Володин Боря

Иногда слышишь, как человек в момент гнева вдруг выкрикнет: «Вот баран!» У русских это понимается как характеристика недалёкого человека.
Я невольно задаюсь вопросами: кто мерил животный мир на развитость ума? кто кого умнее? Не имея определённой градации, то же самое можно сказать о любом животном.
Кто-то поставил барана в список последним по развитости ума, а другие слепо повторили. Так и повелось на Руси, что ежели баран, значит, и умного в нём ничего нет.
Заблуждения своих предков я не хочу повторять и постараюсь развеять миф о глупце-баране.
Разведением овец в наших краях занималась почти каждая сельская семья: они неприхотливы в корме и давали семье шерсть и мясо. Эти животные были и в колхозе. Поэтому с баранами, что называется, с детства знаком лично и знаю о них многое. Когда пригоняли отару, то домашние овцы шли по домам, а колхозное стадо следовало в колхозную овчарню. Однако общественному барану иногда нравилось ходить с домашними овцами. Во двор хозяева непрошеного гостя не пускали и закрывали калитку перед самым его носом. Обозлённый таким негостеприимством, он шёл по улице и бодал всех, кто только встречался на его пути, не разбираясь, мужчина это, женщина или подросток.
Так, баба Феня, женщина далеко за шестьдесят, шла из сада и несла в фартуке опавшие яблоки. Баран, разбежавшись, так поддал её сзади, что она, отпустив концы фартука, улетела с дороги и головой по самый пояс врезалась в придорожные лопухи. Яблоки катились по дороге. Баран отошёл шагов на пять назад, стал и молча крутил головой, словно разглядывая бабку. Первое мгновение старушка не шевелилась, видимо, соображала, что с нею приключилось и где она? Как только она пришла в себя и попыталась на четвереньках вылезти из лопухов, барану стало ясно, что дело не доделано, и, разбежавшись, он ударил бабку во второй раз так, что та скрылась в лопухах полностью. Старушка затихла, видимо, осознала, что попала под рога барана и не стоит шевелиться, пока он не уйдёт.
Зная нрав этого животного, мы с закадычным другом Витькой выбегали на дорогу и дразнили его, выкрикивая: «Баран, баран, бэ-э э!», — словно он мог понять наши слова. Как бы то ни было, но баран со всех ног гнался за нами, а мы во время успевали скрыться за калиткой. Баран, потоптавшись от нетерпения у крыльца, отфыркивался, и, видя нашу трусость, легкой трусцой направлялся вдоль деревни. Мы вновь выскакивали и вновь дразнили его. Так было неоднократно, пока в очередной раз всё-таки он успел меня настичь и до крови разбил не успевшую вовремя скрыться мою злополучную пятку. Больше мы его не дразнили. И баран продолжал обычный пробег по улицам деревни.
Для небольшой отары колхозникам было невыгодно нанимать отдельного пастуха. Поэтому было решено соединить общественных овец с частными. Для помощи пастуху общей отары из числа колхозников по очереди выделялся человек — подпасок — и он стерёг столько дней, сколько его овец ходило в стадо. Обычно подпасками были дети.
К тому времени мне исполнилось уже восемь лет.
Когда очередь пасти овец подошла к нашим дворам, пришла бабушка и, обращаясь ко мне, сказала:
— Парень ты уже взрослый. Хватит тебе баклуши бить, пора уже нам помогать и на хлеб самому зарабатывать. Сам ты смышленый, ножки у тебя молодые, резвые. Пастух уже может взять тебя подпаском. Ты и за себя отстережешь, и за меня. Вот и помощь.
Мне предстояло пасти отару шесть дней подряд, и так несколько раз за лето.
Когда подошла наша очередь, получив ранним утром кусок хлеба и бутылку молока, я с гордым чувством отправился в первый раз стеречь отару.
Пастуха Володю я видел раньше и знал, что на следующий год его должны были призвать в армию. Для меня он казался уже взрослым. Встретил меня он спокойно, как само собой разумеющееся явление, и сразу же стал давать мне указания, что делать и куда бежать. Я с рвением выполнял все его команды.
Хотя знакомый баран не отличался суровым нравом по отношению ко мне, но всё равно больше всего я побаивался его. Опасался, что он припомнит, как я его дразнил в прошлом году, и от него здесь, в чистом поле, уже не убежать. Выполняя то или иное поручение Володи, я, прежде всего, находил глазами барана и обегал отару с другой стороны.
