Красавчик Женя

          Фамилия у Жени,  моего институтского товарища, была такая же красивая, как и он сам – Берестень. Была она  белорусского происхождения, и не все правильно её произносили, делая ударение не на первом, а на последнем слоге. Особенно упорно придерживалась ошибочной версии подслеповатая «англичанка» Перфель.  «БерестЕнь!» объявляла она первую по списку в журнале фамилию  - «Читайте текст!». Женя обижался, и всякий раз поправлял, при этом его полные вкусные губы подрагивали, а большие карие глаза смотрели  с  явной укоризной.
          Вообще в его лице было что-то, то ли детское, то ли женственное: мягкие очертания, румянец на щеках, длинные, немного вьющиеся волосы. Он был нетороплив, говорил мало, и  как будто нехотя. Со всеми он был в хороших отношениях, но, кажется, никто не мог похвастать особенной с ним близостью. Как  он жил вне института, мы плохо себе представляли. Правда, наш записной острослов М. сконструировал его домашний облик: часы и дни на диване с книгой в руках, и с глазами, мечтательно обращенными в потолок, что-то сходное с Обломовым. Женю этот образ, по-видимому, устраивал, а, если кто-то над ним подшучивал, в ответ он только молча улыбался.
           Учился Женя довольно посредственно, но в критические моменты каким-то образом оставался «на плаву», без «хвостов». Не помню, чтобы к кому-то он обращался за помощью, справлялся сам. Голова-то у него была светлая. После занятий Женя как-то тихо исчезал и также незаметно появлялся на следующий день.
           В двадцать лет у многих ребят появились девушки, по выходным или по праздникам мы собирались компаниями, немного выпивали, танцевали, пели. Это были обычные студенческие вечеринки,  но Женя ни разу не был на них замечен.
           Что мы ещё знали о нём? Только то, что живет он с матерью, отца лишился давно, унаследовав от него красивую фамилию и, вероятно, дремотную созерцательность. Мать его происходила из небогатой еврейской семьи, растила сына одна, и всю жизнь провела за швейной машинкой, работая на дому. Женечка был для неё всем, она жила только для него, делая  всё, чтобы оградить сыночка от житейских забот. В двадцать лет он оставался ребенком, которого всюду водят за ручку, и его это устраивало.
           Случилось так, что на производственную практику после третьего года обучения мне выпало отправиться вдвоём с Женей. Происходило это  давно, еще до распада Союза. Место нашей практики было в небольшом местечке на Украине. Нас поселили в шахтерском общежитии, и определили на рабочие места в шахте глубоко под землей. Работали мы по-настоящему, как заправские шахтеры, посменно. В свободное время Женя больше лежал на койке, меланхолично жевал черешню и выстреливал в окно желтые косточки. По субботам он отправлялся на почту – заказывал  разговор с Москвой. «Маман требует» - говорил Женя,  как бы извиняясь.
           Развлечений никаких у нас не было. Единственным местом общения была столовая. Самообслуживание туда еще не пришло, и еду по столам разносили официантки. Среди них была одна черноволосая, с тонкими чертами лица  и с идеальной фигуркой. Она не ходила, а порхала по залу с подносом в руках, чем сильно отличалась от своих подружек, тяжеловесных «справных», как там говорят, дивчин. Глаза её, как спелые вишни, сверкали из-под длинных ресниц. Ну, настоящая гоголевская панночка. У местных парней о ней была дурная слава – путается, мол, с кем попало, гулящая. Но, скорее всего, что это были обычные сплетни, которые часто сопровождают тех, кто внешностью или поведением  не вписываются в обывательский стандарт. Мы с Женькой тоже на эту девушку посматривали.
           Практика была рассчитана на полтора месяца, и в назначенный день я её завершил и уехал домой, а Женя задержался – ему хотелось побольше заработать. До начала занятий оставалось недели две – три, но недели эти прошли, а Женя в  Москве не появлялся. У нас такие задержки практиковались, и мы были спокойны. Тревогу забила его мать: однажды она появилась в институте, выяснила, что я был на практике вместе с Женей, и устроила мне настоящий допрос. Она и в деканате подняла тревогу и заставила послать туда телеграмму – «Срочно возвращайся!» 
