Чай с молоком

                Подарок для Би - Би - Си
      Букингемный баргузин, приседая на рессоры, загрузив абцужный ахуй, белфаст - стайлом ольстероля, сквозь покрышек едкий дым приближался по Берлину к пограничному столпу. Тот стоял, слегка шатаясь, через Штази анус плотный, накреня косоворотку и смазные сапоги, Чарли Черри чеки пойнты, проверяя тугамент, запергаменный, орловый, копиистом утвержден. Писчик малый и ничтожный, косорылый и студент, возлежал пониз стены, наблюдая обстановку и радируя в Москву. И подъехал баргузин. Смугловатый, бородастый, шкары, коци, вся х...ня. Предъявляет пропуск, хвост, шахидястый рюкзачок, три башки лежали рядом, две мечети и письмо. То письмо из институту, Смитсон - Ветсон - Калумбайн, так и так, е...ся в сраку, сей податель из ученых, убывает на восток. Цель визиту ? Собиранье. Все качают головой, голова - одна на всех, чуть прибитая гвоздями, чуть промытая дерьмом, бриолином, Чойболсаном, красной книжкой и в усах. Скрип ворот, шлагбаум - на х...й, проезжайте, собирайте, вон лежит он под стеной.
     Под стеной варкалось сране, да кружилось воронье, Кэтсэндкроу, Голденщип, да стояли коммунары, перлашезисто грозя заскорузлыми руками, молотками и станком, бритвы  " Харьков " дополненьем с конной тягой на пару.
     - Вся королевская конница ...
     И хоть вот вывернись ты наизнанку, а лучше - не напишешь. Не придумаешь. Стань Комаром, засунь палец в ухо и поковыряй там задумчиво и долго, укуси за ногу любую мать и разбей морщинистую рожу отца - шахтера, зеленоглазого уэльсца, помнящего ватерлоостные х...и Евсеева - Еськова, сдвоенного голкипера и пинчера, рукосуйного молотобойца из пляжных ( они же - бич ) волейболистов в секси - шортах, обнажающих белесые ляжки северных жителей, насельников Гиборийских холмов с никогда не восходящим солнцем и ядовитым туманом, исходящим из ноздрей утконосистых ехидн, ломающих носовые перегородки в подвалах Лубянки, замкнутого комбината смерти, не достойного встать рядом с мини - печуркой Аушвица - Биркенау. Надень балаклаву на Херсон, страдая нортоновской бессоницей, рождающей разумных чудовищ Марлу и Тайлера, пукая и кряхтя залезь на амвон с пидарасом за щекою, болгаристым чертом Филиппом Замухорянским, кощуннисто скачущим в халате, но с перламутровыми пуговицами, по вокзалам и ресторанам, с пропитанным вонючими котлетами воздухом, который можно заворачивать в газетные кульки и продавать по пятьдесят копеек Артемия Троицкого всякому неже лающему. Напиши книгу, две книги, три книги и сойди с ума, побрей жопу опасной бритвой, порезавшись второпях, заклеив пластырем рану, которую всегда хочется расчесывать и расчесывать, надень узкий и приталенный пиджак и выйди на площадь к микрофону, посмотри умудренно, думая про себя " уроды ", не желая ставить знаки - препинаки, в чем, впрочем, и стостояла донельзя авангардная суть предыдущей, пятисотой по счету книги, написанной тобой у парафинного огарка, закапавшего весь лак чешского стола, укупленного еще в сорок восьмом в Бухаресте. Делай, что хочешь : доставай со дна баркасы, пей вино на рыбалке, рисуй комиксы, а не толстых баб Рубенса, слушай заросшим мхом ухом  " Голос Америки " и вой Николая Свинадзе, учи матчасть, сука, учи матчасть, гнида, разбей голову домкратом, трахни кошку, упади в подземном переходе и пусти пену от сердечного приступа. По х...й. Все это уже было, и было лучше, чем ты не просто можешь сделать, подумать лучше ты не сможешь. Сраный Екклезиаст со своими лунами и кольцами Сатурна, долбанный лорд Дансени, золотой ирландский баронет из непьющих много виски, поганый Босх, словно в насмешку симбиотящий несоединимое, а ты дрочишь на математика Кэрролла, штудируешь Энгельса и ковыряешь - чтобы никто не видел - пальцем у себя в жопе, замирая от ужаса, понимая, что п...дец, п...дец твоей стране и твоему народу, не умеющему вообще ничего, даже чахлые зачатки ликбеза и продразверстки оказались говном на палочке, а стеклянные баночки давным - давно разбиты тобой же, вспомни, ты колотил их сучковатой дубиной, с какого - то перепугу названной не по - русски  " либерализьмом ", искренне не понимая, что дикие Биллы Джека Лондона не имеют никакого отношения к антисемитизму Генри Форда. Выпучи зенки по методу Базеда из Базеля, сдобного, кукольного городка, в насмешку над тобой существующего на той же планете, но в параллельной Вселенной, сырно - шоколадистого, чайновпять звенящего точными механизмами часов, брегетов, буссолей, что меряют все сами, тебе только надо навести и - само. Все само. И ходишь ты, и не понимаешь ни х...я, и решаешь, что проклята твоя земля отвеку, и становишься патриотом, предателем, власовцем, коммунистом, любой хренью ты становишься, но глядя в зеркало, не в силах обмануть себя и свои заплывшие от ботокса глаза, ты ржешь лошадью, зная, что все это фуфло и не по - настоящему.
     Не хочу быть Комаром. Не хочу копировать или пародировать Витухновскую, еще ту, настоящую, двадцать лет назад, не теперешнее говно. Не хочу рассматривать уимблдонские победы белобрысой малолетки, волей рекламных боссов суперкорпораций сшибающей пару шиллингов на позорище и гноище Иова, что не Иона и не плавал внутри рыбы по направлению к Ливии, рычащей танковыми моторами Роммеля в душном мареве каирских предместий. Ничего не хочу. Даже спать. Срать. Блевать. На части разбирать или, наоборот, собирать Шалтаев, болтая о любой хренотени, не имеющей к тебе никакого отношения, вообще. Ты беспомощен, словно новорожденный, брошенный матерью в яму Сары Коннор, ты натыкаешься на слова и бараньи глаза, ты видишь серую форму мусоров, ты снова и снова осознаешь, что исправить здесь хоть что - то может только атомная бомба.
     И поэтому будем - чисто по Гоголю и грязно по Вишесу - петь и танцевать, разглядывая живой лик герцога, то ли пидора, то ли нет, какая, на хрен, разница.