Герой Своей Эпохи Глава 20

На следующий день, как только до местной епархии дошла новость о появлении в губернии работника Комитета по Надзору, в дверях гостиничного номера появился неопрятный мужчина среднего роста, с длинными до плеч тёмно-серыми тонкими волосами и чёрной короткой бородкой. Его глазки бегали по комнате. Он держал ручонки вместе, не зная, куда их деть. На плечах висел поношенный ватник. На груди, под свитером виднелся большой позолоченный крест на цепи. Грязные штанины, мелькавшие из-под рясы, шелестели при каждом шаге.
– Александр Сергеевич, – промолвил он.
Громов стоял босиком в незастёгнутых, натянутых впопыхах брюках.
– Меня зовут Аникей, я…
– Заходите, – прервал его Громов.
После ночи, проведенной Громовым в номере, здесь царил полный бардак: тут и там валялись разбросанные вещи, пустые пластмассовые коробки с огрызками сэндвичей, бутылки из-под пива. Он начал медленно собираться, застегнул брюки и натянул чёрную рубашку.
– Я так полагаю, вы от архиерея, – он широко зевнул.
– Да, я из местной епархии. Я отвезу вас к Димитрию. Он вас ждёт.
– Не надо меня везти, – Громов застегивал пуговицы, – я на своей машине.
– Ну, тогда провожу, – Аникей развёл руками.
– Аникей, – Громов прошёлся глазами по пустым пивным бутылкам, надеясь найти хоть что-то на донышках. – Как вам архиерей Димитрий? Я полагаю, вы его хорошо знаете, раз он именно вас прислал? – Не найдя ничего в бутылках, Громов перевёл вопросительный взгляд на священника.
– О, я его хорошо знаю. – Говорил он, сгибаясь и, как бы кланяясь собеседнику. «Привычка, наверное», – подумал Громов.
– Прекрасный человек. Справедливый, богобоязненный. Наизусть знает библию, к нему на проповеди ходит много прихожан. Его любят, уважают. Он очень правильный, держит всё под жёстким контролем. Такие люди делают нашу страну лучше, охраняя её от сил зла. В нашей губернии нет ни шпионов, ни предателей, ни иноверцев, люди ведут праведный образ жизни. – Аникей сложил свою маленькую ручонку в кулачок и неуклюже потряс им в воздухе.   
Громов отметил про себя, что, несмотря на его нелепый вид, выдавить из священника какую-то информацию, как из Свиридьянова, не удастся.
– А ехать-то далеко? – Громов натянул чёрный пиджак и пошарил в карманах в поисках сигарет.
– Не очень. Но дорога очень красивая, Александр Сергеевич, живописная. Проедем мимо новой церкви, большой, красивой. Недавно отстроили.
– Прихожане не скупятся на подаяния? – Съязвил Громов.
– И подаяний достаточно, и власти местные, Александр Сергеевич, нас не оставляют своим вниманием. – Ответил Аникей, не заметив язвительности Громова.
«А, может, и нечего из него выдавливать?», – подумал Громов.
– Вы к нам надолго? – Спросил Аникей.
– Посмотрим. Туда съезжу, сюда съезжу. Посмотрю.
– Вы бы переехали к нам. Всяко ближе ездить будет, – предложил Аникей.
– К вам? – переспросил Громов, в надежде съехать из уже надоевшего ему номера. – А куда это к вам?
– Да хоть ко мне, – развел руками, как бы приглашая гостя, Аникей. – У меня дом гостиничный имеется, там тепло, хорошо, все условия. Рукой подать до архиерея Димитрия.
Громов увидел почти полную пачку сигарет на углу столика.
– Так и курить бросишь, – буркнул он себе под нос, открывая её. – У вас где купить можно нормальные сигареты?
– Курение – страшный грех, Александр Сергеевич, – искренне изумился Аникей. – Нет у нас сигарет, боремся мы с этим. И вы не курите, лучше помолитесь. Курение – это способ сатаны поработить человека, склонить его к…
– Аникей, – перебил его Громов, подозревая, что придётся курить по минимуму до возвращения в Москву. – Поехали. Хотя, нет, подожди две минуты.
Громов прошёлся по комнате, собрав несколько из своих разбросанных вещей, он швырнул их в сумку.
– Вот я и собрался, – сказал Громов, осмотрев комнату.
