Освобождение. Часть первая

История 18+


Николай закрыл глаза. Он не чувствовал усталости после долгого дня, не ощущал тяжести в ногах и не замечал, что сегодня его обычно вытянутая вперёд грудь и прямая как стержень спина занимают неестественные для себя положения, делая из него сутулого и неуверенного человека. Он ни о чем не думал, полностью положившись на автоматизм действий, и мог позволить себе не смотреть на окружающий мир несколько секунд, не сбиваясь с пути. Мир, однако, пристально смотрел на него, следил за его движениями, и ветер проносил мимо улыбки и счастливые взгляды. Стоило открыть глаза и ничего не менялось – мимо пролетали встречи, тёплые слова, поцелуи и обещания. Николай свернул с одной улицы на другую и прямо за поворотом над ним возвысился рекламный щит: ПИВО. 39,99 РУБ. 100 МЕТРОВ. И стрелочка, указывающая направление. Ниже на плакате было отмечено, что данный продукт не является алкогольным. Николай не сбавлял шаг, но казалось, что он остановился и внимательно изучал информацию, свидетелем которой стал по воле случая. В голове его мелькнула искра мысли и даже живого интереса к банальному и непримечательному примеру оксюморона: «безалкогольное пиво». Он не ожидал, что его внутренний голос первым, подобно бегуну, сорвавшемуся с места до судейского свистка на старте, заведёт разговор, неслышный окружающим внешнего мира, но различимый собеседникам мира имманентного.
Внутренний голос облёк звуки в слова: Эй, мэээн, ты только что упустил сногсшибательную красотку! Ты только посмотри КАК она двигает бёдрами.
Николай: Заткнись!
Внутренний голос смотрел на него с улыбкой: Я просто говорю то, о чем ты никогда не говоришь. Я – Понтий Пилат твоего душевного состояния, а оно сейчас ни к черту. Неужели плакат с дрянной рекламой вывел тебя из равновесия?
Николай продолжал свой путь до дома. Иногда он поднимал глаза к вечернему зимнему небу, пытаясь отыскать звезды, но на небе уже несколько зим не было звёзд. Внутренний голос шёл рядом, нога в ногу, и подмечал красоту и безобразие идущих ему навстречу людей.
Николай: Ты можешь заткнуться? Я так устал от твоей болтовни.
Внутренний голос: А мне приятно облекать звуки в слова. Гудящий [ззззз], короткая [в], кокетливая [у], неприличный [к] и строгий [и] – звууууки! Ты замечал, что у каждого звука есть свой характер?! И хоть и принято наделять их мужскими чертами, некоторые звуки ведут себя совсем как девушки.
Николай не ответил. Огни фонарей прокладывали путь к подъезду его дома. Во дворе было тихо, и только внутренний голос нарушал воцарившуюся тишину безликих однообразных зданий: Мэээн, а что в действительности значит безалкогольное пиво?
Николай: Это как брак без любви.
Внутренний голос: Ахаха, а ты сегодня решительно шутишь! Совмещать два этих понятия в одном предложении – непозволительная вольность, в особенности тогда, когда буквально десять минут назад ты проигнорировал наполненные любовным соком шикарные бёдра одинокой красавицы.
Николай: Ты, как и всегда, подменяешь понятия. Случайные встречи не приводят ни к любви, ни к браку.
Внутренний голос: Мэээн, а вот тут ты не прав! Только случайности способны заставить твоё сердце биться быстрее в отличие от закономерной обыденности, когда твоя жизнь являет собой круглосуточный аттракцион скуки, потери времени и тем самым потери самого себя.
Николай открыл входную дверь. От протяжного скрипа внутренний голос замолчал, и в абсолютной тишине Николай поднялся на седьмой этаж многоквартирного дома. Подъезд был чист, за исключением лестничной площадки четвёртого этажа, на которой кто-то из жильцов не брезговал оставлять окурки, пустые бутылки от пива и пакетики от семечек, – полный набор городского натуралиста, испытывающего неиссякаемую тягу к единению с местами общественного пользования, в которых сама «общественность» должна восстанавливать чистоту и порядок после отдельных и исключительных её членов.
Седьмой этаж. Квартира двадцать девять. Тусклый свет. Типичная железная дверь. Типичная замочная скважина. Типичный ключ. Николай открыл дверь, и его встретила привычная для него тишина. Он подумал, что Ани; опять куда-то ушла. Казалось, что уснул весь город. Часы показывали девять часов вечера. «Странно, – подумал Николай, – здесь уютное и тёплое безмолвие, но за окном кричащая и непривычная для города тишина».
Николай включил свет, и его отражение в зеркале перед самым входом в квартиру слегка наклонило голову в знак приветствия: Белое безмолвие, словно предвестник беды. Беда предвестник бури.
Отражение в зеркале застыло: взгляд был прямым и строгим, руки разведены в стороны, словно крылья, над головой завис огонёк света.
Внутренний голос: Мэээн, ты будешь всерьёз воспринимать этот пафосный бред?! Что за чушь: «беда предвестник бури»?! И почему твоё отражение так пялится на меня?!
Николай снял верхнюю одежду и обувь. Он решил не вступать в разговоры ни со своим внутренним голосом, ни со своим отражением. Только не сегодня. «Я так устал». Он выключил в прихожей свет, и вязкая тьма поглотила его.


