Часть 1. ЗОНА
Глава I. Женская колония
Для меня с института перестали существовать плохие люди. Они выстроились вместе с хорошими, в чистилище…Пусть там и останутся. Все мы живем по своим принципам. Повышаем тон, плачем, грубим и улыбаемся, когда хотим, то есть стандарты – это субъективные решения. К сожалению желание унизить другого изыскивает новые способы совершения. Придумываем клички начальникам, унижаем за спинами своих коллег, ябедничаем… В современном мире это приобрело нормальный оттенок, а если есть норма, значит существует и стабильность. Долгое существование шутки интегрирует ее во что-то большее. Традиционное упоминание ее в обществе ставит шутку в разряд стереотипов. Печально с шутками в колонии. Я бы сказал там шутки – это что-то другое. Они лишены общих начал, вроде: новый русский, чукча, или американец, француз и русский. Смешные истории – вот более подходящее название.
Другое дело сигареты. Они являются твердой, безальтернативной валютой. На них можно обменять еду у других осужденных, завести беседу, поставить на карты, нехотя угостить и чаще дать в долг. Курят много, даже очень, при чем женщины больше мужчин. Здесь тоже надо сказать пару слов.
Теорию о том, что мужчины с Марса, а женщины с Венеры придумали на зоне. Обе расы развивались по-разному в одинаковых условиях. Мужчины создавали свою страну внутри тюрьмы, а женщины имитировали в ней свободу.
Если пытаться разглядеть эволюционный процесс, то проблемы есть у всех, но никто не выходит вперед. Все чем-то жертвовали. Например, женщины подрывали здоровье. Они разрушались на глазах, за год становились старухами. У одних были больные и гнилые зубы, у других они отсутствовали вообще. Опухшие руки напоминали варежки, а походка - последствия автомобильной катастрофы. Теряя здоровье, они сохраняли духовные пропорции. Были более социальными, чем мужчины. Те наоборот перестроившись на тюремные правила – забывали об общечеловеческих, но не были подвержены болезням.
Сотрудник тюрьмы смотрит на все это и думает, как это низко и ужасно. У самого сутки через двое (должно быть через трое) плюс усиления, прибавляем к этому недовольное начальство, взыскания и постоянную сонливость. Он начинает болеть, ловить заразу и нести ее в дом. Профессиональная деформация сужает круг общения до минимума. Алкоголь становится единственным другом, который с пониманием вслушивается в каждое слово. Мат становится нужнее обыденных слов. Этим заканчивается последний стереотип…Сотрудник - это не мужчина или женщина. Оно совмещает болезни женщин и асоциальность мужчин.
Дальше хуже, ведь дальше будут подробности.
Первый день
Беда не приходит одна. По крайней мере это любимая отговорка неудачников…таких как я. После окончания института меня по распределению отправили служить в колонию общего режима для осужденных-женщин. Худшая учесть меня обошла стороной. Так я думал, не зная того что будет через полгода. Там меня будут ждать более суровые условия. Но все по порядку. В 6:00 я отправился в колонию.
Колеса вместе с машиной подпрыгивали, опускаясь обратно на кочки. Дорога, по которой я ехал в колонию, казалась чуждой для нашей планеты. Создавалось впечатление другого мира, нечеловеческого. Немного спасал снег, который уравнивал поверхность. В общем, настроение было ужасное. Ехать на новую работу не хотелось. Холод, враждуя с печкой, проникал в машину. Проезжая очередной километр я невольно задумывался о тех бедолагах, которым приходилось пользоваться услугами общественного транспорта.
Ветер выбрасывал на лобовое стекло ровные стены снега. Сквозь них были заметны лишь края дороги и фары впереди идущей машины. Подъехав к первому автомобилю поближе я заметил высунутый локоть водителя, как делают довольные пижоны летом. Но зимой?! После этого чуда, мои глаза сами собой посмотрели на датчик температуры за бортом. Минус 25 градусов! Что за черт?! – возникло в голове. Объехать сразу не получилось. Дорога извивалась как могла. Через несколько минут все-таки обогнал этот субъект. Кстати это была старая пятерка жигулей. Все маневры были сложными из-за погоды, поэтому удалось только мельком взглянуть на героя, заметив только прищурившиеся глаза водителя, явно недовольного происходящим.
Стоянка колонии напоминала…Она ничего не напоминала. Люди просто приезжали, останавливались и выходили из машины, оставляя небольшой проезд вдоль трассы.
Пристроив машину на место только что уехавшей машины, у меня возникло огромное желание уехать подальше отсюда. Выйдя из машины, я стал оглядываться. Все увиденное создавало ужас внутри меня. Вышки, собачий лай, тюремная сигнализация и большие ворота, в которые, по всей видимости, доставляли заключенных. Не отпускавшая меня тревога тянула обратно в машину. Я чувствовал себя ребенком, потерявшимся в большом городе. Быстрыми шагами я отправился к большим воротам. Что-то мне подсказывало, что они для меня. Справа от них была небольшая двухэтажная кирпичная пристройка, напоминавшая трансформаторную будку с надписью «огнеопасно». Из нее в этот момент вышла молодая девушка в форме с лейтенантскими, как у меня, звездочками.
– Привет, я Лена. – улыбчиво и очень быстро произнесла она.
– Здравствуйте, – я представился, – какой тут воздух благоприятный.
– Ничего привыкнешь.
– Это вряд ли. – опустил я голову.
– Придется, иначе с ума сойдешь. Ты в зону? Ага, пойдем покажу наши лучшие места…
Все казалось ужасным. Железные двери, огромные замки, скрипучие решетки, запах гнили. Но все было впереди. С первым шагом, я понял куда попал. Пройдя несколько шагов я увидел трех идущих на нас офицеров. Один шел впереди, двое чуть сзади по бокам и что-то пытались объяснить ему, он не обращая внимание шел быстрыми шагами. Сократив расстояние до пяти метров, впереди идущий сразу же оглушил Лену двумя предложением. «Если ты дура, то вали копать дерьмо на ферме! Еще раз накосячишь лично за шкирку выкину!». Все происходило долю секунды, он даже не останавливался, просто шел в своем направлении. Лена держалась отлично, даже сложилось впечатление, что она ничего и не слышала, просто посмотрела с улыбкой на меня.
– Это Арефьев, начальник колонии… Привыкнешь.
– И не собираюсь, пусть только попробует мне такое сказать.
Я был настроен решительно. Не терпел никакого оскорбления. У меня с самого детства на этот счет какой-то сдвиг. Завожусь с полрывка. Пройдя еще немного, мы увидели группу осужденных-женщин. Они собирались в отряд после завтрака. Осужденные обязаны передвигаться только так.
Мы шли быстро. Я сразу заметил, что в зоне ходят только быстрыми шагами. Медленный шаг вызывает ярость начальства, обычный – раздраженность, бег – смех осужденных, поэтому быстрый шаг здесь самый нормальный. Даже при таком непривычным темпе нас нагнал еще один офицер, пожал мне руку, поздоровался с Леной и помчался дальше. У двери в дежурную часть нас встретил еще один, это был первый заместитель начальника колонии, подполковник Подшибякин.
– Что? Кто? Пополнение? А, ну это нормально, наконец-то! А ну давай заходи, сейчас начальник придет, будет развод. И убери эту улыбку, здесь это не любят.
Как ему можно было объяснить, что эта улыбка лишь поганая маска всего ужаса, которого я переживал?
Развод на службу
В дежурной части, которая напоминала полуразрушенный сарай, умещалось порядка пятнадцати человек. Половина была старой сменой, половина заступающей. Лишним был только я… На меня начали смотреть сотрудники как голодные львы на кусок мяса. Меня обсматривали со всех сторон. Можно было сказать, что я мировая звезда кино. На себе я чувствовал только тяжелые взгляды. Меня не хотели видеть здесь. Как нам объясняли в институте: «Вы молодые офицеры займете места, на которые претендуют старые прапорщики».
Я сделал несколько шагов вперед, улыбка не сползала у меня с лица. Чувствовал себя отвратительно и дискомфортно. Меня спас человек вошедший только что в помещение, перехватив часть взглядов на себя.
- Итак, - начал Подшибякин, - пока не подошел начальник начнем проверку. Старая смена вышла, новая построилась.
Здесь я в очередной раз растерялся.
- Мне куда? – спросил я.
- Так, ну постой пока здесь. Смотри как все происходит. Чем быстрее привыкнешь, тем лучше для нас.
Они посчитались и стали напряженно читать какие-то записи. Как перед экзаменом они обращались друг к другу: «Так проверь меня», «Основание водворения - это постановление начальника», «не более двух раз в сутки». Все разговоры и шевеления закончились с приходом начальника. Он молча прошел мимо всех и направился в штрафной изолятор, за ним, как хвост, увязались несколько заместителей. На меня больше никто не обращал внимание, все повторяли какие-то заклинания с бумажки. Мне стало комфортнее. Сказать по правде я начал ощущать себя здесь своим.
Через десять минут начальник вернулся. Вид у него был злобным, видно в ШИЗО ему не понравилось. Начал он, как потом выяснилось, традиционно.
- Нихрена вас жизнь не учит, как дураками были так ими и останетесь. Так заступающая смена…Кто дежурный? Уткин? Господи, боже мой. Ну опять ты. Ты зачем ходишь на работу? Хочешь раздолбать всю колонию? Ты же косяк номер один. Лучше тебя будет даже мешок с дерьмом. У вас ТТХ одинаковые. Скажи мне пожалуйста. Ты хочешь перевестись в другую колонию? А? Давай! Я тебе подпишу любой рапорт, дам положительную характеристику. Только иди с богом. При чьей смене был найден ножик в отряде?
- При мне…- еле пробубнил Уткин.
- При мне…Я знаю, что при тебе. Ножик! Вы можете себе представить, у него лезвия как у мачете! Как у сабли! А он «при мне». Что же ты мне все поганишь? - глубоко вздохнув Арефьев перевел глаза на ведомость. - Ладно, переходим к разводу.
Далее были перечислены все сотрудники смены. Причем ни один сотрудник легко не отделался. Ни так как Уткин, но все же… Далее проходила проверка на знания обязанностей. Первого спросили дежурного, он с легкостью справился.
- Наизусть все знаешь, а на практике как пудель обосанный! – переходя к следующей жертве, заключил Арефьев. - Пономарева, давай-ка мне обязанности помощника дежурного.
- Ну…дежурный обязан. Гм…обязан…гм.
- Да что ты раскашлялась, говори обязанности. Свои, черт возьми, обязанности.
- Помощник дежурного обязан проводить проверку осужденных, не уходить из расположения колонии.
- И вот эту, - перебил ее Арефьев, обращаясь к Подшибякину, - ты хотел поставить в наряд? Ты че совсем ахренел, подполковник, я к тебе обращаюсь! Какого черта она в смене стоит. Ну ка нахрен ее из колонии. Я не допускаю ее к дежурству. Подготовить рапорт на взыскание. И себя Подшибякин накажи. На себя напиши рапорт. Достали вы меня. Как с вами можно оставить колонию. Я прихожу домой у меня сердце за нее болит. Думаю, лишний раз, не сожгли ли мне ее часом. Благо живу в двух шагах. Почувствовал бы запах, сам бы с ведром побежал тушить. Так, Цветкова, ты заступаешь помощником. Больше некому. А этой взыскание. А если еще раз не ответит, то выгоню к чертовой матери. Все, по местам! Ведомость переделать.
Начальник встал и пошел к выходу, дойдя до двери он увидел меня.
- Ты кто?
- Это новый наш сотрудник, - пояснил за меня Подшибякин, - с института, на должность помощника дежурного.
- Новая кровь? Ладно, пусть учится. Пока в смену не ставь, пускай побегает с другими. Уткин! – крикнул он в сторону толпы сотрудников, - Куда ушел? На проверку? Ладно, с Цветковой ходи.
Проверка
- Так, слушай, я пока занята, сходи на проверку, это вот тут выйдешь и налево. Там увидишь Уткина, с ним и стой. – пояснила мне Цветкова.
Никита Уткин был высокого роста, худощавого телосложения. Он напоминал ребенка переростка, молодой возраст и старое лицо. Ему не было и тридцати. Глаза были полны желания умереть. Маленький ребенок и жена сделать ему этого не давали. У него был доброжелательный тон и отвергающий вид, грузная походка и начинающая седина на висках. Он умело вызывал жалость к себе, может даже пользовался этим. Через пару минут я подошел к нему, он следил за поверкой осужденных. Мне пришлось начинать самому.
