Проклятье

Беседа случилась неожиданно. Друг мой, Андрей,  взволновано вошел в комнату, нещадно  разлохмачивая  кудрявую шевелюру и сопя  большим носом. Бывает с ним такое. Прочтет что-нибудь в книжке, или в сети. А потом  мечет громы и молнии.
Вот и теперь.
- Поэты, писатели и композиторы (особенно песенники) настоящие – преступники. – Отчеканил твердо он. -  Душегубы, я бы сказал. Краснобаи проклятые.
- Это еще почему? – Я вяло поддержал разговор, нехотя отвлекаясь от работы.
- Они показывают красивым то, что на самом деле отвратительно…. – Андрей сел на диван сковано, прямо и напряженно.
- Например?
- Любовь.
- Ох, ты! – Я книжку захлопнул.
- Да,нет. – Махнул рукой мой друг. - Я имею в виду любовь несчастную. А она  процентов на восемьдесят  - мейн стрим в искусстве. Разве не так?
- Допустим. И что тут плохого, а главное отвратительного?

Андрей с прищуром и , кажется с презрением посмотрел сквозь мой череп.
- А вы всерьез допускаете, что  несчастная любовь, или расставание – это нечто романтически прекрасное? Такое, о чем стоит в самых прекрасных  образцах рассказывать окружающим? – Он возмущенно задышал.

- А чего тут плохого? Автор, ведь, говорит о глубине чувств, о  переживаниях… - Специально уперся я.

- О переживаниях?! – вскинулся  обличитель. - Да вы, люди, и впрямь с ума посходили. – Он  сильно вцепился пальцами в свои острые коленки. -  Что же красивого в том, что того, который любит по-настоящему, бросили? С ним расстались. Его убили. Превратили в холодный кусок мертвечины то, что вот-вот, минутку назад, жизнью пылало. – Андрей помолчал  пару секунд, подыскивая слова, и продолжил. - Да он же испытывает муки адские, сравнимые с ломкой  наркоши героинового, а не «возвышенно грустит». Еще минутка и  несчастный этот всерьез о самоубийстве, возможно, задумается. Это ли красиво?
Тупая боль, грязное и холодное отчаяние – смердящее тоской и леденящее неизбежностью. Где красота здесь? Где, я спрашиваю?!

Стало всерьез обидно за искусство.
- А художник видит иначе. – С едкой улыбочкой возразил я. -  Он же не о том. Ему хочется сказать, как все было серьезно и глубоко – по-настоящему.

- Козел, твой художник. – скрипнул зубами Андрей. -  Он, сволочь, так прекрасно нарисует это самое расставание, благодаря гению своему, что это со страниц книг, с холста, или в песне будет выглядеть  неким идеалом. Вершиной красоты.
И дураки – а их много – поверят!
Уверуют в то, что это прекрасно и романтично. И дуры мечтать станут, чтоб из-за них, ну хоть кто-нибудь бы страдал… а лучше бы самоубился…. Это же так прекрасно! – Андрей презрительно скривил улыбку. -  А придурки станут свою собственную жизнь, хоть и невольно – в погоне за идеалом, данным  гениями – подтягивать к возвышенным и прекрасным страданиям. Великому всегда хочется подражать. – Он устало поднялся с дивана и закончил почти спокойно. -    И однажды – докривляются. Оно к ним придет – страдание – во всей  первозданной вонючей мерзости своей. И досыта нахлобучит несчастных тем, что так красиво они видели в кино, или на картине, или в песне слыхали. А то и в книжке читывали…

Больше я не нашел чем возразить.