Розы на снегу главы 37-45

37
    Надя обладала удивительной способностью сходиться с людьми, которые, как казалось Ивану, были совершенно не её круга. Ей было 22 года, когда она пришла на работу, и в тот же год она сдружилась с женщиной, которой было 36 лет. Женщина была крупная, с пышным телом и круглым добродушным лицом. Она имела смешную украинскую фамилию – Заика. Надя познакомилась с Леной в электричке, на которой она по выходным ездила к родителям. Она с ней ходила обедать, иногда подолгу разговаривала на работе. Ивану была непонятна их связь, а на его невысказанный словами вопрос, что их связывает, Надя отвечала: "Лена – очень добрая".

    В одну из пятниц вечером Иван провожал Надю домой и в электричке они встретили Лену. Иван и Надя сидели недалеко от двери, и они увидели её через стекло двери в тамбуре. Лена была не одна – с ней был рядом мужчина чуть её старше. Надя некоторое время наблюдала за ними, а потом скомандовала Ивану:

– Сиди, я сейчас вернусь.

    Иван, раньше не обращавший внимания на пару в тамбуре, теперь стал наблюдать. Разговор между Леной и Володей был крайне напряжённый. Через несколько минут Надя вернулась и сказала:

– У меня очень важное дело, ко мне не подходи – я потом тебе всё объясню.

    Иван уже стал наблюдать, не спуская глаз с троицы и стараясь услышать отдельные слова, когда дверь открывалась. Он увидел, что Лена ушла в другой вагон, а Надя стала что-то говорить Володе. Как позже узнал Иван, Лена и Володя поссорились, а Надя пыталась исправить ситуацию. Более всего Иван был поражён тем, что видел – сорокалетний мужчина почти плакал, у него дрожали губы.

    Когда Надя вернулась и вкратце объяснила случившееся, Иван сказал:

– Мне кажется, что вторгаться в отношения двоих нельзя – только они сами могут разобраться.

    Надежда резко оборвала его:

– Ты ничего не понимаешь. Они безумно любят друг друга, если я им не помогу, то больше некому им помочь. Я себе никогда не прощу, если они расстанутся. Я завтра поеду домой к Лене. Любящим людям нужно помогать.

– А что ты говорила Владимиру?

– Что Лену надо понять и простить и она простит его.
– А что у них произошло?

– Да ничего не произошло: один что-то сказал, другой не так понял и подумал совсем не то, а потом слово за слово.

    Ивану потому запомнился этот случай, что для него Надя была непостижимой женщиной, которую он боготворил, а здесь она вдруг представала самой обыкновенной и понятной, и от этого – ещё более дорогой. От всего сердца она хотела устроить личное счастье другой женщины.

    38
    Многочисленные, всех мастей, знакомые Надежды не могли бы дать ей общую характеристику – с каждым она была своя, она могла подстраиваться и под дурака, и под простофилю, подыгрывая каждому в его амплуа. Этот необыкновенный артистизм самому Ивану был недоступен в исполнении, но он чувствовал все нюансы этой игры, когда становился случайным зрителем. Единственное, что не понимал Иван, – зачем всё это.

    Как-то мимоходом она обмолвилась, что ей нравится срывать покровы с людей, обнажая их истинные желания и суть, часто нелицеприятную. Она ставила эксперименты над людьми, но куда заведёт её эта игра? Не поставит ли жизнь над ней самой когда-нибудь опыт?

    С Иваном Надя тоже была разная: то дерзкая, то насмешливая, то очень серьёзная. Однажды она поразила его необыкновенной заботой о постороннем человеке.

    Переходя улицу и обернувшись случайно назад, она увидела ковыляющую бабушку, вернулась и помогла ей. Она с каким-то необъяснимым удовольствием уступала место в метро. Иван этого никогда не делал, просто потому, что рядом с Надей всегда стоял. Однажды она его спросила:

– А ты место старшим уступаешь?

– Нет. Уступаю место только беременным женщинам.

– Ты смеешь мне это говорить? – сказала она удивлённо, но не поверила.

    Видя, что Надя ждёт объяснений, он сказал:

– Когда я вижу старого человека, я просто встаю и ухожу, делая вид, что мне выходить.

– Зачем? – теперь Надя уже искренне удивилась.

– Быть может, этот старый человек достоин уважения, а быть может – нет. Я этого не знаю. Я просто оставляю место. Старый человек хотел сесть, и он достиг своей цели. Ты уступаешь место со словами "Пожалуйста", а я – молча. Но ведь результат тот же самый.

– Разница есть: ты не уступаешь, а бросаешь ему место, как собаке.