           Через несколько дней Женя появился. Он был какой-то нервный, взъерошенный. Я его не расспрашивал, но спустя неделю он сам рассказал, что там было, в поселке. Ну, в общем, у него с той самой девушкой из столовки любовь получилась, да такая, что он и счёт времени потерял, и с ней не расставался. Опомнился лишь тогда, когда телеграмма из Москвы пришла. Представляю, как Женька мучился: и от любви своей отказаться нельзя, и о матери забыть невозможно – такой была её власть над ним. Как всегда бывает в таких случаях, своей возлюбленной он поклялся, что вернется, но прошла неделя, потом другая и привычный диван одержал верх  – Женя погрузился в трясину  прежней размеренной жизни.
          Прошло несколько лет, мы окончили институт и разъехались по разным местам. Однажды по делу я зашел в некое конструкторское бюро и там  в большом зале случайно за одним из столов увидел Женю. Со скучающим видом он разгадывал кроссворд  в каком-то цивильном журнале. Мы немного поговорили, и я понял, что в его жизни мало что изменилось – та же расслабуха, что и в институте. Он по-прежнему жил с матерью, не женился.
         Следующий контакт случился у нас спустя лет десять. Просматривая патентную информацию, я встретил знакомую фамилию «Берестень». Обладатель этой фамилии был автором нескольких изобретений. Через товарищей мне удалось раздобыть номер его телефона. Женин голос я узнал сразу, и мы договорились о встрече. Правда, сославшись на занятость, встретиться он  предложил в метро.
          О, это был совсем другой Женька: стриженый по моде, в дорогом костюме и в белой сорочке с галстуком, он производил впечатление успешного специалиста. В руках у него был увесистый дипломат, который он похлопал, заметив мой вопрошающий взгляд:
- Диссертация. Скоро защита.
- Ну, ты даёшь! – искренне удивился я. – А как ты живешь, как мама?
- Мама умерла. А я вот женился. - Женя достал из внутреннего кармана бумажник и показал мне фотографию. – Её Людмила звать, судья. У нас сын растёт – шесть лет.
          Людмила была сфотографирована в полный рост: высокая блондинка, строго одетая, с университетским значком на груди.
          Мы еще поговорили минут десять, после чего Женя посмотрел на часы:
- Ты извини, - сказал он, - у нас твердый распорядок – в шесть обед. Если что нужно – звони.
          Складывая теперь одну к другой крупицы впечатлений, я пришел к выводу, что Женя всегда был притягательным объектом для сильных властных женщин, которые стремились его любить и опекать. Характер таких женщин не позволял им делить эту любовь с кем-то еще. А он, как мягкая глина, в их руках принимал ту форму, которую они считали для него наилучшей.
          На этом можно было бы завершить рассказ, но действительность преподнесла мне сюрприз. Года через два после описанной встречи я буквально столкнулся с Женей на выходе из метро «Кузьминки» - я собирался спускаться, а он поднимался. Рядом с ним была молодая женщина, чем-то напомнившая мне ту официантку с Украины.
- Познакомься, - сказал он, - Лия – моя жена. Мы теперь здесь живем на Волгоградском.
          Он был оживлен, лицо его светилось искренней радостью. По-видимому, вновь обретенная свобода переполняла его. Ему обязательно надо было с кем-то поделиться своими чувствами и он даже обнялся со мной. Не спросив, что и как у меня, он исчез в вечерних сумерках вместе с новой подругой.
          А недавно кто-то мне сообщил – Женя уехал на ПМЖ, то ли в Израиль, то ли в Америку. Полагаю, что и на этот раз он попал в энергичные женские руки, которые вовлекли его в водоворот новой жизни. Интересно, как всё у него сложилось на этот раз, поддержала ли эта женщина в нём жизненную энергию, или он теперь доживает свой век на старом диване с книгой в руках? В судьбе таких людей решающая роль принадлежит женщинам. Хотите знать, что и почему с ними случилось – ищите женщину.