Этот необыкновенный баран был предводителем и ходил во главе стада. Никто из других его сородичей не посмел бы стать с ним вровень, а тем более, впереди. По сравнению с другими он был крепок и мог стать претендентом на выставку, заметно выделяясь по высоте, ширине и длине. В три колеса завитые ребристые рога обрамляли его голову. Каждый рог — словно вырезан из горного гранита, а гранёные завитки, похожие на горные отроги, были окрашены в бурый цвет. Кудряшки густой шерсти обрамляли эти рога, и в целом он становился ещё привлекательнее. Широко открытые тёмные и не моргающие глаза смотрели как-то самоуверенно и даже нагловато. За его внешнюю красоту и густую шерсть его оставляли на племя, поэтому он был старше всех из баранов. Ему было уже четыре года.
Весной, при выгоне стада на пастбище, определялись силовые отношения между баранами. Этими боями выстраивалась цепочка, кому за кем идти в стаде. Ведущие между собой войну бараны отходили на достаточно большое расстояние друг от друга, немного замирали, сосредотачиваясь, как штангисты перед рывком. Затем, словно по команде, срывались с места и, что было силы, бежали навстречу друг другу, ускоряя бег. Расстояние между ними сокращалось за считанные секунды и, как два локомотива, они сталкивались лбами. Слышался громкий и ужасающе страшный удар. Кажется, искры вылетали из-под скрещенных рогов. Просто диву даёшься, как у них не было сотрясения мозгов. Может, поэтому их и называют безмозглыми — мол, мозги вылетают при таких боях.
На предводителя стада другие бараны не претендовали, они просто боялись силы вожака, поэтому мой баран весной в боях не участвовал. Он был вне конкуренции.
За два дня пастьбы я хорошо освоился с правилами и повадками животных в стаде, и Володя всё чаще и чаще доверял мне его сопровождать. Главной моей задачей было не пустить стадо на посевы. Овцы тоже хорошо знали своё пастбище, а я шёл за ними следом, иногда ограничивая их скорость и направление. Володя зачастую залезал в тенёк, под кустики и отсыпался за всю прогулянную ночь. Я с овцами отходил далеко от того места, где спал Володя, и всё шло своим чередом. Мне нравилось быть предводителем шестисот голов, пусть даже бараньих.
На третий день с утра пастух лёг в тень густого орешника и уже спал мертвецким сном, не дожидаясь, пока я перегоню стадо через речку. Он был уверен во мне. Отара медленно продвигалось по пастбищу, срывая ещё росяную траву. Я продвигался слева, защищая пшеничное поле от случайного попадания на него овец.
Солнце уже было высоко, начинало припекать, и овцы, не переносившие жары, тоже поворачивали безо всякой команды в обратную сторону.
Что случилось дальше, я понял только на следующий день. Тогда же я только успел заметить, что отара вдруг разделилась на две половины, а по образовавшемуся коридору мчался предводитель — баран. Земля дрожала под ним. Казалось, замешкайся кто-либо из овец, и был бы снесен его сильным телом. Немигающие глаза животного были устремлены вперёд, рога, как локаторы, направлены в разные стороны. Сам он, вытянувшись в струнку, словно конь мчался галопом со спринтерской скоростью, а длинная шерсть волновалась на его широкой спине, как ковыль в степи. Прошли секунды, а баран уже успел скрыться из зоны видимости. Овцы сомкнули свои ряды, как будто ничего и не произошло. Отара была — вожака не стало.
На меня это происшествие произвело обескураживающее впечатление. В моей испуганной голове крутилось множество вопросов: что же случилось? почему и куда убежал баран? где его теперь искать? и почему за ним, как за предводителем, не рванулась вся отара? Не менее важным было теперь, что говорить Володе, как мне отчитаться перед ним за убежавшего барана? Я был в растерянности и еле шевелил ногами вслед за передвигающейся отарой, продолжающей мирно щипать траву.
Немного успокоившись, я всё же с надеждой посматривал в сторону убежавшего барана.
Прошли пять минут. Вдруг я увидел, что с той стороны, куда умчался баран, движется что-то непонятное. На барана это было не похоже. Нечто непонятное с каждой секундой увеличивалось, пока не приобрело определённые очертания. Теперь явно вырисовывалась истинная картина: на приближающемся баране восседал Володя, ещё опухший ото сна. Он сидел на спине, наполовину утонув в шерсти, держась за неё, а свои длинные ноги выставил далеко вперёд, чтобы они не цеплялись за землю.
Добежав до отары, Володя одной рукой притронулся к одному из витков рога, и баран стал, как вкопанный. Ни дать ни взять Конёк-Горбунок!
