Шкрабы Глава П

ПАМЯТНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ. ПРОРОЧЕСТВО УЧЕНИЦЫ.       ПЕСНЬ ПЕДАГОГИНЯМ.

                Чем больше крылья у питомца, тем шире он взлетит.
                Из школьных сочинений.

                Комод был отвратительный и чем-то напоминал школу:
                тёмно-коричневый с чёрными ручками и со светло-
                жёлтыми инкрустациями на верхней кромке.

                Г.Бёлль«Глазами клоуна».


 Пауза после того, как я положил трубку, была совсем недолгой – новый звонок заставил вновь приклеить её к уху. Из мембраны донеслись смущённое покашливание и знакомый детский голос, услышать который я ожидал меньше всего:
– Артем Аггеевич, добрый вечер… Мне очень неудобно, но я бы попросила вас прийти сейчас ко мне домой… У меня… Ну, не знаю даже, как сказать, для вас важная информация…
Честно говоря, особенного желания посещать дом, где жила поражённая от рождения церебральным параличом Настуся, у меня никогда не было. И дело даже не в том, что нам всегда тяжело в доме обречённого на вечную неподвижность ребёнка. Маленькая худенькая девчушка с жиденькими белёсыми волосёнками, с большими бездонными глазами, напоминавшая дочку сталкера из одноимённого кинофильма Андрея Тарковского, сама того не ведая, отбирала у большинства посещающих её на дому учителей часть энергии.  Но долг педагога… 
Настуся, наша бывшая выпускница, в настоящее время продолжала обучение заочно в национальном университете. Ни разу не было случая, чтобы она обратилась ко мне за чем-либо, наверно, тоже ощущая определённый дискомфорт при общении со мной, поскольку я начал ставить защиту или пропускать негативную энергию сквозь себя. Вместе с тем девочка была довольно одарённая, с самого раннего детства сочиняла стихи.  Что же ей понадобилось от меня спустя два года после окончания школы?