Через пятнадцать минут Аникей забрался в огромный внедорожник «мерседес», размерами напоминающий микроавтобус. Модель была совсем новая. Но грязный кузов был уже поцарапан и местами даже помят. Громов сел в свой «кадиллак» выпил коньяк, достав одну бутылочку из бардачка. Машины взревели и тронулись с  гостиничной парковки.
Еле поспевая за Аникеем, Громов гнал свой «кадиллак» за город. Аникей водил ещё опасней полицейских, что и объясняло помятый вид его новой машины. Если полицейские лишь иногда проезжали на красный свет, и то, включая мигалки, то Аникей на красный свет не останавливался вообще, и под громкую многоголосицу клаксонов ехал, как хотел.
В момент, когда они выехали на двухполосную трассу, ведущую из города, Аникей, не увидев встречных машин, дёрнул руль и погнал по встречной полосе. Громов поднажал и поравнялся с чёрным «мерседесом» священника. Он ожидал увидеть искорёженное от переизбытка адреналина лицо, горящие глаза и волчий оскал человека, любящего быструю езду. Но, к своему удивлению, Громов увидел до смерти напуганного человека. Крепко вцепившись в руль и выпучив глаза, Аникей целиком сконцентрировался на дороге. Его дрожащие губы двигались – что-то бубнили, может быть, молитву. На чёрной приборной панели были приклеены с дюжину икон. Эта картина вызывала странную жалость. Но не успел Громов до конца понять, что происходит, как «мерседес» священника затормозил и резко свернул с трассы на просёлочную дорогу. Громов дал по тормозам и повернул руль, благо не было встречных машин. «Что у них тут за сраные гонки», – подумал Громов.
По узкой асфальтовой дороге машины, одна за другой, ехали через сосновый лес. Начали показываться дачные посёлки за высокими заборами.
Вдалеке Громов увидел высокую колокольню со сверкающим золотом куполом. Сквозь окна колокольни виднелись колокола. Подъехав ближе, увидели ещё три золотых купола – один большой в центре трёхэтажного здания храма и два поменьше, сидящих по углам. На каждом куполе стоял золотой крест, на большом куполе главного здания он был в человеческий рост. Всё здание было недавно оштукатурено и сияло бледно-розовыми стенами с белыми углами, нарядную картину дополняли дугообразные узорчатые наличники на окнах.
К церкви вела аккуратная плиточная дорожка с заборчиком, идущим через весь ухоженный газон. На этой дорожке Громов увидел троих людей. Один, поп с длиной чёрной бородой, крепко держал какого-то мужичонку, не высокого, в легкой куртке и потёртых джинсах. Второй поп, тоже бородатый, но постарше, что-то злобно орал и бил мужичка по голове тяжёлым крестом, видимо, сорванным с декорации одного из залов церкви. Лицо мужичка был сильно разбито, по кресту стекала кровь, капая на дорожку. Мужичок пытался вырваться, убежать. Громов не поверил своим глазам: «бредятина какая-то», –  подумал он, проезжая мимо.
Его «кадиллак» не отставал от «мерседеса» Аникея. Вскоре слева от них появился высокий шестиметровый бетонный забор. За ним выглядывали крыши дачных особняков. Автомобили снизили скорость. Аникей остановился у высоких чёрных ворот со сторожевой будкой, что-то сказал охраннику; ворота бесшумно распахнулись. По асфальтированной дороге машины въехали в посёлок и через пару поворотов остановились у высокого тёмно-вишнёвого металлического забора.
Аникей неуклюже вывалился из автомобиля, слишком большого для его комплекции. Чуть трясясь, он нажал кнопку на чёрном брелке, и машина приветливо мигнула поворотниками.
Громов достал из бардачка бутылочку с коньяком и «глок»: пистолет засунул за пояс под пиджак, а всё содержимое бутылочки выпил.
– Ну-с, пройдёмте, – дружелюбно пригласил его Аникей, открывая калитку. Громов забрал сумку из машины.
На большом участке Аникея рядом стояли два дома: оба из толстых брёвен, в несколько этажей. Аникей провёл Громова в гостевой дом, уже протопленный. Холодильник был полон еды.
– Ближе к вечеру я растоплю вам печь, на ней можно и спать, и еду разогреть. – Сказал Аникей, старательно вытирая ботинки о коврик в прихожей. – Вот, наденьте, – предложил он Громову вязаные тапочки.
