Поэт и вдохновитель

Поэт и вдохновитель

Поэт вышел из клуба в морозный вечер. Сегодня всё прошло замечательно: в крошечном зале собралось человек тридцать, и больше половины из них дождалось окончания чтения стихов. Это можно было считать успехом по сравнению с предыдущими двумя вечерами, когда в первый раз поэта «загукали», а во второй – оставили практически в одиночестве.

Поэт читал недавнее «Существа из воды и пыли», объясняя по ходу чтения, что произведение одно и в то же время не одно: оно состоит из нескольких стихотворений, объединённых одной темой и одним «смыслонаполнением». После озвучивания первой части (два стиха – о создании мира и жизни), услышав недовольную реплику из зала, поэт вынужден был объясниться:

- Я не принижаю жизнь! Я говорю о ней с точки зрения мира, как если бы он был живым, но не такою жизнью, какой живём мы, животные и растения. Такая жизнь – тут, конечно, можно долго спорить – не свойственна этому миру, она в нём – чуждое явление. Миру гораздо легче было бы, если б нас не существовало. Но вот вопрос, который задаю я в стихотворении, – всё ли случайно? А если случайно, то тщетны ли наши поиски внеземного разума, существования инопланетян? Задумаемся также – убрав всё духовное, разве не признаём ли мы тем самым и чудо жизни, её уникальность, её в то же время единственность, своеобразие и… бессмысленность, одиночество? Следующие три стихотворения уже о нас, о людях, нашем происхождении, том, кем мы являемся, и о том, есть ли в нас душа…

Тогда-то он и стал замечать, что места постепенно пустеют, но, уже заканчивая читать последнюю часть (два стихотворения «о смысле нашего существования и о завершающем всё и вся Страшном Суде»), отметил, что несколько человек всё же вернулось в зал.

Затем он читал «Стихи о мире» и ещё несколько старых, уже довольно заезженных, возможно, и неудачных, но почему-то нравящихся ему самому стихов. После чтения и непродолжительных аплодисментов он ответил на пару вопросов. В частности, пришлось признаться, что современную поэзию он не понимает.

- Читал я её не так уж и много, признаюсь, но то, что читал, меня лишний раз убеждало в правильности моего решения – никого не читать. Понимаете, я привык к тому, что публикация поэзии в журнале, в книге – это своего рода признание, согласие издательства, редакторов с профессионализмом автора, с эстетической привлекательностью его стихотворений. Да, замечу, вкусы могут не совпадать, но чтобы настолько… Поэтому ознакомившись с некоторыми произведениями в журналах, в книгах, наконец, в Интернете, я посчитал за лучшее – не читать больше вовсе ничего современного, а вдохновляться классикой, прозой и своими собственными мироощущениями. Тем более, что непроизвольно, после прочтения, можно скатиться в подражательство, в соперническом угаре забыть о личных корнях, потерять самобытность, гоняясь за модными тенденциями в поэзии. Может, ещё и поэтому не читаю – не хочу убеждаться, что кто-то пишет лучше, или наоборот – что я могу написать лучше, но меня не печатают, их же стихи – берут… Пусть написанное останется на их совести, а останутся ли в веках эти стихотворения – увидят наши потомки. Разумеется, свои стихи я не могу оценить адекватно. Достаточно сказать, что они нигде не опубликованы, и я – как чтец – выступаю в клубах, в разных компаниях с их декламацией. Но я подчеркну моё глубокое убеждение: пусть я пишу хуже многих поэтов, но я пишу лучше некоторых. Вот так, дамы и господа.

Вторую записку поэт не прочёл вслух, а оставил себе. В ней слушатель, представившись, предлагал встретиться после творческого вечера в кафе напротив. Изумлённый и обрадованный, поэт нашёл глазами этого зрителя, которого он узнал в зале только в этот момент: на него смотрел его старый друг, с которым он учился в школе и с которым он расстался сразу же после выпускного. Тогда этот «юноша бледный со взором горящим» был для него настоящим обладателем «волшебной скрипки», на которого кидались «бешеные волки». И именно его поэт считал своим вдохновителем, своим, говоря прямо, учителем. Хотя – вспоминая в это же мгновение – все его стихи, которые тогда ещё начинающий поэт читал в то время, они сейчас не казались ему столь уж удачными.

«Ах, всё скучно и всё то же –
То умные, то отмороженные,
То вялые, то активные,
То злые, то милые.