    Иван надолго замолчал, а Надя не торопила – она знала, что он продолжит. Через несколько минут он сказал:

– Совсем плохой я выхожу у тебя... Мне вспоминается один человек, он на тридцать пять старше меня, через десять лет он будет совсем старый, а я ещё нет. Я его знаю, но не знал раньше его историю, которую узнал в 15 лет от своей бабушки. Когда началась война, мой дед ушёл и не вернулся. А Андрюшка Корнеев, так его все звали в деревне, стал прятаться по сеновалам и погребам, потом после войны отсидел пять лет за дезертирство и вернулся чистеньким. Более всего меня поражало то, что моя бабка и такие же, как она, что проводили и не дождались, говорили: "Андрюшка – молодец, самостоятельный мужик: не пьёт и работящий". А его сосед – Сергунчик, пьянь, для меня после этого как-то по-другому увиделся: хроменьким Серёга после войны воротился. И вот как я должен уступать таким место: отворачиваясь в сторону или с доброжелательной улыбкой?

– Ну, ты же не знаешь ничего о других, которые – не Андрюшка. Да и сам ты не воевал.

– Не воевал, да и отец мой не воевал: маленьким ещё был… Согласись, что когда ты уступаешь место, ты получаешь плату в виде благодарности: словами или взглядом, а я уступаю место "бесплатно".

– Бескорыстный ты наш! – стала смеяться Надя, а потом продолжила :– Кроме того, насколько я понимаю, старших ты не уважаешь, их жизненный опыт для тебя ничто.

– Неправильно. Правильно будет сказать по-другому: я никого не уважаю заранее, так сказать авансом.

– Если ты никого не уважаешь заранее, значит, ты всех на всякий случай презираешь, чтобы потом не ошибиться в оценке?

– Нет, поначалу ко всем отношусь нейтрально. А относительно жизненного опыта считаю, что он измеряется не количеством прожитых лет, а количеством прожитого.

    Надежда задумалась, она поняла мысль Ивана, но, решив послушать разъяснения Ивана, стала на него смотреть. Он продолжил:

– Помнишь у Пушкина строки: "… деревенский старожил лет сорок с ключницей бранился, в окно смотрел и мух давил…". Вот скажи, какой такой у него жизненный опыт, что за совет лично тебе может дать этот поживший господин.

    Не показывая вида, Надя чаще всего соглашалась с Иваном, а противоречила ему для того, чтобы послушать его объяснения. Он бывал неуклюж, стеснителен, неуверен в своих поступках, но она научилась вскрывать его, добираясь до сути. И, обнажая его, она открывала для себя, что он во всём необычен, его невозможно было представить в толпе, на всё он имел свой взгляд. И сегодня она задумала ещё немного из него выжать:

– Так-так, товарищ Лукин, если я правильно вас понимаю, вы ни с кем в доме, где живёте, не здороваетесь: так, на всякий случай, – чтобы не пожелать здоровья соседу, который вдруг окажется недостойным.

    Никогда прежде Иван не встречал человека, который бы его так тонко чувствовал, так точно развивал нить разговора, предугадывая неизбежные следствия сказанного. Иван восторженно посмотрел на Надю и медленно и удивлённо проговорил:

– Да, ты угадала. Я здороваюсь со старичком, которому как-то помогал поднять в квартиру письменный стол, с соседкой тётей Валей, что ходит к нам поболтать, и женщиной с какого-то верхнего этажа, сыну которой я на третьем курсе помогал с математикой. И всё.

– А с мальчишкой, которому ты помогал, почему не здороваешься?

– Я здоровался с ним год, а потом он перестал почему-то: вырос, наверное, – я с ним здороваюсь, а он не отвечает, ну я и перестал.

– Остальных ты знать не хочешь?

– Остальных я уважаю.

– Это интересно, я горю от нетерпения узнать, каким образом ты их уважаешь?

– Около подъезда на лавочке в тёплое время года собираются местные старухи, они знают всё: у кого сколько мужей и жён сменилось, у кого муж пьёт и какую бьёт; они всем, и жильцам и случайным прохожим, выставляют оценки. При этом они подобострастно здороваются со всеми, но я не верю, что они уважают своих подшефных.

– Ты отвлёкся на старушек, ты про себя скажи, – перебила Надя.

– Так вот, я гораздо более этих старушек уважаю соседей уже только тем, что не знаю, не обсуждаю и не стремлюсь узнать подробности их личной жизни.

    Вечером, перебирая свои слова, Иван решил, что сказал всё правильно, – рисоваться перед Надей лучше, чем есть на самом деле, не стоит.