- Видно начальник не в духе. Разошелся сегодня. Даже помощника снял.
- Не обращай внимание, собака лает, караван идет. Он постоянно так. У него все плохие. А почему четвертый отряд никто не проверяет? – сказал он в рацию.
- Его должна я проверять, но как видишь теперь я занята. – ответил по рации помощник.
- Не хочешь проверить? – обращаясь теперь ко мне, - что бы побыстрее проверить.
- Я даже не знаю как.
- Очень просто. Они стоят перед тобой, вот коробочка с карточками осужденных. Называешь по очереди карточки, осужденная услышав фамилию говорит свое имя и отчество и делает шаг в сторону. Попробуй.
- Ладно. – говорю.
Я взял коробку с картонками, на которых были наклеены маленькие фотографии и прописаны данные осужденных, включая начало и конец срока. Я подошел к отряду и встал, как мне велели, прямо напротив них.
- Здравствуйте отряд, меня зовут В.В. Начинаем поверку.
Все переглянулись и стали меня обсуждать. Из строя вышла одна осужденная и подошла ко мне.
- Встаньте в строй, почему вы вышли? – спросил я.
- Я дневальная, я вам буду помогать с теми, кого нет с нами…
- Им уже ничем не поможешь… - понял, что шутка не удалась я посмотрел на Уткина, он был далеко. Я посмотрел на другие отряды, везде с сотрудниками стояло по одной осужденной. – Итак, начнем.
Проверка прошла достаточно быстро. Мне даже понравилось. Единственную неприятность мне рассказали потом.
- У тебя руки тряслись сильно. – сказала одна из сотрудниц, - Хотела было подойти, но ты уже заканчивал.
- Ничего, это у меня с детства. Волнуюсь перед осужденными.
Дурацкие шутки помогали мне сбить градус волнения в этой обстановке.
Обед
Между мероприятиями промежутки были не большими. Время летело быстро. Информация проникала в мою голову медленно и обрывисто. Мне показывали где находятся отряды, называли осужденных за которыми ведется дополнительный надзор, говорили на что обращать внимание и как нельзя себя вести с осужденными-женщинами. Я соответственно что-то запоминал, что-то путал, но в основном забывал. Честно говоря, даже не хотел об этом думать. Быстрыми шагами мы обошли почти всю колонию. Зашли в каждый отряд, церковь, производство, обошли котельную и посетили швейные станки. В общем прогулка произвела на меня впечатление.
Через пятый отряд, который был самым дальним от дежурной части, мы вышли на столовую, единственное здание которое соединяло и жилую и производственную зоны. Столовая была похожа на свинарник, в буквальном смысле слова, она была длинной, но узкой, деревянной и с низкими потолками. Завершая наш обход, Уткин посмотрел на часы.
- Черт, обед. Помощник, - сказал он в рацию, - объявляй первый отряд на обед.
- Мы успеваем? - зачем-то спросил я.
- Я думаю, что да. Поприсутствуй на приеме пищи. Познакомишься со здешней кухней.
Я свернул в столовую, он пошел дальше. Внутри она напоминала самый типичный зал для общепита: столы, лавки, стук тарелок, запах переваренного мяса. Я подошел к окну передачи еды. Рабочие трудились как муравьи, куда-то бегали параллельно смеясь над чем-то. Одна из осужденных меня увидела, поздоровалась и кого-то позвала. Ко мне подошла самая упитанная (символично для столовой) женщина, улыбаясь она представилась.
- Осужденная Хаджиева, старший повар, - начала она.
- В.В. ваш новый инспектор. Все идет по графику? Успеваете? – спросил я, чтобы показать свое безразличие, понимая, что все это бестолковое занятие.
- Конечно успеваем, все отлично. Даже немного вперед идем.
- Отлично…
- Первый идет! – крикнул кто-то из кухни.
- Так, - подхватила Хаджиева, - раздатчики за работу.
- Чувствуется рука главного, - сказал я и направился на выход встречать отряд.
Отряд уже вели. С ним шел начальник отдела безопасности Белова Ольга Петровна. Женщина, которая состояла из амбиций и лени. Эти два качества, при смешивании, образовывали вонючий осадок, горький привкус и ядовитое содержимое. Она улыбалась и обманывала. Обнимала и при этом вбивала гвоздь в спину. В общем мы понимали с ней друг друга. Ненавидели соответствующе. Все это предстояло пройти мне. Передо мной же был первый отряд.
- С левого ряда пошли в столовую! – сказала Белова.
Строго по одному человеку, чуть ли не в ногу, осужденные-женщины заходили в здание. Удивляясь их дисциплиной, я зашел в столовую с последней женщиной, Белова соответственно после меня. Пройдя пару шагов, она легонько дотронулась до моего локтя.
- Вы новенький? – спросила она меня.
- Первый день сегодня.
- Ага, хорошо, быстрее учитесь, чтобы в смену попасть. Вы где живете?
- Тут рядом, город Тк.
- О, отлично, тогда надо побыстрее учится и в смену. Так вам не придется каждый день ходить, в смене все-таки сутки через трое.
«А это идея!», - подумал я.
- А когда можно будет приступить к смене?
- Не знаю, через недельку, начальник будет решать.
Прием пищи всегда проходил быстро. Время летело ужасно быстро, особенно для помощника дежурного, он обязан всегда присутствовать на приеме пищи, и для него, из-за ведомости, это было не удобно.
Прогулка в ШИЗО
- Люда, черт возьми, ну хватит! – закричал кто-то за столом.
- Так, что расшумелись, молча принимаем пищу. – осекла Белова.
Обычно в столовой тихо. Это мероприятие считалось святым у осужденных. Они посещали ее всегда, даже если не хотели есть, шли, чтобы отдать дань уважения, правда распорядок дня еще заставлял их это делать. Под звук ударов ложек о тарелки начали прослеживаться помехи рации. Помехи могли означать две вещи: либо кто-то балуется, нажимая на нее просто так, что днем обычно никто не делал, либо севший аккумулятор в рации.
- Сходи в дежурку, посмотри, что там. – обратилась ко мне Белова. – Мы тут сами закончим.
Мне хотелось приукрасить ситуацию дополнительным сюжетом. Начинал думать о том, что дежурную часть захватили, и таким образом зовут на помощь. Реальность оказалась по-доброму скучнее. Меня встретила Лена, с кем я виделся в самом начале. Она и начала разговор.
- Мы тут Белову пытаемся вызвать. Рация села? Тебя послала сюда? Вот ворона. Ладно. Лер, она В.В. послала!
- Как обычно. Ладно, пойдем с тобой. А ты, Лен, посиди в дежурке.
- Мне же нельзя. Ну а что делать? Белова же. Тем более времени мало осталось.
Теперь меня ждал штрафной изолятор. Путь к нему шел через другую дверь из дежурной части, ту которую я даже сначала не заметил. Дежурка вообще была тем местом, где спрятать что-то сложно, а тут целая дверь. Ладно. Мы шли быстро, к обеду холодный ветер усилился. Мы вышли на улицу и прошли наверно через три железные двери, отпираемые специальным ключом, похожим на небольшую монтировку. Мы зашли в непримечательное помещение. Младший инспектор сражу же вскочила, показав выражением лица, что мы такие негодяи опоздали. ШИЗО напоминало пыточную. Райский уголок, обличенный в адское место. Здесь было тихо и спокойно. Рай летом и ад зимой, там совершенно отсутствовало отопление. Внутри ШИЗО выглядело мрачно. Длинный коридор был проводником к боковым помещениям. Тусклый свет добавлял впечатления и без того интересного дня. Попытка взглянуть в конец коридора отдаляла его от меня. В общем мы начали. Задачу мне пояснила Цветкова, новоиспеченный помощник дежурного.
- Значится так, одеваем старух, выводим их на улицу, закрываем их в прогулочном дворике и идем шмонать их камеры.
Лера Цветкова, была очередным антисюрпризом для меня. Я пытался все-таки найти человека, которого колония не изменила. Лера была небольшого роста, упитанного телосложения и с вечной ухмылкой на лице. Она обращалась к сотрудникам через слово «Слышь», считая его вполне приемлемым, при этом была одним из самых добрых людей. Обидеть человека для нее было невозможным, оскорбить тем более, а слово «Слышь», считалось обращением на «Вы». Она знала до сантиметра всю колонию наизусть, она наверно была единственным сотрудником, перед которым всплывало уважение начальника.
- Ну что ты стоишь, ваше благородие, передо мной? – начала Лера, - может начнешь доклад? Или мне представится?
- Осужденная Кашина, в камере 1 человек. Замечаний и предложений не имею.
- Еще бы…
- Вот только холодно здесь, Лера Васильевна, разрешите полотенце хотя бы, укрыться бы. Замерзну совсем.
- Конечно замерзнешь, что бы не повадно было. За что в ШИЗО сидишь?
- Да за солью бегала в третий отряд. Ну пустяк же. А тут сразу в ШИЗО.
- Не гони мне брагу Люда, - сказала Лера как поговорку, - нарушила распорядок, я бы казнила, а начальник помиловал. Сиди теперь здесь в робе. Хотя нет, сидеть ты здесь не будешь и тем более не в робе.
Кашина оживилась.
- Выходи из камеры. Гулять будем.
- Не хочу я гулять. Не пойду. И так мне холодно.
- Что ты сказала? – Цветкова встрепенулась, - чего ты делать не будешь? А ну открывай камеру, - обратилась Лера к младшему инспектору, - сейчас без одежды выкину тебя на улицу.
- Все-все! Не надо, иду я гулять! – Кашина видимо знала, чего боятся.
Трава, покрытая тонким инеем, шуршала под ногами. Зима была суровой и холодной. Кашина ступала медленными шагами по коридору. Руки она обязана была держать за спиной. Из-за неуклюжей походки можно было подумать, что идет она не на прогулку, а на казнь. Младший инспектор, открыв дверь послал волну холодного ветра на лицо Кашиной, та восприняла это спокойно, только пробормотала: «Это не стоило тех семи тысяч что украла!». Цветкова и здесь поражала своей осведомленностью: «С четвертой ходкой ты становишься умнее».
Прогулочный дворик представлял собой небольшой периметр, около ста квадратных метров, на котором умещались маленькие участки. Внутри они были обшитой «шубой», закрывались решеткой на ключ и прутьями ограждали свободу сверху. Над прогулочным двориком нависала площадка, по которой бродил инспектор и контролировал прогулку. Пока совершалась прогулка мы с Цветковой пошли проводить обыски в камере. Затхлый запах первые секунды не впускал в камеру. Обыск в женской колонии возненавидел я с первых дней. Куча интимных принадлежностей, в том числе использованных, лежали на самых видных местах. Камера была в зеленых тонах, отстегивающаяся от стены кровать была недоступна для сна. Если кратко, то камера ШИЗО напоминала квартиру-студию: кровать, стол, лавка и санузел. Не было только кухни, хотя место было достаточно.
Не надеясь найти что-нибудь запрещенное, мы обошли камеру, заглянули во все углы и постучали специальной киянкой по лавке и столу. Последнее делалось всегда, осужденные любили приклеивать запрещенные предметы на металлическую мебель, легкий стук деревянного молотка сбивал ненужное на пол.
- Вот мразь, - сказала Лера, - ты смотри! Простынь заныкала! Ну я ей устрою… И ей и Ананьиной (это была младший инспектор).
- Ты думаешь, это так ужасно? Простынь? – попробовал вступиться я.
- А что это по-твоему? – Лера была на взводе. – Простынь, это значит, во-первых, она, сволочь такая, греется, во-вторых, Ананьина пошла на уступки, и, в-третьих, зэчка всем расскажет, что договорилась с сотрудницей. А теперь скажи мне, это страшно?
- По таким словам…наверно…надо с ней поговорить.
- Поговорить? Да я с нее три шкуры спущу!
Лера была странным человеком. Я буду учится у нее всю свою службу в колонии. Она была до тошноты справедливой, страшной в гневе и доброй в беседе. Я видел в ней только один минус…она боготворила колонию. Она была здесь как дома и это было неестественно.
По рации Ананьина позвала Леру.
- Сходи к ней, - попросила меня Лера, - узнай, что хочет?