И бодаешься в странном обществе,
Таких точно же,
И за собой не замечаешь,
Что ты, как они, отвечаешь,

Что самомнение так же раздуто,
Что самовлюблённость – на пике,
Что ловкость жить – паучья
И нулевая осмысленность.

Нет, ты всё тот же, растерянный,
Без идеалов, роду и племени,
Из ниоткуда возникший,
Живущий незаметнее мыши.

Убери неуклюжесть и страхи,
Забудь об исподлобьи.
Правда, жить – небезопасно,
А иногда грустно и больно.

Ну и пускай, она же такая,
Точно такой же живут неподалёку.
И у них – те же страхи,
Словами прикрытые только.

И видишь уже не отмороженных,
Не вялых и скучно пассивных...
Внутри – психологически сложно,
А внешне – улыбчиво.

Не запутайся в определениях,
Не смешай не в той пропорции краски.
Не сгущай свои сомнения,
Не забывай мыслить ярко.

И может, тогда жизнь откроется
Во всём её земном величьи,
И может, тогда-то сложится
Цепочка нужных событий».

 «***
Жизнь для кого-то – сурова и тяжела,
Хочется поскорее расстаться с нею
И скрыться, уйти в никуда,
Где гаснут любовь, надежда и вера.

Жизнь для иного – радостью полна,
Хочется прожить подольше,
Есть, пить допьяна
И копить память о прошлом.

Жизнь для другого – минута одна,
Хочется насладиться сегодня,
Пока времена не суровы,
Пока не ушёл в никуда.
Пить, есть подольше,
Не зная будущего и не помня о прошлом,
Жить – здесь и сейчас».

На сцене поэт не подал виду, что узнал друга. И вот, уже выйдя в морозный вечер, он увидел, как его «вдохновитель» жмётся к выходу из клуба.

- Привет! – поэт подошёл к невысокому мужчине. Тот выглядел неважно: сальные волосы, покрасневшие глаза, явно не свежая одежда и неустойчивый взгляд – только отвращали, но никак не располагали к себе. Несколько одутловатое лицо выдавало сильно пьющего человека. Поэту почудился и характерный запах, исходящий от него. «Неужели он превратился в обычного пьянчугу и, не дай Бог, растерял всё своё имущество и таланты?». Тем не менее, поэт, улыбаясь, протянул ему руку и продолжил: Давно тебя не видел. Надолго вернулся?

- Привет! – друг расплылся в грустной и какой-то хитрой улыбке и пожал руку поэта. – Я увидел объявление и решил прийти послушать тебя. Рад, что ты продолжаешь писать, выступаешь, а я… Я пошёл по наклонной…

- Что ты такое говоришь?! – поэт, как мог, изобразил на своём лице удивление и воззрился на него.

- Пойдём, – слушатель потянул поэта за собой в кафе. – Поговорим… Я здесь проездом… забрать кое-какие вещи и…

Поэт окинул взглядом его не слишком тёплое и чистое пальто, стоптанные сапоги и покорно пошёл за ним. Сняв верхнюю одежду, они расположились на металлических стульях маленького кафе, заняв один из трёх столиков. Заказав чаю, вдохновитель (поэт когда-то прямо так и называл его про себя) сразу приступил к делу:

- Если хочешь знать, я бегу, бегу от своей дурацкой жизни… Москва меня сбила с толку. Там поэзия никому не нужна, а работа только нагоняет страх. Веришь ли – я работал сторожем, попросту говоря, спал в одном магазине, подметал улицы, грузил, перекладывал, укладывал… А потом… всё смешалось окончательно и бесповоротно. Знакомства с женщинами, попойки, и в конце, то, что испытал сейчас, страх и отчаяние от того, что потеряю рассудок…

- Погоди, постой! – поэт сам сходил за чайником с чашками и принёс их на стол. – Что случилось-то?.. Появляешься, словно ниоткуда, и куда-то спешишь…

- Всё вместе, всё вместе навалилось… – с горечью произнёс его собеседник. – Я перебивался с хлеба на квас, что-то зарабатывал, потом всё спускал… Бабы, алкоголь… Разве не того требует душа поэта, а?.. Стихи мои им нравились, кажется… Издательства брать не хотели, журналы отказывали, и плюнул я в итоге на всех, сказав: меня поймут через сто лет!.. Как Маяковскому, помнишь, на каком-то вечере сказали – мол, не понимаю ваши стихи, а он: ваши дети поймут. Типа – может, ваша жена умнее вас, и от её генов и вырастут ценители моего таланта… Засиделся я, наверно, в столице, и последней каплей был глупый случай… Познакомился с женщиной... Нет, таких в Москве я видал сотни, жаль только, познакомиться с ними было трудновато. Хотя за деньги можно найти любых... Ах, если б у меня было много денег, то наверно… наверняка... я бы тратил на них… Но так случилось, я познакомился с девушкой, – он увидел, что поэт пока не притронулся к чаю, – ты пей, пей чай...