    39
    Первое время после возвращения из лагеря вожатые ещё собирались вместе: ходили в ресторан, на ВДНХ и парк Горького. Люба, прыгая на обрыве скал Карадага, ничего не боялась. Здесь же на огромном колесе обозрения ей было страшно, но очень хотелось. Она поколебалась и решилась: "Хорошо, но я сяду с Ваней". Потом в парке они играли на автоматах. Люба, к его удивлению, выиграла у него в "Космический баскетбол", как он ни старался победить. Ему стало вначале обидно, но затем он решил, что проиграть женщине – всё равно что сделать ей комплимент. Спустя время вожатые стали видеться реже и в основном на работе. Но с Любой Иван виделся постоянно, один раз он был у неё дома и мама кормила их пельменями.

    У Любы был младший брат. Ещё когда Люба училась в школе, они все вместе смотрели мультфильм "Малыш и Карлсон". Потом они стали разыгрывать небольшие сценки, которые сами и придумывали и где у каждого были свои роли: брат был Малыш, мама – фрекен Бок, а Люба – Карлсон.

    Иван был знаком с Любой почти полгода, когда произошло пустяшное событие, его сильно поразившее. Люди составляют первый взгляд на других людей по тем первым впечатлениям, которые для них наиболее важны или которые очень яркие, и не замечают чего-то, на что обращают внимание сторонние наблюдатели. Люба была для него прекрасным и замечательным человеком, с которым он отработал три месяца в лагере, и тем человеком, который бросился к нему на помощь на Карадаге. Это было самое важное. То, что она красива и умна, было для него как бы само собой разумеющимся и второстепенным.

    И вот как-то после выхода из столовой к нему обратился его знакомый с неожиданным вопросом:

– А ты с кем сейчас разговаривал?

– Где разговаривал?

– Ну там, в столовой, с какой-то девушкой.

– Люба, я с ней в пионерском лагере вместе работал. А что?

– Необыкновенно красивая.

    Иван только под воздействием внешнего толчка посмотрел на Любу другими глазами. Не он сам, а его знакомый, о котором он был невысокого мнения, открыл ему глаза. Люба была не просто красива, а изумительно красива, а он мог запросто к ней подойти и разговаривать, а его знакомый мог об этом только мечтать. После долгих размышлений Иван так и не смог понять, откуда происходит такая выборочная слепота.

    Если Иван с третьего курса начал заниматься историей, то Люба увлеклась мифологией и живописью. Нет, она не рисовала и не пыталась, но знала историю живописи, художников, стили письма, и, что более всего поразило Ивана, она могла объяснить, какой мифологический сюжет лёг в основу картины. Они посетили и Третьяковку, и Пушкинский, и другие музеи Москвы, и везде Люба была его персональным гидом. Когда картина касалась исторических событий, пояснения давал Иван.

    40
    Однажды Иван спросил Любу, как она попала в МВТУ. Люба рассказала удивительную историю.

– В МВТУ я попала по чистой случайности, а инженером стать хотела: у меня мама – инженер. А ещё не хотела отставать от ребят, они у нас в классе такие "головастики" были: всё задачи из журнала "Квант" решали и по олимпиадам ездили. А я не ездила, а про себя решила – не уступлю.

– И ты вместе с ними решила поступать?

– Не, они в МИФИ и МАИ пошли, а про МВТУ я вообще ничего не знала. Слышала, что есть какой-то Бауманский, да и только.

– Так как же всё-таки в него попала?

– Я, как и все, купила справочник вузов. Там про все институты подробно расписано. Открываю, веду пальцем по оглавлению: институт, институт, институт… бац – училище. А у меня в голове училище – это профессионально-техническое, где на токарей учат. Не понимаю и читаю ещё раз – Московское высшее техническое училище им. Н.Э. Баумана. Так вот он Бауманский-то какой оказывается. Всё – выбор сделан. Мне уже не важно – какие там факультеты и специальности. Главное – все в институты поступают, а я – не как все, я в училище.

– Ты по конкурсу как – легко прошла?

– По конкурсу прошла, но могли не принять, даже документы не взять.

– Это почему?

– Ты, когда медицинскую справку по форме 286 оформлял, у тебя как там название вуза было написано?

– МГУ.

– Вот. А я, по глупости, написала не МВТУ им. Баумана, а Московское высшее техническое училище.

– И что?

– Врачиха из названия прочла только слова "техническое училище" и, решив, что я, верно, иду учиться на портниху, дала направление на анализы, которые нужны для поступления в профтехучилище. Это я потом уже выяснила. Короче, у меня в форме 286 не было анализа мочи.

– А какие проблемы сдать?

– Дело в том, что я пришла подавать документы в последний день. Там сидели две женщины на приёме документов. Одна посмотрела мою справку и сказала, что не может такую принять. Может быть, она не очень компетентна была, но мне-то что делать? Справку она не берёт. Уже никак не успеть принести другую. Я пошла на подлог справки.

– А где ты могла взять другую?