Я прошел еще раз этот коридор, и подошел к инспектору.
- А что сама не пришла? Ее величество не может? – сходу выпалила Ананьина.
«Эх, женщины» - подумал я.
- Не может, что случилось?
- Пусть побыстрее придет, осужденная не хочет гулять, и мне мерзнуть не хочется.
- Ладно…
Я вернулся и передал информацию.
- Значит холодно ей. Да? Ну и отлично. Им положен час? Вот пусть и гуляют.
Мы вернулись в дежурную часть. Там нас ждал Подшибякин.
- Ну как они гуляют? – спросил он.
- Гуляют, смотри, что я нашла в камере? – показала простынь Лера.
- Нифига себе! Как это? Что это? Кто там? Ананьина? Пиши рапорт! Задолбала, над ней вся колония смеется. Наказывать пора.
- Не надо ее наказывать, я с ней поговорю. Сама накажет себя!
Леру Подшибякин слушался как ребенок родителей. В принципе ее слушались все, только начальник прислушивался. Авторитет был ее непоколебим.
Производственная зона
- Так, ладно, - начал Подшибякин, - В.В. давай, дуй в промку. Помоги там провести обед.
- Без проблем, - уже начал движения я в сторону выхода, - только я не знаю, что такое промка и где она находится.
- Производственная зона, там женщины-работяги, в эту дверь и прямо до синего забора, в будке Давыдова. Она тебе все расскажет.
Большую часть колонии занимала промышленная зона, она делила всю территорию на две части: «промка» (так звали ее аборигены) и все остальное. На ней умещалось два швейных цеха, хлебопекарня, свинарник, крольчатник и пара-тройка сараев. Конечно же все здания и сооружения не занимали и трети промышленного периметра, основная часть была свободна. Главной достопримечательностью промышленной зоны являлась курилка. Это было святым местом для осужденных. Они ее боготворили, желали и любили. Оно создавалось очень давно, под чутким руководством архитектора-осужденного. Она была настолько большой, что ход мыслей этого архитектора наверно был таким: «Так, курить мы будем! И будем это делать часто и много. Поэтому нам нужна большая курилка, чтобы все знали: мы любим много курить. Завещаю, пусть не останется эта курилка без единого курильщика. Заклинаю вас, осужденные, всегда оставляйте сторожа с сигаретой во рту». И с тех пор, забегая вперед, я за всю службу в колонии не видел курилку пустой…хоть один да был. Днем курила дневная смена, ночью – ночная. В общем я подходил к будке, к так называемому КПП промышленной зоны. В ней сидела и читала газету еще одна сторожила этого учреждения. Она начинала здесь работать очень давно. Начинала с младшего инспектора, трудилась усердно, ее стали замечать, а потом она на новогоднем вечере, напившись, начала плакаться на плече у начальника колонии: «Господи, за что мне это? Я была приличной девочкой, шестнадцати лет, была похожа на красивую принцессу. Он же чудище с улицы. Пришел ко мне домой, сказал принцем твоим буду! В дар притащил рога оленя. На стену, говорит, повесь. И что теперь? Он с какой-то проституткой, а я с двумя детьми и с рогами…которые на стену не повесишь! Предыдущий начальник дал ей место инспектора по промышленной зоне. Место офицерское, а это значит, что в этой деревне она получит достойные условия существования.
- О, ты новенький, как зовут? В.В.? А можно просто В.? Ну и отлично. Смотри, это промка, ты как будущий помощник дежурного должен в ней с легкостью ориентироваться. Я тебя отведу во все важные места. Пока время есть…
- Я слышал, что здесь крольчатник есть? – начал задавать первые интересующие меня вопросы.
- Есть, мы первым делом туда и сходим. Только смотри, держи рот на замке, осужденная Кольцова, которая ухаживает за кроликами, стучит начальнику. Она сдаст с потрохами.
- Окей, я готов. – согласился я.
Мы зашли в полуразрушенный сарай. Пахло не очень…хотя, пахло, как и выглядело. Вид кроликов настораживал. Они выглядели если не враждебно, то довольно опасно.
- Жрать наверно хотят? – спрашиваю.
- Они всегда жрать хотят. – Из другой части сарая показался голос, – Я осужденная Кольцова. Ухаживаю за кроликами. Они так любят жрать, что сжирают своих детей, если мы их вовремя не покормим.
- Так вот и корми их, Кольцова, молча…- прервала ее Давыдова, - скоро обед, так что корми их и иди строиться, чтобы на построении была. Поняла?
Мы вышли.
- Зачем вы с ней так, она же не нарывалась? – дружелюбно спросил я.
- Потом поймешь, все ты поймешь. Специфика очень сложная. Постоянно их надо держать в тонусе, показывать кто тут зэк, а кто сотрудник. Иначе на шею залезут и ножки свесят. Они такие…
Мы пошли в свинарник, пахло так, что хотелось вернуться в крольчатник, но отступать было некуда. Почему-то мы шли медленными шагами, обошли наверно каждую свинью, хотелось пошутить, а где же начальник, но сдержался. Вообще промзона была настоящей катакомбой. При этой экспедиции я боялся отстать от Давыдовой, потеря экскурсовода гарантировала мою пропажу. Я даже не старался запоминать по каким путям мы идем, это было бессмысленным занятием, ориентиров не было, отличительных знаков тем более. Мы направлялись к выходу, запах идти с нами не хотел. Было ощущение, что у Давыдовой упало настроение выйдя на свежей воздух.
Дальше была пекарня. Я ненавидел в нее ходить зимой. Там температура всегда была повышена. Даже зимой, в жуткую стужу, еле открыв примерзлую к порогу дверь становится так некомфортно, что появляется желание бросится обратно в холод. Дело в том, что в жару или в пасмурную погоду это переносится легче, нежели ты, надев всю зимнюю амуницию, состоящую из шерсти, пуха и ваты, входишь в пекарню. Через пару секунд пребывания в ней ты начинаешь чувствовать струи пота, бегущие по спине. Далее начинаешь пересчитывать всех присутствующих осужденных и расписываться в журнале. Выбежав из ада, ты понимаешь, что теперь тебе ужасно холодно, пот начинает замерзать, а организм требовать еды. При обходе пекарни мы, традиционно для Давыдовой, шли медленно, видимо не всех раздражает баня в зимней одежде.
Следующим, и последним этапом в этом ознакомительном путешествии были швейные цеха. Громадные, несколько исторические здания были расположены буквой «Г». Два корпуса могли вместить в себя несколько тысяч человек, но были рассчитаны на пару сотен. «Строили на века, но без ума» - пояснил мой проводник. Мы зашли внутрь первого. Огромная территория простаивала. Осужденные-женщины сидели за станками, которые были расположены в хаотичном порядке. «Одни идиоты их строили, другие на них работают» - подтверждала мои впечатления Давыдова. Вообще, при первом впечатлении образовались ассоциации с советскими фильмами про Великую отечественную войну, где женщины-труженицы работали, пока их мужья и любовники убивали друг друга.
Мы прошли сквозь всех осужденных, нас обыденно обсуждали, смеялись, но при этом не отвлекались. Я пытался всматриваться в их работу, она удивляла меня своим профессионализмом, мне потом объяснили: «А что им остается: либо ты безупречно работаешь, либо сидишь в жилой зоне, и тухнешь вместе со всеми. Тут хоть какое-то развлечение, ответственность…они все это понимают. А так как мест мало в цеху, то они пользуются популярностью и спросом. Нам это на руку, и поэтому осужденные-женщины очень воспитанные». Дойдя до противоположной стены, мы стали подниматься по железной, худой лестнице, которая вела в коморку иной разновидности сотрудников.
Специалисты промышленной зоны были внешне схожи с нами (те же люди), но по функционалу различались полностью. Если обычные люди воспринимали сотрудника колонии как «Вертухая», парня в форме и с большими ключами, то это был отдельный вид сотрудников. Они не занимались охраной периметра колонии, не выводили на прогулку осужденных, не делали в отрядах обходы и обыски, они были ответственны только за заказ-наряд. Их главной задачей было выполнить положенную норму, остальное их не интересовало. Мы им завидовали и поэтому недолюбливали. Они сидели в уюте и покое, считали цифры и расписывались в накладных. От остального они открещивались, даже на проверку осужденных выводили нехотя.
- Лида, глянь, у нас гости, - сказала одна из специалистов, - чаю может налить? У нас пряники есть, печенье. Будете?
- Нет, это В.В. новый сотрудник. Мы так, с обходом, я показываю наши края. Сейчас обед надо начинать.
- Да-да, сейчас объявим, - женщина со светлыми волосами включила микрофон: «Всем осужденным закончить работу и построится на улице».
- В.В. – повернулась ко мне Давыдова, - иди встречай их на улице, я их здесь буду выгонять!
- А осужденных с другого корпуса не надо звать?
- Они уже выходят…
Я вышел на улицу, несколько десятков человек уже оккупировали курилку. Звать их строится не было смысла. Через несколько минут появилась сама Давыдова, смекнув, что от меня проку мало решила построить их сама.
- Что присосались к сигаретам! А ну быстро построились?
- Мария Геннадьевна, мы полдня работали без отдыха, дайте хоть три минуты на перекур.
- Знаю, как вы работаете, одни убытки. Давайте стройтесь по бригадам и пойдем в столовую. – Давыдова была на высоте, ни одного лишнего слова и движения, – В.В. сбегай в дежурку за ключами. Ворота надо открыть.
Комната длительных свиданий
За пару шагов до дежурки я услышал голос Арефьева, начальника колонии: «Ты слышишь меня? Там лезвие как у мачете…». «Придется идти» - подумал я.
Открыв дверь, я молча вошел. Благо Цветкова была рядом, смогла помочь найти ключи, не отвлекая остальных. Уткин был сильно занят выслушивая оскорбления, а Цветкова успела отвести меня за угол и предупредить.
- Ты сейчас ходишь в промзоне с Давыдовой. Будь осторожен. За этим сотрудником давно следят опера. Она с зэчками во что-то играет. Ее когда-то муж бросил, и она с катушек слетела. Так что много с ней не разговаривай. Вообще ни с кем много не болтай.
- Окей.
«Что за хрень» - подумал про себя. - Я здесь всего лишь полдня, а уже сто раз предупрежден». Идя маленькими шагами, я вспомнил, что меня ждет промзона. Подбежав к воротам, я услышал, что про меня уже говорят. «Ребенок не придет с ключами?» - спросила одна. «Я могла еще одну сигарету выкурить» - поддержала ее вторая. «К детям больше уважения» - сказала третья. В это время я прошел через КПП внутрь и увидел, как все с улыбкой смотрели на Давыдову, а это значит… Это значит, что последнюю реплику произнесла она. Я сделал вид, как будто не заметил, в принципе, мне ничего другого не оставалось.
Дойдя до столовой, меня позвала рация обратно в дежурку. В ней Цветкова давала поручения Уткину.
- Открой ПВР, и посмотри внимательно, не больше часа, а это значит, что будут гулять час.
- Да я не против – повесив голову ответил Уткин.
- О чем спор? – возник я в разговоре.
- Это не спор. Просто вспомнили, что в ШИЗО гулять лучше час. Наш инспектор по ШИЗО умаляла прийти раньше. Видите ли, ей холодно. Она у меня еще ответит за простынь.
Цветкова была высокая и голубоглазая, с фигурой английской аристократки. Она немного задирала голову, когда общалась с сотрудниками и опускала, чтобы смотреть исподлобья, когда разговаривала с осужденными.
- Так, В. сходи в комнату свиданий, там к Сорокиной муж приехал надо проверить. – я продолжал смотреть на нее любопытным взглядом. – Ты ведь ничего не понял?
- Ничего, - признался я.
- Комната длительных свиданий, отель по-нашему, там к одной осужденной Сорокиной приехал муж, сходи туда посмотри, как у них там дела.
- А если они…это самое…ну…
- Присоединяться не надо, если ты об этом. Они тебя встретят.
- Надеюсь одетыми… - произнес я уже за дверью.
