Часть 7

Лондон, сентябрь, 2016


       Она выходит замуж.

       Все время, сидя у окна в кабине самолета до Лондона, он думал только об этом. Он больше не смог ее отпустить, не смог удержаться от искушения шпионить за нею. Быть рядом с ней незримо, тайно, заходить на «Фейсбук» с завидной регулярностью с фейкового аккаунта, чтобы узнать, как она, чем дышит, что с ней, кто с ней, стало его фетишем, его необходимостью, его безумием, единственным смыслом жить.
       Жизнь окончательно превратилась в череду собеседований, форумов, деловых встреч днем, однообразно-грустных вечеров и иногда, совсем редко, игр в комнате для утех – всегда с одними и теми же женщинами, с одним и тем же лицом, почти похожим на ее лицо. Высокие хрупкие блондинки с небесными глазами – и ни одна не была ею. Они были отличными сабами, кто-то чуть лучше, кто-то хуже. Все – куда более покорные, чем она, вечно старающаяся выторговать себе преференции, так и не переставшая быть верхней по сути.
       Все раздражали. За четыре года без нее он забыл, что такое настоящее удовольствие. Оргазмы были слабыми, эмоции – тупыми, как старые ножи. Он был, как тарелка, разбитая однажды, но криво починенная, с трещинами и выщербленными кусками.

       Она была неправильной сабой. Слишком живой. Слишком возвышенно-романтичной в отношении его. Слишком непокорной. Слишком ему нравящейся. Она перестала быть просто нижней очень скоро с того времени, как начались их отношения.

       Он выбросил все игрушки, которые использовал во время сессий с ней, едва только ее тонкий силуэт скрылся от него, уносимый такси. Не мог позволить ни одной партнерше быть причастной к тому, к чему была причастна ОНА.
       Он наивно думал, что так будет лучше. Что это поможет забыть.
       Не помогло. Тоска по ней только усилилась, усугубилась. Поселилась в душе, как второе сердце, неотступно следовала за ним по пятам. Он проклинал себя за то, что отпустил ее однажды, еще больше проклинал, что струсил, когда они были так близко, стоило лишь подождать, когда она посмотрит на него своими голубыми глазами-озерами, придя в себя.

       Он звонил ей еще дважды. В первый раз она не ответила. Во второй – сменила телефон. Все, что ему осталось – следить за ней с фейковой страницы на Фейсбуке. Самый банальный, до чертиков мерзкий конец отношений. Хуже и представить себе было нельзя. Попытки оправдаться, что она была только сабой, пусть и самой лучшей из всех, кто у него был однажды, ничего не дали. Она НЕ БЫЛА просто сабой. Она перестала ею быть… Нет, она просто не была ею. Изначально.

       Он отчаянно скучал все эти почти два года. Из каждой поездки, даже деловой, когда почти ни на что, кроме работы, не оставалось времени, привозил ей сувенир – милый магнит, статуэтку, чашку. Из Франции привез флакон духов, таких же тонких и маняще-опьяняющих, как и она сама. Из Италии – бутылку коллекционного вина семидесятилетней выдержки. Из Китая – душистый чай.

       Подарков за почти два года собралось тридцать девять штук. Он клялся себе, что однажды отправит все это посылкой, заплатит любые деньги, чтобы сказать ей хоть так, что скучает, безмерно, бесконечно, что ему без нее еще тяжелее, чем с ней, невозможно, невыносимо, больно.
       На ее странице не было ничего такого, за что он мог бы зацепиться. Фотографии цветов или природы, изредка – она в белом халате на работе, иногда – в кино с подругами, которых он не знал (потому что он знал количество родинок на ее теле, вкус влаги меж ее ног, стон, с которым она кончает, мягкий звук ее шепота, но только не то, кто был ее друзьями), чаще – фото с забавной пушистой кошкой, появившейся после него. Все такая же меланхолично-прекрасная, все такая же мягкая, вкрадчивая, теплая. И с такими же почти что детскими, теплыми глазами.

       И надо было решиться, назначить день, не поставив на него ни единой встречи с инвесторами \ потенциальными клиентами \ партнерами, заранее спланировать его, продумать до мелочей, вплоть до гардероба, вызубрить наизусть три письма Бетховена к возлюбленной, чтобы обязательно прошептать ей на ухо, когда они встретятся, дабы в итоге узнать, по привычке зайдя на страницу, что она выходит замуж через неделю за коллегу-стоматолога.
       Несмотря на то, что, видимо, зубоправ игнорировал все чудеса социальных сетей, Джон представил себе какого-то гнома. Которого он непременно поколотит при встрече. А еще лучше – сразу убьет.

