Портрет

Портрет деда наблюдал за ним все время, пока Атос сидел с бутылкой. Временами ему казалось, что чопорный вельможа, глядя на своего непутевого наследника, едва сдерживается, чтобы не плюнуть с досады. Напиваться под этим недремлющим оком было нелегко, и Атос, первое время, даже переворачивал портрет лицом к стене, потом махнул на все рукой и делал вид, что немой укор и возмущение в глазах сановного старика его не трогают. Иногда, когда поблизости не было даже Гримо, он беседовал с дедом. Нет, он не старался перед ним оправдаться; он просто философствовал о жизни, и о любви, и старый вельможа, кавалер королевского Ордена, отвечал ему так, словно не было между ними дистанции в десятки лет. Странное дело: Атос так привык к присутствию этого портрета, что, заходя домой, каждый раз приветствовал его мысленным поклоном. Дед, чуть прищурившись, кивал ему в ответ, с неодобрением отмечая, что внук опять нетрезв. На службу Атос являлся как стеклышко, но редкий день проходил без того, чтобы он в компании друзей не шел домой через "Сосновую шишку". Это стало ритуалом, а пару бутылок вина, пропущенных между делом, имели продолжение дома.

Как не напускал на себя мушкетер безразличный вид, ему все же не удалось полностью избавиться от беспокойства об экипировке. Англичан на горизонте не предвиделось, а вот подвести де Тревиля было реально...

Он скинул камзол и улегся на кушетку, закинув руки за голову. Портрет висел на стене над ним, и, подняв глаза, он увидел, что дед смотрит на него, странно улыбаясь.

- Ну, и как мне быть теперь? – спросил он вслух, и невольно вздрогнул от звука своего же голоса.

- Достойный выход можно найти всегда ,- слова отца, сказанные когда-то сыну, пришедшему за советом, набатом прозвучали в ответ.

"Достойный выход", конечно! Он уже раз нашел его, и теперь у него если и возникают сомнения, то только по поводу того, правильный ли он избрал путь. Не проще ли было все закончить сразу после того, как уехал. Но он вообще тогда мало что соображал.

Но деньги, как не крути – нужны. И, меньше чем в две тысячи, он не уложится: он себя знает. Он привык если что-то покупать, то самое лучшее, а когда дело идет о войне, это уже вопрос жизни и смерти.

- Ты же собрался умирать! - напомнил он самому себе.

- Я – собрался, но при чем здесь Гримо? Ему-то я должен обеспечить безопасность хоть в чем-то! К тому же, я никогда не позволю себе умереть по собственной непредусмотрительности. Как не противно, но придется писать поверенному. Подождем еще денек и … может, дуэль все же подвернется?

И дуэль, и все что последовало за ней, теперь были позади. Как и Армантьер. Счет был закрыт раз и навсегда. В этот раз он не принял поспешного решения, но сомнение осталось.

Сегодня его последняя ночь в этой квартире. Завтра они с Гримо уезжают в Бражелон. Из его вещей остались здесь только портрет, шкатулка и шпага. То, с чем он вошел в этот дом, и с чем уйдет. Ему все же пришлось менять свою жизнь, но теперь он и сам понимает, что другого пути у него нет: их квартет распался окончательно. Лучше уехать подальше от этих воспоминаний, как уехал он от тех, с Анной.

- Ну что, Ваше Сиятельство, поехали домой? - он снял портрет со стены, но не стал его упаковывать в дорогу, а поставил перед собой на стол.
- Я хочу, чтобы ты и впредь называл Бражелон домом, - ответил ему старик, и улыбнулся: обнадеживающе и с легким лукавством. – У тебя, внук, еще все впереди.