Комнаты длительных свиданий находилась в административном корпусе с внутренней стороны, т.е. рабочие кабинеты не пересекались с отелем. Семь дверей отделяли КПП колонии от комнаты свиданий. Семь дверей и одно окно. «Выбор очевиден» - подумал я, открывая третью дверь. Открыв последнюю я уже увидел, как меня встречают. Муж Сорокиной обнимал ее сзади, она же улыбалась. Их совместный образ был бы эталоном для счастливой семьи. Коридор вмещал в себя четыре комнаты свиданий и замыкался общей кухней. Занята была одна. Я прошелся вдоль коридора, минуя комнату зашел на кухню. Спросил, как дела и пошел обратно. Возвращаться не хотелось, как вспомнил про семь дверей так бросило в пот.
- Ладно, - сказал я, зайдя в первую дверь, - хорошего отдыха.
- А вы ничего записывать не будете в журнале? – поинтересовалась Сорокина.
Последнее слово было сказано одновременно с щелчком замка на двери. «Черт!» - подумал я, но сказал: «Не буду, потом зайду».
Первая ссора
Я вернулся в дежурку, прошел молча мимо Уткина, он был в печали. Решил зайти в комнату отдыха, где лежали наши запасы пищи.
- Не открывай дверь, - сказал мне Уткин, - там Штерн с Цветковой разговаривают.
- Да мне наплевать, мне глоток чая нужен. – отрезал я. Эти прогулки и новые впечатления вымотали меня. Усталость поглотила меня всего.
Я зашел в комнату, увидел, что эти двое о чем-то разговаривают полушепотом. Нагло пройдя мимо них я взял термос из пакета и решил выйти как на меня полетели обвинения.
- Эй, мы тут вообще-то разговариваем, стучатся надо. – произнес мужчина. Лера молчала.
Я остановился. Повернулся к нему. Приблизился вплотную.
- Еще раз скажешь мне «Эй», я тебе челюсть сломаю. – эта фраза навсегда осекла возможную между нами дружбу.
- Лейтенант ты ничего не перепутал, ты с кем так разговариваешь? – Он осекся, но продолжал. Мне отступать тоже было не куда.
- Мне наплевать с кем я разговариваю, со сломанной челюстью не я, а ты будешь.
На крик прибежал Уткин, а Цветкова увидев, что уже суматоха, решила взять контроль в свои руки.
- Пойдем, - посмотрела она на Штерна, - с ним я потом разберусь.
Они ушли.
- Зря ты так с ним, - говорил мне потом Уткин, - он оперативник местный. Общается с руководством, их белой костью называют.
- Тем хуже для него. – отвечал я.
- Здесь лучше не геройствовать…
Через полчаса пришла Цветкова, не глядя на меня рявкнула «Пошли за мной». Нехотя я повиновался.
- Ты че совсем ахренел, ты чего себе позволяешь? – Она начала с нападения, не оставляя мне шансов защищаться. Я давно заметил, что вопросы типа: «Чего себе позволяешь» или «Ты ничего не перепутал» являются проигрышными. Поэтому я решил тактику поменять во время боя. Решил идти более дипломатическими путями.
- А ты кто такая, чтобы учить меня? Я смотрю что вы тут все храбрые? Так слушай меня? Сейчас сначала эта баба по имени Штерн нажалуется Арефьеву, а потом ты пойдешь. Я по сравнению с вами за это место не держусь, надо будет - уйду. Но что бы такие дряни как он на меня не орали.
Она смотрела на меня любопытно, как терапевт при осмотре. «Может перегнул? Плевать! Отступать нельзя». Она не ожидала от меня этого.
- Я не собиралась идти к Арефьеву, я в интриги не играю. Пойдем, надо обед проводить.
Трактор
Мы вышли к Уткину. Он находился в своей излюбленной позе «отчаяния». Сев на край стула, он держал ладонями голову за вески и смотрел в пустоту, куда-то вдаль. Видимо искал то место, где он смог бы жить спокойно. В своей маленькой, уютной квартире. Но пока он был здесь, в колонии для женщин, и не обращал на нас никакого внимания.
- Олег, - позвала его Лера, - Олег! Не спи, смена только началась. Надо обед проводить. Вызывай первый отряд.
- Лера, у нас проблема…
- Ну что еще?
- Машина приехала надо сопроводить.
- А проблема-то какая?
- Так машина же…
- Блин, Олег, соберись!
- Да как тут соберешься, Арефьев только ходит и орет! Ладно, кого пошлем?
- Хрен знает, В. слушай, сопроводи машину. У нас людей нет.
- Окей, – сказал я.
- Подожди. – вмешался Уткин, - А как он будет сопровождать? Его же в списках нет.
- Разберемся…
Лера куда-то позвонила, на кого-то крикнула и одобрительно сказала: «Он уже идет». Я кивнул. Мне показали дорогу, дали ключ, и я пошел. Недавний скандал смог меня немного разбудить и включить в работу. Я шел по оледеневшему снегу. Падать не хотелось, понимал, что подняться уже не захочу. Открыв калитку тюремным ключом, я зашел на полигон для транспорта. Меня встретил сотрудник охраны.
- Ты В.В.? Распишись вот тут. Теперь он твой.
Медленно из бокса на свежий воздух выехал трактор. Я еще не понимал какой это кошмар - сопровождать транспорт. Трактор ехал впереди пока я быстрым шагом пытался его догнать. Мне повезло, что он знал куда ехать. Мы остановились у канализационных каналов в производственной зоне. Водитель вышел из трактора, поздоровался и молча направился в швейный цех. Я оставался на месте. Буквально через несколько минут около меня строем, после столовой, шли осужденные во главе с Давыдовой. Заметив меня, она крикнула женщинам, что у них есть пять минут для перекура, и направилась ко мне.
- Сопровождаешь трактор? – начала она, - бедный. Надеюсь тебя сможет кто-нибудь заменить.
- Да я думаю это не так страшно, часик-то я выдержу.
- Какой часик?! Они обычно до шести здесь…
- До шести?! Ужас.
- Тебя проинструктировали?
- Нет.
- Жаль, ну главное правило здесь это никуда не уходить. Что бы не случилось не покидать транспорт. В туалет, поесть или еще что-нибудь, все через замену. Тебе рацию дали? Отлично. Если что зови через нее. Правда я не знаю кто тебя сможет заменить.
Она ушла. Я был ей благодарен за подсказки. Точнее буду благодарен после того как расправлюсь с трактором. Пока что меня только охватывала безнадежность и предчувствие скуки. Я простоял с трактором семь часов без смены. Помню каждую минуту. Вытоптал снег в радиусе десяти метров от трактора. Грел замерзшие пальцы. Думал о диссертации и надеялся о лучших перспективах. Для меня это было тяжелым испытанием, чувство потерянного времени переполняло меня. Отсутствие работы научило любить живую работу, ту, которая заставляет время двигаться быстрее. После трактора, в половину восьмого, меня отпустили домой. Я вышел из колонии, облегчения не последовало. Мысль о завтрашнем возвращении еще глубже вонзала в меня кинжал. Открыв дверь машины, я вдруг увидел автомобиль, которого обогнал утром. В ней курил мужчина среднего возраста. Я все-таки решил подойти к нему и раскрыть тайну открытого бокового стекла в утренней поездке. Ответ был прост.
- Представляешь, сажусь в машину, а она, ну дверь в смысле, не закрывается. А ехать то надо! Свинарник как ни как. Ручки в двери нет, вот и пришлось держать ее высунув руку через стекло. А что делать?!
- Действительно. – сказал я, и пошел к машине.
Эта история немного меня развеселила, но все-таки я был опустошен. В машине играла музыка, которую не принимали мои уши. Сущность не хотела мириться с реальностью. Я был похож на маленького ребенка, для которого любая, даже самая безобидная мелочь, имела какую-то новизну. Вся голова была занята одной мыслью: «Здесь мне предстоит сколько-то работать».
Осужденные
После окончания моей работы в колонии меня часто спрашивали знакомые: «Как себя ведут осужденные?», «Как выглядят?», «Страшно ли работать с ними?», «Что значит красный осужденный?». Устоявшегося отношения у меня к этим вопросам не образовалось. Сначала гордился, ведь я знал больше них, да и самому эта тема нравилась, развивал философские разговоры. Потом, отвечал шаблонно, относился спокойно, переключался на другие темы. Через пару лет стал скрывать свои познания от других, говорил примерно так: «Они конечно осужденные, но тоже люди». В общем пытался пресечь разговоры на корню. И дело тут не в том, что нечего сказать, напротив, их жизнь, наклонности и образ жизни вызывает живой интерес. Скорее в том, что перед тем как привести какие-то особенности жизнедеятельности осужденных надо рассказать в общих чертах о жизни самой колонии, иначе в середине рассказа будут приходить вопросы, типа: «А почему бы им взять и не справить нужду прямо около дежурной части?».
Я напоминаю читателю, что мои ноги несли меня еще пока в колонию для осужденных женщин. Все сказанное будет относится к ним. Осужденные мужчины – это другая тема для разговора, не относящаяся к женщинам. Я еще не знал тогда, что мне придется учить азы психологии мужской колонии.
Жилая зона
Колония была небольшой. Жилая зона занимала четверть всей территории. Раньше, на этом месте, располагался детский пионерский лагерь. В принципе ничего не изменилось, теперь это пионерский лагерь для взрослых женщин. Даже распорядок дня не изменился. Утром подъем, зарядка, утренний туалет и завтрак. Далее чаепитие, посещение библиотеки, церкви и уже обед. После плотного приема пищи следуют бытовые вопросы: парикмахерская, маникюр, досуговые игры. Затем ужин, ну а после него просмотр фильма и сон. В общем виде распорядок дня выглядит именно так. Именно так, про жизнь женщин в колонии, мне рассказал дежурный Глухов, который заменил Уткина.
- В это поверить сложно… - говорю.
- У тебя великолепная возможность проверить. Сегодня Поддубного не будет, а значит жилую зону сторожить не кому, вот и иди – проверяй мои слова. Смотри, видишь здание с красными рамами? Это первый отряд, соответственно, они идут по порядку, второй, третий…Только смотри, ты все-таки сотрудник, остерегайся этих бестий. Разговаривай с ними соответствующе.
- Окей…
Мое путешествие начиналось. Я перешагнул порог дежурной части и оказался в жилой зоне. Метель, которая раздражала нас всех, захлопнула за мной дверь. Я направился к первому отряду. Меня встретила первая курилка:
- Здравствуйте, а вы к нам? Как вас зовут? – начала со мной заводить беседу осужденная.
- Здравствуйте, меня зовут В.В. Вам заняться больше нечем?
- Как это нечем? Я сейчас белье постирала, сейчас Марине буду косы заплетать?
«Я в дурдоме, что ли?» - подумал я и зашел в отряд. Увидевшая меня осужденная крикнула в коридор: «Внимание! Профучет на выход!». Я сделал вид, что это само собой разумеющееся и не замечая все происходящего двинулся дальше. Желая уйти подальше от каких-то заплетенных кос и профучета мне пришлось зайти в первую попавшуюся дверь. В большой комнате находились полтора десятка стульев, направленных на телевизор, по бокам которого стояли два небольших шкафа с книгами. В дальнем углу сидели, держа в руке кружку горячего напитка, две женщины. Ничего странного здесь по всей видимости не было, кроме того, что они держались за руки.
- Так, что здесь происходит? – они встали, - Почему вы тут одни? Что здесь делаете? И почему держитесь за руки?
- А почему нам здесь нельзя находится? – ответила одна, короткостриженая женщина?
Поняв, что с этим вопросом я проиграл, попытался выиграть на другом.
- Почему держитесь за руки? – переключился взглядом на другую, обладающую меньшем духом, женщину.
- Здесь холодно, - продолжала первая, - вот и греем друг друга.
- Батарея вам быстрее поможет, а так не очень гигиенично… - они промолчали.
Я вышел обратно к дневальной.
- Черт побери, что тут вообще происходит? Почему они держались за руки?
- Вот и я про тоже. – решила поддержать меня дневальная. – Лариса давно одна ходила, депрессовала, а тут эта мымра ей на мозги накапала, и теперь вместе ходят. Обжимаются.
- Да вы что? С ума посходили? – я начинал сходить с катушек. – Какие обжимаются? Вы где находитесь вообще? Это колония!
- Вот именно это колония… - сказала обиженным тоном дневальная.
И тут до меня дошло. Это колония! Конечно же. Белье, косички, обнимание…Я взял себя в руки.
- Где профучет? – грозно спросил дневальную.
- Должны были прийти.
