Старый да малый

Извечный вопрос «Что делать?» терзал своей неизвестностью Диму уже целый день. То ли бросать школу и идти работать, то ли продолжать влачить своё нищенское существование. Если бросать школу, то вставал вновь вопрос, где он может устроиться, ведь в городе не работают заводы, и люди, умудрённые опытом и знаниями, сейчас бегают друг за другом в поисках работы, чтобы прокормить себя и семью. Дима особых данных не имел, если не считать свой высокий рост. Он был самым высоким в классе.
По части знаний он не был отличником, но и в отстающих не ходил, выгодно отличался от других практичностью. Дома он всегда что-то делал: конструировал, орудовал то молотком, то топором, то паяльником, и ему казалось, что нет по хозяйству такого дела, которого он бы не смог сделать. Но дома ему никто не платил, а ему была нужна оплачиваемая работа, чтобы прокормить хотя бы самого себя. Ему надо было освободиться от беспрестанных упрёков матери, которую видел последний год постоянно пьяной и с каждым днём становившуюся всё ворчливее и ворчливее: называла его то бугаём, то лодырем.
Дима не думал о покупке какой-нибудь одежды, хотя старые вещи он уже стеснялся носить. Прорехи умудрялся искусно штопать на машинке, удлинял штанины и рукава, находя небольшие старые запасы материала и кромсая изношенные вещи, но и те уже иссякли, а брюки и рубашки так износились, что не поддавались никакой реставрации.
Присев на продавленный диван, Дима взял старую помятую газету недельной давности, в которую были завёрнуты кроссовки, и начал медленно читать. Тогда они гурьбой собирались расходиться по домам, у Димы из разорвавшейся сумки начал выглядывать левый носок кроссовки. Ему стало неудобно, дыру он сразу не заметил и когда поднял глаза, то перехватил взгляд Витька. Он тоже смотрел на дыру. От этого взгляда Дима смутился ещё больше.
— Ничего страшного, возьми газету и заверни, — Витёк протянул ему эту самую газету.
И вот теперь вдруг взгляд его остановился на одном объявлении, где сообщалось, что одинокий старик нуждается в уходе и всё движимое и недвижимое отойдёт опекуну после смерти хозяина. Мозги Димы заработали с новой силой, и ему показалось, что мысли старика совпадали с его, старик будто искал именно его.
Иван Дмитриевич управлялся со своим нехитрым хозяйством, когда в калитку несмело постучали. Надев изношенные полуботинки, он не спеша вышел из дома и, вместо Клавдии Ивановны, которую ожидал, увидел высокого паренька.
— Здравствуйте! — немного смутившись, как-то невнятно и тихо произнёс паренёк и, заметив, что хозяин кого-то ждал другого, ещё тише добавил: — а я по объявлению.
— По какому объявлению? — недоумённо произнёс Иван Дмитриевич.
Чтобы не стоять по разные стороны забора, хозяин доброжелательно указал рукою на вход и, когда паренёк зашел через калитку во двор, то вновь вопросительно поднял на собеседника глаза.
— Так какое объявление?
— Разве вы никакого объявления не давали?
— Нет, не давал.
— Странно. Может, я адресом ошибся, — Дима, развернув газетку, быстро нашёл объявление, — Строительная, семь?
— Да, Строительная, семь, — подтвердил Иван Дмитриевич и протянул к газете руку.
Иван Дмитриевич попытался прочесть написанное, но без очков не смог и засуетился.
— Садись, садись, мил-человек, — он указал на широкую низкую лавку у самого порога. — Я очки возьму, глаза свои вооружу. Сейчас! — и поспешил скрыться в доме. Возвратился почти сразу же. Надевая очки на ходу, он ещё раз мимолётно взглянул на паренька, так и стоявшего на месте, и скороговоркой произнёс:
— Садись, садись, в ногах правды нет, — и стал внимательно читать газетный текст.
Паренёк пристроился на краешек скамьи, и колени его оказались чуть ли не на уровне груди. Он взглянул на старика, продолжавшего читать, желая понять по выражению его лица отношение к прочитанному. Тот, дочитав объявление до конца, вновь вернулся глазами к началу и, как бы обращаясь к себе самому, произнёс:
— Всё-таки напечатала.
Он опустил газету и, вспомнив о парне, добавил:
— Эх, эта мне Клавдия Ивановна. Так вы по этому объявлению? — после небольшого раздумья, спохватившись, произнёс он.
— По опекунству, — негромко произнёс паренек и встал с лавки. Он был на голову выше Ивана Дмитриевича
— Как звать-то тебя?