Ани вернулась домой около одиннадцати. Она открыла дверь, приметила потрепанные сапоги и слегка изношенную зимнюю куртку Николая, бесшумно разулась и небрежно накинула зимнее пальто на один из крючков старенького шкафа-купе в прихожей. Она направилась на кухню и, включив свет, вздрогнула, больше от неожиданности, нежели от страха, – всё это время Николай сидел в темноте и, увидев Ани, стоящей в дверном проёме, он только прищурился и кинул привычное: «Привет». Привет получился апокалиптически безэмоциональным, серым и гнетущим.
Ани наконец вошла в пространство кухни, бросила пакет с едой на пол, набрала в чайник воды и сев напротив Николая, под шум работающего водонагревающего устройства, ответила на приветствие: Ну, привет. Ты опять не в настроении?
Внутренний голос решил вступить первым, но вместо ответа он озадачил Николая парой вопросов: Что за дурацкое имя Ани;?! Почему не Аня или Анна?
Николай потянулся за открытым ещё вчера пакетом с крекерами; Ани смотрела на него с осуждением.
Николай спросил: Ты знаешь, мне в голову, буквально только что, пришёл вопрос: А почему ты называешь себя Ани;, с ударением на последний слог? Чем тебя не устраивает привычное имя Анна или просто Аня?
Ани нахмурилась ещё сильнее. Подобно закипающему чайнику внутри неё все кипело и чтобы избежать резкого ответа, она отвела взгляд в сторону и принялась разбирать принесенную из «Пятерочки» добычу: пачка сока, филе индейки, банка шоколадной пасты и французский багет русского производства.
Мы вместе снимаем с тобой эту квартиру уже больше полугода – начала Ани, забрасывая багет в широкую пасть непривлекательной хлебницы, – и только сейчас ты решил узнать, почему меня зовут именно так, а не иначе?
Внутренний голос: Вот стерва!
Николай почувствовал напряжённость в их общении ещё сегодня утром, когда Ани возмущалась, что он, по её мнению, «слишком долго торчит в душе».
Его внутренний голос бушевал, Николай пытался его заглушить: Знаешь, просто именно сегодня в голову пришёл такой вопрос. Вот и всё. Мне правда интересно.
Ани достала со своей полочки кружку с изображением котёнка – это выглядело и мило, и вульгарно одновременно. Она о чём-то думала, взвешивала слова, как будто разговор был архисерьёзным и требовал детального рассмотрения, села за стол, откинувшись на спинку стула и сжав в руках любимую кружку с любимым горячим напитком, выдавливала слово за словом: Николай, – тон её разговора был схож с игрой второсортной актрисы, от него веяло фальшью и наигранной дружелюбностью, – трансформация имени не только способна изменить твой внутренний мир, но и саму реальность. Если бы я была Аней, то мир воспринимал бы меня как пай-девочку, заботливую дочь и простушку. Если бы я назвалась Анной, то стала бы холодной и рассудительной женщиной, доверяющей исключительно собственному мнению; возможно, я бы превратилась в старую деву с невыносимым характером. Но я совершила почти невозможное, ай! – чай обжег ей язык, – я совершила онтологический переворот в познании мира!
Внутренний голос вмешался, перекрывая речь ночной собеседницы Николая: Ну и ну, мэээн, рядом с нами великая женщина! А ты просто жрешь крекеры и слушаешь чувака в потертой футболке и джинсах в своей голове. Хотя, не спорю, беседовать со мной куда приятнее, чем с твоей подружкой, мысли которой кишат онто-гносеологическими тайфунами.
Ани: … я изменила собственную природу, превратившись из невзрачной провинциальной простушки А;ни в изящную и утонченную Ани;.
Николай: Довольно занятная история. Я даже и не подозревал, что все настолько серьёзно.
Взгляд Ани вспыхнул: Тебе тоже стоит отказаться от своего привычного имени! Николай, – она начала тихонечко хихикать в кружку, – что за простонародное имя? Ты никогда не думал, что именно из-за него ты работаешь продавцом электроники в самом замызганном магазинчике нашего города? Коля, только представь, если бы ты стал стильным Николасом, как резко изменилась бы твоя жизнь!
Внутренний голос: Можно подумать, что эта стерва, наградив себя царским титулом свободного художника-фотографа и изысканным именем на французский манер, стала воплощением элитарного стиля.
Николай: Напомню, что именем Николай нарекали, помимо всего прочего, и императоров, которых нисколько не смущало данное имя.
Ани о чём-то задумалась. Она поставила кружку на стол и резко встала. Перепады настроения и даже поведения были для неё привычным делом, но в этот раз резкая смена походила скорее на пародию, чем на реальное положение дел. Она вышла из кухни и как только скрылась в своей комнате, громко хлопнула дверью.
Внутренний голос: Настоящая идеальная дура! Мэээн, и как только ты согласился снимать с ней одну квартиру?
Николай: Раньше она была другой. Хотя ... я никогда с ней толком не общался. Идеальная соседка – та, которая не требует к себе внимания и не тратит своё внимание на тебя.
Внутренний голос зевнул: Мэээн, мне кажется или этот день затянулся?
Николай распрямился, потянулся вверх и бросил короткий взгляд в окно. За окном свой изящный танец начинала метель: она вальсировала меж зданий, огибала припаркованные автомобили, качала на своих руках электрические провода и с равными промежутками стучалась в бесчисленные закрытые двери и оконные рамы. Николай открыл форточку и с безудержной радостью зимний ветер ворвался в квартиру – он трепал волосы и освежал кожу. В этот миг Николай увидел своё отражение. Его губы не двигались, но слова звучали отчётливо и каждой буквой отражались в глубоких карих глазах на оконном стекле:

Спектакль окончился, актёры наши,
Как я уже сказал вам, были духи,
И в воздух, в воздух испарились все.
И как видений зыбкая основа, —
Все башни гордые, дворцы, палаты,
Торжественные храмы, шар земной
Со всем, что есть на нём, всё испарится,
Как бестелесные комедианты, даже
Следа не оставляя. Из такого же
Мы материала созданы, как сны.

Внутренний голос уютно расположился на огромной кровати и еле слышно прошептал: Дааа, мэээн, жизнь сном окружена.
Ани не могла уснуть. Она лежала на кровати с удобно расположившимся с ней рядом ноутбуком - просматривала фотографии, сделанные сегодня вечером в связи с трагическим и неожиданным событием в центре города, накладывала фильтры, баловалась со светом, и была совершенно не в настроении серьёзно подойти к работе. Звук сообщения отвлёк её от мрачных мыслей.
Марсель: Малышка Анииии! Хэй, как дела?
Ани: Привет, Марс! Бывало и получше... Мало того, что мне нагрубил какой-то парень, когда я была свидетелем жуткого зрелища, и как истинный фотограф-документалист выложила фото в Инстаграм, так ещё и сосед испортил остатки моего когда-то хорошего настроения.
Марсель: Сосед? Подробности будут?
Ани: Можешь представить, что оказывается он умеет издавать звуки!?
Марсель: Ну и ну! Ты смогла его разговорить? Ха! Не прошло и полгода!
Ани: Он – полный колхозник. И к тому же странный.
Марсель: Малышка Ани, странные люди – твоя стихия.
Ани: Но не представители колхоза! Мерзкий тип … спросил меня о моём имени, и мои мысли показались ему «занятными».
Марсель: Не воспринимай всё так близко к сердцу. Твоя жизнь – твои правила. Зацени снимок, кстати.
На экране ноутбука Ани из самых недр интернет-пространства всплыла фотография: человек, остановившийся перед рекламным щитом; вокруг него черно-белый мир, окутывающий и всепоглощающий, и нависающий над человеком абсурд современности – БЕЗАЛКОГОЛЬНОЕ ПИВО – предвестник апокалипсиса, выполненный в кроваво-ярких тонах, заимствованных из Откровения Иоанна Богослова.
Ани: Черт возьми, это шикарно!!! Марс, ты – гений!
Марсель: Оу, детка, спасибо. Сделал снимок сегодня вечером и сразу как вернулся домой сел за его обработку. Надеюсь, он сыграет в грядущей выставке.
Ани: Никаких сомнений! А что это за человек? Ты поговорил с ним?
Марсель: Неее. Он был какой-то странный. Глаза совершенно стеклянные. Хотел спросить у него разрешения на публикацию снимка, но понял, что бесполезно. Какой-то местный сумасшедший. На меня и на людей вокруг совсем не реагировал. Просто стоял и разглядывал этот плакат. Бьюсь об заклад, он видел там нечто библейское!
Ани: Какие жуткие типы бродят по улицам. От твоей работы и правда бросает в дрожь.
Марсель: Что по-настоящему жутко, так это его лицо. Пока он стоял не двигаясь, я сделал снимок. Боже, какая удача! Чувствую, что в этот раз меня признают и критики, и знатоки искусства, и даже вся наша тусовка, не воспринимающая нас всерьёз.
Ани: Кидай фотку, интриган!
Марсель: …
Ани: Нууу, Марс! Хватит испытывать мое терпение.
Где-то на другом конце города, в комнате, освещённой лишь ярким светом монитора, молодой человек с редким для России именем Марсель, несколько раз нажал на левую кнопку мыши: выбрал фото, загрузил его и отправил своей подруге. Один щелчок сменил восторженный трепет Ани невообразимым ужасом – на неё смотрел её сосед Николай. Отстранённо. Безэмоционально. Безжизненно.