Неожиданная встреча, ужасающее состояние человека, которым он некогда восхищался, взволновали поэта, который, словно повинуясь слову, отпил из чашки. «Что же с ним произошло? Не только любовное приключение, но что-то ещё…». Поэт, теряясь в догадках, молча разглядывал его, пока тот рассказывал свою историю.

- В общем, вляпался я... Утонул в эту страсть по самые уши. Думал, связался с порядочной девушкой, а оказалось, что она нечто вроде проститутки. Выяснилось это довольно забавно. Был сейшн в одном клубе, что-то пили, тёрлись… Поехали к ней. Дохлые комнаты, ужасная обстановка… Переспали мы, что уж тут скрывать. А вчера звонит она мне и говорит – приходи снова. Я прибежал к ней, в пене и в мыле. Она сидит, в одной ночной рубашке, в этой же задрипанной хате. Рядом с нею эдакий дылда и с ним ещё двое крутых. Я, ты знаешь, не промах, спрашиваю – в чём дело, что надо?.. Дело-то у них ко мне было понятное – шантаж и вымогательство. Да толку-то?.. Ну, показали они мне фотографии и даже видео, где я с этой… гм… И что? У меня жены нет, родственникам моим всё равно, а изнасилования не было. Как, говорят, не было? Смотри – показывают мне синяки на её теле и вообще… Ха, говорю, шейте дело, пусть у вас даже тут свои «внутренние органы», а мне плевать!.. Хотели они меня помять, я вырвался и… эх… Вот рванул сюда и думаю – а что делать-то?.. Ладно, тут у меня жильё есть, но надо вещички брать и валить… Снова, может, в Москву податься, прятаться где-нибудь там… или выплатить им отступные, чтоб они отвалили, да чем платить? Я нисколько не обескуражен, нет… Этого следовало ожидать, с моим-то опытом… Будь он трижды проклят!

- Поэтому ты приехал сюда?

- Да, она ж не знает, откуда я… Разве что следят, так я потому и хочу быстро взять свои вещи, что тут есть, и поехать дальше. Думаю, назад, чтоб их с толку сбить, или ещё дальше… Сам я сбит с толку… Вот и думаю… Всё от того, что я не могу сдержаться, чтобы не вляпаться в какую-нибудь историю. Вот в очередной раз чувствую отвращение к тому, чем я занимаюсь, – он вытер влажное лицо рукой. – Так всегда бывает. Вначале сладко, потом горько. Стремишься, бежишь, торопишься... А потом всё вдруг становится таким нудным, пресным, осточертевает... Да, именно такое слово! Поэтому я бегу подальше от... Ах, куда я бегу! Если назад, то снова, в самое пекло! Вырвавшись из пожара, снова кидаюсь в пламя... Но не бежать я не могу. В стазисе мне тошно, противно, душно! И потом… Вот…

Он вынул из кармана несколько сложенных листов бумаги.

- Прочти! Да, прочти… Я ехал сюда и… вот напасть! Напала на меня дума: живёшь, живёшь, а потом теряешь разум, память. Как это называется? Альцгеймер? Паркинсон? Я ночь не мог спать, всё думал. В холодном поту вышел из поезда… Написал и… Больше писать рука не поднимается. Исписался. Да и был ли я когда-то поэтом?.. Вот страх и напал на меня – боюсь сойти с ума, боюсь развалиться, как человек, как личность… Ты понимаешь?

Поэт участливо сжал его руку и взял листы бумаги. На них летящим почерком были написаны стихи.

«Ты видишь лиц парад –
Это личности твоей распад,
Это проходят, перемежаясь,
Ты, ты и ты...
Попробуй – отыщи
Воспоминания,
Где ты –
Один.

