***

Часть 3.


Первое время, просыпаясь по утрам, Арамис ждал, что к нему, как обычно, зайдет Базен. В полусне ему чудилось, что Базен неслышно подходит к постели хозяина, тихонько развешивает и раскладывает на стуле вычищенную и выглаженную одежду, бесшумно сервирует завтрак.

Глаза открывать не хотелось: он знал, что это всего лишь грезы о прошлом. В келье было холодно и неуютно. Первое время он вообще не мог смириться с такой переменой: за годы мушкетерства он разбаловался, привык иметь свой уютный дом, изысканные вещи. Привык к шпаге и тому, что ездит верхом, а не передвигается пешком далее, чем на соседнюю улицу.

Но он должен был быть благодарен братьям - иезуитам: если бы не их помощь, ложе у него было бы другим. Он и был благодарен: сидел тихо, как мышь, никому не писал, ни с кем не встречался. Несколько месяцев вообще являлся только на утреннюю и вечернюю службу. Остальное время проводил в своей келье за молитвами или просто спал. Кажется, он отоспался на всю оставшуюся жизнь.

Та, что втянула его в последнюю авантюру, в последний момент все же сумела спасти его. Его голова ни для кого не имела ценности, но на нем бы не преминули выместить всю ярость. Мари спасла его от этой участи, но кто сказал, что то одиночество и безвестность, на которые она его обрекла, были чем-то лучше смерти? Она не писала ему из страха, что слежка за ней может выдать его местонахождение. Арамис с ума сходил от неизвестности, готов был плюнуть на все и поехать к Мари, чтобы только убедиться, что она любит его по-прежнему. Но голос разума настойчиво доказывал: коварная белошвейка не способна долго оставаться в одиночестве. Место Арамиса давно занято!

Задыхаясь от ярости, он бросался на жалкую постель, кусая кулаки от невыплаканных слез. Когда приходило что-то, похожее на спокойствие, он начинал предаваться воспоминаниям. Избегая тех, что были связаны с его любовью, он перебирал те, что были воспоминаниями о дружбе. У него была прекрасная, тренированная годами в семинарии, память и она никогда его не подводила; достаточно было прикрыть глаза и в сполохах костров походных лагерей возникали образы... нет, не образы: полные силы и жизни друзья. Слышался задорный смех д'Артаньяна, шуточки Портоса, негромкий, полный сарказма баритон Атоса. Живые голоса делали ощутимыми образы. Он, как и прежде, мог опираться на могучую длань Портоса, обмениваться шутками с гасконцем и спорить с Атосом о Божественной сущности.

Сознавать, что все это утрачено навсегда, было очень больно. Только в разлуке он и понял по-настоящему, что любил друзей, что не может без них. Молитвы помогали мало: он молил Господа ниспослать ему терпение и смирение ( ему всю жизнь не доставало их), но ни то, ни другое его не посетило. Только усталость и странное отупение пришли на смену страстям.

Через полгода после его приезда его вызвал к себе настоятель монастыря. Все это время он присматривался к новичку, отмечая про себя и видимость смирения и бури страстей, отложившихся на выразительном лице молодого человека.
Теперь же настоятель посчитал его готовым к серьезному разговору.

Арамис стоял перед отцом-настоятелем, сжимая пальцами четки и опустив очи долу. Иезуит внимательно, без стеснения, разглядывал его: красивый юноша, налет мирской жизни еще не совсем выветрился из него, но в планы настоятеля и не входило закрывать его в келье навечно. Мальчик неплохо образован, умен, он сможет быть полезен не только в стенах монастыря.

- Кто был вашим духовником? - вопрос был неожидан.

- Я должен был после рукоположения вступить в братство лазаристов.

- Значит, отец де Поль,.. - настоятель чуть улыбнулся: он знал о своем неофите все, но задавал вопросы, чтобы составить окончательное мнение о характере господина д'Эрбле.

- Да, Ваше преподобие, отец Венсан де Поль. Он был моим духовником все годы, что я провел в семинарии. Именно благодаря ему я избрал братство лазаристов.

- Надеюсь, сударь, вы понимаете, что любой, вступивший под своды этого приюта, связывает свою судьбу с Братством Иисуса?

- Я готов, Ваше преподобие, к любому заданию, которым меня облечет Орден.

- Что ж, это избавит меня от ненужных объяснений. Готовьтесь к посвящению, и к принятию сана. Я думаю, в течении года для вас найдется дело за пределами Франции. Какими языками вы владеете?