– Нет, справка моя и печати там настоящие, но в графе "Моча" ничего нет, и я решила заполнить её сама. Стою в коридоре с намерением поймать какую-нибудь девушку с лицом попроще. К ребятам я обращаться стеснялась, а девушек там мало, но я жду. Смотрю – идёт простушка, ну, думаю, – моя. Я к ней: "Девушка, вы мне не поможете?" Она: "Да". А я ей и говорю: "Дай, пожалуйста, мочу списать". Тут простое лицо моей простушки приняло совсем простое выражение и застыло в этом состоянии.

    На этих словах Люба не могла больше удерживаться от смеха. Иван тоже прослезился, а когда успокоился, сказал:

– Всё правильно, у неё в школе какой-нибудь Вовка списывал физику, а Катька – математику. Она пришла в Бауманский, а тут ты с мочой. И у неё мысли – не в дурдом ли я попала? Надо было её как-то подготовить к твоей удивительной просьбе.

– Надо было, но я минут двадцать ждала, а тут она идёт. Но просто так списать не удалось.

– Она отказала?

– Нет, но, чтобы списывать, надо хотя бы понимать, что пишешь, а медики они как пишут-то – у них выходит что-то среднее между клинописью и крючками.

– Ну и как же?

– Всё просто: справку на справку и на стекло и так аккуратно всё перекопировала. Потом она ушла подавать документы, а я ждала ещё примерно полчаса. Но, прежде чем она ушла, я попросила её снять кофточку и очки.

– А это ещё зачем?

– Пока она сдавала документы, я сбегала в туалет, намочила волосы и вся моя шикарная причёска, которую я специально сделала, превратилась в прилизанные волосы, собранные сзади в пучок. Когда Сашенька вернулась, я надела её зелёненькую кофточку, которая совершенно не подходила под моё платье, нацепила очки, больше на нос, чем на переносицу, и пошла уже к другой женщине со своей справкой.

– Если к другой, то зачем маскарад?

– Так они сидели почти рядом, но, к счастью, стул стоял так, что я оказалась спиной и немного боком к первой. При этом я старалась менять голос, странно косила глазами из-под очков и в своём кошмарном одеянии и с влажными волосами, наверное, имела придурковатый вид.

    Иван прыснул, в голове родилась блестящая фраза: "Ну, для МВТУ – это нормально", но он удержался и сказал другую: "Люба, с твоей красотой сыграть дуру невозможно, в театральный с этой ролью ты бы не прошла".

    Люба с благодарностью посмотрела и спросила: "Как думаешь – с чужими анализами теперь мой диплом действителен?"

– Я никому не расскажу.

    Ивану запомнился рассказ Любы. Так как сам себя он не представлял следующим за толпой, ему приятно было обнаружить, что Люба при выборе института руководствовалась тем же принципом, что и он – "не как все".

    41
    После Нового года в ходе разговоров с Надей, как обычно – обо всём, они случайно выяснили, что оба были несколько лет назад в Ленинграде. У молодых сборы недолги – тут же решили поехать снова, на выходные. В пятницу вечером они уже сидели в поезде, купе было не заполнено: с ними ехала только одна женщина, погружённая в горестные раздумья. Они не собирались лезть с вопросами, но женщина за чаем сама стала говорить.

    Она возвращалась в Ленинград от сына, которого навещала в больнице в Москве. Сын попал в страшную аварию, у него повреждена рука и раздроблено колено – так что неясно, когда будет ходить, да и будет ли нормально работать сустав. Она говорила минут двадцать, молодые люди молча слушали про то, что лечение долгое, машина совершенно разбита, жена у него не работает, денег совершенно нет, а дети...

    Через некоторое время Иван на очередном повороте её рассказа вдруг спросил:

– А что, машина перевернулась?

– Да там обе машины вдребезги.

    После этого Надя стала больше с интересом наблюдать за Иваном, чем слушать женщину, которая продолжала жаловаться на судьбу. Иван сидел как на иголках, и Надя чувствовала, что он порывался к какому-то поступку. Она не понимала, что он задумал, но прекрасно видела его волнение. Женщина не замечала ничего и скоро затихла, благодарная прекрасной молодой паре, выслушавшей её боль. Наутро, сойдя с поезда, она пожелала им счастья.

    Когда женщина удалилась, Надя спросила:

– Чего ты вчера хотел натворить? Рассказывай.

– А что, разве было заметно?.. Женщина ни о чём не догадалась.

– Для математика с мехмата ответ неправильный, потому что в купе были две женщины, – сказала Надя тоном уставшего учителя нерадивому ученику.

– Надя, как всегда, твоя житейская логика бьёт мою, математическую.