Профучетом называли осужденных, которые находились под особым надзором сотрудников за какие-то прошлые действия. Попытка побега, членовредительства или суицида, все действия, которые могли как-нибудь дестабилизировать колонию заставляли сотрудников относится к осужденным по-особому.
- Ищи их пока я хожу по спальным помещениям.
В комнатах соблюдалась абсолютная чистота. Пыль, грязь, не заправленная кровать – все это было удел мужчин. Здесь же царил дух аристократии. Убранные в тумбочку женские принадлежности располагались строго по порядку. Пока я удивлялся возможностями общественной чистоты ко мне подошла старшая отряда. Она просто подошла и смотрела на меня взглядом «опять пришли!».
- Осужденная Корабликова, - представилась осужденная.
- Ну и куда поплывем дальше? – без улыбки произнес я.
Она молчала.
- Ладно, где профучет?
- На работе, у нас три человека и все швеи.
Мы зашли в следующую комнату. На кровати сидела женщина около пятидесяти лет, невероятно похожая на мужчину. Высокая, короткостриженая, седая и широкоплечая женщина представилась как осужденная Вернадзе. Несколько секунд я пристально смотрел на нее. Вообще ее данные сложно подвергались описанию. Выглядела она как матерый тракторист, голос охрипшей десятилетней девочки, а движения энергичного подростка. Я с трудом увел глаза от нее, чтобы не раздражать, и направился обратно к выходу. Не успел я выйти, как в отряд зашла младший инспектор Румянцева, работавшая здесь пару лет.
- Вы уже все обошли? – начала она.
- Вроде да…
- На кухне были?
- Сомневаюсь…
Кухня выглядела обыкновенно. Напротив входа, вдоль кухни, стояла кухонная мебель, а ближе ко входу – два стола с лавками. Румянцева стала открывать створки мебели и вытаскивать какие-то коробки. Я лишь смотрел. Она не спеша вышла, я шел за ней. Наконец я решил показать, что роль хвоста мне не нравится и решил обогнать ее перед выходом из отряда. Так и сделал я вышел первым…и единственным.
- Надо в журнале расписаться, - крикнула, находясь еще в отряде, Румянцева, - вас записать?
- Да, - сказал я. «Выпендрился» - подумал я.
Вход во второй отряд находился напротив первого. Мы зашли и услышали традиционную фразу: «Профучет на выход». Вообще я долго не мог понять: «зачем они это кричат?». Ведь если мы идем с проверкой, все равно нам придется с ними встретиться, потом мне все объяснили.
- Да они просто спят. Залезают в дальнюю комнату, на дальнюю кровать и спят. Дневальная кричит свой «Профучет» и те просыпаются. Лошар, которые не услышали сигнал, мы забираем в дежурку и пишем рапорта.
- Умно, а если им приказать не кричать? – попытался я умничать.
- Они все равно будут кричать. Если та не крикнет, то просто получит по башке.
Я начал отходить от дикости происходящего как на меня вылилась очередная волна абсурда. В комнате воспитательной работы или, как принято называть в КВР или просто в комнате с телевизором, играла, сама с собой, в шахматы полуголая женщина. На ней были штаны и лифчик. Тошноту и брезгливость я почувствую только вечером, когда приду в себя. Она бубнила себе что-то под нос, но как нас увидела стала громко петь: «Кораблик ты мой, где ты, ты отвезешь меня домой, где я буду читать газеты». У меня было состояние отчаяния. Первое, что я почувствовал, это желание спеть вместе с ней. Отогнав эту мысль, я, не зная зачем, крикнул:
- Что здесь происходит?
- Тише, - меня, почему-то начала останавливать сотрудница. – Не надо кричать на нее.
Я не знал на кого больше удивляться. На раздетую осужденную, которая играла в шахматы с тенью и пела идиотские песни или на сотрудницу, которая пыталась ее выгородить. Резко поднявшись со стула осужденная подошла к нам вплотную.
- Как ваше здоровье? – спросила она Румянцеву.
- Хорошо, а как твое?
- Спасибо, прекрасно. Я хочу молока.
- Иди же, попей…
Несколько секунд и я снова в реальности. Я даже ничего не спрашивал, просто смотрел на нее. Она все поняла.
- Во-первых, это второй отряд. Скажем так, отряд не плохой, просто тут осужденные немного того. Во-вторых, эта «Витас»…
- Что?
- Витас, вообще-то осуждённая Степаненко, просто она Витас, петь любит. Она дурочка.
- По мне, она просто прикидывается…
- Она по своему сроку давно уже не сидит. Ей продлевают осуждение за нападение на сотрудников. Я сомневаюсь, что она прикидывается. Просто непредсказуемая.
- У меня нет слов, распишись в журнале и пойдем в следующий отряд. Хотя мне лучше в больницу.
- Вам плохо?
- По всей видимости мне уж слишком хорошо.
После первых двух отрядов мне хотелось сделать перерыв, выпить чаю из термоса, поговорить с кем-нибудь или просто посидеть. Приближаясь к третьему отряду, я обратил внимание на ухоженную лужайку. Какие-то нелепые детские рисунки были приклеены на стекло здания, как снежинки перед новым годом. Я все больше и больше начинал верить в то, что я в дурдоме. Все эти странные люди, рисунки, профучеты…все это переносило меня из колонии в больницу для психически больных людей, причем не в простую больницу, а в ту, что показывают в ужастиках по телевизору.
- Люда, - перебила мои мысли какая-то осужденная, - где мои сигареты? Ах, зараза! Мне что теперь делать? Траву с лужайки собрать?! Курить хочу! Люда!
- Так, - обратился я к ней, - осужденная. Как ваша фамилия?
- Осужденная Зайцева. – немного перепугавшись ответила она.
- Почему кричите? И почему вы не поздоровались? Два сотрудника стоят рядом, а вы даже глазом не моргнули!
- Извиняйте меня, извиняйте! Я тут…просто…да эта собака, Люда в смысле, взяла без спросу сигареты и не отдает.
- Она у вам их украла?
- Ну…
- Пойдемте, напишем заявление о преступлении. Статья 158, кража.
- Как это? Куда? Куда же мне идти, она это…вернет же. Людка она хорошая.
- А если хорошая, так и не кричите.
- Не буду…
Я взял небольшую паузу.
- Осужденная Зайцева, вы любите петь? – продолжал я.
- Я? Не знаю. Наверно. Наверно нет. А что?
- А в шахматы играть сама с собой, любите?
- Нет, а почему вы спрашиваете, - Зайцева смотрела на меня с ужасом, она была в небольшой растерянности от происходящего, - я люблю вязать, Людку люблю и Россию. Честное слово. Россия – священная наша держава…
- Все, верю, честно, прекратите петь! – я повернулся к Румянцевой, - пошлите в отряд зайдем.
Мы поднимались на крыльцо, а за нашими спинами продолжалась песня: «Братских народов, союз вековой». «Господи» - подумал я про себя. Наверно, теперь я в своей тарелке, такой же сумасшедший.
- Что вы обычно делаете, когда обходите отряды. – спросил я у Румянцевой.
- Обычно мы идем по спальным помещениям, заходим в туалет, смотрим порядок в столовой, проверяем содержимое сумок…
- Отлично давайте с этого и начнем.
Нам открыли кладовую, нас с Румянцевой сопровождала дневальная и старшая отряда. Старшую в отряде назначали оперативники. Видимо у них были свои предпочтения. Женщины гордились этой должностью, работали соответствующе. Пытались показывать силу и не терпели непослушания.
Мы наугад выбрали сумку, открыли ее и стали вытаскивать из нее вещи. Увидев женское нижнее белье, я демонстративно отвернулся, хотя если честно смотреть на это мужчине не следует по морально-идеологическим соображениям...мне стало противно. Это нижнее белье можно было одевать на спортивные мероприятия, для бега или футбола. Мы заканчивали осмотр, хотели приступить к обходу спальных помещений, как из рации пронесся шум.
- 61, слышишь меня? 61.
- 61 слушает, - ответил я.
- Беги в пятый отряд, там что-то случилось.
Я передал все Румянцевой.
- Надо бежать. – заключила она.
- Бессомнений…
Мы побежали. На мне висела амуниция как у солдата. Газовый баллончик стягивал карман брюк, в грудном кармане болтались наручники, а на поясном ремне качалась маятником резиновая палка, которая ритмично била меня по колену. Кое-как добежав до пятого отряда, я открыл дверь и увидел, как две осужденных орали друг на друга.
- Так, тихо! Что тут происходит? – вмешался я.
Реакции не последовало.
- Я сказал тихо! – пришлось крикнуть. – Сейчас обе в дежурную часть пойдете! Что происходит здесь?
- Она…да она...вы посмотрите, что у меня с головой. – сказала женщина стоявшая слева.
- Ты посмотрись в зеркало, чучело! Я тебе еще более-менее сделала. Вообще же страшная ходила. – ответила ей правая.
- А ну иди сюда… - крикнула левая, и бросилась на нее.
Румянцева была кстати, она мгновенна подлетела к ним, чтобы расцепить. Здесь время для меня остановилось. На свои возможности сумасшедшего я уже не обращал. Для себя время останавливать я научился. Коллапс психической деятельности становился неминуемым. Я представил ту же ситуацию только без Румянцевой. Вот они сцепились. Как я их буду разнимать? Это же женщины! Жестокие…
- В.В. не хотите ли помочь? – из астрала меня вытянула Румянцева.
Когда очнулся она уже сидела на одной осужденной держа правой рукой другую. Я подошел к той, что висела на руке сотрудницы и не мог придумать, что делать. За что ее взять? За руку? И тут услышал крик Румянцевой, видно ей попало. Я схватил осужденную за воротник и одним движением откинул ее назад. Помог подняться сотруднице, схватил лежавшую без сил на полу осужденную и потащил ее в дежурную часть. Румянцева взяла другую. Мы привели их в дежурку, там с ними общался Глухов.
- Болотникова и Кремлева…Так…И что же случилось?
- Я пошла к Кремлевой. – начала первая. – Она же парикмахер здесь. Деньги за это получает. И смотрите что она сделала?! Это ведь уродство. Я просила на два сантиметра укоротить, а это что? Я же теперь похожа на призывника в армию, а не два сантиметра.
- Она вам врет. Она мне сама сказала, что хочет под мальчика, я и сделала…Теперь ее можно в мужскую колонию!
- На себя посмотри…
- Так, а ну заткнулись! – вмешался Глухов. – раскудахтались! Захотела поиграть в ролевые игры, сама бы себя и обрила! – обратился он к потерпевшей и перешел на Кремлеву. – А ты, если клиентура тобой не довольна, то найди другую работу, например… - Глухов взял паузу. – ночью тут работать нельзя конечно, спать надо, да и мужчин нет…
- Сергей Сергеич – с улыбкой произнесла Кремлева.
- Все, валите к себе в отряд. Еще раз услышу ваши фамилии в ШИЗО отправлю. Ясно вам?
- Да, - хором спели женщины.
Через пару минут мы вышли опять на улицу. Отряды медленно стали строится на обед, а мы вспомнили, что мы еще не обошли четвертый. Все отряды располагались в очередном порядке, каждый последующий был все дальше от выхода из жилой зоны. Ворота, отделявшие центр периметра от жилой зоны, стояли рядом с первым отрядом, где уже строились на обед. Мы прибавили шаг, чтобы не попасть под оголодавших женщин. Вообще я заметил, голодные мужчины гораздо безобиднее изголодавшихся до полусмерти женщин, какими были они здесь. Мы их с легкостью перебежали и ровным шагом пошли к последнему отряду.
- Как же ты быстро среагировала там. – похвалил я Румянцеву.
Румянцевой Варваре было чуть больше тридцати. Черные как ночь глаза, длинные ресницы, высокий рост и странная улыбка «Джокера». Она была одна из немногих, которая имела полноценную, счастливую семью без разводов, скандалов и интриг. В ее жизни был лишь один проклятый случай. Беременная двумя близнецами она стала проводить генеральную уборку в доме. Уставшая от всего, Варвара, стала поднимать диван. Ножка дивана, как назло, зацепилась о ножку кресла и создала дополнительное сопротивление. Варвара решила не обходить гору, а идти напролом, за что и поплатилась. Начав со всей силой поднимать диван, она почувствовала тонкую, пронзительную боль в животе. В деревне медсестра смогла лишь вызвать машину, которая довезла ее в больницу уже с одним мертвым ребенком в животе. «Видит Бог, я не заслуживала этого! Зато мы любим своего Артема. Он хороший. Я очень часто плачу…Муж пытается меня утешить, но я-то знаю, что именно я его убила». – так рассказала мне эту историю Варя. Пять лет прошло с момента несчастного случая. Она до сих пор себя винит и винить наверно будет вечно.