- Латынь, греческий, древнееврейский: это из тех, что нужны духовному отцу.

- Из европейских?

- Испанский.

- Займитесь итальянским. Скорее всего вы будете изучать богословие в Парме.

                ***

Жизнь в Италии отличалась от парижской в корне: Рене ни на минуту не давал себе расслабиться и забыть, для чего он здесь. Напряженные занятия, тщательный отбор знакомств, позволивших ему вращаться именно в тех кругах, что важны были для Ордена, изучение шифров и способов конспирации: все это сделало его еще более сдержанным и контролирующим каждый свой шаг. Арамис напоминал сам себе сундук, куда складывают бесконечное количество сведений, донесений, манускриптов... и запирают все это на замок с секретом. Он даже ночью, во сне, даже в объятиях случайной любовницы, не позволял себе забывать: кто он, и с какой целью оказался в Парме. Агент Ордена: как это было далеко от их мушкетерского братства! Но нет, он не был просто шпионом: он понимал, что ступив хоть раз на стезю служения Братству он обязан пройти этот путь до конца, до адепта одиннадцатого года. А это путь, на котором никто ему не может поручиться, что он останется чист перед своей совестью. Что бы сказал ему Атос, если бы узнал об этом? Наверное, ему совсем не понравилось бы то, чем Арамис занимается теперь. Да, проще всего было тогда, когда они сидели на бастионе Сен-Жервэ, и по одну сторону были повстанцы Ла Рошели, а по другую - королевские войска. Тогда все было понятно и просто: там враги, тут друзья.

Теперь он бы затруднился ответить, для кого конкретно нужно все то, что он проделывал и узнавал. Ясно ему было только одно: он попал в гигантскую сеть, раскинутую по всему миру, и выход у него только один: стать одним из тех пауков, что прядут нити для этой сети.

От этих мыслей становилось тошно. Иногда он пытался представить себе, что бы сказал о его деятельности д'Артаньян, возмутился бы Портос? Да, Портос бы точно возмущенно прогудел, что Арамис погубит свою душу, служа Богу в личине иезуита. Д'Артаньян бы подпустил какое-нибудь язвительное замечание, от которого Рене бросило в краску негодования, даже если бы его гасконский друг был прав. Атос? Ох, тут Арамиса охватывала дрожь: граф де Ла Фер стал бы презирать его!

Арамису, как никогда, не хватало чувства локтя. Все годы он был не один, и как бы не старался держаться особняком, твердо знал: друзья рядом. Теперь не к кому было идти за советом, хотя желающих советовать у него стало предостаточно. Только искренности и правильности этих советов Рене не слишком доверял. Он не ввязывался в дуэли, хотя это было не редкостью и среди ученых богословов. Он выверял каждый свой шаг, как канатоходец, с ужасом сознавая, что в душе его берет вверх тот д'Эрбле, который страстно желал возвыситься. И он не в силах противостоять ему.

- Что мне делать, Атос? - шептал он в тишине ночных бдений. - Что мне делать?
Ответ он знал, но и знал, что не сможет поступить так, как шепчет ему тайный голос совести.

                ***

В своем, заново отделанном и приукрашенном родовом замке молодой супруг господин дю Валлон тоже маялся от тоски. Брак по расчету оказался удачным: Портос жил в полном согласии с супругой, и если что и омрачало их существование, так это отсутствие детей. В остальном все складывалось удачно: супруги богатели.

И все равно Портос скучал. А еще больше страдал от того, что не может открыто похвалиться своими успехами перед друзьями и знакомыми.

Самого Портоса очень тепло приняли в родном краю. Первое время он везде наезжал к соседям один: его принимали как родного, как старого приятеля, который наконец вернулся к родным пенатам. Портос щедро расплачивался в трактирах, чем снискал еще больше уважения к своей персоне. Житейски трезвый подход господина дю Валлона безошибочно подсказывал ему: пусть в ущерб правилам хорошего тона, но не следует спешить представлять свою супругу окрестной знати. Сомнительное дворянство госпожи дю Валлон уж никак не могло прийтись по нраву окрестным помещикам. Если его расспрашивали о супруге, Портос многозначительно улыбался и говорил, что его жена занята приведением в порядок их поместья, и в ее лице он обрел незаменимого помощника. И это была истинная правда: госпожа Кокнар вместе с Мушкетоном, ставшим управляющим, приумножала их капиталы.