— Дима, — немного громче произнёс паренёк и остался стоять навытяжку, держа в руках злополучную газету.
— Так-так, — протянул старик и скороговоркой произнес: — А меня зовут Иваном Дмитриевичем. Так что же ты, Дима, понимаешь под словом «опекунство»?
Юноша не ожидал такого вопроса, замялся, а Иван Дмитриевич уже заинтересованно рассматривал его, глаза его будто смеялись и пытливо прощупывали смущённого паренька и, чтобы помочь ему выйти из неудобного положения, спросил:
— Ну что ты пришёл делать?
— Работать, — коротко ответил Дима и взглянул на Ивана Дмитриевича, но, уколовшись о его взгляд, снова опустил глаза.
— Как ты, Дима, думаешь работать? Канаву копать, подметать, горшки за мною выносить или что?
— Все, — с готовностью ответил Дима. Он понял, что в разговоре с Иваном Дмитриевичем он проигрывает. Его пытают как двоечника. Горло стянул спазм, поэтому пересилив себя, он продолжал: — Я, Иван Дмитриевич, всё могу, если надо. Я всё сумею — и канаву выкопать, и пол помыть, и… тут он запнулся, ища нужное дело, но его перебил Иван Дмитриевич:
— И суп сварить можешь?
— Чего здесь мудрёного? — Дима уже был рад, что так разговорился, — конечно, я не повар, чтоб совсем уж…, но не боги же горшки обжигают. Дома, например, всегда сам готовлю.
Иван Дмитриевич тут только заметил, что они разговаривают стоя, и первым уселся на лавку, жестом предложив сесть и Диме.
— Честно говоря, разговор об этом был у меня с Клавдией Ивановной, но я представлял, что помогать будет мне какая-нибудь одинокая женщина, которой надо где-то доживать.
— Вот я такой одинокий! — боясь упустить момент, смело перебил его Дима.
— А-а-а, — протянул Иван Дмитриевич, – а, сколько же тебе лет?
— Шестнадцать, пошёл семнадцатый.
— Да, ещё доживать и доживать, — шутя заметил Иван Дмитриевич. И уже серьёзно добавил — Ну, а мать-то у тебя есть?
— Есть, — немного тише ответил Дима и потупился под вопросительным взглядом Ивана Дмитриевича.
— Так что, будете с матерью ухаживать за мной?
— На неё я не рассчитываю, и вообще, не хочу, что бы она знала, что я здесь.
— А-а-а, — понимающе протянул Иван Дмитриевич. – Вот оно что. Ну, а отец где?
— Так кто же с ней жить-то будет, с пьяницей.
— Что, сильно пьёт?
— Сильно. Иногда и приводят.
— Кто?
— Те, с кем пьёт. Частенько они и ночевать остаются. Бывает, что за шиворот выбрасываю из дома. Да куда денешься, мать… — Дима хлопнул рука об руку, как взрослый, перед тем как встать.
— Ну а как же опекунство? — словно боясь, что Дима уйдет не окончив разговора, спросил старик.
— Да нужно мне это опекунство! — Дима в безнадёжности махнул рукой.
— Я вас не понял, Дима, что значит «нужно мне это опекунство»?
— Да нет, — поняв его и стараясь словно извиниться, промолвил паренёк, — Я имею в виду, не нужно мне это движимое и недвижимое.
— Как это? – ещё больше изумился Иван Дмитриевич.
— А так, я бы работал бесплатно.
— Совсем ничего не понимаю. Что, домработником что ли?
— Домработником! — словно подсказали ему забытое слово. — Слово какое-то старое, а впрочем, работу выполнял бы ту же, что и домработник, но домработнику всё равно что-то платят, а мне не надо.
— Погоди, погоди, что-то не понимаю, — тут Иван Дмитриевич захлопал часто ресницами, — а какая же из этого тебе выгода?
— Выгода? Просто жил бы с вами вместе. Я бы вам помогал по хозяйству, там что-то подделать, поднести, в магазин сбегать, ну а вы бы мне что-то подсказали, у вас опыт большой. Жили бы просто, как старый да малый. Будет хоть слово кому-то сказать.
— Это кому слово?
— Я бы с вами разговаривал, а вы со мной — в одиночку сидим и сказать слово некому, — и Дима замолчал, словно ожидая ответа на сказанные слова.
— Гм, — хмыкнул Иван Дмитриевич, потом, помолчав, уже серьёзно обдумывая своё решение, добавил: — Ну, жить-то у меня есть где, ну и пенсии должно хватить, да и кое-какие запасы имеются.