Николай давно не спал так крепко. Ему снилась запутанная история Просперо, Ариэля, Миранды, Фердинанда и других, чьи имена запомнить он был не в силах. Он был словно зрителем пьесы, сторонним наблюдателем, не смеющим врываться в происходящие события. Рядом с ним сидел его внутренний голос, кидающий язвительные комментарии по поводу игры актёров. В отдалении от сцены, с левого края, из зеркального полотнища наблюдало за происходящим отражение Николая, с присущим ему снобизмом и отстранённостью. И кто-то неизвестный сидел в первом ряду, хмурясь и выражая полное недовольство увиденным.
Неизвестный: Черт возьми, вы можете лучше!
Ариэль: Ад опустел, все черти
Сюда сошлись оттуда.
Внутренний голос: Мэээн, мы во сне?
Николай: Надеюсь, что да.
Пространство было наполнено пустотой. Казалось, что актёры, изображающие героев – бестелесные духи, не знакомые с законами актерской игры и вообще чуждые чего-нибудь человеческого. Зеркала, расположенные слева от сцены, поглощали бесформенное бытие – в мире не было ничего, кроме сцены, зрительного зала и зеркал, способных создавать видимую глубину и иллюзорную вариативность самой жизни.
Просперо: Хоть боль живая мне причинена,
Но я держусь за разум благородный
В борьбе с неистовством. Трудней поступки
Нам доблести, чем мщенья...
Неизвестный: Черт возьми, но ведь можете лучше!
Он щелкнул пальцами и все актёры растворились, исчезли в Ничто, которое окружало их с момента выхода на театральную площадку.
Неизвестный: Вернулись туда, откуда пришли. О, я вижу к нам пожаловали новые актёры?
Неизвестный повернулся к Николаю и жестом пригласил пройти на сцену. Николай замешкался. Он узнал в этом человеке самого себя, но отказаться не мог – его не слушалось собственное тело – и вот он стоял на подмостках.
Неизвестный: Я – это лучшая версия тебя. Я не буду разглагольствовать о возможном и невозможном в этом мире, о возможном будущем и невозможном прошлом, о настоящем, потерянном или обретённом. В действительности грёз все намного проще, чем в действительности, именуемой «реальность». Вы, дети материального, забыли о «духе времени», витающем вокруг вас, о достижениях абстрактного толка. Вы готовы отдать что угодно ради ненужной безделушки или просто ради забавы, которая утолит вашу жажду материальной пищи. Подчинив абстрактного духа, будь то «успех» или «деньги», вы, не задумываясь, обмениваете их на материальные эквиваленты, которые, по моему щелчку, могут абсолютно ничего не значить – сегодня вы выступаете на сцене, фальшиво и бездарно, но «щелчок» – и на сцену выходят новые актёры, жаждущие познать мир грёз и мир, именуемый «реальность». Николай, ты мечешься в поисках лучшей версии самого себя. Вот уже двадцать лет сознательной жизни ты пытаешься отыскать истину. И вот он я, конец пути, открывающий тебе дверь, за которой тебя ждут тысячи новых путей. Остаётся нерешенным вопрос цены: ЧТО ты готов отдать за то, чтобы стать мной?! Постой, твои ответы не представляют для меня интереса. Они заведомо ложные, местами скользкие, неискренние и тщеславные. Ты должен пожертвовать чем-то, чтобы стать лучше, отказаться от частицы себя, чтобы добиться желаемого. Уничтожь свой внутренний голос и своё отражение и тогда эта сцена принесёт тебе славу и желаемый успех.
Внутренний голос всколыхнулся: Мэээн, ты же не позволишь этому петуху пудрить тебе мозги?!
Отражение в зеркале наблюдало за происходящим безмолвно, однако Николай видел как напряглись мускулы на его лице.
Неизвестный: Два щелчка отделяют тебя от желаемого. И ты, в точности, как и я, будешь являть собою пример уверенного и сильного человека. Тебя будут уважать окружающие! И они же будут воспевать дифирамбы твоему художественному дару. Ты забудешь о нынешней работе и получишь желаемое.
Николай сомневался. Он переводил взгляд со своего отражения к внутреннему голосу и обратно. Его внутренний голос трясло от страха. Он выкрикивал оскорбления, пытался встать со своего места и скрыться, но скрыться было нельзя.
Николай, все ещё наполненный сомнениями, прошептал «Прости» и щёлкнул пальцами, глядя на своё отражение. Зеркало с грохотом треснуло и рассыпалось на мелкие осколки. Он успел уловить собственный осуждающий взгляд за миг до щелчка. Внутренний голос взвыл от осознания того, что впереди его ждёт Ничто. Он метался из стороны в сторону. В глазах стояли слезы.
Неизвестный: Ещё один щелчок, Николай. Финальный жест освобождения.
Внутренний голос: Мэээн, не делай этого! Прошу!!! – крик разрывал его изнутри, срывался с губ, но где-то на полпути оборвался и превратился в глухой стон человека, приговорённого к небытию.
Николай снова прошептал «Прости» и встретился взглядом с внутренним голосом: Я просто хочу стать лучше.
Внутренний голос: Иди к чер...
Николай щелкнул пальцами.


