Детсад. воспоминание 3. В Чертково

Детский сад посёлка Чертково оставил в памяти Жорика самое неизгладимое впечатление. Первый раз в Чертковский поселковый детский сад он пошёл почти в четыре года. После того как набедокурил –  оставлять его без присмотра стало небезопасно. Первый раз его отвела туда тётя вместе с дочерью Наташей. А потом с сестрой за ручку, он каждый день топал в своих коротких штанишках и сандаликах по недавно проложенному асфальту.   Наличие сестры весьма выручало его во многих ситуациях. Стоило той заметить хоть малейшее притеснение со стороны сверстников, она как курица на защиту цыплят бросалась защищать своего братишку. Какая разница, что они были двоюродными. Для неё они были просто – братом и сестрой Ей было уже семь лет, но в школу она пошла только в восемь,  поскольку родилась после первого сентября – такие были правила.   
Тот период в детском саду запомнился ему невкусной перловой кашей, с вкусно пахнущим подсолнечным маслом, вкусными кукурузными початками, которые варили в солёной воде. Каждому доставалось по кукурузе. Некоторые дети их почему–то называли «пшёнка», хотя пшённая каша была совсем другая или суп из пшённой крупы. А ещё было много яблок. Выдавали их на ужин. Сначала шёл сезон белого налива, потом появлялись яблоки розовые, а потом красные полосатые. Они все были вкусные. В сезон слив – давали и этот фрукт, а осенью арбузов можно было есть сколько хочешь.
Потом родители увезли Жорика в Ленинград.  Снова пошёл он в этот же детский сад уже в пять лет. Родители попросили соседку отвезти его старикам и укатили в новую экспедицию, правда, уже только на полгода. В те времена никто ни доверенностей,  ни свидетельство о рождении в поездах не спрашивал. Его сопровождавшая тётка высадила на станции, передав в руки деда, и покатила дальше на курорт.  Детсад встретил его новыми художествами. Во-первых, вся детвора в разговоре «хэкала», как говорят во всей Украине и в сопредельных территориях со смешанным населением. Разговор пацана из Ленинграда с его твёрдым «Г» резко отличался от смеси «Г» и «Х» остальных. Музыкальный слух позволил ему быстро научиться местному говору, не только словам. Но и интонациям. А до той поры его постоянно дразнили, когда он забывался: « Гуси ГаГочут, Город, Гарит, всякая Гадость, на «Г» говорит». Умение читать давало преимущество  перед воспитателями, а перед сверстниками это был скорее момент отрицательный.  Так что шпыняли его как всякого новенького, да ещё с такими отличиями. Драться с ними не получалось. Это были крепкие ребята, закалённые в домашнем хозяйстве. С пяти лет воду носить для полива огорода да тяпкой сорняки срезать с картофельных грядок по нескольку часов – было для них в  порядке вещей.  Вот бегать он умел быстрее большинства сверстников. Иной раз это и спасало. Сестра Наташа пошла в школу, и заступиться теперь за него было некому. Потом появились друзья среди сверстников – стало легче. Их имена Жорик помнил и через шестьдесят лет. Юрка Винник - владелец завода, Вася Милютин – погиб в Чехословакии в 1968, Петька Грязнов – сел за разбой, убили в зоне, Саша Манухин по кличке «Махно» - убит в перестрелке в 1992 в Ростове, Серёга Подгорный – убит в Афгане в 1984. Судьба остальных неизвестна, но, можно предположить, что большинство уже умерло от алкоголя и болезней.
