Рыба

В Таганрог поезд приходил ровно в полдень, когда солнце стояло почти в зените и жара достигала своего апогея. На перроне в ожидании его уже собралась длинная и густая лента отъезжающих и временами напряжённо гудела, прислушиваясь к важной для них информации: с головы или с хвоста поезда нумерация вагонов. Пассажиры за долгие годы посадки привыкли, что сообщение диктора совсем не обязательно должно быть достоверно. Оно легко через некоторое время могло поменяться на противоположное.
Людям казалось, что диктор специально долго не называл нумерацию вагонов, потому что вид бушующих пассажиров доставлял ему удовольствие.
Поезд подошёл в тот момент, когда одна часть отъезжающих ожидала свой вагон с головы поезда, а другая — с хвоста. Увидев, что нумерация не соответствует той, которую сообщил диктор, толпы, обдирая друг друга, рванулась каждая в своём направлении. Не дай бог кому-то попасться на пути!
По расписанию поезд должен стоять три минуты, и за это время надо было посадить в прицепной плацкартный вагон пятьдесят четыре человека. Даже для специально тренированных людей влезть в вагон с чемоданами и сумками за это время — операция довольно сложная. Вагон штурмовали обычные пассажиры, среди которых были женщины, дети, пожилые и больные люди, да ещё провожающие, поэтому то, что творилось на перроне, трудно поддаётся описанию.
К проводнику, прижатому к вагону, пробрался солдатик с вещмешком и большим свёртком в высоко поднятой руке:
— Довези до Москвы, прошу!!!
Но шум напирающих сзади пассажиров заглушал все слова, и солдат, с мольбой глядя на проводника, ладонью резанул себя по горлу:
— Ехать вот так надо!
— Покупай билет! — кричал в ответ проводник.
— Да мест нет!
— Да куда я тебя посажу? Видишь, что делается?
— Мне лишь бы доехать! Где-нибудь на третьей полке!
— Не могу, не могу! Не хочу из-за тебя работу терять, — и замахал рукой.
Солдат от безнадёжности хотел было выбраться из плотной толпы, но вдруг людская волна закрутила его, как в водовороте, и внесла в вагон. Ему ничего не оставалось делать, как, перебирая ногами, двигаться вместе с ней. Достигнув последней секции вагона, солдат мгновенно оценил подарок судьбы, забросил на третью полку вещи и, как на ученьях, в один прыжок, оказался там же.
Осада вагона продолжалась. Был слышен крик и визг, кто-то кем-то был недоволен, кто-то, пыхтя и обливаясь потом, тащил за собою набитые сумки, при этом ругая всех и вся, от собрата по несчастью до министра путей сообщения.
Секундная стрелка неотвратимо отсчитала отведённое время, и машинист дернул состав, хотя в зеркале видел толпу у прицепного вагона. Бывалому машинисту жаль было людей, но и за нарушение графика по головке могли не погладить. Вдруг кто-то дёрнул ручку стоп-крана, и поезд остановился. Машинист, улыбнувшись в усы, выглянул в раскрытое окно и миролюбиво стал наблюдать за продолжением посадки. Пусть теперь решает начальник поезда.
А ворвавшиеся в вагон пассажиры тем временем с шумом продвигались по вагону, разыскивая свои места и, найдя их, энергично раскладывали по полкам свою поклажу, приговаривая: «Фу! Ну и посадка-а!»
Наконец поезд тронулся. Облегчённо вздохнули и сами участники штурма, и те, кто его наблюдал из окон других вагонов и с перрона.
Дав людям немного успокоиться, рассовать свои коробки и чемоданы по полкам, проводник начал проверять билеты.
Дальше все выглядело, как обычный ритуал: выдача постелей, выглядывание в проход — не освободился ли туалет, успокаивание детей и ожидание закипающей для чая воды. Последним аккордом для ощущения себя настоящим путешественником всегда был процесс еды (наверняка девять человек из десяти перед поездкой хорошо покушали, но острое желание что-то перекусить было, пожалуй, похоже на инстинкт). Запахло яйцами, колбасой, чесноком, огурцами. Приглашая друг друга, усаживались за столик и знакомились.
Всевозможные ароматы выплывали из каждого плацкартного отсека в проход, смешиваясь и образуя один непередаваемый запах еды, от которого входящие в вагон «новички» невольно останавливались, словно боясь продвинуться дальше и рискуя упасть от головокружения.
Пассажиры последнего купе действовали в полном соответствии с принятым ритуалом.
Нижнюю полку слева занимала полная дама лет сорока пяти со светлыми коротко стриженными волосами. Сам взгляд её и уверенные движения говорили о том, что она бывалый пассажир и что всем надо считаться с её мнением. Протирая руки специально для этого случая приготовленной дома влажной салфеткой, она просто сказала:
— Светлана Михайловна.
На нижней полке справа оказался мужчина среднего роста лет тридцати пяти. Его худощавое лицо было чисто выбрито и спрыснуто одеколоном.
— Степан, — буркнул он, выкладывая своё съестное.
На верхней полке устраивалась загорелая женщина предпенсионного возраста.
— Викторовна, — весело и как будто с нажимом сказала она.
Напротив неё, на второй полке слева, находился молодой человек, холостяк, если судить по оторванной на рубашке пуговице. На вопрос «как звать?» неспешно ответил:
— Миша.
Соседи расселись вокруг маленького столика, говоря о том, что бельё-де серое и мокрое, окна не открываются, столики для русского человека не годятся…
Наевшийся и довольный Степан предложил Викторовне свою нижнюю полку.