Воскресное утро. Солнце не просто освещало город, оно улыбалось ему, улыбалось и грело каждого жителя, и бодрствующего, и ещё спящего. Николай проснулся от долгого сна, разомкнул глаза и прислушался к городскому шуму за окном. Беглый взгляд на часы: одиннадцать сорок. Неудивительно, что в городе шумно. Он медленно вылез из-под одеяла и, накинув футболку-натянув шорты, вышел из своей комнаты. В квартире царила гнетущая пустота, заполненная беспорядком: кухня лишилась половины своей утвари – чашки, кастрюльки, сковородка, заварник, – всё пропало, на полу был рассыпан рис, валялся то ли половник, то ли дуршлаг, в ванной из аптечки пропали привычные Николаю залежи обезболивающих, жаропонижающих и противовирусных средств, тогда как оставшиеся баночки и микстурки были брошены кое-как, в прихожей были опустошены два ящичка шкафа-купе и отсутствовала какая-либо женская одежда, а в комнате Ани было также пусто, как и до её прибытия.
Николай не знал причин резкого исчезновения своей соседки. Ему просто не было до неё дела, он даже забыл, увидев своё отражение, что снимал с ней вместе эту квартиру. Он смотрел в зеркало и не мог понять, кто на него сейчас смотрит. Он прислушался к своему внутреннему голосу, но в ответ не было ни «эй», ни привычного «мэээн».
Николая стала бить дрожь: Кто ты?! Где мое привычное отражение?!
Ему никто не ответил. Казалось, над миром в одно мгновение нависла абсолютная тишина: ни звука часов, ни соседского шума, ни шума за окном. Николай не слышал собственного дыхания, не ощущал стук сердца и пульсирующую в висках кровь. Николай не видел ничего вокруг. Он со всей силой ударил незнакомца в зеркале – отражение треснуло, исказилось, но продолжало упорно смотреть на него.
Николай кричал: Кто ты?! Кто ты, мать твою?!
Он ударил снова, и остановилось само время и мироздание. Зрители в концертном зале восторженно смотрели на него. Они затаили дыхание, неспособные пошевелиться. «Это, право, великолепно!» – звучало с рядов. «Как Вам удалось разыскать такой самородок?» – спросил непримечательный мужчина в синем костюме-тройке у одного достопочтенного господина. Он не получил ответа на свой вопрос, только снисходительную улыбку и непринужденную фразу: «Вы, смотрите-смотрите, воистину, он великолепен!»
Николай с яростью продолжал крошить ненавистное ему отражение в зеркале. Его руки были изранены и истекали кровью: Кто ты, чертов ублюдок?!? Кто ты?!?


***

Ани не могла вспомнить как и во сколько она выбежала из квартиры. Сперва она двигалась бесшумно: из комнаты в комнату, подобно осторожному зверю, на которого объявлена охота, прислушивалась и не отрывала взгляда от двери, ведущей в комнату Николая. В квартире было мучительно тихо и точный ход времени, а точнее, звук секундной стрелки давил на виски. Пробравшись на кухню, она выпотрошила каждый из своих ящичков и не глядя закидывала всё в свой походный рюкзак: консервы, банки, вилки и ложки, любимую кружку, специи и крупы. Схватившись за пакет риса, Ани вздрогнула от возникшей из ниоткуда мелодии, секунду спустя осознав, что она вырывается из динамика её телефона:

To all the things I lost on you
Oh oh
Tell me are they lost on you?
Oh oh
Just that you could cut ...