- Да так, получилось, - отвечала на мой вопрос Варвара, - да и за два года уже маломальский опыт наработался.
- Пока ты лежала в обнимку с женщинами на полу, я задавал себе вопрос как мне с ними бороться. Ведь все-таки я мужчина, во-вторых, вдруг я за какую-нибудь женскую штуку ухвачусь, но и наконец я сильнее…
- Вот здесь бы я не торопилась с выводами. Ты конечно не маленький, наверно и не слабый, но ты видел Бирцвелли? Нет? Тогда это будет для тебя сюрпризом. Она в свое время заломила Цветкову так, что та даже не пикнула. Еле-еле повалили ее втроем.
- Цветкова не такая уж и большая.
- Правильно, вот и была просто зрителем…
Мы вошли в четвертый отряд. Дневальной на тумбочке не было.
- Так, - начал я. – Где все?
На звук шагов она прибежала, вся перепуганная.
- Извините меня, извините! Я только на секунду. В туалет. Нужда, понимаете?
Тут сразу среагировала Варвара.
- Дневальная забыла крикнуть профучет. – шепнула она мне на ухо. – ты ее ругай, а я пока комнаты обойду.
- Так, значит работы хотите лишиться? – сразу вступил я в диалог с дневальной.
- Нет конечно, извините, извините меня. – Дневальная стала атаковать меня психологически. Плакать.
- Так, перестаньте реветь. Возьмите себя в руки. Ладно, я писать ничего не буду. Только скажите мне, - я увидел, как из спального помещения, с одной осужденной, возвращалась Варвара. – Скажите мне, почему вы не зовете профучет?
Дневальная поменялась в лице. Слезы пропали, как и надетая маска виноватого человека. Она сразу стала искать второго сотрудника, и убедившись, что я один, громко крикнула: «Внимание. Профучет на выход.».
- Поздно, Шарикова, - сказала Варвара, - поздно. Побереги глотку.
- А не надо мне указывать что делать. Понятно? – дневальная начала оправдывать себя в глазах пойманной за сном женщины.
- Что ты сказала? – вмешался я. – Еще одно слово, и этот день будет последним в должности дневальной.
Шарикова замолчала. Мы же пошли оформлять спящую осужденную. Мы вышли из отряда и только тогда я обратил внимание на массовые перекуры. Женщины стояли как на автобусной остановке. Собравшись на маленьком клочке земли совместно создавали облако дыма. Курилка находилась с левой стороны от входа в отряд. Как правило в курилке размещались две лавочки и две урны. На стене, к которой относилась курилка, висели плакаты о вреде курения, где поминутно было расписана гибель организма от табака. Первые впечатления от жилой зоны у меня заканчивались, и я стал обращать внимание на всякие ненужные мелочи. Мы шли с Варей и осужденной обратно в дежурную часть через оставшихся три отряда. Как было видно, осужденные первого отряда уже ушли на обед, а второй готовился. Вообще надо сказать, что перекур спонтанно не проходил. Это было традицией, что-то вроде ритуала. Обязательным посещением курилки было после сна, т.е. во время зарядки, перед и после приема пищи, во время культурно-массовых мероприятий и перед сном. Количество сигарет не устанавливалось, инициативные перекуры приветствовались. Забегая вперед могу сказать, что за весь период своей службы в колониях, я не видел ни одного осужденного, который бы отказывался от сигарет. В следственном изоляторе да, в колонии нет. Пагубной привычкой считался здоровый образ жизни.
Проходя мимо никотиновой толпы, мы услышали, как нас обсуждают. Обсуждали женщины всегда, все и всех. Обсуждению подвергались все люди на планете, которые хоть раз были бы где замечены, даже в газетах… Если человек успешный, то ему завидовали: «Ты вспомни его нос, лучше отсидеть мой пятерик, чем иметь такой шнобель». Если у человека несчастье они сочувствовали: «Нихрена себе! Ну ничего, умнее станет! Жизнь так устроена! Так что мне с моим пятериком еще повезло». Наконец, любимыми темами для разговоров были сотрудники: «Посмотри на этого новенького, ходит как царь, а у самого молоко еще на губах…Я вам говорю, бабы, мой пятерик — это ерунда».
Святой обязанностью любого сотрудника является наказать осужденного. Это было делом не принципиальным и не зовом справедливости. Все жители и работники зоны понимали, что либо те этих, либо эти тех. Естественные правила природы действовали здесь сильнее. Если сотрудник увидел нарушение, но не среагировал, или среагировал, но пожалел и не наказал, то это разнесется по все колонии за несколько минут. И при подобном случае сотрудник услышит уже резонную фразу: «А почему ей ничего не сделали, а меня наказываете! У вас особые отношения?». Тут уже правозащитники, прокуроры, начальники – в общем, это недопустимо. Поэтому каждая осужденная знала, что, если будет застигнута, значит наказание неминуемо поступит.
Мы зашли в дежурную часть.
- Пиши объяснительную почему находилась на спальном месте. – сходу проговорила Варя.
Осужденная молчала.
- Пиши! – еще раз крикнула она.
- Сейчас напишу…
Через пару минут принесла объяснительную на двойном тетрадном листке: «Я Бабушкина Тамара Юрьевна проста лижала на кравати, спать не хатела. Ненаказывайте меня. Честнае слово, больше никада спать не буду!».
- Пойдет, главное указала, что лежала на кровати.
Тут в дежурную часть зашла Лена, первый человек, которого я встретил в этой колонии. Она как всегда улыбалась. Ее основными характеристиками были: тоненький девичий голос, светлые волосы и маленький рост, он еле достигал полутора метра. Ее милое лицо, слегка походившее на обезьянье, занижало возраст, а ведь ей было уже около сорока.
- Привет всем, кто поможет на обеде, там только Наталья Назарова. – спросила она.
- Когда еще увидишь, чтобы оперативники интересовались нашей земной жизнью? – с улыбкой, вместо «Чего лыбишься, гадина, сходи и сама постой на обеде!», произнес Глухов. – Сейчас кого-нибудь найдем.
Я уже предвкушал, что ближайшие несколько часов проведу в столовой.
- Варя, - сказал Глухов, - давай в столовую.
- Так мне рапорт надо на Бабкину…
- Бабушкину. – не зная зачем поправил я.
- Да, на Бабушкину надо написать.
- Да потом напишешь, все равно не сегодня комиссия. Давай помогай Наташе.
- Окей.
- А мне что сделать? – сказал я Глухову.
- Да отдохни, пообедай. Через пару часов обыски будут.
Я разогрел обед, нехотя его съел. Время шло медленно. За обедом, в одиночестве, приходили мысли о своих товарищах по институту. Кого-то взяли оперативником, кого-то сразу в управление, а кто-то остался в институте адъюнктом. Я завидовал всем, и не потому что хотел быть на их месте, просто потому что зависть была единственным способом пожалеть себя. Кроме этого я прекрасно представлял свои возможности, четко видел свои перспективы. Перспективы, которые могли бы положительно повлиять на мое будущее, лежали в папке с названием «Диссертация».
Адъюнктура
Находясь на пятом курсе, я мечтал сделать небольшой задел для службы. Далекие перспективы начальника колонии меня не одушевляли, страсть к «тюремному» будущему у меня отсутствовала. Хотелось прыгнуть выше головы. На одной из лекций в начале учебного года ознакомительное занятие провел начальник адъюнктуры полковник Курысев. Рассказывал о замечательной возможности поступить в адъюнктуру для написания диссертации. «После окончания обучения в институте, – рассказывал он, – вы можете подать документы на поступление в адъюнктуру…красные дипломы приветствуются». Последняя фраза четко отложилась у меня в голове и поставила крест на возможностях поступления, ведь я не претендовал на диплом кровавого цвета. С раннего детства у меня психология строилась таким образом, что, узнав о какой-либо невозможности, я, не опуская руки, перестраивал свою тактику жизни, нанося удар с другого фланга. Поэтому, в связи с красным дипломом, информация об адъюнктуре быстро растворилась у меня в голове без соответствующего анализа. Краем уха слышал о поступающих туда ребят, я же думал о моем будущем в колонии. Прошло полгода. Время преддипломной практики, и я, спускаясь по лестнице на очередное занятие, встретил начальника кафедры административного права Ушкова. У нас были прекрасные отношения, я всегда с улыбкой с ним здоровался, он же вряд ли помнил мое имя.
- Здравствуйте, Сергей Николаевич, как у вас дела? – улыбаясь я произнес.
- Привет- привет, да как в сказке. Чем дальше – тем страшнее…
- Вы вниз? – вопрос был естественно идиотским, ведь мы оба спускались.
- Да, провожу занятие с адъюнктами.
- Ясно, жаль я не могу поступать.
- Почему?
- Сказали, что могут поступать только те, которые имеют красный диплом.
- Это тебе кто сказал?
- Так, Курысев. – говорю.
- Что за бред. Документы в Москву отправляются и согласовываются перед окончанием обучения. Какие еще красные дипломы. Ты вот что. Я сейчас спешу. Подойди к Курысеву, он мужик хороший, все тебе расскажет.
- Ок, спасибо.
- Бывай.
На радостях, после занятий и поднялся на второй этаж. Через пару тройку оперативных мероприятий я нашел кабинет, который был первым от выхода. Постучался два раза – никакой реакции, взялся за ручку влажной от волнения ладонью и открыл дверь самостоятельно. Вошел в предбанник и увидел перед собой дверь с табличкой «кандидат технических наук, Курысев К.Н.». Постучался еще раз, ноль реакции, провернул туже операцию по открытию двери – пусто. Увидел другую дверь, очередной стук в дверь.
- Кто там? – вылетело из двери.
Я открыл дверь и увидел переодевающегося человека.
- Здравствуйте, младший лейтенант С. Разрешите вопрос? – выпалил я как по бумажки.
Он поднял на меня глаза и осмотрел за пару секунд.
- А если я буду сидеть на толчке? Все равно спросишь разрешение на вопрос?
- Я? Нет, думаю, что нет… - опустил я голову. – Извините.
- Ладно, я не стесняюсь. Чего хотел?
- Я через полгода заканчиваю учебу. Хотел бы поступить в адъюнктуру.
- А где же ты был раньше?! Всех желающих уже утвердили и передали в Москву на согласование.
- Да? Очень скверно… - я действительно расстроился, помню, как обида на самого себя съедала изнутри.
- А по какой специальности ты хочешь учится?
Мой вопросительный вид показал опытному полковнику, что я ничего не понял.
- Ладно, по какой кафедре хочешь писать диссертацию?
Естественно я хотел просто писать. Просто заниматься наукой, а интерес пришел бы в процессе. Курысев понимал меня просто с одного взгляда.
- Хорошо, давай сделаем так, ты давай ка пробегись по кафедрам, поговори с начальниками, если кто тебя возьмет у тех и будешь писать. Разберись с собой сначала. Я посмотрю, что можно сделать. Если кафедра возьмет, отдельным списком тебя подадим. – он надевал уже шапку, - подходи в пятницу. Разберемся.
С первой встречи до настоящего момента я уважал и уважаю этого человека. За все время у меня не создалось ни одного случая, когда я бы в нем разочаровался. И сейчас, писав эти строки, я вспоминаю его с добротой и уважением.
Так и случилось. Пройдя по всем кафедрам и услышав унижающие смешки в свой адрес, я не сдавался. На меня смотрели как на выскочку, раздражающие и оскорбительные высказывания преподавателей подрывали мою и так невысокую самооценку. «Какая тебе наука? Иди по распределению», «Пойми, наука это не твое», «У тебя что, семь пядей во лбу?». Оставалась последняя кафедра «Криминалистики».
Я рассказал о своих намерениях.
- Какие предпочтения по тематике? – спросила меня Ткачук Татьяна Алексеевна.
- Мне бы было интересно изучать процесс изобличения во лжи участников уголовного процесса.
Я намеренно выбрал эту тему. Она менее всего требовала практических навыков криминалиста и была полностью сосредоточена на теоретических познаниях.
