Бой без выстрела

(По воспоминаниям участника войны)
Участвовать в боях с пехотой, танками и бомбардировщиками до зимы 1941 года мне, командиру зенитного подразделения, приходилось, а со штурмовиками нет. Потом отражать налёты штурмовой авиации приходилось не раз, но первый бой мне особенно памятен.
После разгрома гитлеровцев под Москвой в декабре сорок первого года отдельная батарея зенитных пушек была снята с противотанковой обороны Волоколамского шоссе. Она была доведена до шестипушечного состава и переброшена на прикрытие Мигаловского аэродрома в Калининской области.
Этому аэродрому наше командование Северо-Западного фронта придавало исключительное значение. Расположенный вблизи шоссе и железной дороги Москва-Ленинград, он являлся базой снабжения блокированного Ленинграда и аэродромом подскока для нашей дальней авиации, совершавшей налёты на Восточную Пруссию. Гитлеровцы это знали, жестоко бомбили аэродром и несколько раз пытались захватить его с помощью воздушного десанта.
Ночью форсированным маршем наша колонна прибыла в Жигалово. При въезде на аэродром нас встретил начальник базы майор Чуев, впоследствии генерал-полковник, Герой Советского Союза, и предупредил, что бомбёжки почти ежедневные, а так как к рассвету прибывает наша группа транспортных самолётов из Ленинграда и эскадрилья дальних бомбардировщиков, то аэродром необходимо надёжно прикрывать.
Весёлое дело прикрывать — до рассвета осталось часа два, стоит лютая стужа, костры разводить нельзя и двое суток без сна и горячей пищи, но не это главное, главное выбрать огневую позицию. Разбить боевой порядок, привести матчасть и людей в боевую готовность. Кругом ни огонька, всё затемнено. Не имея времени на разведку местности и выбор огневых позиций было принято решение — все орудия сосредоточить в центре аэродрома, рядом с взлётно-посадочной полосой. Недостатки такого порядка очевидны — это демаскировка и вероятность поражения всех батарей даже небольшой бомбой, не исключён случай столкновения с самолётом, потерявшим управление после боя. Зато в одних руках сосредоточивалась вся мощь огня, маневр огнём и удобство управления, а это уже немало.
— Согласны ли вы с местом установки зенитных пушек? — спросил я начальника базы.
— Тебе видней — уклончиво ответил тот.
Ещё до восхода солнца начали приземляться тяжёлые ТБ-3 из Ленинграда. Аэродром был забит советскими приземляющимися самолётами с людьми и боеприпасами. Рёв моторов глушил другие звуки.
Светало. Мороз пробирал до костей. До боли в глазах всматриваюсь в стылое небо. На душе неспокойно. Каждую минуту могли появиться вражеские самолёты
Кругом открытое ровное бетонное поле, и лишь дальше к нему примыкает высокий сосновый лес. Батарея видна как на ладони
— Штурмовики могут появиться с одной стороны — из-за леса, — мелькает мысль. Самый опасный враг в данной ситуации — штурмовая авиация.
Пушечно-пулемётный огонь с малой высоты, то есть почти в упор, наносит поражение более ощутимое, чем самые интенсивные бомбардировки с высоты. Высокие скорости самолётов снижают эффективность огня орудий. Чем бой скоротечней, тем он будет жестче. Решающее значение имеет дальность обнаружения и нервы.
Продолжаю оценку обстановки. Разглядываю в бинокль равнину с мелколесьем, над которым скользят первые лучи солнца, предвещая морозный день. Но что это? На фоне солнечного диска — группа чёрных точек. Не мерещится ли мне?
— Самолёты! Чьи? Свои на бреющем? Чепуха! Плохие шутки подходить к своему аэродрому по верхушкам деревьев. Немцы! — промелькнуло, словно удар молнии.
Холод, усталость, тревога — всё сменилось каким-то удушающим жаром. Струйки горячего пота потекли по спине и щекам. Пока зреет решение, тёмные риски вырастают в чёткий боевой строй, несущихся вражеских истребителей Ме-103.
— По штурмовой, огонь!!! — рванув ворот полушубка, только и успел крикнуть я, спуская команду и заменив уточняющие данные направлением вытянутой руки. Наводчики бешено вращали штурвалы, но как медленно ползут стволы! Вот уже первая пара штурмовиков мелькнула на уровне крыши дежурного домика в начале лётного поля и вдруг резко, почти под прямым углом, с рёвом взмыла вверх.
Третий, замыкающий самолёт, резко сворачивает в сторону леса и с треском врезается в верхушки сосен. Всё произошло в считанные секунды. Батарея не произвела ни одного выстрела.
Ещё не понимая до конца случившегося, мне стало ясно одно: повторной атаки не будет. Снова идти в атаку на виду у шести орудий — значит нарываться на верную смерть. С рёвом взлетает дежурное звено наших истребителей МиГ-1.
Оставляю комиссара вместо себя и с отделением разведчиков бегу к лесу. Видим потешное зрелище: обе плоскости «мессера» валяются на опушке леса, а фюзеляж, пролетев метров двести вглубь леса, завис на соснах. Самое удивительное то, что лётчик оказался почти невредимым. Из его показаний выяснилось, что группа матёрых асов из воздушной эскадры гитлеровского генерала Ридгофена, подвергавшая варварским бомбардировкам блокированный Ленинград, переброшена в город Ржев для блокады Мигаловской базы.
Накануне два штурма аэродрома прошли безнаказанно, а при попытке атаковать в третий раз, подходя к цели, гитлеровцы увидели, по словам пленного, лес нацеленных орудийных стволов. Их нервы не выдержали, и итог известен.
За ценного «языка», пролившего свет на гитлеровские планы воздушной блокады Ленинграда, командование Северо-Западного фронта объявило благодарность командиру корпуса.
Мне же командующий артиллерией нашего корпуса сказал:
— Получи выговор и скажи спасибо, что не отдан под суд. Как ты, старый волк, мог проспать штурмовиков?! Ни одного залпа! Повторится — пойдёшь в штрафную роту.
Он был прав, хотя «старому волку» тогда совсем недавно исполнилось девятнадцать лет.