Наконец, настал день, когда Портос решился устроить званый прием и представить свою супругу местному дворянству. Любовь к роскоши подвела господина дю Валлон: он не внял советам супруги и сумел задеть самолюбие пикардийских дворян. Но более всего оскорбило окрестную знать присутствие хозяйки. Внешняя вежливость поведения была соблюдена, мадам кланялись и улыбались, кто-то даже снизошел до поцелуя ручки, но бывшую прокуроршу это не обмануло: она прекрасно поняла, что легкие поклоны и натянутые улыбки таят в себе полное неприятие ее персоны. Даже то, что она в разговоре упомянула, как бы невзначай, имя графа де Ла Фер, который мог быть их соседом, произвело обратный эффект: недоверие сменилось усмешкой, а усмешка — явным презрением. Портос ничего не замечал, но мадам на свой счет не ошиблась: путь в мирок местных дам ей заказан навсегда.

Подтверждение этому Портос получил буквально на следующий день.

Охота всегда была любимейшим времяпровождением французского дворянства, а леса Пикардии изобиловали дичью. Охоты устраивались знатные: собирались все окрестные дворяне, даже дамы не отказывали себе в таком удовольствии.

С утра Портос был не в духе: у них с супругой приключилась небольшая размолвка. В результате бывший мушкетер отправился на конюшню, сам оседлал коня и дав команду псарям, помчался вперед, на звук охотничьего рога, долетавшего из ближайшего подлеска.

Портоса встретили шумно и радостно: его обществу были всегда рады. Настроение у него начало подниматься, но тут одна из соседских дам, чье имя Портос так и не удосужился запомнить, любезно поинтересовалась, когда же они увидят на охоте его супругу. Вопрос вызвал улыбки у окружающих, Портос не успел придумать ответ, как последовал следующий вопрос.

- Господин дю Валлон, как жаль, что мадам дю Валлон не удостоила своим присутствием ни одной проповеди отца Ансельма. Неужто ваша супруга исповедует веру Лютера?

- С чего вы это взяли? - Портос круто развернулся в сторону говорившей дамы. - Моя жена - истинная католичка, и если не посещала церковь, то лишь по причине слабого здоровья и того, что добираться до нее для мадам весьма затруднительно. Но теперь мы приобрели новую карету, и отныне мы не пропустим ни одной проповеди, уверяю вас!

Портос мог быть доволен: среди окрестных помещиков кареты были едва ли в двух — трех домах. И это были древние колымаги, времен едва ли не Генриха 3. А его карета была изготовлена для герцога де Шевреза, и почему-то не подошла Его светлости. Зато Мушкетон, посланный в столицу с важным поручением приобрести экипаж, не усмотрел в ней ни одного изъяна. Портос заранее предвкушал, как поставит на место всех местных щеголей и недоброжелателей.
 
Приближалась Пасха и стояли по весеннему теплые дни. Вся Страстная неделя прошла в подготовке к посещению мессы и приготовлениям к празднику: красились яйца, убирались помещения, покупались подарки.

Мадам дю Валлон примеряла новое платье и мантилью, в которых собиралась отправиться к мессе, старательно занималась гардеробом супруга.

Наконец, торжественный день настал и бывшая прокурорша погрузилась в карету вместе с мужем. Экипаж действительно был великолепен, к тому же господин Мустон (он же — Мушкетон) позаботился о том, чтобы дорисовать везде родовые гербы Портоса. Ах, как бы хотел бывший мушкетер, чтобы на их месте красовался, ну хотя бы для начала, баронский герб!

                ***

Портос не решился ехать в Амьен: там собиралась вся высшая знать. Он предпочел Лаон. Карета подкатила к самому центральному порталу, госпожа Кокнар не без труда, опираясь на руку мужа, выбралась наружу и супруги вступили под своды храма. Еще не все прихожане прибыли и мест было еще достаточно. Портос с самым непринужденным и уверенным видом направился к третьему ряду (садиться в первый он все же благоразумно не рискнул) и, усадив супругу, устроился сам. Постепенно центральный неф заполнился людьми и наконец, служба началась. На чету дю Валлон стали посматривать, затем оглядываться. Сначала Портос приписывал эти взгляды своему роскошному костюму и представительному виду, но тут до него долетела реплика соседа слева.

- Эти выскочки совсем обнаглели! Как он смел привести свою прокуроршу в достойное общество!

- Вы правы, виконт! Это просто ужасно! - пропел в ответ женский голосок. - Как он мог жениться на этой ходячей древности с Медвежьей улицы!?

- Дорогая, так не у всякой вдовы прокурора найдется такой денежный сундук. Да бог с ним, с сундуком! Как он посмел притащить ее в приличное общество!?