— Я как окончу школу, так буду работу искать, — выпалил Дима и вскочил с лавки, обрадовавшись, словно уже принятому решению, но заметив задумчивость Ивана Дмитриевича, осёкся.
Старик тоже встал, и по его напряжённости можно было понять, что он продолжал усиленно думать о ещё не окончившемся разговоре. Потом он, словно очнувшись, по-другому начал осматривать Диму, от чего тот неловко дёрнул плечами, но продолжал стоять.
— Вы меня как коня на ярмарке рассматриваете, Иван Дмитриевич.
— А-а, да-да, — рассмеялся Иван Дмитриевич таким раскатистым и заразительным смехом, что сомненье Димы рассыпалось. — Дима, я не ожидал такого объявления, хотя, впрочем, я уже это говорил. Давай, Дима, этот разговор отложим на завтра. Я ещё созрею, поговорю с Клавдией Ивановной. Оно знаешь, — он весело посмотрел на Диму и повертел кистью правой руки около головы, — мозги старые и не всё сразу схватишь. Да и дело серьёзное.
Прошло немного времени, и во второй Димин приход Иван Дмитриевич после непродолжительного разговора всё же согласился на его предложение. Паренек, забрав свои немудрёные пожитки и учебники, с радостью перешел в его дом.
— Ты, Дима, телефон поближе к себе поставь, дребезжит над ухом. Я мучаюсь порой, да и вставать не охота
— Хорошо — согласился Дима и пододвинул телефон к своей кровати. Он потушил свет, натянул на себя одеяло по самую шею и с каким-то облегчением вытянул ноги.
— На новом месте приснись жених невесте, — уже в темноте пошутил Иван Дмитриевич.
Дима ничего не ответил на его шутку.
— Дима, ты что, спишь или обиделся? — окликнул его Иван Дмитриевич.
— И не сплю, и не обиделся. Я же не невеста.
— А есть, наверное, на примете? — полюбопытствовал Иван Дмитриевич, и даже в темноте чувствовалась его усмешка.
— Невесты, Иван Дмитриевич, только на примете.
— Ты, брат, не зевай, на то и ярмарка.
— До ярмарки дожить надо.
— Ну ладно, спокойной ночи, — и дед начал заворачиваться в своё одеяло.
Долго ли спали старый да малый, а может только задремали, как вдруг резко зазвонил телефон. Дима вскочил, хотел побежать к дверям, но в следующий момент, когда повторился звонок, понял, что звонит телефон. Он поднял трубку и, стараясь не разбудить Ивана Дмитриевича, полушепотом ответил.
Сквозь сон Иван Дмитриевич слышал, что потом звонили второй раз, а когда раздался третий звонок, то уже проснулся окончательно.
— Дима, кто звонил? — словно боясь кого-то разбудить, тоже тихо спросил Иван Дмитриевич.
— Да ну их — отмахнулся Дима. — Спрашивает один чудак: «Это роддом?». Отвечаю: «Нет», — и положил трубку.
— Потом?
— Звонит во второй раз и опять то же самое. Спросил его, какой он набирает номер телефона. Называет он номер, наверное, больницы. Ну и говорю ему, мол, звоните правильно, а это квартира.
— В третий раз опять он?
— Конечно. И тогда я понял, что он будет сюда звонить до тех пор, пока не узнает, кто у него родился. Спрашивает: «Это роддом?», — «Да», — «Скажите, Дёмина родила или нет?» — «Да, родила». — «А кого?», — «Сына». Ну и началось, я уже втянулся: «Какой вес?» — «Три пятьсот». Чувствуется, что рад, а потом опять: «А мне сосед говорит, что дочка родилась!» «Правильно говорит твой сосед, и дочка тоже». — «Так что у меня и сын и дочка, одновременно?» — «Не одновременно, а по очереди». Он, чувствую, прямо задыхается, а потом как закричит: «Двойня, что ли?» Отвечаю: «Да, двойняшки». Тут он трубку и бросил. Больше звонить не будет.
Иван Дмитриевич заливисто рассмеялся.
— Так он же спать всю ночь не будет.
— Так пусть он один не спит, у него причина есть, а за что бы мы мучились всю ночь? Иван Дмитриевич, он больше звонить не будет, спите.
— Так-то оно так — сказал Иван Дмитриевич, а про себя подумал: «Находчивый парнишка, с юмором. Может, и вправду мне веселее с ним будет жить?»