Забракованная роза. Дачные рассказы

                1.
Опять ненастье. Вновь ветры, мзга, хлёсткие дожди. Наверное, поэтому припомнился один редкий солнечный день.

Было тепло и сухо. Ни облачка. Синь-синева. Только ближе к солнцу плавилось опалово-золотистое сияние. Освобождающая от сорняков клумбу Зоя (моя жена) просит, чтобы я собрал букет для её подруги Людмилы. Зоя часто полагается на мой вкус. Равно, как полагаются на него и некоторые её подруги, включая  именинницу Людмилу. Ту, которая с Четвёртой улицы, нашего дачного посёлка. Всего же, в общем числе Зоиных подруг, четыре Людмилы, кроме тех многих, которые с другими именами.

Сообразуясь с просьбой, подошёл к кусту наших великолепных, тёмно-красных роз. Вообще-то, среди самых любимых мною и женой цветов – белые хризантемы. Их я дарю ей по тому или иному случаю. Изумительные, нежно-белые, с тонким, чуточку терпковатым запахом, они могут дней десять стоять в вазе, почти не теряя своих качеств. Розы же увядают через пару дней. Однако, раз жена попросила,  я начал с роз.

Выбрал самую крупную, для середины букета. Срезал стебель, удалив нижние шипы и тонкий стебелёк-отросток, с невзрачным, подгоревшим на солнце бутоном.  Стебелёк, с лишними веточками, бросаю рядом с кустом. «Уберу позже, в компостную яму!» - успокоил себя, всецело занятый букетом.  О том же,  что букет удался, понял по радостно вспыхнувшим  глазам моей жёнушки.

Вскоре, взяв его и коробку с подарком, она ушла на Четвёртую улицу. Вернулась, когда всё вокруг уже заполняли прохладные сизые сумерки, а над дальним лесом начал гаснуть густо-вишнёвый, с огнистым отливом горизонт.
- Привет тебе от Люды! – весело сообщила жена и добавила: подруга, мол, сразу догадалась, что роскошный букет сотворялся с моим участием.
- А поэтому, - обнимая меня, заулыбалась Зоя, - Люда в знак благодарности попросила поцеловать тебя. Это тебе вместо её поцелуя.
Тут жёнушка хотя и поцеловала меня за подругу, но я, с нахлынувшей на меня горячей волной и замиранием сердца, ощутил именно её, родной, женин поцелуй (да простит меня за это Людмила!).

Утром, проходя мимо подрезанного мною розового куста, жена наткнулась на брошенный и уже притоптанный моими подошвами тот самый стебелёк-отросток, с хилым бутоном. Подняла его, разгладила листочки и, укоризненно взглянув на меня, пошла в дом. Вернулась с брызнувшей на солнце радужными искрами хрустальной вазой. Налила в неё чуть подогретой воды, опустила туда забракованный мною стебель, с бутоном…

Наблюдая за ней, подумал: в этом она вся. Увидит, к примеру, примятый, наклонённый ветром цветок, тут же подставит ему опору. Заметит выброшенные мною остатки плохой рассады, непременно отберёт росточки, которые посадит в укромном уголке. И ведь всё у неё оживает, растёт, расцветает… Нет, право, не случайно родители дали её имя: «Зоя», означающее «Жизнь».

Вазу с тем бутоном она поставила на столик у окна. Вечером мы с нею уехали домой, в Москву. Вернувшись же один через три дня и зайдя в нашу большую комнату, я ахнул от восхищения: из вазы на меня приветливо глядела крупная и удивительная в своей свежей, нежной и благоуханной красоте тёмно-красная роза. Такой она оставалась ещё две недели, радуя меня, чуть было не погубившего её, и свою спасительницу Зою – мою жену.

Суть этой истории, конечно, не только в нашем отношении к цветам. Суть также в наших людских отношениях и наших человеческих поступках.

ОПЯТА – СЕМЕЙНЫЕ РЕБЯТА
                1.
Семнадцатого числа, нынешнего сентября, мне, только что приехавшему на дачу, протелефонировала жена:
- Люда сейчас звонила, - информирует она. – Говорит, в лесу они с Володей. Опята молоденькие появились.
- Спасибо! – оживаю мигом. – Переодеваюсь и бегу в лес.

Минут с через десять, в противоклещевом одеянии, с корзиной в руках, я уже шагал по сырой, чавкающей под сапогами тропе.

Опята – та дармовая добыча, без которой просто немыслим заготовленный впрок грибной ассортимент. Издавна у местных жителей и у нас, дачников, повелось: белые, самые востребованные грибы, а с ними – подосиновики, подберёзовики – на сушку, заморозку  и маринование. Грузди – на засолку. Опята – на то, другое и третье. Однако вот уже третий год на опят в наших местах неурожай. Хотя, в это дождливое, колодрыжное лето нет и других грибов. За прошедшие недели, я, с другими заядлыми грибниками, несколько раз уже ходил на разведку. Один раз принёс с килограмм лисичек, второй раз – пару подосиновиков и небольшой боровичок. Только и всего! Поэтому звонок жены меня прямо-таки взбудоражил.