Цепенея от ужаса, Портос перевел глаза на жену: она все слышала. Поджав губы, с глазами, полными слез, бедная женщина гордо выпрямилась, принимая на себя огонь беспощадной критики, но не тронулась с места. Чего ей стоило выдержать до конца эту мессу, дю Валлон узнал уже дома.

После мессы, подав ей святую воду и усадив в карету, Портос велел кучеру обождать и вернулся в храм. Перед входом была толпа, живо обсуждавшая какие-то новости. При виде Портоса все замолчали и расступились перед ним. Портос без труда нашел того дворянина, что посмел высказываться непочтительным образом о его жене.

- Сударь, я бы хотел поговорить с вами наедине! - изо всех сил приглушая свой звучный голос, промолвил бывший мушкетер.

- Как вам будет угодно, сударь! - насмешник весело огляделся вокруг. - Мы только обменяемся парой слов с господином дю Валлоном, и я, дамы, снова к вашим услугам.

Они отошли за угол церкви.

- Итак?

- Итак, я буду ждать вас, сударь, завтра, ровно в двенадцать часов, на известной вам для таких занятий, поляне. - Портос поклонился своему будущему противнику.

- Повод к дуэли?

- Вы позволили себе самым недостойным образом говорить о моей жене. Вам достаточно такого повода?

- Вполне, сударь! - дворянин поклонился в свою очередь. - Вечером я пришлю вам своего секунданта.

- Отлично! Рад убедиться, что в наших краях еще не забыли правила дуэлей. - Портос был сама любезность.

                ***

Назавтра, в четверть первого, его противник был убит первым же выпадом Портоса. За время своего супружества гигант не утратил своих боевых навыков.
Госпоже дю Валлон после посещения мессы была в таком состоянии, что о дуэли узнала только от горничной. Шум от поединка был страшный, о нем только и говорили, но злословие прекратилось. Правда, прекратилось и общение с семейством. Чета жила теперь в полнейшей изоляции от окрестного дворянства и Портос понемногу начал сходить с ума. Его деятельная натура не могла смириться с отсутствием общества. Тогда-то его супруга и предложила сменить место жительства. Средства позволяли им купить еще какое-нибудь поместье и Портос задумался: когда-то Атос рассказывал друзьям об Орлеаннэ, о красотах и старинных замках в окрестностях Блуа. По рассказам друга выходило, что это место - Рай на земле. Они не удивлялись рассказам Атоса (друг знал все на свете!), но сейчас его описания пришлись ко времени; супруги решили искать для себя другое окружение.

Бедный Портос! Он искренне надеялся, что до блуасской знати, стоящей так высоко, не дойдут сплетни о прокурорше с Медвежьей улицы, ставшей женой дворянина. Ведь такие браки заключались все чаще и чаще.

Только теперь смог Портос по-настоящему оценить их мушкетерское братство, где он никогда не ощущал, что друзья в чем-то превосходят его. Если такое и поначалу случалось межу ним и Атосом, то совсем не по вине последнего. Когда их четверка прочно и окончательно переросла в четверку « неразлучных», они стали единым целым, в котором каждому досталась своя, незаменимая, роль. Они были счастливы своим единством и своим пониманием уникальности каждого из них. Скорее, это было даже и не понимание: они жили и боролись с превратностями судьбы как единый организм, всегда готовые к бою.

Иногда Портос ощущал себя предателем: он первым покинул их боевое братство. Когда минули первые недели предсвадебной суеты и медового месяца, бывший мушкетер вдруг, впервые за много лет, ощутил, что он - один. Портос даже растерялся: это оказалось очень неприятным открытием. Общество жены, уважаемой, но не безумно любимой, не могло заменить того, что долго было самой сутью его существования. Разумеется, Портос не вникал так глубоко в свои ощущения: ему было не комфортно, и все! Он тосковал по друзьям, по Парижу, и его жажда устроенного семейного гнездышка оказалась не самым главным в жизни. Ему хотелось невозможного: быть богатым, семейным и одновременно: бесшабашным мушкетером, мотающимся с друзьями по дорогам Франции. Желания абсолютно несовместимые в его статусе женатого человека. Портос понимал четко одно: он попался! Попался в такие силки, из которых ему не выбраться. Самое разумное, (а Портос был трезво мыслящим человеком), было вести размеренную жизнь сельского помещика. И, обустроившись в купленном в Брасье поместье, при случае устроить встречу с друзьями. Оставалось только найти их на просторах Франции.