Они возникают из ниоткуда,
Они уходят в никуда.
На миг задерживаясь, думаешь:
Вот он – я.
А потом, выкарабкиваясь,
Вылезая из памяти дыр,
Ты изумляешься:
Ты – не один.

Вот сейчас они в ряд шагают,
Приветствуя друг друга, зная в лицо
И не зная, ничего не зная
О том, что делал другой,
Пока иные спали,
Пока дали время пожить.
Кто б ведал, до каких страданий
Докатится этот криз...

Ты видишь лиц парад –
Это ты идёшь с собою в ряд,
Это не маски, а ты,
Везде и всегда, до самой тьмы».

- Это о множественности личностей… – автор заметил, что читает поэт. – Смотрел фильм «Сибил»? Или Сибилла, Сивилла… как там его… Или «Идентификация»? А?.. Там есть такие же, ещё два, на ту же тему… Вот, – он указал поэту, что прочесть.

«Есть болезни, что не понимаешь:
Правда ль то, что вспоминаешь.
Доходишь до самого края,
И тьма тебя пожирает.

И ты снова бежишь до разрыва,
Ища свою мечту и явь...
И не можешь понять,
Где реальность, а что лживо.

Распадается личность,
Зияет темнотой голова.
Жизнь, зачем прожита?
Зачем такая бессмыслица?

И в кресле видишь себя,
Тебя зачем-то утешают.
Тебя зачем-то заставляют
Снова себя вспоминать...

И вновь подводят к обрыву,
Бездна всё ближе и ближе.
И кажется, ты уже видишь,
Как душа тает в ней искрами,

Как гаснут огоньки воспоминаний,
Как потихоньку отказывает память,
А в ней – если верить врачам –
Людская сущность вся заключена.

Но тебе не раз говорили,
Что ты душевнобольной,
И значит признали, открыли,
Что есть за космосом Бог,

И тем себя убеждаешь,
Пока ещё за сознанье цепляясь,
И ещё есть место, не белозапятнанное,
Где живёт память нераспавшаяся...».

«***
Ты и не узнаешь,
Что возят тебя на каталке,
Кормят и поят,
И в туалет водят...

Ты знаешь, как живут другие?
Как борются, ищут себя,
Как сомневаются в ценности жизни
И в смысле бытия.

Нет, ты ничего не знаешь,
Ты болен и даже не понимаешь чем.
Душа на куски разваливается,
А тело ходит в туалет.

И жизнь – словно проходит мимо,
И некому спросить: а для чего?
Может быть, для этой медсестрички,
Может быть, для санитара того.

Может быть, это для всех полезно,
Но только если – есть душа,
Есть, кроме материи, внешнее,
Ведь иначе это всё – игра.

Ведь иначе – к чему человечность,
Зачем помощь и разговоры про дух?
Зачем тайны сердечные
И страх, что не поймут?

Ты и не узнаешь,
Что за твоею спиной говорят,
Что мало кто из них рад
Тебя возить на каталке,
Но вроде – что-то им платят,
А потому садят тебя
И везут непонимающего,
Тело-тюрьму,
У души управленье и сознанье отобравшее
Ни зачем и ни почему».

Поэт не стал глядеть на автора стихов. «Неужели и я пишу так же? Вот он, перед моим лицом, мой вдохновитель, тот, с кого я брал пример, собираясь писать стихи. И я их читаю, и понимаю, что я… будь в его состоянии, будь в таком же нервном припадке писал бы так же. Или дело не в болезненном восприятии действительности, не в страхе жить, точнее умереть, а просто – в неспособности писать, творить стихи? Как и у меня, может быть, тоже. Ведь я иду по его стопам».

- Прочти ещё… – вдохновитель протягивал вдохновлённому листы. – Тут совсем немного… В первом заметь, какая рифма, в конце строки рифмуются с предыдущими, оставленными как бы без рифмы. Как думаешь, это новаторство?..

Поэт покачал головой. Разве в поэзии можно сегодня придумать что-то новое?

«Имей мужество жить до конца.
Как бы ни было больно,
Как бы ни было страшно,
Живи, не искажая лица.

Не говори, зачем я здесь сейчас,
Как бы ни было жутко,
Как бы ни было стыдно,
Не ной и не закрывай глаза.

Имей хоть каплю морали в душе,
Как бы ни было странно,
Как бы ни было круто,
Помни, что ты – не зверь...