    Надя, улыбаясь, ждала, и Иван объяснил:

– Когда мамаша сказала, что в аварии было две машины, я стал сомневаться в том, что её сын попал в аварию. Может быть, он не попал в аварию, а сам её спровоцировал, а в той, другой машине, как раз и находятся невинные люди, которым надо посочувствовать. Тогда жалобы этой женщины будут омерзительными.

– Ты что, хотел ей об этом сказать? – перебила Надя.

– Нет, не так прямолинейно. Я намеревался принять как можно более участливый вид и с чувством сострадания к её горю и, взывая к справедливости, спросить: "А виновник аварии подох?"

– Ты злой и жестокий… Ты это понимаешь? – Надя остановилась и стала ждать ответных слов.

– Нет, я не жестокий. Жестокость – это немотивированное, ничем не обоснованное зло, а вот беспощадность – просто ответная реакция на зло, лицемерие, лживость. И потом, за что ты меня осуждаешь? Я ничего не совершил, я удержался.

– Что же тебя удержало?

– Я подумал, что, может быть, виновник был во второй машине или была третья машина, которая спровоцировала и уехала, тогда мой вопрос не достиг бы цели. Была ещё одна причина: я подумал, что наверняка ты бы так не поступила, и не стал ничего говорить.

    Последняя причина, настоящая или пусть даже выдуманная Иваном, Наде польстила.

    42
    Они вышли из Московского вокзала ещё по темноте, возбуждённые предстоящими выходными. У них были обратные билеты, и их ничто не заботило. В те времена на Московском вокзале было нечто вроде ночлежки, где можно было переночевать в многоместных раздельных мужских и женских комнатах, предъявив обратный билет. Но на перроне, отвлечённый разговором о женщине-попутчице, Иван забыл об этом, а на Невском проспекте возвращаться уже не хотелось.

    Они прошли пешком до Невы, сделали круг по набережным через два моста, были в Петропавловке, постояли около Кронверка и Ростральных колонн. Иван вспоминал знакомые места, но вдвойне был счастлив оттого, что постоянно в непосредственной близости была Надя. Решили Эрмитаж отложить на завтра, а сегодня заглянуть в Кунсткамеру, где раньше они не были и не представляли, что там. От увиденного впечатление у них сложилось неприятное – они это почувствовали. Выйдя, Иван и Надя долго шли молча, не знали, что сказать, и не стали.

    Уставшие и почти не евшие с утра, они решили возвращаться на вокзал, чтобы решить вопрос с ночлегом. На Невском свернули в переулки, заблудились и попали в "историю". Проходя мимо какого-то старого дома, вероятно дореволюционной постройки, они увидели вылетевшую из окна пятого этажа кость. Огромная кость – мосол – ударила по голове женщину, идущую с ребёнком впереди них. Женщина вскрикнула, а ребёнок заплакал. Реакция Нади и Ивана была одинаковая, за время знакомства они не раз про себя это отмечали.

    Нашли опорный пункт милиции, оттуда – к участковому, но женщина с ними уже не пошла. Участковый по окну вычислил квартиру, поднялись, постучались, дверь открыл небритый пьяный мужик, сзади выплыла грязная взлохмаченная баба. Они ничего не знают и ничего не бросали. Капитан, уже послуживший и седой, "отработал", как положено, обращение граждан, но ничего сделать не мог, да и не хотел. Молодым людям он сказал: "Пострадавших нет, заявления от них нет, фактов тоже… Спасибо, вы идите, я с ними потом разберусь".

    Они промёрзли, Надя, в лёгком пальтишке, стала дрожать. Иван стал её уговаривать зайти в подъезд – он хотел, чтобы она надела вниз его отстёгивающуюся от пальто подстёжку. Уговоры были бесполезны, Иван расстроился – "его Надя" ничего от него не хотела брать. Когда они, наконец, пришли на Московский вокзал, мест в комнатах для ночлега уже не было.

    Но им случайно повезло: на платформе они встретили женщину, предлагавшую ночлег в одной из комнат своей квартиры. Ехать надо было около часа, но, вымотавшиеся за день, они были рады.

    Небольшая комнатка имела две кровати. Надя ушла умываться и чистить зубы, потом пошёл Иван. Когда он вернулся, Надя уже лежала на своей кровати лицом к стене. Иван разделся, но тут он обнаружил, что нигде на стене нет выключателя. Он сделал несколько шагов в разные стороны, но выключателя не увидел. Что делать? Ему стало стыдно предстать перед Надей без брюк, если вдруг она возьмётся помогать ему. Наконец он сообразил, что выключатель может быть только за ковром.

    Когда он улёгся, Надя рассмеялась:

– Насколько я понимаю, ты метался в поисках света?

– Да… – облегчённо выдохнул Иван, – не понимаю: зачем прятать выключатель?

– А если подумать?

– Если в спокойной обстановке, то теперь я понимаю: ковёр на стене появился позже выключателя.