Ани полезла в карман джинсов и, достав телефон, уставилась на дисплей: МАРС. В этот момент в её голове не было ни единого приличного слова. Пакет риса сорвался с её пальцев, и с лёгким грохотом рухнул на пол, освобождая маленькие крупинки занять территорию кухни.
Ани кидала проклятия полушепотом: Черт! Какого хрена, Марс?!?
Она полностью отключила звук; звонок оставила без ответа, и выбежала на цыпочках из кухни с рюкзаком, заполненным наполовину, в направлении своей комнаты. Комната Ани была самой дальней от входа. Кухня располагалась посередине. Комната Николая соседствовала с ванной комнатой и туалетом, за которыми буквально в двух-трёх метрах, напротив шкафа-купе, была установлена входная металлическая дверь, – безмолвная защитница и стражница покоя рода человеческого.
Ани заперла дверь на ключ. Глубоко вздохнула и прижавшись к стене скатилась на пол: Боже, что я делаю? На кой черт мне эти консервы и крупы?! Вот Марс поржёт, когда узнает.
Она на мгновенье улыбнулась и откинула рюкзак в сторону. Рука, скорее инстинктивно, нежели чем сознательно, потянулась к ноутбуку. Ани снова захотелось увидеть обезображенное лицо Николая, пораженное отстранённым к окружающему миру безумием. Ей было необходимо сделать это, чтобы убедиться в реальности происходящего и в адекватности принимаемых решений.
Трекпад ноутбука заскрипел под тяжестью её пальцев – пара мгновений – и лицо Николая, пугающее и застывшее в иррациональном мире инобытия, наблюдало за ней с экрана. Тонкие линии морщин скопились у глаз. Создавалось впечатление, что они пытались проникнуть под полуоткрытые веки, пронзить белок и разорвать капилляры. Карий цвет глаз отливал кровавым оттенком, скулы и лоб под эффектами фотошопа были нарочно истощены, губы сомкнуты в единую линию отречения от вечно голодающего и поглощающего каждое новое мгновение бытия. Мир, скрывающийся за Николаем, был покрыт нервной дрожью, люди, случайно попавшие в кадр, представлялись неряшливыми большими и малыми мазками художника. Нелепое множество обитателей рационального и привычного бытия столкнулось с инобытием, отраженном в лице человека, поражённого безумием и глубокой ненавистью ко всему, что он видел. За пределами пространства и времени его взгляд наполнял Ани ужасом и страхом перед грядущим. Где-то в глубинах сознания она понимала, что не она является первопричиной его гнева, но с ужасом ожидала наступления следующего мига.
Ани не сразу заметила, как ручка её двери стала хаотично болтаться. Осознание пришло несколько позже. Она беззвучно вскрикнула и застыла в неудобном положении: ни единого звука, ни единого вздоха. Глухой удар кулаком в дверь. Неопределённая во времени тишина. Спустя неопределённость звон связки ключей. Ани резко встала с пола, почти бесшумно убрав ноутбук с колен, и метнулась к небольшой тумбочке, внутри которой где-то в грудах украшений, использованных карточек на метро, билетов в кино, карандашей, маркеров, эскизных набросков, лежал газовый баллончик. Её рука погрузилась в созданную самой Ани пучину забытых и ненужных вещей – рука откидывала в сторону карандаши, косяки фенечек, плывущих навстречу, «отряд самоубийц», «полный расколбас», «инферно». Острое лезвие канцелярского ножа, небрежно брошенного в ящик на прошлой неделе, прошлось по нежной ладошке молодой девушки и вскрыло её тонкий кожный покров, выпустив пульсирующую кровь наружу. Ани ничего не почувствовала, она вслушивалась в звуки, доносящиеся из коридора. Ключ пытался прорваться через единственный эшелон защиты, небольшую замочную скважину. Ани наконец-то нашла баллончик и встала напротив входа в свою комнату. Она ждала неизбежного. Но вместо неизбежного вздрогнула от сильного удара кулаком в дверь.
Николай: Твою мать! [неразборчиво].
Внутренний голос: Мэээн, это не твоя комната! Ты чего творишь-то?!
Белое безмолвие.
Ани слышала как Николай что-то бормотал в коридоре, но не могла разобрать что. Она слышала как закрылась дверь в его комнату и впервые за долгое время наконец-то смогла вздохнуть полной грудью: Боже, я должна валить отсюда как можно скорее.
Она схватила ноутбук, зарядку, вытрясла пару ящиков, и все, что имело и не имело какой-либо ценности закинула себе в рюкзак, в тот самый, в котором уже были различные крупы, столовые приборы, посуда и прочие мелкие вещи. Выкатив из угла багажную сумку, она стала заполнять её своим не особо богатым и разнообразным гардеробом, и закидывая блузки и топики, среди которых только один топ был белого цвета, Ани испачкала его собственной кровью, и в этот момент осознала, что у неё глубокий порез на ладони.
Ани: Shit! Что за хренов день?!
Она закинула рюкзак к себе на спину, удостоверившись в том, что точно унесёт все свои вещи; щелкнула кнопками багажной сумки и остановилась перед дверью, ведущей её через коридор кошмара.
Ани: Ани, ты справишься! Этот мерзкий псих тебя не тронет. Наверное, не тронет.
Поворот ключа в замочной скважине. Еле слышный скрип двери. Поглощающая бытие тишина. Открытая ладонь, высвобождавшая поток крови, который также, как и Ани, хотел сбежать из привычного места, но в отличие от неё, не имел на это видимых причин.
Ани сжала сильнее правую руку, чтобы остановить кровь, и резкая боль захватила её сознание, хотя где-то на периферии она говорила сама себе: Нужно срочно обработать рану. Аптечка в ванной. Ани, ты справишься!
И Ани сделала первый шаг,