Знаешь ли, что будет после?
Пройдя все опасности,
Усталым путником
Дойдёшь до врат открытых,
А за порогом – родные объятия,
А за порогом – те, кто любят!».

- Каково? Кажется, последняя строфа без рифмы, но если поглядеть на предыдущие…

- Я увидел, – не обратив внимания на свой небрежный, и даже невежливый тон, поэт принялся читать другое стихотворение, спеша уже поскорее отделаться от ставшего вдруг надоедливым «учителя».

«Душа, словно из омута выдернута,
Лежит на сырой земле.
Небо на глаза опрокинуто,
А сердце покоится на дне.

И возвращаться не хочется,
И помнишь, что испытал...
Небо, вздохнув, скукожится,
И снова поднимется душа.

И снова ввергаться в пучину,
И снова бороться – и проиграть.
Хоть знаешь, что можно не прыгать,
Или хотя бы – не нырять.

Но плоти зов – всего важнее,
И тело тянется струной,
Входя в бездонно-чёрные недра,
Вновь погибая душой...».

- Это про меня, моё состояние… – но поэт уже яростно хватался за следующее.

«Я точно помню,
Я точно знаю –
Человек
Не умирает.
Человек
Вечен,
Иногда только
Шалит печень,
И сердце
Бьётся с трудом.
Но я знаю,
Что вечен,
Я знаю,
Смерть тоже
Пройдёт».

- И добрался ты до последнего… Или как принято говорить, крайнего. Ну, какой тут край? Разве говорят – последнее дело? Или последний шанс? Крайнее дело? Крайний шанс?.. Нет-нет… Не надо бояться этого слова… – поэт не слушал разглагольствования собеседника, который незаметно, с самого начала чтения стихов, подливал себе в чай нечто из фляжки.

«Так просто наслаждаться,
Кажется,
Когда ты молод, здоров, богат,
Когда что ни пожелается,
То можно реализовать.

И так трудно радоваться,
Кажется,
Когда ты болен, или стар, или нищ,
Когда едва хватает на лекарства,
И счастлив лишь, когда ты спишь.

А ещё бывает,
Оказывается,
Что от счастья светится лицо,
Несмотря на огоньки аппаратов
И на всё усиливающуюся боль.

А ещё бывают странности,
Оказывается,
Что в душе пустота и тоска,
Несмотря на несметные богатства,
Камни, машины, дома...

Так просто поделиться радостью,
Кажется,
Так просто в лечении помочь,
Отчего душе делается сладостно,
И потихоньку отступает боль».

- Не нравится? – поэт поднял глаза на весёлое лицо вдохновителя. – Я помню, как ты… в последнем… а, или крайнем?.. классе писал стихи, приносил их мне, показывал, я тебе правил их… Да, тогда мы оба считали, что станем поэтами, ты меня даже уверял, что я точно выпущу не менее десятка сборников стихов, буду разъезжать по стране с лекциями… Всё ушло… Сам виноват. Ударился в разврат, и меня понесло… Стихи, рифма, а?.. Помнишь, своё последнее… эээ… крайнее, что ты мне показывал? Как там…

«Не считай свои дни,
Не жди, что будет.
Свет для тьмы,
А тьма – для безумных.

Не живи тем, чего нет.
Живи тем, что имеешь.
После трудных лет
Идти будет легче.

Не отвечай за других.
Они – за себя в ответе.
Чужая жизнь –
Всегда в другом свете.

Не считай свои дни.
Они и так проходят.
Считай – крупицы души,
Для неба приобретённые...».

- Я ещё помню его! – с некоторой гордостью сказал собеседник поэта. – И ты продолжаешь писать, ты выступаешь. У тебя есть своя аудитория… Я горд за тебя!.. То ли дело я сам… А что я?.. Распадающаяся личность… Никто меня не расхватал в Москве, никому не нужен… А теперь ещё и мысль засела дурацкая… Видишь ли, если б знать, что там в конце всего? Помирать было бы легче, как тебе кажется?.. А так… Был нормальным и за один миг – стал безумцем… Был всем, и стал ничем. Кому такой нужен?.. Был кормильцем, стал обузой, был великим, стал ничтожеством… Был Ницше, а стал жрущим дерьмо… Может, лучше и вправду уйти по-поэтически, а? Повеситься, как Есенин, выстрелить в себя, как Маяковский или Хемингуэй, Кобейн, в конце концов… Может, выпить яду?.. Никчёмность… Может, от осознания своей жалкости и пью, а?.. Цели нет, да и стремиться не к чему… И так похож на сумасшедшего… Хотя… почему похож?.. А?.. Может и правда, сойти с ума? Это всё равно, что смерть – и сознания нет, и живёшь, словно овощ… Гораздо хуже – если будут просветления…

Внезапно он осоловело посмотрел на поэта, его голова медленно опустилась сначала на грудь, потом ещё ниже и упала бы, не поддержи её поэт.

