленной печали взгляд, она вышла из комнаты. Он, помедлив, пошел следом. На выходе застиг ее, перегораживая дорогу. Повернув к себе, аккуратно взял за подбородок.
       - Давай я отвезу тебя домой.
       - Я вызвала такси. Меня уже ждут – упрямо покачала головой она.
       Он моментально, словно по ее команде, убрал руки, показывая, что она свободна. Только вот она себя свободной не чувствовала.

       Резко рванув вперед, пошла дальше, оставляя его у двери. Приблизившись к воротам, открыв их и увидев желтые глаза такси, обернулась – в последний раз, болезненно смотря на него, ловя и запоминая каждую клеточку. Она бы его нарисовала, если бы умела.

       - Джуд – чуть слышно прошептал он.
       - Джон – повторила она, смертельно бледная. Развернулась, рванула дверь такси, назвав домашний адрес. Скрылась в машине, как заблудившийся путник в лесной гуще.

       Внутри что-то оборвалось. Каждой клеткой она ощутила, что разлетается на куски. Вдребезги.