… тихонько приоткрыв дверь своей комнаты.
Узкий коридор шириной чуть больше метра и длиной в двенадцать шагов был для неё единственно возможным выходом. Тьма окутала пространство вокруг Ани, отрезав от её сознания весь существующий мир. Каждый сделанный ею шаг напоминал шаги канатоходца по канату, натянутому над пропастью, с одной лишь разницей – зрителями канатоходца были люди, зрителем Ани – пульсирующая тьма. Ани боялась любого шума или шороха, способного заставить Николая выйти из комнаты – она до ужаса боялась встречи с ним, и отказывалась представлять, что может с ней произойти, если такая встреча случится.
Ани (мысленно): Ещё несколько шагов, и ты свалишь отсюда, детка.
Лунный свет едва заметно пробился сквозь кухонные занавески, сформировав своими лучами нечто похожее на островок – белое пятно посреди непроглядной тьмы. По своей форме островок напоминал череп с пробитой височной долей. Сделав ещё один шаг, Ани увидела в нём улыбающийся смайл, который в следующую секунду исказился проблеском чужеродной тени. Ани вздрогнула и остановилась, затаив дыхание. Тень кренилась из стороны в сторону, выходя за границы пробитого островка-черепа. В какой-то момент она полностью закрыла собою пятно лунного света, но в тот же миг исчезла, едва сверкнув крылом.
Ани (мысленно): Птица, вот черт! Летающая дрянь, которой нужно было появиться именно сейчас. Детка, ещё пол-коридора, хватаешь аптечку, и валишь отсюда.
Ани сделала ещё один шаг: Вот так, спокойнее. Не забывай правило последних трёх шагов – как я хочу вернуться в то время, когда мы с Марсом смотрели «Прогулку» – чудесный муви, провозглашающий силу воли и выдержку. Ани, ещё один шаг, ещё, ..
Её рука коснулась ручки двери в ванную – холодная, отталкивающая сталь, за которую Ани держалась как за соломинку, вернула ей надежду на скорое спасение из теперь уже бывшего для неё дома.
Ани (полушёпотом): Что здесь у нас?
Она щёлкнула выключателем, и лампочка ответила ей приветливым светом.
Ани была в ванной. Открыв покосившуюся дверцу шкафчика, она судорожно хватала бутылёки, склянки, таблетки… Сжимая сильнее порезанную правую руку, она схватила пузырёк перекиси водорода и, открыв ладонь, вылила почти все его содержимое на рану. Перекись зашипела, проникая в открытый порез. Ани схватила бинт и кое-как перевязала руку.
Ани (полушёпотом): Где ножницы?
Она, находясь в тусклом свете ванной комнаты, быстро проглядела полки. Понимая, что времени нет, Ани решила, что сойдёт и так, и остатки бинта сжала в ладони. На секунду она замешкалась, размышляя закрывать ли ей покосившуюся дверцу старого шкафчика – насмотревшись психологических триллеров и фильмов ужасов, она боялась, что закрыв дверцу, она увидит в отражении своего соседа. Ани отказывалась повернуться к выходу, ожидая, что и в этом случае, она столкнётся с ним.
Ани (мысленно): А что, если он уже стоит за моей спиной и безмолвно наблюдает?
Секунды превратились в бесконечный поток времени – потерянная в пространстве, Ани чувствовала чьё-то ровное дыхание у себя за спиной. Рюкзак на спине стал казаться невероятно тяжёлым. Заполненный вещами, он не позволял ей пошевелиться. Она смотрела прямо перед собой на разбросанные таблетки и упаковки от лекарств на двух маленьких полках, но её сознание было где-то далеко в темных долинах хаоса, безжизненных и бесформенных пустошах небытия. Рука Ани безвольно и инстинктивно захлопнула дверцу шкафчика – и зеркало, отражающее искаженное страхом лицо юной девушки, отразило спокойное и невозмутимое лицо молодого человека, стоящего позади.
Отражение Николая в зеркале не проявляло никакого интереса к его соседке. Но вне сомнений, оно явилось к Ани с определённой целью. Оно декларировало следующее:

О ангелы небес! Земля! Кто с ними?
Иль ад причесть? Не забывать тебя…
Да, бедный призрак.
Я, как с доски, из памяти сотру
Все чтиво, бесполезных знаний ворох,
Что юность мне иль опыт принесли.
Лишь о тебе хранить я память буду.
А тот проклятый, злобный негодяй,
Улыбчивый убийца похотливый!
Я запишу, что можно улыбаться
И, улыбаясь, негодяем быть.