- Ну что же, давайте. Я не против. Сообщите Курысеву, что на кафедре мы будем рады.
И все! Два предложения, и я счастлив. Двадцать три кафедры и всего лишь одна согласилась произнести эти заветные фразы. Довольный и полный энтузиазма я сообщил начальнику адъюнктуры о победе.
- Ну окей, готовься к экзаменам. Я сообщу, когда они будут проходить.
Через нескольких месяцев я случайно встретил Курысева в административном корпусе.
- Так, С. Иди сюда. Смотри какой расклад. На очной форме обучения всего пять мест. На заочной – семь, а по твоей кафедре вообще никого. Ты будешь поступать один на одно место, тебе всего лишь надо не провалить экзамен. Сдача всех экзаменов на тройки тебя полностью устраивает.
За несколько дней до этого разговора мне стало известно, что начальник управления тюрем, куда я по распределению должен был идти работать, никого не отпускает на очную форму обучения, поэтому новость о заочки меня обрадовала.
Экзамены прошли достаточно быстро, практически за неделю. Мне предстояло не опустится ниже выгребной ямы, рассуждал я так: «Если не смогу даже на тройки сдать, значит мне действительно нет места в науке». Сдача экзаменов для меня всегда было испытанием, умничать я умею, но на экзамене это не помогает. Я подошел к этому вопросу серьезно, сдал все на отлично, точнее на хорошо, еще точнее один на удовлетворительно, но я был доволен. Ведь я поступил.
Через неделю, после объявления экзаменов и празднования поступление с родителями, я отправился впервые в колонию.
Переговоры
Четко помня свою победу в адъюнктуре, я доедал свой обед. Чай с шиповником из термоса был наивкуснейшим, он придавал силы и отгонял сон. Помыв посуду, я вернулся к Глухову.
- Слушай, - начал он, - у нас проблема. Поддубный, который по жилой зоне, должен был подойти к обеду. Мне сейчас позвонили и сказали, что его не будет. В смене людей не хватает. Не хочешь полностью провести эту смену? Как раз посмотришь, как тут ночью.
- Я не против, Арефьев в курсе?
- Сейчас позвоню ему...
Судя по тому как он мычал в трубку, разговор был таким.
- Товарищ полковник, разрешите… - начинал Глухов.
- Чего тебе разрешить? Опять влетел?
- Нет-нет, просто…
- Лучше сразу сознайся!
- Никак нет, просто Поддубный заболел, людей мало…
- Что?! У тебя людей мало?! Мне к тебе в смену заступить?
- Никак нет, можно С. поставить в смену вместо Поддубного. Как раз поучится.
- А…это. Ладно, давай. Занеси ведомость. Я его впишу. Начинать надо с этого, а то я держал уже приказ о твоем наказании.
- Так я сразу с этого и начал.
- Ты меня еще будешь поправлять?! Майор, я тебя с говном сожру!
Глухов задумчиво положил трубку и несколько секунд смотрел в пустоту. Потом повернулся ко мне, молча поднялся и направился к выходу. Дойдя до двери, он повернулся ко мне.
- Я зачем ему звонил?
- Так меня на ночь оставить. Что он сказал?
- Я не уверен…но, по-моему, дал добро. Хотя...Сейчас узнаю точно.
Правозащитники
Глухов ушел и оставил меня одного в дежурной части. Сам я это осознал через пару секунд, когда зазвонил телефон. Я подошел к трубке.
- Лейтенант С. слушает.
- Отдел безопасности управления.
Последовало обоюдное молчание.
- Почему не докладываете? – вылетело из трубки.
- Без происшествий…- автоматически выпалил я.
- Где дежурный?
- Начальник вызвал.
- Так, передай ему, чтобы связался с Беловым.
- Понял.
- Не понял, а так точно. – и послышались частые гудки.
Я опустил трубку. Начал осматривать дежурный стол со всеми непонятными кнопками и записками, приклеенными на панель. Я стал читать какие-то записи, осматривать позывные раций. Через десять минут загорелась лампочка «Санчасть». Я взял рацию и нашел в списке позывных дежурного.
- 59, это 61. Загорелась лампочка санчасти.
Молчание. Я повторил. Через несколько секунд вбежала Давыдова из промзоны.
- А где все? – спросила она.
- Кто где, дежурный у начальника, Румянцева на обеде, а я здесь.
- Круто, все нормально?
- Не знаю, тут лампочка санчасти загорелась.
- Это не лампочка, а сработка. Черт! Я побежала!
Я продолжал работать зрителем. Хотелось помочь, но чувствовал себя беспомощным ребенком. Я начал понимать всю тяжесть работы. Сработки, распорядок дня, постоянные проверки, плановые мероприятия, оформление документов – составляло всего часть всех обязанностей. При работе необходимо было соблюдать все правила обращения со спецконтингентом. Лишнее действие рождало жалобу начальству, прокурору и правозащитникам. При любом сигнале осужденных правозащитники прилетали в колонию. Я очень быстро разочаровался в них. Первоначально думалось, что они призваны не просто защищать осужденных, а помогать всем без исключений, чтобы приговор суда добился своей цели и исправил правонарушителей. На практике все выглядело по-другому. Просто здесь сыграл человеческий фактор. Правозащитники входили в колонию и превращались из убогих, среднестатистических бухгалтеров в самих богов. Каждый шаг оставлял огненный след их великолепия. На правах контролирующих они расправляли плечи и поднимали подбородок. Мораль их была такова: «За всю жизнь я должен почувствовать хоть раз как живут успешные люди». Овечки научились временно надевать шкуры волков, но ровно в 12 часов, как завещала крестная фея, шкура исчезнет, овечки приобретут свой привычный травоядный вид.
Как оказалось, сработка была не простая, Давыдова вернулась не одна, она сопровождала целую группу людей. Все в деловых костюмах они внимательно всматривались в каждый кирпич, видом показывая: «Да разве это нормальный кирпич? Как вы смеете содержать осужденных рядом с подобным кирпичом?». Через дежурную часть они вошли в жилую зону.
- Где Глухов? – подошла ко мне Давыдова и шепотом спросила.
- Все там же. – спокойно ответил я.
- А где помощник? – страх явно захватил ее голову. – Ладно, я с ними. Как Глухов появится пусть сразу бежит ко мне.
Через несколько минут пришел Подшибякин со Штерном. Последний поздоровался кивком только после моего рукопожатия с Подшибякиным. Я на него не злился, он хотел быть важным и использовал для этого все возможное средства. Дешевизна его парфюма подтверждала стоимость всего человека. Подшибякин закончив предложение, повернулся ко мне, провел глаза по всей дежурной части и обратно вернул глаза на меня.
- А где все? – начал он.
- Кто где. Глухов у начальника, помощник на обеде.
- Какого хрена дежурка пустует?! – сказал он в пустоту. Сравнение с вакуумом меня не расстраивала. – Срочно сюда помощника! Надеюсь никаких ЧП не было?
- Как сказать. Сработка была «Санчасть» и какие-то люди в костюмах пришли, Давыдова их сопровождает.
Подшибякин побледнел, потом покраснел, и покрылся пятнами, Штерн как верная собачка пытался сделать тоже самое.
- Почему мне не доложили? Почему Давыдова пошла? Почему? А, черт. Где они?
- В жилой зоне…
- Беги к ним, - обратился он к Штерну, - я начальнику позвоню.
Подшибякин схватил телефон и набрал короткий номер.
- У нас тут правозащитники, по всей видимости ОНК. С ними Давыдова…Я понимаю, что это плохо. Я Штерна послал. Нет тут никого. Один С. Ну новенький который. Глухов сказали у вас. А вот он заходит…
У Глухова были очень большие голубые глаза…при нормальном состоянии они были узкими и серыми.
- Что случилось-то? – начал нервно дежурный.
- Это ты меня спрашиваешь?! – Подшибякин хоть выражался очень эмоционально, но был очень спокойным. – Почему дежурку оставил одну. В.В. не считается. А если бы начальник пришел. Тут ОНК, в жилой зоне, беги к ним.
- А как я побегу? У меня освобождение через десять минут.
- Помощник?
- Она на обеде.
- А почему нельзя убрать помощника с обеда, - вмешался я в разговор, - там же еще два младших инспектора стоят.
- Потому что это ОНК, общественно-наблюдательная комиссия. Они рождены, чтобы ненавидеть сотрудников, и найдут любую мелочь, чтобы написать кляузу. Ладно, В.В. пойдешь ты. Я тоже не могу, буду здесь. Главное делай умный вид и отвечай на все вопросы «Конечно это так, мы разберемся» и все будет нормально.
Они ходили не спеша. С другой стороны, они не ходили, их носили на руках наши сотрудники. Причем чувствовался профессионализм в этом плане. Никогда не видел, чтобы ботинки чистили другому человеку во время ходьбы. Мысль о том, что мне придется учится тем же методам, приводила в ужас. Дойдя до группы исследователей проблем, я встал с ними в один ряд. Штерн взглядом пытался меня выгнать, я, выполняя приказ старшего по званию, его игнорировал.
В основном на все вопросы отвечала Давыдова, умело выкручивалась от провокаций и сглаживала явные проблемы. Ее методика ведения переговоров выглядела примерно так: «Почему в спальне осужденных температура ниже положенной?» - спрашивал нас правозащитник. «Пока женщины на работе проветривается помещение. Посмотрите, все же окна открыты». «В жалобе написали, что вы их кормите отходами» - продолжал представитель ОНК. «Отходами? Я порой думаю кого-нибудь убить, чтобы меня так кормили бесплатно».
Грубость и неоднозначность ответов обрубали на корню все дополнительные вопросы. За свой век Давыдова встретила правозащитников ОНК, чем кто-либо другой. Даже Цветкова бывает спрашивает ее мнение. Начальство же относилось к Давыдовой скептически. Про нее разносили слухи, что она немного по-другому относится к осужденным. Эти слухи рождали негатив, который с лихвой разносили по колонии. Лично мне сложно про нее что-либо говорить, за все время я не видел ничего плохо.
Они зашли в отряд, вызвали какую-то осужденную и попросили комнату для свиданий. По закону мы им обязаны предоставить комнату, в которой видно переговорщиков, но не слышно. Проговорив полчаса, правозащитники ушли. Перед уходом, почуяв, что шкура волка уже начинает гореть, один из группы решил произнести: «В принципе не плохо, уже лучше, только молодой у вас слишком языкастый. Думает офицером стал может как угодно разговаривать. А так нормально. Представление придет через несколько дней».
Сказки на ночь
Ужин проходил по графику. Звяканье посуды становилось фоном и не тревожило слух. Женщины ели культурно, создавая иллюзия нормальных и воспитанных людей. Вообще я заметил, что женщина всегда остается женщиной при любом стечении обстоятельств. Единственной причиной ненормальности женщин, пожалуй, можно выделить только хроническую наркоманию. Большая часть женщин сидела за наркотики, но лишь малая часть была под сильной зависимостью. Они были неуравновешенными, чувство тревоги их не покидало. Одним из таких примеров была «Витас», которая действительно продолжает сидеть за нападения на сотрудников: в первом случае, она хотела досмотреть новости по телевизору отбоя, во втором, она просила пропустить ее спеть песню для Арефьева, в обоих случаях получала отказ и пару лет колонии за удар в лицо сотруднику. К счастью таких было мало. Ввиду своей малочисленности они больше всех выделялись.
Выпроводив правозащитников, мы стали возвращаться обратно. Зима, рано прогнав солнце с неба, освещала дорогу ровным слоем снега. Мы с Давыдовой шли в дежурную часть, Штерн ушел в своем направлении.
- Зря ты так разговариваешь. – начала Давыдова.
- С кем? Со Штерном или правозащитниками?
- Со всеми.
- Ну Штерн полный козел и этого заслуживает, а у правозащитников нимб какой-то странный…слишком ярко блести.
- Зря ты так, Штерн стукач, все Арефьеву сливает, а правозащитники могут такую кляузу написать, что сюда губернатор приедет. Здесь был даже депутат. В общем зря ты так. Лучше поделикатнее...