— С удовольствием, — ответила та, словно того и ожидала. — Господи, бывают же добрые люди на свете!
— Ничего, ничего, — засуетился Степан, — мне вторая полка больше нравится.
Последующие полчаса были посвящены обсуждению геройского поступка Степана, отчего тот, застенчиво улыбаясь, опускал глаза и говорил что-то вроде «на моём месте так сделал бы каждый». К приветствиям присоединялись пассажиры из ближайших "купе", рассказывая многочисленные истории про современную молодёжь и про нынешние нравы. Постепенно эта тема себя исчерпала, повисла пауза, и ею решила воспользоваться Викторовна. Она встала и начала проворно убирать со стола, приговаривая:
— Доедайте, доедайте, а то и мухи налетят.
— Откуда мухам взяться, поезд-то идёт? — спросил до того молчавший Миша.
— Как откуда? — удивилась Викторовна. — На запах они куда хотите налетят.
— Не догонят, — отшутился Миша. — Интересно, а какая скорость у мухи?
— Ты у неё и спроси, — нашёлся Степан.
— Ну и рыба! — дёргая носом, заметила Светлана Михайловна
— Где вы её видите? — спросил Степан.
— Вы, что, не чувствуете?
— Наверное, в соседнем купе, — тоже втягивая воздух, вслух подумала Викторовна.
— В соседнем купе давно поели, — возразил Миша.
Только теперь все как-то одновременно почувствовали запах рыбы. Он был такой резкий, что было странным, что его не чувствовали до сих пор.
— Действительно! — воскликнул Миша, — откуда такой ядрёный запах?
Он высунул голову в проход.
— У кого-то из нас в сумке, — недовольно подвела итог Светлана Михайловна и обвёла всех взглядом. — У кого рыба?
— Я в такую жару опасаюсь рыбу возить, — сразу же ответила Викторовна.
Миша лишь пожал плечами. Взгляд Светланы Михайловны остановился на Степане, но тот только качнул головой, словно спрашивая: «Ну, чего тебе?»
— Я спрашиваю, у вас рыба в сумке есть? — нетерпеливо спросила Светлана Михайловна.
— Такие вещи в чемоданах не возят, — многозначительно ответил Степан и отвернулся в сторону окна.
— Тогда откуда такой запах? — разводя руками, ни к кому не обращаясь, словно сама себя, спросила Светлана Михайловна. — Может, у вас там рыба пахнет? — обратилась она к сидящим на боковых местах старику и старушке.
Бабушка повернула в её сторону своё сухонькое лицо и переспросила:
— Что вы говорите?
— Я спрашиваю, рыбу вы везёте?
— А в чём дело?
— Сильно пахнет.
— Пусть себе пахнет, лишь бы не воняло. По мне, довольно приятный запах, — ответила старушка.
— Значит, вы везёте? — допытывалась Светлана Михайловна.
Старушка подняла свой узелок, наклонила голову набок и взглянула на Светлану Михайловну, словно спрашивая: «Ну что, убедилась, что не я?». Старичок, сидевший рядом и молча наблюдавший за говорившими, поворачивал голову то в одну сторону, то в другую. После вопроса Светланы Михайловны они молча, не сговариваясь, поднялись и пересели на боковое место в соседнем купе, чудом оказавшееся не занятым.
Видя, что разговора не получается, а вопрос требовал разрешения, Светлана Михайловна, резко поднявшись, направилась за проводником.
— Понимаете, дышать нечем! — Светлана Михайловна энергично разводила руками.
— Да, пахнет, — поводив носом, сказал проводник. — А приятный запах!
— Невыносимо воняет, — не согласилась Светлана Михайловна.
Проводник молча пошёл в следующее отделение, где за стеклянной дверью стоял мусорный ящик. В прихваченный для такого случая мешок он высыпал его содержимое и удалился, показав тем самым, что его миссия окончена.
Однако этого Светлане Михайловне явно было не достаточно. Поочередно, отсек за отсеком, она, укоризненно глядя в глаза пассажирам, задавала один и тот же вопрос. Рыбу искали все. Весь вечер. В вагоне воцарилась нервозность, все смотрели на всех с подозрением, недовольно поводя носами. Светлане Михайловне ничего не оставалось делать, как вернуться восвояси после тщетных поисков и лечь спать.
Утром, когда поезд, сбавив ход, уже приближался к конечной станции, весь вагон застыл в ожидании встречи со столицей.
— Фу! Как у вас рыбой воняет! — бросила пробегавшая мимо проводница из другого вагона.
Светлана Михайловна лишь поджала губы: ей доставляло мучение даже упоминание о ней. С особой яростью она несколько раз опрокинула на палец флакон с духами, давая понять окружающим, что она единственная, кто не перестал страдать от этой рыбной пытки.
Светлана Михайловна наклонилась вправо, чтоб заглянуть в проход на уходящую проводницу и вдруг увидела, что с третьей полки последнего купе легко соскочил солдат и, протирая свои заспанные глаза, громко спросил:
— Что? Уже Москва?
Повесив вещмешок на плечо, парень отряхнулся и разгладил помявшуюся форму. Он подпрыгнул и достал авоську, из которой сквозь разорванные листы газетной бумаги выглядывали рыбные головы. Они смотрели на всех с не меньшим, чем у Светланы Михайловны, удивлением, немигающими глазами. Поезд остановился. Из открывшейся двери потянул сквозняк, и вагон с новой силой наполнился терпким ароматом копченой рыбы.