    Улёгшись, молодые люди заснуть не смогли: наслоение впечатлений дня требовало эмоционального выплеска и причудливое сцепление разных фраз и мыслей отогнало сон.

    43
    Оба они были великолепными собеседниками, потому что умели слушать, что для разговора неизмеримо важнее, чем правильная речь. Если перебивать говорящего, не желая понять его и не давая ему раскрыться, то взаимное наслаждение от общения получить невозможно. Силовое насаждение своей "правды" обоим было не свойственно, интереснее было понять чужую – не принять её, а понять. Впрочем, за полтора года знакомства они уже видели, что на подавляющее большинство вещей они смотрят одинаково.

    Обменявшись впечатлениями по сегодняшнему дню, Надя спросила:

– Ты говорил, что раньше уже был в Ленинграде. Когда это было и что тогда тебе запомнилось?

– Пять лет назад, в 1975 году. Кроме архитектуры и Эрмитажа запомнились две встречи, одна из них с Ростиславом Пляттом.

– Не может быть!.. Как ты с ним встретился?.. И как он?

– А что: Плятт как Плятт.

    Надя рассмеялась.

– Ты говоришь об этом, как об обыденном походе в булочную за хлебом, лучше расскажи: где и как.

– Я шёл вдоль линии воды на Заячьем острове, вижу: он идёт навстречу с немного опущенной головой, вероятно погружённый в свои мысли (спутать его ни с кем нельзя – слишком колоритная у него внешность). Метров за двадцать до него я сворачиваю под прямым углом к крепости и иду какое-то время вдоль стены, а когда он прошёл, я вернулся назад.

    Надя молчала, стараясь понять сказанное, потом спросила:

– Я не поняла, зачем ты свернул?

– Я подумал, что для таких известных людей самое ценное и самое сложное – возможность побыть наедине, а всякие поклонники, тем более с просьбой автографа или заглядывающие в глаза, надоели как собаки. Я уважаю его и потому решил не нарушать его спокойствия.

– Но, если бы ты молча прошёл мимо, он бы просто не заметил тебя. Зачем было делать крюк?

– Раньше на мои детские вопросы ты часто говорила мне: "Сам подумай".

    Уличный свет от фонаря проникал в комнату, и Иван увидел на лице Нади небольшое замешательство. После паузы, связанной не с обдумыванием ответа, а, скорее, с удивлением, что Иван её подловил аналогичным образом, она сказала:

– Да, да, ты прав. Такие люди от одного присутствия рядом посторонних людей уже внутренне напрягаются, ожидая назойливости.

    Некоторое время они молчали. Потом Надя спросила: "А вторая встреча?"

– Вторая встреча произошла на Невском проспекте со случайной женщиной, которая обидела меня, и я так удивился, что не смог ей ничего ответить.

– Женщина обидела мальчика: тогда тебе ещё и 18 не было! Это интересно.

– Я прогуливался по Невскому проспекту, наслаждаясь видами. Впереди меня шла молодая мамаша, разинув рот на платья в витринах магазина. Её ребенок шёл сзади в двух метрах от неё. Вдруг он спотыкается, падает и плачет. Вот скажи – какая могла быть моя мгновенная и естественная реакция?

– Как какая? Ребёнка поднять.

– Правильно! Но в момент, когда я поднял ребёнка, мамаша обернулась и смерила меня таким ненавидящим взглядом, убеждённая, что это я сбил её ребёнка, что я растерялся и молча ушёл.

– Бедненький… Скажи – а где ты ночевал в тот раз?

– Полусидя, полулёжа на Московском вокзале.

    44
    Наступило молчание, которое прервал Иван:

– Расскажи мне о своих родителях. Чем они занимаются?

– Да, ходят вокруг дома два таких бочоночка.

– Очень ёмкая и необычная характеристика… Мне кажется, что просто ты не хочешь говорить.

– Лучше я расскажу о дяде, он у меня военный моряк, капитан первого ранга, но это не главное: гораздо интереснее его судьба; о его личной жизни можно роман написать.

    Надя какое-то время обдумывала, что рассказать Ивану, а что опустить из жизни дяди Володи как малозначительное. Потом рассказала историю любви и расставания дяди со своей первой женой, о событиях после разрыва, о его занятиях музыкой, об удивительных результатах его самообразования и главное – как это повлияло на решение Нади снова сесть за фортепиано.

– Интересно – эта женщина повторно вышла замуж... уже за принца? – спросил Иван.

– Нет, не вышла: принцам такие, с претензиями, не нужны, да я и не слышала, чтобы принцы замуж с ребёнком брали.

– У них ребёнок остался?