И вот я вновь поднимаюсь на мост, иду тем путём, которым перемещаюсь в тесном пространстве нашего городка больше двадцати лет. На память приходят строчки из песни незабвенного русского супербарда  ХХ  века  Владимира Высоцкого: «Поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души», который вряд ли предполагал, что «босые изрезанные в кровь души»  могут быть и у провинциальных школьных учителей, если они, конечно, хоть чуть-чуть поэты….
– Здрасьте! Здрасьте! Приветствую вас! Добрый день! – отвечаю на приветствия  знакомых и незнакомых людей, идущих по мосту мне навстречу. Знакомые – это ученики, у которых я когда-то «читал» свой предмет, а незнакомые – родители, которые видели меня на родительских собраниях, запомнить которых было весьма затруднительно.  Однажды я подсчитал, что пока дошёл до школы, поздоровался ДЕВЯТНАДЦАТЬ РАЗ! Мелочь, а приятно… Особенно радостно встречать настоящих членов родительских комитетов, которые, действительно, вникали в жизнь всего класса, а не только время от времени интересовались проблемами своего личного чада. Обычно в любом классе таких бывает не больше трёх-пяти человек.  Просто диву даёшься, откуда у этих удивительных женщин берётся желание, энергия и, главное, время, чтобы не только контролировать своих детей, но ещё и организовывать суетливые приторно-сладкие столы, «утомительно-напряжные»  походы на природу и, тем более, «дальнобойные» экскурсии для совершенно чужих детей, родителям которых нередко школьные проблемы  абсолютно  «по барабану». Вот и сейчас мы останавливаемся на середине моста с Виринеей Николаевной Ткач и, хотя времени в обрез, обмениваемся наиболее важной информацией о своих детях, да и «за жисть»  вообще. Именно Виринея Николаевна была организатором и вдохновителем почти всех экскурсий, которые в эпоху застоя можно было проводить чуть ли не ежегодно от Карпат до Каспийского моря. Особенно отпечаталась в памяти экскурсия, которая состоялась 22 марта 1986 года, в самом преддверии весенних каникул.
 Если честно, то,  как говорят на педсоветах,  вверенные мне воспитанники не только не заслужили поощрения экскурсией, как это было обусловлено ещё в начале учебного года, но были даже достойны примерного наказания за отнюдь не добросовестное отношение к  учёбе и регулярные нарушения дисциплины. Однако обстоятельства сложились так, что отменить поездку было невозможно и, предчувствуя неизбежность желанного события, будущие туристы, беззастенчиво игнорируя школьную форму, гордо дефилировали по школе в джинсах и разномастных свитерах, вызывая скрытую зависть других учеников и лёгкое раздражение учителей.
А поскольку до выезда на электропоезде в Харьков, откуда следовал пассажирский поезд в Москву, оставалось целых два урока, Толя Касаткин и  Борис Гопсенко на уроке физики решили провести короткую тренировку по подкидному дураку.  Безобидный спарринг по рукопашному бою, возникший из-за ряда технических недоразумений в карточной игре, превратился в живописно-кровопролитный бой без правил, в котором убедительную победу одержал Гопсенко, нокаутировавший Касаткина досрочно, за что, собственно, и был удалён из класса до конца урока. 
Итак, как вы понимаете, этот лёгкий инцидент мог только поднять моё упавшее настроение… Искренно опасаясь, что Боря и поездку в Москву воспримет как командировку на соревнования по боксу, я провёл с ним беседу с целью подчеркнуть, что цель поездки познавательно-развивающая, а отнюдь не воинственно-захватническая.
И вот мы в электричке. Позади – скучные бесконечные уроки, по сторонам мелькают ещё не оперившиеся зелёные посадки, а впереди радужным блеском сияет и притягивает к себе знакомая с самого детства и вместе с тем  таинственная и неизведанная Москва.
Кубики Рубика, шашки, шахматы и различные головоломки были использованы, разгаданы и забыты, все учителя и костюмы обсуждены, когда, наконец, перед нами не открылся во всей своей красе город Харьков, возникший, если верить историкам, в середине семнадцатого века на южных рубежах России для защиты от внешних врагов.
Ярко, словно по заказу, светило весеннее солнце, и юные туристы с величайшим интересом знакомились с наиболее популярной в любом городе достопримечательностью, условно обозначенной буквами М и Ж.. Когда все благополучно собрались у ступенек вокзала, учитывая наличие свободного времени, кто-то предложил заодно ознакомиться и с другими достопримечательностями первой столицы Украины. И вот мы уже в экскурсионном автобусе, а с нами молодой энергичный экскурсовод. За окнами проносятся Благовещенский собор, мутная лениво текущая Лопань, магазинообразная Сумская, печальный усатый Тарас Шевченко с группой поддержки работы Манизера,  серый стройный Госпром и родной, грязно-кофейный, потёртый временем Универ. Сколько событий юности связано с каждым из этих мест  за шесть лет упорной добычи «радия знаний». Поток воспоминаний захлестнул память и на некоторое время совершенно отключил от действительности. Когда же скорбная музыка и стук сердца Матери на мемориале в лесопарке вернули меня в настоящее, я взглянул на наручные часы, и моё сердце стало биться значительно быстрее: до отправления поезда на Москву оставалось чуть больше двадцати минут, а мы находились почти в другом конце города.  Организованная посадка в автобус, понимающие глаза водителя и его спокойное «успеем» меня мало успокоили, поскольку начал работать закон подлости, согласно которому дорогу постоянно перебегали нерадивые пешеходы, и каждый светофор злорадно подмигивал нам красным глазом, как только мы к нему приближались.
Водитель, к счастью, сдержал своё обещание – и автобус затормозил около вокзала ровно за пять минут до отправления поезда.
– Платформа два, вагон пятнадцать. Бегом – марш! – крикнул я, выпрыгивая из автобуса. А за мной бодро десантировались остальные двадцать девять человек, даже не подозревающие насколько мы близки к катастрофе. Сметая  всё на своём пути, толпой бесшабашных пиратов, мы ворвались на вторую платформу, однако поезда, который собирались брать на абордаж не было… вообще на платформе никаких поездов не было… Все застыли, как вкопанные. Оставалось только застрелиться, но все имевшиеся в наличии холодное и чуть тёплое оружие было изъято ещё в школе.  И именно в этот трагический момент дикторша абсолютно равнодушным, традиционно гнусавым голосом объявила, что посадка на поезд «Харьков – Москва» производится на первой платформе, а не на второй, как было указано в расписании. Не буду передавать, с какой скоростью мы влетели в вагон, и как быстро после этого поезд тронулся, скажу только, что с нашим появлением жизнь в вагоне значительно оживилась. Потом была ночь в поезде и долгожданная Москва, которая слезам не верит… Слёз не было. Был доброжелательный смех над неуклюжими одноклассниками, была усталость, была масса эмоций и впечатлений на всю оставшуюся жизнь: Красная площадь, Кремль, Университет на Воробьёвых горах, ВДНХ и прочее.
Результатом московского вояжа лично для меня явилась потеря трёх килограммов чистого веса и сильнейший насморк, от которого я отходил все каникулы… А ведь кроме Москвы только с одним своим классом побывали и  в  Белгороде, и в Днепропетровске, и даже целую неделю в Крыму.  Спасибо родителям, для которых чужие дети всегда были почти наравне со своими!