Все проходило долю секунды, а на деле три с половиной часа. Обед сменился ужином. Я зашел в дежурную часть, там над чем-то смеялись. Давыдова осталась с ними, я пошел в комнату отдыха и дрожащими руками достал термос из пакета. Мне не хватало тишины и одиночества. Будучи в институте и живя в казарме, я заходил в библиотеку и там просто сидел, отдыхая от людей. Это место было безлюдным и единственным спасительным для меня. Теперь убежищем стал бывший туалет, а ныне комната для отдыха и приема пищи, с внушительными размерами «два на два». Там, не включая свет, я на ощупь доставал свой бело-оранжевый термос, откручивал крышку и наливал туда чай с шиповником. После пяти минут релаксации я выходил обратно. Такой способ абстрагирования помогал не сойти с ума.
На время меня оставили в покое, задач для меня не нашлось. «Большая редкость в нашем деле» - сказал Глухов. Я читал документацию, знакомился с распорядком дня и спрашивал у сотрудников про их работу. Мне было интересно слушать уже опытных тюремщиков. Несмотря на просьбу рассказать о работе меня стали посвящать в свои бытовые вопросы, оскорбляли бывших мужей, и хвалились своими детьми. Делая вид неравнодушного человека, я пытался убежать, в голове созревал план побега. Я не мог решить, попроситься в туалет или через попытку суицида отправиться в больницу. Вдруг, после очередного рассказа «Мой ребенок самый лучший» Ирина Копытова решила перейти к «зоновским» делам.
- Был такой случай, заехала к нам такая зэчка, по фамилии Третьякова. Прямо страшно смотреть, полуседая, полулысая и с хриплым голосом, в общем страх. Я то сразу почуяла что-то неладное, но никому не сказала.
- Женщины… - подумал я.
- Размещаем ее как положено. Она такая: «Меня в одиночке располагайте, я в общаге спать не буду». Мы это операм передаем. Они типа: «Нам наплевать, в четвертый отряд ее». Мы ее после карантина в общежитие переселяем. Она перетащила матрас в угол и спала одна. Мы ничего не понимаем, делаем ей замечание, сажаем в ШИЗО. Она выходит оттуда и продолжает спать отдельно. Так проходит несколько недель, и тут приходит письмо в колонию, что по ошибки из-за международного законодательства к нам в колонию привезли осужденного Третьякова. Наши отвечают, что осужденные мужчины не поступали, по каждой прибывшей женщине дается медицинское заключение, пятое-десятое, короче отписываемся. Через два дня к нам приезжают инспектора из управления и проверяют по базе, там находят эту Третьякову, вызывают, беседуют. Никто не в курсе. Арефьев тогда только пришел начальником, сам ничего не понимал. Забирают ее и все. Через неделю к нам приехала проверка, а в ней Людка Заворухина из «семерки», она и говорит: «Ваша Третьякова – мужик». Мы в шоке. Потом все проясняется, в общем, по первой ходке она мужиком проходила, освободилась и отсекла себе эту…ну…фиговину вашу. И в суде судья читает медицинское заключение, а там в графе «пол» написано «женщина» и паспорт соответствующий. А по международке, где-то там, написано, что мы должны уважать решение каждого о смене ориентации, вот поэтому ее определили в колонию для женщин. Эта новость доходит до начальника управления. Он совещается с Москвой, ее или его увозят в тюрьму и сажают в одиночку.
- Неплохо, - говорю, - так он был похож на мужчину или женщину?
- В общем-то на мужчину, но у нас здесь такие женщины, что это не выделялось.
Тут в номинации «лучшая история за решеткой» решила поучаствовать Варя Румянцева. Она хоть и была приятным человеком, но рассказывать совершенно не умела.
- Ты помнишь Савельеву, - обратилась Варя к Копытовой.
- Я поняла про что ты…
- Так вот, - уже поворачиваясь ко мне, продолжила она. – Была у нас такая зэчка Савельева. Совершенно обычная, ничего странного, сидела за побои, мужа своего избила, он как истинный самец обратился в полицию. В общем, теперь он постоянно ездит к ней прощения просит, подарки привозит. Так вот, сидит себе и сидит. Ну она простая такая, ведет себя хорошо.
- Да мы поняли уже, что она хорошая, - перебила ее Копытова, - давай к делу.
- Да, так вот. И вдруг она начала слабеть, все сильнее и сильнее. В обморок падать, сильно потолстела, тошнит постоянно. Нас спрашивают, а мы головой машем. Мы ведем ее к врачам, они головой машут, мол, не знаем, что с ней. Мы тоже без понятия. Ей плохо, а мы беспокоимся.
-Господи, да продолжай уже. – Копытова вовремя пресекала ее ораторские способности.
- Да, ей плохо. В общем везем ее в областную нашу больницу, а они тоже головой машут.
- Если ты еще раз скажешь «головой машут» я с ума сойду.
- Да, так вот. – продолжала с улыбкой говорить Варя. – Короче никто ничего не понимает, а ей-то плохо. – Копытова демонстративно выдохнула. – В общем, в одну ночь она начала орать, мы вызываем дежурную медсестру, она осматривает, поворачивается к нам и говорит, если мы ее сейчас в больницу не отвезем, то роды будем сами принимать. Представляешь?! Она беременной была. Ну что за врачи у нас бывают. Банальную беременность выявить не могут. Оказывается, к ней на свидание приезжал муж и обрюхатил. Ну ничего родила она нормально. Бывает же так, - продолжала Варя уже без улыбки, - одно лишнее движение и ребенка внутри тебя нет, а тут сидишь в колонии, куришь по две пачки в день и все живы.
- Мне надо в туалет. - решил я отодвинуть разговор в сторону.
«Все-таки план побега - подумал я, - иногда необходим».
Отбой
На подъем и отбой для осужденных из динамиков проигрывается гимн страны. Мелодия главной песни страны становится как звуковой сигнал для собаки Павлова, все женщины устраиваются поудобнее на кровати. После проверки осужденных на спальных местах у сотрудников начинается вторая часть службы. Она более спокойная и свободная, но измученная и сложная…в физическом плане. За восемь часов тюремного сна необходимо обойти все точки в колонии, а их больше десяти и поставить там отметку о посещении. В нашем бюрократическом мире было такое неофициальное правило: «Сделал – напиши, не сделал – два раза напиши». Такой тактический прием помогал нам избежать проблем при проверках. Мы же старались не пропускать обходы, жизнь же диктовала свои правила.
Конец четвертого часа ночи означал проведение первой ночной проверки. Просчет осужденных на спальных местах был чуть ли не главным событием после проведения мероприятий в столовой. Хоть просчет был чисто формальным мы относились к нему с должной ответственностью. Побег из учреждения для сотрудников был почти смертельным. Побег — это не только увольнение большинства сотрудников, но и уголовная ответственность дежурной смене. Поэтому просчетом занимались внимательно.
Для ускорения процесса мы разделялись на две группы. Кто-то начинал с первого отряда, а кто-то с пятого и шли на встречу друг другу. В напарницы мне дали Ольгу Коломейцеву. Она была женщиной с широкой душой, именно такая душа могла влезть в такую женщину. Ее открытая манера общения уничтожала социальную оболочку нравственности. Чувственность и сентиментальность подавляли интеллектуальную составляющую. Желание наговорить пакостей на другую сотрудницу заставляло ее выглядеть перед нами в дурном свете. И все-таки ее любили, может не мы, может и не подруги, но дома ее любили. Лично я к ней относился спокойно, она была «одной из…».
Мы зашли в первый отряд. Дневальная с рванным листочком бумаги последовала за нами в спальное помещение. Мы пошли по левой стороне. Проходя мимо кроватей, мы услышали женский заспанный голос.
- Вообще сдурели, мужчина ходит ночью по спальным помещениям. – прохрипела она.
- А ну закрой рот. – рявкнула на нее Оля.
- Можно в туалет?
- Лежать и не шевелиться.
- Совсем ахренели…
- Я сейчас тебя за шкибос выкину на улицу.
Что-то было в голосе Ольги. Ее ругань воспринималась как родительское поученье. Этот голос хозяина магически влиял на женщин, хотя и габариты Коломейцевой внушали страх.
Во втором отряде все было проще, дневальная курила на улице и не собиралась идти за нами на проверку.
- Ну я-то зачем там нужна?
- Считаю до трех, – монологи Ольги поражали меня с каждым разом все больше.
Мы считали по ногам, потому что головы могли быть спрятаны за простыней. Я спокойно шел вперед за Ольгой и считал женщин как вдруг почувствовал как впереди идущая фура остановилась. Она несколько секунд смотрела на кровать с осужденной как вдруг закричит: «Я не поняла?! Где четвертая нога?».
- Что? – спросил я. В сказанной фразе Ольги отсутствовала логика.
Под простыней стали возникать какие-то странные движения. Я подумал, что осужденной плохо, а оказалось было очень хорошо, из-за простыни показалось два тела.
- Будкина! – сказала шепотом она, как будто вспомнила, что все спят. – Ах ты гадина, ласки захотелось? Ну ты у меня попляшешь.
- Я случайно здесь на ней уснула.
- Теперь нарочно без нее будешь просыпаться в ШИЗО…
После обхода мне пытались объяснить.
- Здесь такая система. Женщина любит женщину. Им же надо кого-то любить, а выбирать особо не из кого.
- У мужчин такая же фигня.
- Нет, мужчины не любят, они унижают таким образом. А женщины просто любят…
Лучше там, где нас нет
Работа в колонии была невероятно динамичной. Непредсказуемые события сменялись плановыми мероприятиями, а иногда протекали одновременно. Вклиниться в такой режим было сложно. Диапазон работы не мог охватываться человеческими возможностями. Безотлагательные действия заставляли пренебрегать другими обязанностями. Бывало, побежишь на сработку, а в ШИЗО надо заканчивать прогулку или во время проведения плановых обысков приезжали проверяющие. Сотрудников катастрофически не хватало, приходилось работать больше. Сутки через трое превратились в сутки через двое. За переработку недоплачивали. Нас обнадеживали отгулами, которые мы теоретически не могли брать из-за той же нехватки сотрудников. Те немногочисленные штабные работники, которые могли хоть мало-мальски помочь, всеми возможными способами изворачивались. В общем, в колонии сложилась такая система, при которой работать некому, но все мероприятия по бумаге должны быть исполнены. Ко мне начало приходить понимание бюрократии и современной системы исполнения обязанностей. Вначале мириться не хотелось, но реалии ломали любого человека и как бы я себя не хотел относить к «любому» человеку, потихоньку я стал принимать реальность именно такой. В колонии время протекало быстро. Принимали пищу как англичане, обедали вечером, ужинали перед подъемом, про завтрак забывали.
При переходе на «сутки двое» стал ломаться биоритм. Причем ломка была непрерывной. Суточная смена – организм не привыкает, потом первый выходной – целый день сон, организм продолжает искать стабильность, второй выходной – более человечный режим, организм снова настраивается, и опять суточная смена. Мы приходили на работу злыми друг на друга, внутренние конфликты не успевали остывать. Единственное где прослеживалась стабильность – это утренние разводы с Арефьевым. Он орал как безумный. Орал когда были проблемы, и орал когда их не было. Он был сыном колонии. Отнять у него колонию, и он как грудной ребенок без поддержки родителей умрет.
Я человек не суеверный, но считаю, что сделанные нами действия как-то влияют на происходящие события, которые прямо никак не связаны. И вот, я как-то сказал одну фразу, которую по сей день боюсь повторять. Ту фразу, которая на сто процентов изменит любую ситуацию. Проработав два месяца в невыносимом режиме, я произнес: «А еще хуже может быть?!». Пространство меня услышало, и подумав, что я беру «на слабо», сделало еще хуже. В нашу колонию пришло письмо, в котором сообщается, что все учреждения выделяют по одному сотруднику в неделю для командирования их в другую колонию, которая находится в селе Т. за 200 километров от нас. Именно там я пойму, что бывает еще хуже и невыносимей. Звонок в управление дал нам немного больше информации. Туда будут ездить только из отдела безопасности (в котором работал я), трудится там с понедельника по понедельник двенадцать через двенадцать. Я сначала не понял, что это значит, а ведь все было просто, двенадцать часов работаешь и двенадцать часов отдыхаешь. Всю неделю. После этого приезжаем в свою колонию и неделю работаем по старой схеме «сутки двое». А так как нас в отделе было всего двое, то кататься мне придется через неделю. Перспективы были самыми кошмарными.
24 1-ая Глава
© Copyright: Валентин Семенов 858, 2017
Свидетельство о публикации №217092502091
Свидетельство о публикации №217092502091
Рецензии