– А вы со мной разве не пойдете к отцу Димитрию? – Спросил Громов, обувая ноги  в тёплые уютные тапки.
– Я вас провожу. Дел много. По хозяйству. В церковь надо сходить. И там дела есть.
Громов прошёл через прихожую в просторную гостиную. Вдруг Аникей встал, как вкопанный, испуганно следя за каждым движением Громова. Громов, заметив это странное поведение священнослужителя, попытался понять его причину: осмотрелся – с ним, вроде, всё в норме. Оглянулся: может быть за спиной что-то не так? Но нет, и там всё было в порядке. Громов нахмурился, в голове мелькнуло: «что вообще тут происходит?». Вдруг он догадался. Устало вздохнув, Громов ещё раз осмотрелся. Действительно, один из углов гостиной был красным. В нём весели пять икон: три большие и две поменьше. Он направился туда, пробубнив что-то неопределенное, добавил в конце «спаси и сохрани, аминь», низко поклонился и трижды перекрестился.
Обернувшись Громов увидел поменявшегося в лице Аникея. Он широко улыбался. Довольный увиденным, он прошёл в кухню, открыл холодильник, зашуршал в шкафчиках. Кухня была аккуратная, просторная, чисто прибранная. Свет на все её отполированные до зеркального блеска поверхности падал через окна с металлическими решётками. У одной из стен стояла кирпичная русская печка с плитой для приготовления еды. В центре – широкий стол. Из современной бытовой техники был только холодильник.
– Это мы мимо вашей церкви проехали? – Спросил Громов, опершись о дверной косяк.
– Одной из. Но моя тут, чуть ближе, она и поменьше. Но в ней тоже всегда людно. – Сказал Аникей из-за дверцы холодильника. Он достал большую кастрюлю, накрытую крышкой.
– Много прихожан? – Уточнил Громов.
– Много-много, – ответил Аникей, – и простых много и Гвардейцев нашего дорогого отца-Пахана много. Они всегда хорошие пожертвования оставляют. Добрые они люди, щедрые, хорошо воспитанные.
– Когда мы проезжали, – держа руки в карманах пальто, Громов подошёл к столу, – я заметил двух служителей церкви, избивающих мужчину крестом.
– А-а-а, да это они, наверное, чёрта поймали, вот и решили избавиться, не обращайте внимания, – сказал Аникей, расставляя на столе тарелки.
– Чёрта? – Не понял Громов, – у вас тут что, черти водятся?
– Ну, иногда, – Аникей нарезал свежий хлеб, – но с ними мы боремся. Губерния же чистая. Православная. Вот черти сюда и лезут, – он положил хлеб в корзинку, поставил её к тарелкам, – хотят народ испоганить, в гиену огненную утянуть. Но мы им не даёмся.
Громова насторожило то, с какой уверенностью Аникей рассуждает о чертях и их изгнании.
– Их намного меньше стало, – продолжал Аникей, – как все магазины с этими экранами сатанинскими гипнотизирующими разгромили. Они наших людей православных в эту сеть тёмную втягивали. Архиерей Димитрий сильно молился, и Бог его услышал, а народ повиновался, все и позакрывали. 
Аникей поставил на стол два графина, один с мутной беловатой жидкостью, второй – с морсом.
– Всё местное, наше, никакой этой импортовщины. Садитесь, отведайте. – Пригласил он.
Помолившись, Аникей разлил самогон по стаканам. Ели в тишине. Громов давно не притрагивался к настоящей домашней еде, а ресторанные яства уже не лезли в рот. Приняв на грудь пару стаканов домашнего Аникеевского самогона, Громов повеселел.
– Это тоже наш, домашний. Один умелец гонит. Большой друг наш, кстати. С Димитрием давно знаком. Напиток отменный, пользуется огромной популярностью. – Рассказывал Аникей. – Все местные его пьют, никто не жалуется. Даже заведения некоторые заказывают; к себе, в ассортимент, – пояснил Аникей, подняв вверх указательный палец. –  Я слышал, –  он понизил голос, – что даже архиерей Димитрий иногда им не брезгует. Он очень редко пьёт, но от чекушки нашего не отказывается.
– Даже так?.. – Громов покачал головой: самогон был, и правда, отменный.