Вот и знакомый дворик с аккуратно выщипанной травкой. Суетливая, стрекочущая радостной сорокой мать Настуси. Низенькая входная дверь. Чисто прибранная комната и печальные зеленоватые глаза. И странное предупреждение запинающимся голосом:
– Артём Аггеевич, я понимаю, что это выглядит, как бред, но мне было видение…
– Добрый день, Настуся. Не волнуйся. Давай всё по порядку: какое видение? Может, это был просто сон? – попытался я успокоить явно встревоженное чем-то юное создание.
– Нет! – решительно прервала меня бывшая ученица. – Неужели вы думаете, что я сновидение от видения не отличу!
– Что ты, Настуся, – поспешно  пошёл я на попятную, вспомнив, что её хлопотливая мамаша уверяла всех в особом даре своей дочери. – Я нисколько не сомневаюсь в твоих способностях, но просто интересно узнать, в чём, собственно заключалось твоё сно… ой, прости, видение?
– Всё было как-то странно: телевизор сам включился, хотя пульт лежал на столе в другом конце комнаты. На экране был наш переходной мост – я ни разу не ходила по нему, но из машины видела. Вначале я подумала, что это местная телестудия, но потом пошёл настоящий ужастик: какой-то человек бежал по мосту, но бежал на месте, потому что мост, словно эскалатор, двигался ему навстречу. А бежал он к другому человеку, который сидел на перилах моста. Потом бегущего облепили какие-то насекомые, которых было так много, что он превратился в огромный шар и начал катиться по мосту, пока не добрался до сидящего. Сидящий протянул руку – и шар рассыпался, а он поздоровался с тем бегущим. Долго держали друг друга за руку и смотрели один на другого. Когда я присмотрелась, то чуть не обмерла – это были… вы…
– Который? – тупо спросил я, начиная догадываться, о чём речь.
– Оба вы.... – растерянно  прошептала Настуся, и в глазах проявился неподдельный ужас. – А потом один прыгнул с моста прямо на крышу проходящего поезда, а другой вышел на середину моста, развёл руки и закричал: « Я свободен!»…
– И всё? – неожиданно охрипшим голосом осведомился я.
– Ну вот, вы тоже, как и мама, не верите мне, – обиженным голосом протянула девочка, и её зеленоватые глаза стали наливаться слезами.
– Ты не поняла. Я спрашиваю, что было дальше.
– Дальше не было ничего. Вернее, пропало изображение, а появились титры каким-то старым, наверно, славянским шрифтом: «Маркер и мел – защита. Кристалл – свобода». Вот и всё.
– Всё-таки это тебе приснилось, – взяв, наконец, себя в руки, выдавил я и насколько мог уверенно продолжил: – просто ты немного задремала, и тебе всё это пригрезилось. Но мне всё равно приятно, что не забываешь учителей…
Прощание было недолгим и довольно прохладным. Мать Настуси с некоторым удивлением восприняла мою реакцию на «видения» дочери, поэтому провела меня до калитки без обычного пустопорожнего щебетания.
А на улице бушевало лето: деревья величественно покачивали после дождя сочными пышными зелёными кронами, в палисадниках частного сектора благоухали цветы, птицы всех мастей заливались почти весенними пересвистами, даже ополоумевшие коты, вероятно забыв, что март давно прошёл, оглашали всю округу «нечеловеческими» воплями. Казалось, вся природа готовится к выпускному вечеру, а не только снующие туда-сюда мокрые от пота, запыхавшиеся выпускники.
Теперь мой путь лежал к школе, где должна пройти торжественная часть выпускного вечера. Типовое трёхэтажное здание запустили в середине восьмидесятых годов двадцатого столетия, когда в школу-новостройку во главе с надутым энтузиазмом директором и задёрганными субботниками педагогами торжественно перетекла   беззаботная непоседливая детвора. Старую двухэтажную школу просто бросили на произвол судьбы, верней властей, и руководителей разных подразделений, которые впоследствии так и не смогли разделить здание между Министерством культуры и Железной дорогой. В результате чего, естественно, его начали делить по кирпичику аборигены. Новая школа, конечно, была более приспособлена для работы педагогического коллектива. Здесь было достаточное количество кабинетов, чтобы организовать учёбу в одну смену, уютный актовый зал, огромный спортзал. Но чего-то здесь всё равно не хватало – может, духа времени, какого-то ни с чем не сравнимой атмосферы мудрости, добра и любви...
Однако, как бы тяжело ни было на душе, как бы ни тошнило от школяров и шкрабов, как бы ни проклинал свою гуманную профессию, каждое утро, подходя к школе, мысленно произношу одну из своих фирменных мантр:
