31 августа

Снег, мокрый снег с дождем и ветром, несущим не красивые желтые листья, а мусор и старые пакеты. Темнеет, хотя еще только седьмой час. Виталий вышел из автобуса и поднял воротник, но холод мгновенно проскользнул под куртку и растекся по спине. Мимо него зашлепали по лужам чужие люди, оставляя брызги на брюках. Неприятно. Он давно забыл про общественный транспорт, но сейчас машина была в сервисе, и ему пришлось ехать с работы на автобусе.
Промозглая октябрьская погода покрасила все в серый цвет, яркие стены пятиэтажек полиняли, голые деревья почти слились с небом, и падающая с неба жижа окончательно стирала разницу. Редкие фонари, отражающиеся в лужах, темные пятна людей в сумерках – вот и все признаки жизни.
Давно он здесь не был, наверное, с тех пор как купил свою первую машину. Странно, он до сих пор жил в родительской квартире, но совсем не посещал окрестные дворы. Помнится, вон там, в садике, он впервые попробовал сигарету, прячась в детской беседке от придурковатого сторожа, и, стоило ему проглотить вонючий дым, как пацаны хлопнули его по плечу и просипели в ухо: «Мамка идет!». Виталька тогда едва не наложил в штаны и наглотался едкого дыма. Начало было положено.
А вон там, в подвале пятиэтажки, было совершенно особое место. Виталий даже замедлил шаг, высматривая вход. Там было их с Дэном логово, где они правили миром. Они открывали железную дверь, забирались внутрь, ставили музыку и бесились, играя на воображаемых гитарах. Или наоборот, сидели в темноте, задумчиво попыхивая сигаретами. Казалось, что в те годы всегда было лето, хотя Виталий точно помнил, как жался к трубе отопления в январские морозы, и как отряхивал снег с шапки, заходя туда зимой. Но в том мире не могло быть зимы, слякоти и темени, в том мире у них всегда было дешевое пиво и сигареты, и батарейки на двухкассетном «Панасонике» никогда не садились.
Ему вспомнилось 31 августа, тот самый день, когда Дэн обрезал рукава у «арийской майки»: он был весел, много смеялся и притащил новую, умопомрачительную, по его словам кассету. Солнце лилось в подвальное окошко, щедро выплескивая радость уходящего лета. Пахло сухой землей, травой, и еще чем-то непонятным, но восхитительным. А потом начался дождь, и они закрыли раму, слушая, как по стеклу барабанят крупные капли.
- Последний летний дождь, - заметил Дэн, - завтра осень.
Виталий остановился, глядя на знакомый спуск. Ему захотелось подойти и посмотреть, но если раньше мусор и разбитые бутылки его не смущали, то теперь характерная вонь заставила его отпрянуть. Он бы так и пошел домой, если бы в свете фар проезжающей машины вдруг не увидел на подвальной стене полинялый рисунок. Дверь. Дверь в лето, которую он нарисовал двадцать пять лет назад коричневой половой краской.

После дождя воздух очистился, и они распахнули окно, впуская свежесть, затекавшую густыми струями. Она наполняла собой тесное помещение и кружила им головы. Сладковатый запах озона щекотал ноздри и звал за собой, в лето, навстречу приключениям. Дэн сунул в карман ту самую кассету и тщательно затушил бычок:
- Раз уж ты не взял мафон, то айда гулять! Лето на улице! – он выскочил наверх, предоставив Виталику закрывать дверь. Виталик огляделся и потянул на себя тяжелую железяку, он не знал, что видит это место в последний раз.
А на улице действительно было лето. Дождь прошел, и словно не было его – в полчаса лужи впитались, и снова яркое синее небо повисло над ними, отражаясь в стеклах проезжающих автомобилей. Чудесный день, жаркий, пахучий, с прохладой в темных дворах и мутноватым пивом в стаканчиках. Стоило только задрать голову, чтобы по уши погрузиться в ослепительную синеву, жадно хватая ртом воздух.
К вечеру жара спала, здания окрасились розовым, и вода в Абаканской протоке приобрела багровый оттенок. Они вышли на Коммунальный мост, чтобы поплевать в воду, а навстречу им двигалась взбудораженная толпа футбольных фанатов, шедших со стадиона. Собственно, Виталя потом так и не мог вспомнить, что случилось. Он помнил себя, стоящего на мосту, помнил раскинутые руки Дэна в полете и его тело внизу на асфальте. А потом он как-то перенесся вниз и видел, как розовые полосы на небе отражаются в его глазах.
Назавтра была осень. Долгие моросящие дожди, холод и туман, наползавший с реки, заняли город. Их с Дэном город. И Виталя не мог оборонять его в одиночку, все, что он смог - вернувшись с похорон, взять магнитофон, сигареты и чекушку «Командора Резанова» и пойти в подвал. Ему казалось, что стоит включить музыку, закурить сигарету и Денис придет, сядет напротив, и снова можно будет молчать долгие часы, ничего не говоря друг другу.
Он толкнулся в дверь, но она не подалась. Над обрезком железной трубы, служившей ручкой, красовался свежий сварочный шов. Виталя толкал дверь, пинал ее, колотил палкой, разбил об нее бутылку, но все напрасно. Дэн исчез вместе со всем его миром, и идти ему было некуда. Вечером он принес банку краски, оставшейся от полов, и нарисовал рядом другую дверь. За этой дверью был его лучший друг, и все самое классное, что было в его короткой жизни.
Первое время он часто туда ходил, тыкался лбом в стену, разговаривал с Дэном, рассказывал ему, что происходит в мире. Миха поступил в универ на китайское отделение и скоро уедет в Китай на стажировку, Ленка стала гулять с гопником Юрой, Iron Maiden выпустили новый альбом с левым чуваком вместо Брюса и это просто отстой.
А потом все как-то наладилось: институт, новые друзья и новая жизнь. В армию он так и не сходил, но постригся примерно на втором курсе. Сам, просто чтобы не ходить как придурок. О Дэне он вспоминал все реже, и музыку слушал только в машине, когда ехал один.
И вот теперь вспомнил.
- Привет, брат… - Виталий спустился по загаженным ступенькам и тихонько коснулся пальцами нарисованной двери. – Долго мы не виделись.
Облупленная коричневая краска шелушилась под пальцами. Он провел ладонью по косяку и ощутимо надавил в том месте, где некогда нарисовал ручку. Дверь скрипнула и подалась…