Громов чуть расслабился. О религии, о вере в Бога он думал редко и особо сильно верующим никогда себя не считал. И только иногда ему казалось, что кто-то смотрит на него, следит за каждым его движением. Но, скорее он мог допустить, что то зоркий глаз Пахана контролирует каждого. Особенно – работников силовых органов.
Мысли вернулись в прежнее русло: «домашняя еда – это хорошо, но больше тут делать нечего». Громову очень хотелось скорее вернуться в Москву, в привычный уклад жизни, в знакомый рабочий ритм. Да и гостеприимство Аникея стало раздражать: «хорошо бы уехать уже сегодня, а то совсем тут одичаешь». Стали Громову понятны и причины, по которым ему пришлось сюда ехать; осталось только серьёзно поговорить с Димитрием, и можно ехать домой. Он налил себе ещё на дно стакана и выпил.
– Ладно. Далеко до Димитрия ехать?
Аникей убирал со стола грязную посуду.
– Да какой тут ехать, – он махнул рукой, – тут пешком, на другой конец посёлка. Я с вами пройдусь.
На улице темнело. Серое небо медленно заливалось тёмно-синим светом. Громов достал отвратительные отечественные сигареты и закурил.
– Курение – страшный грех, – нахмурился Аникей и покачал головой. Он брёл рядом с Громовом, волоча штанины по асфальту. Все асфальтированные, чистые от снега улицы посёлка, имели свои названия. Они были аккуратно написаны белым на синих табличках, прикреплены на заборах и столбах и создавали ощущение небольшого, но ухоженного городка.
– Бросали бы вы это бесовское занятие. Ну, ничего. Я уверен: когда вы поговорите с архиереем Димитрием, сразу бросите. Вы знаете, он людей исцеляет. К нему со всей страны приезжают, иногда даже из-за границы. По телевизору показывали... Вы бы видели, как он службу ведёт…
Громов молча выдыхал клубы дыма. После домашнего самогона, сигареты не казались такими отвратительными, и холодный воздух не действовал на нервы.
Аникей продолжал бубнить об архиерее, к дому которого они подходили. 
Архиерею Димитрию принадлежал огромный участок на окраине посёлка с видом на спокойное озеро через дорогу. Вода отражала голые стволы деревьев и темнеющее небо. Участок был огорожен высоким забором из красного кирпича; по периметру располагались камеры наружного наблюдения. У металлических автоматических ворот стоял огромный чёрный автомобиль, напоминающий бункер на колёсах или броневик – таких Громов никогда не видел.
– А это что? – Спросил Громов. 
– О-о-о, – на лице Аникея появилась по-детски наивная улыбка, – это архиерейский вездеход. Ещё тот зверь.
Громов встал на подножку и посмотрел через толстые стёкла окон:  на приборной панели – ряды кнопок, под ней – рычажки, посередине – большой экран, руль и сиденья обтянуты натуральной кожей.
Громов обошёл зверя вокруг. Кузов состоял из толстых металлических листов, две большие круглые фары немного утоплены в передние крылья, на радиаторной решётке красовалась небольшая круглая эмблема с двуглавым орлом.
Аникей нажал кнопку на маленькой коробочке висевшего у калитки домофона. Глухой голос начал задавать вопросы. Аникей что-то бубнил в ответ. Раздался негромкий писк автоматического замка, и калитка открылась. Переключив внимание на участок, Громов забыл о машине.
На участке стояли три дома: один напротив входа на участок, два – по сторонам от него. Все намного больше Аникеевских; многоэтажные, из красного кирпича, чёрные решётки на окнах, камеры по углам.
Как позже узнал Громов, во всех окнах были пуленепробиваемые стёкла. Ещё ходили слухи, что архиерей построил между своим и гостевыми домами отапливаемый туннель, достаточно глубокий, чтобы спрятаться в нём даже при угрозе ядерной войны. Построил, якобы, чтобы не выходить на холод зимой, переходя из одного дома в другой. Между тремя домами был разбит сад. Даже сейчас, когда листьев на деревьях и кустах не было, а на газонах лежал снег, территория выглядела ухоженной.
– Пойдёмте-пойдёмте, – вел Громова Аникей по выложенной плиткой дорожке, окружающей сад и ведущей к крыльцу каждого дома.