Ещё во дворе садика была перекладина на двух вкопанных в землю столбах.  Точнее, на ней сначала висели качели. Потом верёвка перетёрлась и когда один из мальчишек, раскачавшись, вылетел метров на десять вместе с качелью и лопнувшей верёвкой, больше этот аттракцион не восстанавливали. На перекладине многие мальчишки подтягивались,  вися на ней на руках, делали угол  и потом закидывали ноги между рук, вися уже на вывернутых руках. Те, кто посильнее, умели и обратно развернуться, а нет, спрыгивали на землю.  Всё это осваивал и Жорка в полной мере. Потом ему показали, как делать выход силой, как делать подъём переворотом.  Двадцать раз подтянуться для него не составляло труда. Как это потом всё пригодилось, когда пошёл он в школу. Были моменты в этом детском саду совсем отвратные. Если тебя приспичило по нужде, то отправлять эту надобность нужно было, зайдя в деревянное сооружение, где было прорублено в помосте, в рядок, шесть овальных дырок. Никаких перегородок не было. На улице - жара.  Вонь в нём стояла такая, что глаза слезились. Кроме того, желание зайти туда ещё раз резко снижалось при виде копошащихся в экскрементах червей,  а кучки кала, громоздящиеся возле отверстий, оставленные младшими воспитанниками, которые боялись упасть вниз, не давали даже толком подойти и занять место. Естественно, что всё вокруг такими же кучками было уделано и за туалетом. Пацаны часто справляли малую нужду, прижавшись к забору, где были просветы между досками, девочкам было сложнее. Жора, как и большинство, научился обходиться всё время пребывания в садике без туалета. 
Однажды Жорка что–то набедокурил. Стало быть, должен быть наказан. Но не возвращаться же в группу,  где есть угол. Понятно, что в большом дворе детсада такого понятия не существовало. Однако рядом с основным зданием имелся сарай для дров. А рядом с ним был погреб, где хранили картошку. Воспитательница, недолго думая, сняла засов и поместила мальчика туда со словами: «Остынешь, может, поумнеешь и баловаться не будешь».
 Ей не повезло. Как на грех в этот день дед Жорика работу закончил пораньше и приехал на мотоцикле за ним прямо к калитке детсада. На вопрос о внуке, которого он никак не мог разглядеть в толпе ребятишек, воспитательница, сначала спросила, как его зовут, а потом смутилась и сказала: «Вы тут на улице подождите, я его сейчас приведу».
Дмитрий Петрович заподозрил неладное и сказал: «Ну–ка не финти. Веди к внуку. Всё здесь, а его нет?»
Они подошли к погребу и Жорик обрёл свободу.  Он слегка дрожал от холода и переживаний.
– Фамилия твоя как? –  взревел дед
– Горбенко, – пролепетала испуганная женщина, разглядывая его чёрную форму и звёзды на  зелёных петлицах.
– В общем, так, Горбенко, моли Бога, чтобы он не заболел. Он у меня два года заикался. Если снова начнёт, тебе мало не покажется.
Та зарыдала:
– Не губите. Если меня уволят, то больше на такую работу не возьмут, а у меня мать–старуха на руках.
– Молись, чтобы за решёткой не оказаться, а не об увольнении.
Жорик не заболел.
Однажды в садике произошёл случай, который потряс Жорку до глубины души. Детей из дворика запустили перед обедом по группам.   Яшка Полозенко дёрнул Валечку Рязанцеву за косу. Она его налупила грязным веником, что стоял в умывалке. За это девчонку  поставили в угол. Яшку никто в угол не ставил - он был племянником директорши садика.  Отстояв своё, Валька пошла, мыть руки перед обедом, а Яшка  облил ей из кружки голову водой.  Она в ответ вылила ему полведра грязной воды, оставшейся после мытья полов. Уйдя в группу,  расплела косы и стала их расчёсывать. Тут прибежала разъярённая воспитательница.  Оксана Тарасовна была женщиной полной, грудастой, как говорили в тех краях - «полна пазуха цицёк», с больными нервами (о чём она вслух заявляла постоянно) и скорой на расправу. 
– Что ты тут стоишь принцессу из себя воображаешь? Сама нагадила и не извинилась. Что я директору скажу?   Снимай мокрое платье и становись в угол.
Команда была исполнена.
– Сандали тоже снимай.
Когда обувь была снята, Воспитательница воззрилась на ногти Валечки. Которые были накрашены красным лаком для ногтей.
– Кто это тебе сделал? – ткнула она в них своим толстым пальцем с обломанными ногтями.
– Сама.
– Сотри, чтоб завтра я не видела такого. Вырастешь шлюхой, как твоя мамочка.
Мама Рязанцевой работала в парикмахерской. Он приехала из Ростова с дочкой без мужа и снимала комнату у тётки Дарьи. Одевалась и причёсывалась она так, что все мужики посёлка невольно смотрели ей вслед. Контраст с местными тётками был большой. Вся дамская элита посёлка делала причёски только у неё, что не добавляло любви среди коллег. 