ДЕТИ И КОЛЛЕГИ, Я ЛЮБЛЮ ВАС! 
А вот и коллеги-педагоги. Как и в любой средней школе, основную массу педагогического коллектива составляют женщины. Большая половина их сейчас собралась слева от крыльца, в ожидании распоряжения завуча по воспитательной части, которая будет руководить торжеством. Женщины в школе – статья особая. Это кариатиды, на которых держится здание всего нашего народного образования. Если бы мне предложили написать эссе на тему «Образование от слова «образ», я бы взял за образец «образа», пардон за тавтологию, известную картину Ильи Репина «Бурлаки на Волге», репродукция которой целый семестр висела у меня в кабинете. Группа разношёрстных живописных бомжей напоминает мне огромную массу женщин-учителей, которые так же натужно, но безропотно тянут задрипанную баржу народного образования, облепленную целыми гроздьями разнокалиберных чиновников, постоянно размножающихся и плодящих всё новые и новые отчёты, справки, программы,  методические разработки и учебники, искусно создавая видимость полезной обществу работы.
И  вот скромно стоят мои коллеги у порога школы, которой отданы лучшие годы: принципиальная и рассудительная англичанка Регина Николаевна, жизнерадостная и великодушная, хотя ещё молодая физичка Гелена Викторовна,  добросовестная и бескомпромиссная математичка Раймонда Николаевна, инициативная и эрудированная информатичка Стелла Генриховна, Остроумная и общительная химичка Наина Андреевна, требовательная и принципиальная историчка Гермина Николаевна, добрая и справедливая биологичка Флорентина Тимофеевна, требовательные и доброжелательные учителя начальных классов Венера Васильевна и Людвига Ивановна. А сейчас к ним спортивной походкой приближается  физручка Ипполита  Владимировна, реальная амазонка, настоящий energiser школы, так заразившая своей фантастической энергией учеников, что последние годы они побеждают всех подряд в различных городских соревнованиях, и витрины перед спортзалом буквально «ломятся» от завоёванных призов и кубков.
Что же объединяет этих разных по комплекции, возрасту, и темпераменту носительниц разумного, доброго, и ….так далее? Нет, не чисто внешняя традиционная атрибутика, как раньше: незамысловатая причёска и строгий деловой серый костюм или набивший оскомину школярский белый верх – чёрный низ. Не уродливые роговые очки и набитый тетрадками портфель под мышкой. Есть то, чего не скроешь стройностью фигуры, умелым макияжем, искусством стилиста-парикмахера и даже безумно дорогим прикидом; то, что вырабатывается десятилетиями в ходе общения с непоседливой разновозрастной детворой: В движениях – сдержанность.  В поджатых губах – молчаливый укор. В интонациях – наставительность. В цепких взглядах – оценка.  Словом, всё то, что в любом общественном месте позволяет даже сильно выпившему мужику безапелляционно вынести вердикт женщине, отважившейся сделать ему замечание: «УЧИЛКА»!
Пусть все мы подвержены человеческим слабостям: зависти, гордыне, лени; у нас слишком высокая или, наоборот, низкая самооценка, обидчивость, желание больше заработать без особого напряга и прочее, но ведь идеальных существ в природе не бывает, за исключением Христа и Богородицы. А всё же, как хочется, чтобы в обозримом будущем всем жить стало действительно лучше, жить стало и в самом деле веселее. Как хочется, чтобы с сегодняшнего дня из любого зеркала, куда вы не посмотрите, на вас глядели по-настоящему мудрые, добрые и счастливые лица.  «Душа поёт, а сердце плачет»:


В этом доме, где многим холодно,
Где науки твои до лампочки,
Где бурлит и буянит молодость,
И проводится всё для «галочки»,
Где реформенное помешательство,
Где за труд свой имеешь олово,
Есть приятное обстоятельство:
Ты жива ещё – это здорово!

Натянув на физиономию благожелательную улыбку, приближаюсь к добровольным мученицам народного просвещения и пытаюсь их слегка развеселить:
– Представьте: На улице к молодому мужчине подходит хорошенькая дамочка.
– Извините, – говорит она, но мне кажется, что вы отец одного из моих ребятишек…
Мужчина в ужасе:
– Я?!
– Успокойтесь, – отвечает она. – Я учительница…
Итак, на часах 17.17. Поминутно здороваясь со столпившимися на крыльце и в вестибюле родителями, многие из которых сами когда-то окончили эту школу, мы с коллегами неторопливо входим в актовый зал.