Высокий лысый мужчина в тельняшке и в синих штанах с камуфляжным рисунком долго открывал три замка тяжёлой бронированной двери. Он поздоровался с Аникеем. Тот, старательно вытерев подошвы о коврик, прошёл внутрь дома. Громов пожал мужчине-охраннику крепкую руку с кривыми пальцами. Войдя в прихожую, он заметил, что у него почти детское лицо с маленьким подбородком и оттопыренными ушами, левое деформировано сильными кулачными ударами.
– Главнокомандующий Гвардии Пахана в губернии, Сюськин Иван Иваныч. – Представился тот, глупо улыбаясь. – Он встал по стойке смирно и отдал честь.
– Как мы рады приветствовать вас здесь, у нас тут. Очень надеемся, что вам очень понравится. Как главнокомандующий Гвардии в губернии, я отношусь с большой честью к Комитету. Мы работаем бок о бок, – он говорил, как будто выступал перед телекамерами, – против внешних врагов, против внутренних врагов…
– Мне тоже очень приятно, – перебил его Громов. Он уже понял, что, если давать местным начальникам говорить столько, сколько им хочется, не перебивая, то они могут толкать свои заученные речи часами.
Осмотрев огромный холл, Громов, к своему неудовольствию, заметил красный угол. Вспомнив, насколько набожны здешние жители, он, слегка отодвинув Ивана Ивановича, не снимая ботинок и оставляя за собой грязные следы на ковре, направился прямо туда. Низко поклонившись иконам, он проделал тот же обряд, что и в доме Аникея. Ему начало казаться, что все эти ритуалы придуманы только для того, чтобы поиздеваться над ним. Но нет, всё было серьёзно.
– Пройдемте, – пригласил его Иван Иванович.
Архиерей Димитрий восседал в роскошном кабинете на золочёном троне за огромным столом. На стене за ним висел искусно написанный портрет Пахана. Поза Пахана и весь антураж картины были не обычными: Пахан сидел в золочёном одеянии на таком же троне, как и архиерей, и грозно смотрел вперёд перед собой; на его голове, как корона, возвышалась шапка Мономаха.
Архиерею так понравился трон на картине, что он заказал себе такой же. Однако, ввиду его тучности, трон пришлось сделать очень широким, намного шире, чем на картине с Паханом. Именно сидя на этом троне он и принимал сейчас столичного гостя: круглый, бегемотоподобный живот, облачённый в чёрную рясу, слегка колыхался, из него росли руки и голова, шеи, как таковой, не было, зато узкие, заплывшие жиром глазки с интересом, почти с жадностью, осматривали Громова; круглые щёки покрывала аккуратно подстриженная седая бородка; пухлые губы медленно изогнулись в улыбку. На груди висел тяжёлый золотой крест, весь усыпанный драгоценными камнями.
Аникей подошел к Димитрию и, упав на колени, поцеловал кольцо, плотно сковывающее мясо на пальце. Димитрий не обратил на него внимания. Он поднял руку, Аникей за неё схватился, чтобы помочь туше подняться.
– Очень приятно, – сказал Димитрий мягким глубоким голосом, с трудом переваливаясь с ноги на ногу.
Громову очень не хотелось повторять телодвижения Аникея, и он притворился, что внимательно осматривает хоромы. Слегка прищурившись, он разглядывал картины на стенах, перевёл взгляд на кофейный столик с антикварными книгами, аккуратно сложенными в стопку. Потом стал долго рассматривать богатую люстру на потолке, хрусталь которой весело отражал яркий свет в кабинете. От выпитого самогона внутри разливалось тепло.
– Как доехали? – Спросил Димитрий; улыбка не сходила с его лица.
– О, прекрасно, прекрасно! – Сказал Громов, оторвав глаза от люстры. – Кстати, освящена? – Спросил он, кивнув на картину с Паханом.
– Конечно, конечно, – ещё шире улыбнулся Димитрий, – сам лично освящал. Аникей, ты свободен. – Улыбка на секунду исчезла с его лица и снова появилась, когда он вернул взгляд на Громова.
Аникей низко поклонился Димитрию, потом – Громову и, так и не разогнувшись, попятился, как рак, вон из комнаты.
Сюськин сидел в одном из кожаных кресел рядом с кофейным столиком и с улыбкой  следил за каждым движением Громова.
– Не плохо у вас тут, даже очень, – сказал Громов, усаживаясь в кресло рядом с Иваном Ивановичем.
– Спасибо, спасибо, – с трудом покивал отец Димитрий.