Володя слез с барана и нетвёрдыми шагами подошёл ко мне. Баран же продолжал стоять, и его круглые глаза, как мне показалось, стали ещё больше. Покопавшись в кармане, Володя достал из него успевшую сваляться корку хлеба и протянул её барану. Тот, словно того и ожидая, взял лакомство подвижными губами и начал жевать. Глаза барана закрылись от удовольствия. Володя прикоснулся к его рогу.
— Ну, иди, иди. Отдохни! — и легонько подтолкнул его в сторону стада.
Поняв, что больше ничего не будет, баран побежал к отаре и занял своё место.
— Я такого ещё никогда не видел, чтобы люди верхом на баране ездили. Да на каком баране! С ним все боятся встречаться, — от изумления раскрыв во всю ширь глаза, восхищался я.
— Свой хлеб отрабатывает! Разве люди делают не так? — сказал спокойно Володя, продолжая приглядывать за стадом.
Для меня, восьмилетнего мальчишки, этот вопрос был не по моим мозгам. Я не мог отвергнуть или подтвердить его слова. Я лишь пожал плечами.
— Скажи, а почему людей, которые туго соображают, называют баранами? — почему-то спросил я.
— Тогда всех людей нашей деревни надо называть баранами, — горячился уже Володя.
— Почему?
— Потому что всем говорю, что если уж идёт баран по деревне не в духе, то те, кто не спрятался заранее, не бегите от него, а стойте смирно. Замри! Он тебя не тронет. А для сельчан мои слова — как об стенку горохом. Увидят барана, и ну бежать от него со всех ног. Естественно, баран бежит за ними. Среди своих он уже царь! Так почему не попробовать и людишек поставить на место?!
Такое катание на баране меня весьма заинтриговало. Очень хотелось хоть раз прокатиться на нём самому. Решил приложить все усилия, чтобы заслужить доверие барана. Эта сокровенная мысль засела у меня в голове…
Володя же, каждый раз, как только просыпался и не видел вблизи стада, звал:
— Боря, Боря, Боря -а -а.
Этот позывной ещё не слышал даже я, а тонкий овечий слух улавливал его первым, и картина повторялась: отара мгновенно расступалась, из неё на звук опрометью мчался баран, а на обратном пути он доставлял к стаду гордо восседавшего Володю.
Наступала следующая моя очередь стеречь отару, снова шесть дней наблюдений и восторга по поводу врезавшейся мне в память идеальной картинки взаимопонимания человека и животного. Я каждый день готовился к реализации своего потаенного желания. Незаметно для матери припрятывал кусочки умышленно недоеденного хлеба и складывал их в отдельный мешочек.
Когда Володя в очередной раз примчался на своем коньке-горбунке, рассчитался с ним кусочком хлеба и уже хотел отправить барана в стадо, я решился: шагнул вперёд и позвал его:
— Боря, Боря, Борь! — и боясь, что мой шаг баран примет за нападение, протянул скомканный и наполовину рассыпавшийся кусочек хлеба.
Боря не сразу кинулся к моей руке — не Володина же. Он словно раздумывал какое-то время, но всё же подошёл, так же мягко взял хлеб, сумев даже не притронуться к моей ладони.
Как только он съел и мой кусочек, то уставился своими круглыми глазами уже на меня. Я полез в карман за вторым кусочком и не спешил, тянул время, чтобы он ждал меня. Боря с нетерпением следил, когда я протяну ему подачку. Эта минута блаженства была не только для него, но и для меня. Мне было приятно, что у меня с Борей завязываются отношения, можно сказать, общение. Это и было моей задумкой, дальновидной стратегией.
Весь хлеб за одну встречу я ему не отдал, решив испробовать, придёт он или нет на мой зов. Улучив момент, когда Володя отстал от стада, а может, где-то на бугорке задремал по привычке, я, так же громко, как и он, позвал барана:
— Боря, Боря, Борь!
Прошли считанные секунды, и затерявшийся в стаде Борис мчался мне навстречу.
Я теперь не боялся и знал, зачем так стремительно бежит ко мне баран. С двух раз я скормил ему весь хлеб и, не смея прикоснуться, прогнал его в отару взмахом руки.
Четыре дня, по два раза в день, я вызывал барана и потчевал его хлебом. Вечером третьего дня я даже брался за его шерсть, гладил по спине. На четвёртый и пятый дни я уже трогал рога, пробовал прогнуть спину, воображая себя седоком. Было желание хотя бы сесть на него и немного посидеть. С другой стороны, я понимал, что слишком мало времени, чтобы он ко мне так привык и позволил это сделать.