– Да, дядя Володя каждый год ездит на день рождения к дочке, с которой его разлучила её мамочка… Он после тридцати второй раз женился и у него всё хорошо: и жена хорошая, и замечательные двойняшки растут… Но более всего меня поражает в этой истории то, что он до сих пор любит эту стерву.

– Разве ты можешь это знать? Я не могу представить, чтобы он кому-то об этом говорил.

– Ваня, есть области жизни, о которых женщины знают всё или, по крайней мере, – на два порядка больше, чем мужчины… Я не раз от мамы полунамёки какие-то слышала, а мама от папы что-то узнала, или она сама поняла – у меня очень умная мама.

– Ну хорошо. А как ты можешь это объяснить?

– Не знаю… Мне кажется, что эта женщина его унизила и оскорбила, но она же дала ему в жизни своеобразный толчок. Перенесённое унижение не позволяло ему вернуться к ней, а глубоко в душе осталось нечто вроде противоречивой благодарности.

– А твой отец – он тоже моряк?

– Нет. Он у меня лётчик… и разведчик, и учёный.

– Нет, эту загадку я точно не осилю, – после паузы произнёс Иван.

– Всё просто: он – командир эскадрильи, одно время занимался изучением физики грозовых фронтов, несколько лет занимался разведкой с воздуха нефтяных месторождений на Печорском море.

– Я не слышал о таком море.

– А если привлечь твою математическую логику?

    Иван надолго задумался: ему не хотелось ошибиться, в итоге пришёл к следующей версии:

– Вероятно, Печорским морем специалисты называют ту часть Баренцева моря, где в него впадает река Печора. Правильно?

– Молодец, – удивилась Надя.

    Иван от похвалы взорвался внутренним ликованием, но не хотел этого обнаружить, поэтому не стал долго удерживать паузу.

– А он ещё летает? – моментально спросил Иван, что совершенно неважно было для него в тот момент, так как он продолжал думать о предыдущем вопросе.

– Да, он по-прежнему – комэск, вот недавно вернулся из длительной командировки, привёз мне оттуда часы, которые тебе очень понравились.

– Мне кажется, у вас должна быть машина: не может же лётчик пешком ходить.

– Да, есть, но не потому, что лётчик, а потому, что мой "папашка" – очень отчаянный и водила ещё тот.

– Например? Наверняка были какие-то случаи.

– Был случай, когда он вернулся домой на машине, изрядно набравшись, но самое удивительное, что вернулся он в сопровождении ГАИ, они передали его маме с рук на руки.

– Не могу себе представить, как могла развиваться предыстория такой ситуации, – очень удивился Иван и даже привстал на постели.

– Очень просто: он встречался с друзьями, с которыми когда-то летал. Когда они всё вспомнили и за всё выпили, он вспомнил, что обещал маме вернуться в тот же день. Ему надо было возвращаться через два поста ГАИ, а на втором его помнили – он с ними давно не ладил. Его там постоянно останавливали, и никак этот пост нельзя было объехать. И что он придумал: он останавливается на ближайшем посту, заходит к ним со словами: "Товарищи офицеры, помогите лётчику…" К счастью, одни недолюбливали других, из соседней области. Вот они на трёх машинах, да ещё и с сиреной, мимо того ГАИ и приехали прямо к дому: одна – спереди, другая – сзади, а он – посередине.

– Очень нестандартный выход он нашёл. Наверное, он – хороший лётчик.

    Надя не ответила, Иван через некоторое время продолжил:

– Ты говорила, что у тебя есть старшая сестра, расскажи мне о ней. Она похожа на тебя?

– Нет, она вся такая мягкая и домашняя… вот только муж у неё…

    Иван почувствовал, что Надя хотела сказать что-то резкое, но сдержалась и молчала.

– А чем он тебе не нравится?

– Сестра живёт отдельно от нас, по выходным иногда приезжает к нам… с ребёнком, с вещами, по набитым электричкам и автобусам… мне приходится ехать к ней, чтобы привести её… а этот – слов нет.

    Надя говорила зло, потом замолкла. Иван понял и не стал более расспрашивать про сестру. На то, что именно она сейчас говорила со злобными интонациями, обвиняя иногда его в этом же, он не стал обращать её внимание.

    45
    Как продолжить разговор, он не знал, но Надя неожиданно спросила его о Любе:

– Ладно, хватит обо мне, ты из меня потихоньку-потихоньку, а уже много вытянул, лучше скажи – где ты познакомился с Любой?

– С Любой?.. – Иван удивился этому неожиданному вопросу, поэтому ответил с небольшой задержкой: – В лагере, три месяца вместе лямку тянули. Знаешь, это – такая работа, которая очень сближает…

    Иван хотел ещё что-то сказать про лагерь, но Надя перебила:

– Я слышала, что она окончила Бауманский.

– Да, – ответил Иван, не понимая: в какую сторону повернётся разговор.