– Только вот в магазинах у вас как-то пустовато. – Громов порылся в карманах и достал пачку сигарет. – Сигареты нормальные нигде найти не могу. – Он показал пачку Архиерею.
Иван Иванович шустро достал серебряный портсигар и предложил Громову сигареты явно нероссийского производства. Громов взял одну.
– Должно быть, поставки задерживают, – сказал Архиерей, не переставая улыбаться. – Вот в моём магазине – все прекрасно. Я там и сам часто бываю, продукты местного производства, лучшего качества.
– Даже так.., – Протянул Громов, закурив сигарету. – Вы ведь не возражаете? – Спросил он, выдыхая дым.
Димитрий, прикрыв глаза, отрицательно покачал головой.
– Я тут, собственно, вот зачем… Да вы садитесь, садитесь, – сказал он Архиерею, – зачем же стоять…
Архиерей с трудом уселся в кресло, туго натянутая кожа кресла заскрипела под весом его туши.
– Церковь вот вы хорошую отстроили, красивую, – продолжал Громов. – Долго строили?
– Не очень, – ответил пока ничего не понимающий архиерей.
– Аникей в такой же служит?
– Нет, чуть меньше. Простите меня. Но вы вроде бы хотели объяснить цель вашего визита? Насколько я и Иван Иванович осведомлены, – он кивнул на внимательно слушающего Сюськина, – особенных причин для появления в нашей губернии работника КНОПБа нет. Если только вы не приехали отдохнуть или сходить в церковь, – он усмехнулся. – Тогда – милости просим. Конечно, мы не идеальны, но особенных проколов нет. Прихожане довольны.
– Владыко, я же не только к вам приехал. Вот, в УВД заехал вчера, к Свиридьянову. Мы с ним долго разговаривали, много интересного рассказал.
Громов заметил, как Димитрий на несколько секунд перевёл взгляд на Ивана Ивановича, у того на мгновение исчезла улыбка, он ничего не понимающим взглядом посмотрел на архиерея.
– Я думаю ещё к губернатору заехать, как его там, Жизнеляк, Жизнелов…
– Жизнелев, – вставил Сюськин.
– Точно, он.
– Ну, он вам много не расскажет, – вздохнул Димитрий.
Громов докурил сигарету. Держа бычок в руке, он на секунду замер, думая, куда его деть.
– Давайте-давайте, – заботливо сказал Иван Иванович. Он забрал бычок и вышел в коридор. Послышался звук открываемой и снова закрываемой двери. 
– Это ещё почему?
– Алкоголик он. Совсем допился. Я старался ему помочь. Но, к сожалению, этого человека уже не наставить на путь истинный.
Иван Иванович вернулся, сел и продолжил вникать в беседу.
– Что же, Бог ему судья. – Продолжил Димитрий, – Если хотите, конечно, съездите. Иван Иванович даже вас проводит. Хотя, лучше бы съездили к Ивану Ивановичу в отделение. Он бы вам там всё показал. – Иван Иванович охотно закивал, уши его чуть зашевелились.
– Всё бы показал, – подтвердил он.
– Посмотрели бы на учения, – продолжал Архиерей, – потом бы с Аникеем по местным церквям проехались, посмотрели бы, как мы тут постарались. На службу бы сходили. У нас, знаете какая служба, ни в какой другой губернии такой нет.
– Ни в какой, – подхватил Иван Иванович.
«Ну да, конечно, ни в какой», – ехидно повторил про себя Громов.
– Ведь это очень важно для стражей порядка, – продолжал разъяснять архиерей. – Особенно сейчас, в такое сложное время. Шага ведь нельзя ступить, что бы не наткнуться на западных шпионов. Так и думают, как бы нам палки в колёса ставить, – он перекрестился. – А служба, знаете ли, духовно возвышает. Из церкви, как новый  выходишь.
– Как новый, – согласно кивнул Иван Иванович. Он вспомнил свою последнюю «службу» и широкая детская улыбка засияла на его лице.
– Насчёт стражей порядка.., – начал говорить Громов.
– Да-да, – Димитрий не дал ему даже начать, – понимаете ли, наша губерния – одна из опор нашей великой страны. Мы постоянно выявляем попытки дестабилизации, ловим вредителей, шпионов и другую шваль. Я уверен, что Иван Иванович очень много может вам об этом рассказать.
Иван Иванович снова закивал, уши опять зашевелись.