Шёл шестой день, последний день моей работы, пастьбы отары. Стояла солнечная погода. Мне нравились жаркие дни. Тогда овцы, изнемогая от жары в своих шерстяных шубах, рвались под раскидистый дуб у речки и стояли, сгрудившись, почти до самого вечера, лишь отмахивались от мух своими маленькими хвостами. Я был почти свободен, и мне ничего не оставалось, как идти купаться к обрыву, расположенному шагах в двадцати выше по течению.
Для нас, ребят, это место было излюбленным. Там была большая глубина, и мы с разбегу ныряли в прохладную воду — какое блаженство!
Я лежал на траве у обрыва под палящим солнцем. То ли от безделья, то ли раскаленное светило напекло мне голову, но терзавшая меня мысль привела вдруг к бредовому решению: не дожидаясь вечера, пообщаться с Борей и попробовать сесть на него.
Я его позвал, как обычно, и пожалел об этом: ведь звать животное в такую жару было просто безрассудством. Но баран прибежал.
Перед решительным моментом я кусочек за кусочком отдал ему весь хлеб. Запасы мои иссякли. Как и вчера, я погладил его рога, потрепал по кудряшкам на голове и закинул правую ногу, чтобы сесть на него. Мне это удалось. Большая шерсть делала его спину мягкой и приятной. Но я не успел насладиться своей маленькой победой, осознать, что я всё-таки сижу на баране, что добился исполнения желания, хоть наполовину, как до этого времени смирно стоящий Боря преобразился. Он превратился в дикого зверя, а может, в необъезженного коня, взвился вместе со мной и потом резко бросился в сторону. Я, пролетел по воздуху и мешком упал на опалённую землю. Не успев опомниться, но, открыв глаза, я понял, что лежу на самом краю обрыва и могу свалиться с него. Я начал резко делать телодвижения от обрыва. Успел заметить также, что баран стоит шагах в пяти от меня и смотрит. Баран при моем копошении подпрыгнул, побежал ко мне и со всего маху ударил своими красивыми рогами. Я свалился с обрыва в речку и начал барахтаться, чтобы вылезти на берег. Пока я занимался самоспасением баран стоял на краю обрыва и смотрел на моё барахтанье. Когда же я подплыл к берегу и ступил на мелководье, он победоносно то ли засмеялся, то ли что — то сказал, произнёс своё беэ — э – э! и галопом помчался к овцам пережидать жару.
Однажды в зимнее холодное время, когда всё живое попряталось в норы, от невыносимого голода волки заводили свои страшные и протяжные песни днём в кустах вблизи деревни, а ночью почти у порога домов и часто уносили с собою хозяйских цепных собак.
В одну из таких ночей волк подошёл к овчарне, обнюхал её почти со всех сторон и голод заставил его рыть когтистыми лапами снег и землю под нижним бревном с тыльной стороны. Это было нелегко, но волк упорно грёб и грёб полузамерзшую землю.
Овцы услышали этот шум, шарахнулись в другую сторону овчарни, сгрудившись, дрожали и повернули головы в сторону шума. Они со страхом смотрели в опасный угол.
Наконец образовалась дыра, через которую волк мог протиснуться в овчарню. Из овчарни веяло теплом и запахом овец и от этого запаха у него прибавилось силы и прыти. Он влез в дыру и почувствовал себя полным хозяином. Два фосфорических пристальных огонька сияли в темноте. Было много зловещего в огнях и морда блеснула злым оскалом зубов. С молниеносной быстротой напал он на сгрудившихся овец, зубами и когтями разрывая им горла.
Волк не лев, ястреб не сокол. Львы и соколы берут себе добычи столько, чтобы насытить себя. Волк может порезать всё стадо овец, а унести только одну.
Сейчас сзади волка билось в агонии уже четыре овцы, а он кинулся за следующей жертвой. Тут произошло то, чего не ожидал сам волк. Откуда — то из темноты ринулось на него тело барана. Круто закрученные рога стремительно летели на него. Не успел волк приготовиться к встрече, как эти рога так пригвоздили его к бревенчатой стене, что у волка хрустнули рёбра, и он свалился на пол. В следующее мгновение он попытался встать, но зорко наблюдавший за ним баран ещё раз ударил его и этот удар пришёлся волку в голову. Удар, усиленный обратной стороной стенки, расплющил череп волка, и больше он уже не дёрнулся.
Люди, пришедшие утром на кормление овец, молча стояли пораженные, с раскрытыми ртами: волк лежал, а овцы, сместившись в свободный угол, настороженно смотрели на недвижимое тело зверя. Впереди всех стоял баран и тоже настороженно смотрел, не двинется ли с места тело волка. С приходом людей его вахта кончилась.
Вот и толкуй теперь про барана, что это глупая скотина.