– А ты с ней в каких отношениях?

– В очень хороших.

– Прямо-таки – дружба навек?

– Я не верю в вечную дружбу между мужчиной и женщиной.

– Это почему же?

– Как только женщина выходит замуж, она перестаёт дружить с ранее знакомыми ей молодыми людьми... Поэтому я думаю, что она – не друг, а очень хорошая знакомая. В любом случае моё уважение к ней совершенно искреннее.

– А ты не находишь, что с ней что-то не так?

– А что с ней не так?

– Она – такая смазливая, шесть лет училась в Бауманском, а замуж никто не взял? Там ведь почти как в песне: "На десять девчонок по статистике целая сотня ребят".

– Смазливая – это красивая, но недалёкого ума или даже с "глупинкой" в лице, но я никогда у Любы глупость не наблюдал. Что касается наличия огромного количества потенциальных претендентов на руку, то тут ты не права. Я по своей группе сужу: у нас в группе было двадцать пять человек и только две девушки…

– Раньше ты про них говорил другие слова – "две штуки", помнишь?

– Помню, – Иван вздохнул и продолжил: – Так вот, мы на наших девушек смотрели как-то равнодушно, безразлично. Нет, мы не проявляли к ним неуважения, мы просто их не замечали.

– Я тебе когда-то уже говорила, что не замечать женщину – очень для неё оскорбительно. Ваши девушки поступили на мехмат, только за одно это они уже достойны уважения.

– Да, ты права, но мы были молоды и глупы…

– Некоторые и после диплома ещё не совсем повзрослели, – Надя не могла удержаться и не сказать эту последнюю фразу.

    Иван продолжил:

– Я о нашем отношении к девушкам потом думал. Чем они могли нас удивить? Математикой? Нет – мы сами её знали. Вот если бы они, например, на гитаре играли, каратэ занимались или ещё что-нибудь необычное, тогда может быть. У Любы, в Бауманском, я полагаю такая же картина: мужиков много, а женихов нет.

    Во всё время диалога про Любу Иван слушал и отвечал на вопросы Нади, но одновременно с нитью разговора другое занимало его. Он не мог объяснить себе явное нарушение логики у Нади, чего раньше не наблюдал за ней. Нестыковка заключалась не в словах, а в несоответствии между только что произнесёнными словами и прежними словами и всем поведением.

    Люба и Надя были одногодками, и неважно, где они учились: поклонников у Нади было не меньше. Почему же тогда она обвиняет Любу, что её никто не нашёл или она до сих пор никого не выбрала? За время их знакомства Надя постоянно демонстрировала приверженность к свободе. Почему же свою ровесницу она "обвиняет" в том, что та не замужем? Но более всего Ивана озадачивали не его вопросы без ответа, и даже не почему Надя противоречит сама себе, а почему она не видит этого. Но не видит ли? Или, может быть, желая сказать что-то важное, просто не обращает внимания на такую "мелочь"?

    Следующая фраза Нади ясности не добавила:

– У меня знакомая есть, очень миловидная девушка, на которую посмотришь и будто видишь ангела с крылышками. Одним словом – совершенная Мальвина во плоти, а на самом деле – откровенная шалава.

    Иван не знал, как продолжить разговор. Неужели она проводит какие-то параллели между Любой и этой своей…? Нет, не может быть… Тогда зачем она это сказала? Сбитый с толку, он всё же ответил:

– Насколько я понимаю, ты осуждаешь не столько её поведение, как рассогласование между поведением и внешним обликом, вот только одно мне непонятно: ты говоришь об этом так уверенно, как будто она сама перед тобой хвасталась своими приключениями.

– Мне говорили другие, и сама я видела.

– Не понял: что видела? – воскликнул Иван.

– Я попала с ней на одну "вечеринку", как потом оказалось, запланированно переходящую в ночь. И в самый интересный момент я включила свет, хотя мне со всех сторон кричали: "Не включай", а я включила и убежала. Вот в такой ситуации я побывала с ней.

    Иван, не поворачивая головы, посмотрел в сторону Нади, но в полумраке выражения лица и, тем более, глаз было не разглядеть, так как уличный фонарь к тому времени погас. Тогда Надя его спросила:

– Ты что молчишь, что ты об этом думаешь?

– Ну… о твоей Мальвине я ничего не думаю. А о тебе... думаю, что "луч солнца, падающий в грязь, сам остаётся чистым".

– Кто это сказал?

– Не знаю. Неизвестный гений. Где-то давно прочёл, потом год спустя перерыл все свои книги, но так и не нашёл.

– Надо сходить в Ленинскую, там есть всё.

– Чтобы там найти, нужно имя автора, а если бы я его знал, то и ходить незачем… Впрочем, совет-издёвку оценил.