– Нам просто необходима постоянная поддержка Гвардии.
– Как я полагаю, поддержки Бога вам недостаточно? – Надменно спросил Громов.
Лицо Димитрия переменилось, стало хмурым и серьёзным, голос приобрёл стальные нотки. 
– Это не шутки, Александр Сергеевич. Вам, как человеку высокопоставленному, должно быть известно, в какое время мы живём. Иван Иванович очень серьёзно относится к вопросам государственной безопасности, борьбе с антиправительственной пропагандой среди нашей молодёжи. Церковь делает всё возможное, чтобы не дать смутить молодые неопытные умы и осквернить души. Наши священники тщательно прорабатывают программы защиты чувств и разума в местных школах. Мы учим детей молиться, учим их истории православия – величайшей религии в мире.
Димитрий тяжело встал с кресла, начал медленно вышагивать по комнате, держа руки за спиной.
– Мог ли я когда-нибудь подумать, – рассуждал он, – будучи молодым дьяконом, что ситуация дойдёт до такой точки кипения. Церковь плечом к плечу с правительством и армией, вынуждена бросаться на борьбу с внешними врагами. Врагами с чёрными душами. Врагами, одурманенными сатаной, сбитыми с пути Господнего.
– Послушайте, владыко, – серьезно сказал Громов, – я, если честно, не люблю уезжать далеко от столицы. И очень хотел бы туда вернуться, как можно быстрее. Я тут объезжу всё, осмотрю. А вы поймите, плохо будет для епархии, если Комитет явится с официальным визитом. Это чревато последствиями.
– Это вы поймите, – Димитрий продолжал, как ему казалось, втолковывать Громову прописные истины, – здесь идёт борьба. Её не видно, её не слышно. Но она идёт. В душах, в сердцах прихожан. Борьба между добром и злом. Я её чувствую. Каждую службу я чувствую негативную энергию, которая исходит от людей.
Громов потёр лицо руками. Как же ему не хотелось всё это выслушивать!
«Почему они нихера не слышат? – Думал Громов. – Сказали же: будь тише, осторожней. Никто же не запрещает. Но нет...».
Архиерей Димитрий тем временем продолжал свой монолог.
– Но мы боремся. Мы восстаём против сатаны, как всегда это делали. Как в древние времена, как во времена Священной Войны. Всю свою историю наш народ борется. Русский рождён, чтобы бороться.
Громов пристально следил за телодвижениями архиерея. Он заметил, что под рясой Димитрия, на боках, что-то шевелится.
– С молоком матери ребёнок всасывает неизбежность такой борьбы, он с рождения обороняется. На нас всё время кто-то нападает, всё время покушается на нас. А что же мы такого сделали? Мы просто развиваемся. Мы – великая страна, великие люди, и никто не может с этим смириться. А правда – с нами. Мы – народ богоносец. Они – жалкие завистники.
Громов присмотрелся, под рясой точно что-то шевелилось, всё сильнее и сильнее. С каждой стороны круглого пуза.
– Только с Божьей помощью можно остановить этот поток лжи и  неверия. Бог – на нашей стороне, он покарает всех, кто против нас! Он испепелит их тела и отправит их души в пламя ада!
Рясу медленно пронзили тонкие чёрные конечности с острыми концами, по четыре с каждой стороны. Они медленно вылезали наружу, рвя материю. Сначала Громову показалось, что это когти, но выйдя полностью, каждая согнулась пополам. Две верхние уперлись в пол, две задние – в стену и, чуть оттолкнувшись, все восемь конечностей подняли туловище в воздух.
Громов вскочил с кресла, уставясь на архиерея, превращавшегося в какое-то странное и страшное существо.
– Всех, кто пойдёт против нас, – голос головы сменился шипением, – Господь покарает! Всем несдобровать! Их души будут гореть в гиене огненной. 
Два передних зуба архиерея заострились и, выступив вперёд, превратились в клыки, сдвигая в гармошку остальные зубы. По левому клыку стекала ярко-зелёная жидкость; дойдя до конца клыка, капля упала на стол и оставила чёрный кружок на лакированной поверхности, над ним появилась струйка чёрного дыма. Громов проследил за ней глазами: она поднялась к высокому потолку и, извиваясь, исчезла в воздухе. 
– Все против нас. Понимаете, Александр Сергеевич? – Заключило свой монолог существо.