Жорик не знал, что такое шлюха, но как изменилась в лице Валечка он увидел. Гневно сверкая, налитыми слезами глазами,  она выпалила в лицо воспитательницы: «А ты–дура!».
–Что–о–о?- раздался вопль Оксаны Тарасовны сравнимый с рёвом раненного носорога, – а ну снимай с себя всё и становись в угол.
Девочка сняла майку.
– Ты что оглохла? Трусы снимай.
Конечно, все ещё были детьми, но с трёх лет Жорик ходил только с дедом в баню, бабушкино мытьё в ванночке отвергал.
Валя помотала головой:
– Не буду.
– Что не будешь?– вновь заорала воспитательница
– Не буду снимать, – сквозь слёзы пролепетала виновница.
– А я говорю, будешь, – завизжала наставница и начала сдирать трусики с девочки.
Рязанцева  своими ручонками не давала ей исполнить задуманное. Но разница в весе и силе была слишком велика. Не шестилетней девчонке было противостоять девяностокилограммовому чудовищу в белом халате. Она тащила за трусики так, что детские ноги оторвались от пола. Бедная Валька висела вниз головой, держась за свою жалкую одежду,  и в результате борьбы шлёпнулась на пол уже голая.   Она была оттащена в угол, где села голой попкой на пол и положила голову на колени.
– Встань, я сказала!
Та встала и прикрылась руками.
– Руки по швам! Таким, не должно быть стыдно. Мы таких шлюх в сорок пятом на верёвке таскали по посёлку, чтоб всё видели. Дети, все смотрите на  эту бесстыдницу.
Девчонка стояла, опустив руки, и слёзы ручейками стекали по её щекам, по животику и капали на пол.
Жорик в ужасе смотрел на происходящее. Некоторые, так же как и он смотрели на эту сцену с дрожью, Иришка Положенец даже закрыла лицо руками. Однако для большинства это было развлечение.  Дети подбегали, кривлялись, высовывали язык, показывали на наказанную пальцами и смеялись. Для некоторых это была возможность отыграться, поскольку Валька за обиды никому спуску не давала. 
Однако нянечка накрыла столы и нужно было обедать, поэтому девчонку выпустили из угла, вернув одежду.  После обеда,  когда всё опять пошли гулять под августовским солнышком,  во дворе садика Валя Рязанцева стояла одна, спрятавшись за яблоню. Жорик увидел её и подошёл. Ему хотелось утешить девочку, только он не знал, как и стоял молча.
– Что, снова поиздеваться пришёл? - сквозь слёзы упрекнула его девочка.
– Я не издевался, растерянно пролепетал он,– мне тебя жалко было. Вот возьми, - протянул он ей конфету, которую бабушку сунула ему при выходе из дома.
– Спасибо, - вытерла слёзы девочка, – всё равно ты тоже стоял и смотрел, как всё.
– Извини. Ты была красивая.
– Правда?- вытерла рукой слёзы девчонка.
– Правда.
– А ты дружить со мной будешь?
– Конечно, а почему ты спросила?
– Теперь со мной никто не захочет дружить. Она меня опозорила. 
– Я буду.
– Ну, ладно, –  улыбнулась Валька, – давай дружить. – А этой, она погрозила кулачком в сторону воспитательницы, – я ещё покажу, где раки зимуют. Вот вырасту и покажу.
– А где они зимуют?
– Не знаю, так мама говорит иногда.
Ночью Жорик спал беспокойно. Бабушка говорила, что он кричал во сне: « Не надо! Не трогайте меня!». Она пыталась узнать. Что ему снилось, но он постеснялся сказать, что во сне с него сдирала одежду огромная злая тётка в белом халате.  Идти в детский сад он отказался. Когда через три дня его снова привели туда оказалось, что Рязанцевой больше в группе нет. Её перевели в другой за два километра, на окраину посёлка.   Дружбы с ней не поучилось.  Через тридцать лет Жорик снова оказался в Чертково. Юра Винник ему рассказал, что лет пять назад Валька Рязанцева приезжала с мужем на  бежевой «Волге» с оленем на капоте. Навестила подружек, поинтересовалась перед отъездом как живёт Оксана Тарасовна. Узнав, что та уже десять лет как умерла в одиночестве, произнесла «Вот жалость».
 Многим было непонятно, почему она пожалела женщину, которую мало кто и помнил.