Сиртаки на фоне развитого социализма

                У нас на курсе учились греки, примерно с десяток. Греки эти имели интересное происхождение. Все они родились и выросли в Ташкенте, говорили по-русски не хуже меня, но по-гречески тоже говорили свободно и между собой общались преимущественно по-гречески. Их колония в Ташкенте образовалась довольно экзотическим путём. Так они во всяком случае рассказывали. Их родители, коммунисты, после окончания второй мировой войны ушли в партизаны и под мудрым присмотром Советского Союза готовили коммунистический переворот. Из переворота ничего не вышло и Советский Союз предложил коммунистам-партизанам политическое убежище. Но их было слишком много и совок объявил, что заберёт только семьи с беременными женщинами. При этом, их обеспечение предложил взять на себя международный Красный Крест. Сказано сделано. Мужественные партизаны забрюхатили жён и рванули в Ташкент. Вот из этих целенаправленно беременных женщин и произошли наши греки. Они не являлись гражданами Советского Союза и получали пособие Красного Креста. Красный же Крест и распределял их по институтам и вообще заботился об их образовании и всём остальном. Чуть что греки бежали жаловаться в Красный Крест. В Советском Союзе они  задерживаться не собирались, несмотря на то, что ничего кроме Ташкента в глаза не видели. А может, именно по этой причине. Так или иначе, считались они иностранцами, хотя иностранцами фактически не были. Своим греческим происхождением они необычайно гордились и носили на воротниках или лацканах значки «ЭЛЛИН» греческими буквами. Я ехидно приставал с вопросом - почему слово «эллин» написано современной греческой кириллицей? Во времена эллинов вроде был в ходу древнегреческий, им и следовало надписывать значки. Естественно, кроме фырканья, я в ответ ничего не добился.

                На греках держалась вся институтская самодеятельность. Они ловко танцевали сиртаки, пели русские эстрадные и греческие песни и были в большой моде у наших институтских девиц, хотя честно предупреждали, что женятся только на гречанках. Гречанки почему-то в самодеятельности участия не принимали и вообще вели себя куда скромнее мужской половины.

                Особенно эстрадно одарённым был грек совершенно негреческой внешности, невысокий полный блондин, со странной фамилией Типу. Вообще-то фамилия оканчивалась на «с», но Типус по-русски звучало двусмысленно и смешно. Этот типус был одним из самых ленивых людей, встреченных мной в жизни. Он сидел на третьем курсе уже третий год, выгнать его было нельзя, но и перевести на следующий курс не получалось. Поэтому он преспокойно полёживал в своей комнате в общежитии для иностранных студентов в одиночестве или вдвоём с приблудившейся болгаркой, похожей на гречанку куда больше, чем он на грека. Иногда Типу поднимался, чтобы выступить на институтском вечере. На сцене он вёл себя так же, как в жизни, то есть медленно и неохотно двигался, только что разевал рот. Голосом он обладал для эстрадного пения замечательным, глуховатым лирическим тенором. Женщины млели, мужчины одобрительно кивали.
 
                Ещё одна колоритная греческая личность по фамилии кажется Ставридис, никакими талантами не обладавшая, тем не менее втемяшилась в память. Ставридис являлся выдающимся бабником и для привлечения внимания разработал специфический антураж. Он ходил в котелке и с тонкой тросточкой, на лице растил аккуратные усики и никогда не носил ничего джинсового. В целом он производил внешне впечатление джентльмена девятнадцатого века. В большом фотоателье на Сумской Ставридис договорился с директором и тот, уж не знаю бесплатно ли, выставил на витрине огромную фотографию Ставридиса в полный рост в описанном прикиде. Договорённость включала выдачу Ставридисова номера телефона заинтересовавшимся девушкам.

                После окончания института все греки рванули на историческую родину. Как раз в Греции закончилась эра «Чёрных Полковников» и коммунистам никто политическими преследованиями не угрожал. Вот здесь так игриво начатый рассказ придётся закончить драматически, и даже местами с трагическим оттенком. Единственным женившимся в Харькове греком оказался мой одногруппник Николаидис. Он сдуру влюбился в довольно истеричную русскую девушку и увёз её в Грецию. Там она подвела его под монастырь. Девушка оказалась тихой и тайной наркоманкой, в чём до свадьбы не призналась, и ему пришлось снабжать её какой-то наркотой, на которой он попался и заработал срок. Жена не сумела адаптироваться в Греции, где, как выяснилось, не везде райские кущи, и вернулась в Харьков. Остальные греки тоже попали в довольно  психологически тяжёлую ситуацию. От их привилегированного положения, в котором они привыкли находиться, не осталось и следа. Один лишь бывший наш студент сумел приобрести рентгеновский аппарат, открыл свой кабинет и встроился в местную медицинскую систему. Типу бедствовал, мед. институт он так и не закончил. Несколько раз он нанимался в больницы мед.братом, но его регулярно изгоняли за безответственность и лень. Вроде бы он начал спиваться и побирался по друзьям, которые тянули его как могли. Ставридис потерял свой джентльменский лоск и превратился в обычного греческого обывателя, с выпученными глазами гоняющегося за куском хлеба. Я сохранил контакт с некоторыми из своих одногруппников-греков и из их писем знаю, что они оказались настроены эйфорично и нереалистично. То есть, оказались они вполне советскими людьми с искажённым представлением о внешнем мире. Очень жаль. И всё же, греки вносили в нашу серую институтскую жизнь некое, хотя бы и театральное и надуманное, ощущение свободы и не загнанной в подполье жизни.