- А? Что?.. – вдохновитель встрепенулся и, сфокусировав взгляд на поэте, спросил: Ты как тут оказался?

Поэт вздрогнул. Не сошёл ли тот вправду с ума? Но собеседник неожиданно рассмеялся и хлопнул поэта по плечу.

- Испугался?.. Вот то-то же… Я сейчас ещё накачу и пойду… Ты не торопишься?

- Честно сказать, мне пора, – соврал поэт. – Свидание…

- О! – вдохновитель захлопал в ладоши. – Это нельзя пропускать… Иди, иди… Был рад встрече… Увидеть своего… можно сказать, ученика, а?

Поэт кивал и одновременно искал в кошельке купюры, чтобы расплатиться. А вдохновитель тем временем заплетающимся языком продолжал болтать:

- Обязательно тебе надо печататься. Хоть где деньги найди и сам напечатай себя, а потом… раздавай всем по округе. Или… ты не раздаёшь на своих вечерах книжки?.. Нет? Раздавай. Устраивай автограф-сессии. Поклонники и поклонницы всегда найдутся… Уверен, ты чуть-чуть ещё поднапряжёшься и точно станешь талантливым… А? Молчишь, но точно думаешь, что талантливыми рождаются, но не становятся? Ошибка!.. Во всех есть зачаток, и если его развивать, поливать, полоть, то тогда точно вырастет пшеница, а не плевелы… Практикуйся. Читай… Зря ты современное не читаешь. Соперников надо знать в лицо, то есть в букву… В конце концов ты ему напишешь рецензию, он – тебе, так друг друга и прославите. Или познакомитесь и станете друзьями, как мы с тобой… Без связей никуда не попасть, а со связями нигде не пропадёшь!.. Так и знай. Ищи, ищи знакомства, нужных людей… Только так пробьёшься наверх… На поэтическую вершину, на Парнас… Успевай, успевай… Знаешь, что такое успение?.. Такая вот двусмыслица… Да-да, конечно, собирайся. Ты заплатишь, да?.. Нет, если б как-то точно узнать, что же там. Безумие когда-то кончится, и что? Из одной тьмы в другую? И не поймёшь, как умер. Забавно?.. А то – Бог, Бог… За то, что я натворил в жизни, может, и распад личности лучше всего – аннигилировался, и нет тебя, не перед кем отвечать будет, и стыда никакого… Смотри, моё пальто не надень, ха-ха… А, кстати, вот я тут, на земле, мозгом распался, а Бог-то в раю меня как примет? Как целенького?.. Как умственных инвалидов, таких с детства … как их принимают в раю? Родился без… души что ли? Или с душой, но вот… ты читал, да?.. Душа словно на космическом корабле без управления. Сложная конструкция, а рычагов, руля нет. Смотришь на мир, а сделать ничего не можешь… И как Бог примет душу-то такую? Чему она научилась, а?.. Словно младенец жизнь прожила… Точно ангел, а?..

Его глаза уже были как щёлки, и поэт, одетый и ожидавший удобного момента, тихо шепнул ему, пожимая руку: «Был рад встрече! Пока!».

Чуть ли не пулей поэт выбежал из кафе. Ступив в сугроб, он в очередной раз проклял дворников и поспешил домой. «Не дай Бог, ещё раз увидеться с ним… Какое же разочарование!».

И уже придя к себе, успокоившись, он сел за стол и под впечатлением от разговора со своим вдохновителем написал стихотворение.

«Как бы хотелось успеть,
Светом осиянным уйти,
Грех и страсти презрев,
Родных благословив.

Как бы хотелось успеть,
Без боли и страха уйти,
Зная, что впереди,
Не жалея, что был на земле.

Как бы хотелось успеть,
Себя осознавая, уйти.
Стряхнув пепел и тлен,
Снова жизнь обрести.

Как бы хотелось успеть,
Без горечи слёз уйти,
С верой, что встретимся мы,
И вечен будет наш день».