       Он ничего не чувствовал, пока летел в аэропорт покупать билет на самый ближайший рейс. Ничего не чувствовал, когда кассир объясняла ему, что ближайший рейс только завтра в полдень. Ничего не чувствовал, когда ему летел уже через три часа в эконом-классе (привыкнув к премиуму), потому что ему все же несказанно повезло – один из пассажиров сдал билет за несколько часов до начала полета. Ничего не чувствовал, когда сидел в такси, невидящими глазами смотря в окно на пролетающий сквозь толстое стекло город. Не чувствовал сильного запаха пионов, что купил в круглосуточном магазине цветов, и что тесемки пакета из супер-маркета, в который упаковали ореховый торт (ее любимый), бутылку «Шардоне» и шоколад с орехами, натерли запястье.

       Отпустил таксиста чуть раньше, не доехав до ее дома, заплатил щедрые чаевые. На деньги ему было плевать теперь больше, чем когда-либо.

       Все, что он чувствовал, все, что понимал – он должен ее вернуть. Она – единственный глоток свежего воздуха посреди химикатов, которыми он столько времени травит себя. Она – его умеренное течение времени, пространство, в котором он живет, планета, вокруг которой он вращается.

       Он должен был вернуть ее, даже если придется расквасить ее мифическому суженому рожу, пригвоздить ее к кровати, чтобы не сбежала, уничтожить все на своем пути.

       Он был трусом всю свою жизнь и всю жизнь бежал, с тех пор, как однажды вернувшись из школы внезапно, раньше времени, застал мать, на карачках, стонущую под собственным братом, его родным дядей. Он бежал от чувств, от любого проявления эмоций, потому что больше не верил. Ничему и никому. Он пытался контролировать если не все на свете, то по – крайней мере, все вокруг себя, подчинять себе все, потому что ему казалось, что так можно будет не разочаровываться.
       Только ее, сильную хрупкую женщину, он подчинить не смог. И был очарован ею.

       Он бродил по улице мимо ее дома, мимо магазина за углом, сложив руки за спину, ковырял носком ботинок песок, бесцельно смотрел на чужие окна, ожидая, когда она придет, готовый бросаться в бой, если этот самый претендент на ее руку (и сердце?) окажется рядом. Он благодарил небеса, что запомнил ее новый адрес, написанный в страховке, когда оплачивал ее в больнице (доктор с просроченной медицинской страховкой, вот кем она была), и что она его не сменила, как сказала ему малышка в милом розовом костюмчике, когда он позвал ее и дал шоколадку взамен на то, что она опустит письмо в ее почтовый ящик.

       У него не было никаких гарантий на то, что она прочтет, что вообще проверит почту (как часто она это делает, как часто люди вообще заглядывают в почтовые ящики в подъезде, черт возьми?), только надежда – самое поганое чувство на свете.

       Он увидел машину, маленькую, удобную для милой женщины, которой она, конечно же, была, машину, припарковавшуюся около ее подъезда, а потом увидел ее. Она шла одна в твидовом костюме, в легком пальто и несла в руках большой пакет, очевидно, с едой.
       Пришлось заставить себя сесть на лавочку, пригвоздить руки к перилам, чтобы не сорваться ей навстречу. Нет. Ему нужно было, чтобы она прочла привет от него спустя столько лет, пару простых и таких сложных одновременно слов, она должна была прочесть их, должна была понять.
       Он сидел на лавочке за углом, конечно, уже не видя ее, точно бы не сказал, сколько времени заняло ожидание, но оно было одним из самых томительных в его жизни. Время текло, как река, как вино, медленно и горько. Совсем не так, как было ему нужно.
       Ноги озябли, напрасно он старался чаще шевелить пальцами и ходил туда-сюда, нервничая почти так же сильно, как тогда, после пережитого откровения на счет матери и дядьки, которых с той поры возненавидел.

       А потом он услышал стук каблуков и звук, который бы не перепутал ни с одним другим звуком в мире – ее шаги. Встревоженные и взволнованные, он знал, как они звучали, когда она нервничала.

       Она искала его глазами, причесанная кое-как, на скорую руку, в одном платье и, как он заметил, выйдя из своего укрытия, в домашних тапочках, дрожала, едва дыша.

       Им понадобилось несколько секунд, чтобы обменяться одним-единственным взглядом – многообещающим, понимающим, сочувствующим, бесконечно одержимым, трепетным.
       Она взяла в плен его острые плечи с его же молчаливого согласия и прижалась губами к его губам, выдохнув только одно слово в них:
       - Ты.
       - Пойдем в дом – ответил он, кивнув, и взял ее под локоть.