Внутри было светло. Сквозь открытое окно лился свет, в котором кувыркались пылинки. Знакомый запах пыли, травы и нагретой на солнце земли ударил в ноздри. Виталий ступил на пол и услышал, как под его ногами заскрипели остатки деревянного ящика, который Дэн положил на пол. Неужели они еще не сгнили?
Подвал был точно таким же, как и тогда: ряд пустых жестяных бочек вдоль стены, трубы с размотавшейся теплоизоляцией, накрытый клеенкой самодельный стол из тех же деревянных ящиков. Виталий подошел к столу – клеенка была чистая, словно ее недавно протирали. И да, она была та самая, в оранжевые шишки. Возле стола на своем привычном месте стояла консервная банка, из которой кто-то заботливый вытряхнул старые бычки. Неужели за двадцать пять лет здесь не скопилась пыль и грязь? Издалека донесся звук грома, и только тут до Виталия дошло, что из распахнутого подвального окна на него смотрит лето. Он вошел в этот подвал из холодного октябрьского вечера, а пустая створка была распахнута в жаркий июльский полдень.
- Мафон взял?
Виталий резко обернулся и едва устоял на ногах. Из темноты подвала прямо на него вышел Дэн.
- Гроза будет. Душно очень.
Дэн достал из кармана мятую пачку «Русской тройки», щелкнул по ней пальцем и вытянул сигарету. Он стоял совсем близко, и Виталий чувствовал его запах – сигарет, дешевого лосьона для бритья и нестиранной футболки. Длинные русые волосы Дэна были зачесаны в тощий хвостик, на щеках и шее красовались прыщи, а через бровь к уху тянулся тонкий шрамчик.
- Видел? – он повертелся перед Виталием, демонстрируя обрезанные рукава. – Так круче, бицуху видно. Нра?
Виталий кивнул, не будучи в силах что-то сказать. А Дэн закурил и внимательно посмотрел на подоконник: бум! Первая капля упала с потемневшего неба.
- Последний летний дождь. Завтра осень.
Он закрыл окно, и некоторое время смотрел, как капли колотятся о стекло все чаще. А Виталий стоял, онемев, и просто впитывал в себя присутствие друга. Невероятное ощущение счастья, смешанного с болью, затопило его и лишило возможности соображать.
- Дэн… Дэн… Дэн…
- Ты чего?
Дэн затушил сигарету и присел на корточки, ковыряясь в рюкзаке.
- У меня тут такое есть! Витал, тебе хана, твоя крыша улетит в тундру. Я в ларьке слушал, и чуть не обоссался там же. Это чума, братан! Это вынос мозга, это массовое убийство, это просто жесть! Это Judas Priest “Painkiller”! Забудь все, что ты до этого знал и слышал!
В руках Дэна мелькнула кассета.
- Я не понял, ты чего как неживой? Заранее кони бросил от восторга? Где мафон-то? Витал?
А Виталий внезапно понял, что сейчас зарыдает.
- Братан, ты чего? Братан? Тебе плохо, что ли? Ты не молчи, епт…
- Дэн, это ты? Неужели это ты? Дай потрогаю… – Виталий схватил друга за руки, за футболку, потрогал даже хвостик с аптекарской резинкой. Это был Дэн, он выглядел как Дэн, он говорил голосом Дэна, он пах, как Дэн.
– Дэн, слушай, ты друг мой, самый лучший, у меня такого друга больше никогда не было. Я ведь тебе так и не сказал тогда… Блин, да ведь только здесь, вот в этом сраном подвале я и был счастлив. Я был самим собой, а потом это все херня такая...
- Ты совсем поехал? Чего ты меня лапаешь? Почему мафон не принес?
Виталий сел на деревянный ящик, обхватив голову руками.
- Мудак ты Витал, я такой альбом добыл, а слушать не на чем.
Виталий достал из кармана телефон, нашел поиском Painkiller и нажал на пуск. Раздалось легкое шипение, словно его старый «Панасоник» мотал пожеванную ленту, а потом в подвал ворвалось знаменитое барабанное соло Скотта Трэвиса. Дэн замер, сидя у стола на корточках, пальцы его слегка подрагивали, острый кадык ходил вверх-вниз. Он был весь внимание, он впитывал музыку всем своим существом. Виталий никогда не умел так слушать. Он, сорокалетний мужчина в рабочем костюме, сидел на деревянном ящике в подвале и плакал. А за окном катился ослепительный летний день.