На Громова смотрело десять ядовито-зелёных глаз с чёрными тонкими полосками зрачков: два некогда человеческих и по четыре поменьше, расположенных ниже, на щеках.
Существо медленно перебирало тонкими конечностями, передвинулось по стене и остановилось в правом верхнем углу кабинета. Золочёный крест свисал с толстой шеи.
– Понимаю, владыко, – с тенью злобы сказал Громов, не отводя глаз от существа. Длинными чёрными конечностями оно вытягивало из-под рясы белую нить и плело из неё узор размером в половину человеческого роста.
– Я же вам говорю: просто будьте осторожней.
– Это всё ложь, – продолжало шипеть существо, – это всё клевета. Мы – праведные. Мы единственные, кто прав. За нами – сила. Вы что? Не с нами? Вы не праведный?
– Да я, ****ь, праведнее всех! – Обозлился Громов. – Какие, нахер, притоны в церквях? Что вы тут устроили? До столицы уже дошло! – Он не выдержал и уже почти кричал.
– Всё во имя… Всё во имя.. Опорочить нас… Опорочить нас... – голос существа начал слабеть.
– Всё во имя, – раздался влажный чавкающий голос из-за спины Громова.
Он обернулся. На месте Ивана Ивановича в кожаном кресле сидела толстая жаба в тельняшке и с портсигаром. По телу жабы, а потом – вниз  по креслу стекала липкая слизь, становясь лужей на полу. От жабы несло тиной и болотом.
– И ты туда же, – прошипел Громов.
– Сигарету? – Предложила жаба, протянув открытый заляпанный портсигар в трехпалой зелёной лапе. Все сигареты, мокрые и пропитанные слизью, разложились, превратившись в кашу из бумаги и табака.
– Нет уж, спасибо, я потерплю. – Сказал он жабе и повернулся обратно к Архиерею, продолжавшему бубнить и усердно плести паутину. – Значит так, – громко сказал он.
Архиерей оторвался от своего паучьего занятия и обратил всё своё внимание на Громова.
– Я во второй раз сюда приезжать, как вы можете догадаться, не хочу. – Несмотря на происходящее, он говорил уверенно. – Что б тихо было. Что б всё успокоилось. И никаких жалоб!
Архиерей прыснул ядом в сторону Громова. Две струи попали на пол в шаге от его туфли. В ответ Александр достал из-под пиджака «глок», снял с предохранителя, заслан патрон в патронник, затвор тихо щелкнул.
– Я тут тоже могу предупредительные начать шмалять, – сказал он, тыча в архиерея дулом.
– Не попадёшь, – проскрипела позади него жаба, издавая горловые звуки.
– Это я не попаду? – изумился Громов наглости Ивана Ивановича. – Иди-ка ты, трясину жри. Ладно, твари. – Он обратился к обоим присутствующим. – В последний раз повторяю: успокойтесь, и мы больше не увидимся.
Он разрядил «глок» и спрятал его обратно, под пиджак. Архиерей пристально глядел на него всеми десятью глазами, не отводя ни один.
– Спокойной ночи и с Богом. – Громов отправился вон из кабинета.
– С Богом, – прошипел архиерей из своего угла.
Выйдя на улицу, Громов захлопнул дверь и поспешил с архиерейского участка. На улице совсем стемнело, зажглись жёлтые фонари, освещая высокие заборы. Холод пробирал до костей, заболела голова. Он достал сигарету, закурил. Выдыхая дым в синеву ночи, он думал, что говорить Начальнику. Видимо, придётся сообщить, что ситуация перешла границу, за которой нет возврата, что губерния загнулась, и нужна тщательная кадровая чистка.
Аникей оставил дверь открытой. Громов зашёл в дом, прошёл на кухню, зажёг свет. От белого кирпича печи, где Громову предстояло спать, исходило тепло. Угли тихо потрескивали в топке. Сняв пальто, Громов заметил на столе графин с самогоном накрытый салфеткой. Пошарив по шкафам, Громов нашёл чистую рюмку. Он выпил залпом сразу две. Ему стало намного теплее, он расстегнул верхние пуговицы рубашки и открыл холодильник. В трёхлитровой банке, в мутном зеленоватом рассоле плавали домашние солёные огурцы. Выловил пару рукой, он надкусил один, огурец брызнул во рту соком и захрустел под натиском зубов. Громов налил себе ещё.