Быстро преодолев подступающее к крайним дачам сырое место, оказываюсь на сухой, протоптанной между сосен, елей и прочих деревьев, тропе. Не дойдя до железной дороги (нашего главного ориентира!), сворачиваю в глубь леса. И сразу же, у корявого берёзового комля, натыкаюсь взглядом на пяток молоденьких опят. «Ага! – проносится в голове, - значит, полученная по телефону информация достоверна». А ещё минут через десять моих петляний между стволов и кустов окончательно убеждаюсь в этой достоверности. Набрёл на берёзу, от корня и метра на полтора в верх, сплошь облепленную светло-коричневыми, с плотными, толстыми ножками шариками разной величины. Это те самые опята, которые весьма годятся на деликатесное маринование. И ещё преимущество таких молоденьких, не разлопушенных грибков в том, что среди них практически нет порченных червями. Поэтому без всяких сомнений срезаю их с потресканной берёзовой коры, а они в россыпь и сросшимися пучками падают в мою корзину. С наслаждением ощущаю устойчивый, характерный только для опят запах.

Не закончил сбор дани с этой берёзы, а глаза уже подмечают шагах в десяти ещё один, сплошь усыпанный мелкой грибной порослью ствол. Подхожу. Любуюсь. Грибочки такие же дородные, плотные, чистые, как и на прежней берёзе, только светлее. Цвета кофе с молоком и слегка припечёнными макушками. Некоторые, отдельными семейками забрались по стволу так высоко, что руками  не достать. Однако для этого у меня есть придумка. Подбираю длинную жердинку. Обрывком верёвки прикручиваю к её концу нож. Этим, похожим на дикарское копьё приспособлением срезаю всю прилепившуюся по верхотуре поросль. Грибочки с шорохом сыпятся на устланную жёлтыми листьями землю.

Часа через два моя полутора-ведёрная корзина уже до краёв наполнена превосходной добычей. Кстати, тому помогала и подходящая погода: солнечная, но прохладная и с ветерком. Та, которую не переносят комары и, судя по всему, - клещи.

С приятной тяжестью в руках, по едва заметным следам и стёжкам, обходя прибавившиеся за последние годы вывороченные,  с огромными корнями, деревья, возвращаюсь на дачу.

Ба-а!... Оказалось, сообщение о появившихся опятах активизировало и мою жену: прикатила мне на помощь. Вдвоём мы и занялись обработкой собранной мною ароматно пахнущей лесной добычи.
                2.
Через два дня жена опять уехала в Москву. Меня же, по понятным теперь причинам, вновь потянуло в лес. Однако… Всё уже было иначе. Весть о нашествии опят моментально разнеслась по всему нашему посёлку и окрестным селениям. Лес наполнился людьми, их шумом, голосами-перекличками:
- А-а-у-у!.. Коля, где ты-ы-ы?...
По обочинам рассекающей лес дороги, впритык друг к дружке, выстроились вереницы машин. Многие – с московскими номерами. На них с явной неприязнью поглядывают местные жители. Что говорить: не привечает москвичей даже ближнее к Москве население.

Пробравшись через сбрасывающие на землю свою листву дебри, я вышел на известную  грибами просеку. Оказалось, неудачно. Тут и там женские и мужские, вертящие головами и зырящие горячечными глазами особи, с корзинами, коробами, туесами, вёдрами и прочей подходящей тарой. Кроме того, и опята здесь, на солнцепёке, уже вовсю разлопушились и привяли. Поэтому направляюсь строго на юг,  до знакомого мне замшелого лесоповала. Не ошибся. Там меня ждало позавчерашнее грибное изобилие. Быстро наполнил свою корзину и – к даче.

Пообедав и отдохнув, с корзиной накрытых чистой салфеткой опят, иду к московской электричке.  В вагоне, куда ни глянь - всё те же плетённые, пластиковые, металлические, картонные  и прочие емкости с опятами.  С платформы Лебзино в наш переполненный вагон входят две пожилые женщины. Одна приземистая, с запутавшемся в её волосах жёлтым листом и со сбившимся на плечи платком брюнетка. Вторая – худощавая, в дугу согбенная блондинка, в синем берете. У первой - загруженная доверху корзина, у второй – огромный, набитый всё теми же опятами пластиковый пакет.
- Нюша, садись со мной! – приглашает брюнетка, смахнувшая наконец, по подсказке,  со своих волос жёлтый  лист.
Однако, еле волокущая ноги «Нюша» плюхается на первое жн, попавшее ей на глаза сиденье. Вымотанная, наверное, донельзя грибным походом, она откидывает голову на спинку сиденья, закрывает глаза и жадно хватает бледными губами душный воздух. Протяжно охнув, застонала. Соседка, справа от неё, сует ей в рот таблетку валидола. Я, преодолевая упорное его сопротивление, открываю верхнюю часть окна. Появившиеся  в своих тёмных, форменных плащах женщины-конролёры спрашивают:
- Может вам «Скорую» вызвать?

«Нюша» лишь жалобно стонет. Соседка слева открывает пузырёк с корвалолом. Наливает его в пластиковую крышечку, подносит к губам страдалицы. Та судорожно глотает, а через минуту вдруг разражается громким, навзрыд плачем:
- Да как… какккую там «Скорую»!- заикаясь, сбиваясь, выкрикивает  она. - У меня дома муж парализованный, ждёт не дождётся меня с грибами!..
Потом, внезапно смолкнув, тревожно спохватывается:
- А где же мой пакет?
- Вот он! Вот, Нюша, - кладёт ей на колени тяжело нагруженный грибами пакет её товарка-брюнетка. – Смотри, какие грибочки! – достаёт она чудно сросшуюся охапочку мелких, в светло-коричневых шапочках опят. – Вот они, твои опята, семейные ребята.

В Лианозово обе они , попрощавшись с нами, своими попутчиками, без происшествий выходят на перрон. Благополучия вам, женщины!

26. 9. 2017. Савёлово – Москва.