Ани, пытаясь придти в себя, смогла лишь еле слышно произнести короткое «Что?».
Отражение Николая с присущими ему отстранённостью и равнодушием, заглянуло прямо в глаза Ани:

Ждёт утра светлячок
И гасит в воздухе свой пламень бледный.
Прощай, прощай. Не забывай меня.

Тусклый свет, заполняющий пространство ванной комнаты, погас. Ани вздрогнула и резко оглянулась. Её глаза ещё не привыкли к воцарившейся тьме, но она была уверена, что видела как Николай вернулся в свою комнату и захлопнул дверь.
Ани (полушёпотом): Что это была за чертовщина?!.. Убирайся отсюда, детка. Убирайся немедленно!
Она выбежала из ванной и схватила багажную сумку, оставленную в коридоре. Менее чем за секунду надела сапоги и накинула себе на плечо зимнее пальто. Вставив ключ в замочную скважину, она вспомнила, что в шкафу в прихожей остались некоторые её вещи.
Ани: У этого психа нет в планах убивать меня, иначе придушил бы минутой раньше. А оставлять ему что-то из моих вещей я не намерена.
Ани раскрыла багажную сумку, распотрошила два ящика и закинула всё их содержимое в чрево своей текстильной спутницы.
Дверь, ведущая из квартиры, открылась, и молодая девушка, чуть не споткнувшись, оказалась на лестничной площадке. Нащупав кнопку лифта и войдя в кабину, Ани не избавилась от нервной дрожи, но почувствовала освобождение.
Ани: Аривидерчи, психопат.


Заснеженный Санкт-Петербург всегда отличался особенным шармом. Даже вдали от исторического центра он будоражил воображение, пробуждал ушедшие воспоминания и возрождал те, которых никогда не было. Серпантин минувшего времени проникал в каркас города, заполняя его дорожные артерии духом великих эпох, открытий и потрясений.
Одинокие улицы в районе Среднеохтинского проспекта радовались ночному ветру, лунному сиянию и приятному общению с тысячами снежинок, спускающихся со склонов неба. Автомобиль в три часа ночи на этих улицах был скорее исключением, нежели правилом.
Ани выскользнула из подъезда, подобно подвыпившей даме накануне вылета в родные края: съехавшая с головы шапка, не запахнутое пальто, багажная сумка с торчащими из неё вещами и перебинтованная рука, завершающая образ. Таксист не мог предположить, что эта дама – юная девушка-фотограф, утонченная и творческая натура, только что сбежавшая от соседа, который, по глубокому убеждению Ани, мог нанести ей вред. Он помог молодой даме поместить багаж в багажник и открыл заднюю дверцу, приглашая в свой старенький, но уютный Mitsubishi Lancer.
Ани: Уважаемый мсье, на Петровский переулок, пожалуйста.
Таксист бросил мимолетный взгляд в зеркало заднего вида и легко кивнул. Машина тронулась с места. Ани задумчиво сидела и проигрывала в голове сцену своего побега из квартиры и последующего освобождения: слава Богу, что он не прикончил меня в ванной. Такая смерть загубила бы мою карьеру и репутацию. Подумать не могла, что он чокнутый. Надеюсь, Марс не будет против, если я поживу у него несколько дней, пока не найду подходящую квартиру. Он – клевый чувак, не откажет. Главное, чтобы он сейчас был дома. Не вариант торчать у подъезда с багажной сумкой и рюкзаком в такое время. Маааарс, возьми трубку, плииииз…
Марсель (сонно): Малышка Ани, это ты?
Ани: Марс! Наконец-то! Я звоню тебе уже четвёртый раз.
Марсель (сонно): Я задремал за компом. Не помню как вырубился… Детка, а что за срочные звонки в полчетвертого ночи?
Ани: Марс, ты не поверишь, но я только что была на волоске от гибели.
Таксист бросил вопросительный взгляд в зеркало заднего вида, но в следующую секунду уже смотрел на дорогу.
Марсель: О чем ты говоришь?
Ани: Я думала, что меня – Ани перешла на шёпот – что меня грохнет мой сосед. Он долбанный псих.
Марсель: Воу-воу, детка, полегче!
Ани: Марс, я еду к тебе на такси и скоро буду у тебя.
Марсель: …
Ани: Марс, ты меня слышишь?
Марсель: …
Ани: Мне больше некуда ехать. Алло? Ты тут?
Марсель: Ах, да. Да, я тут, малышка. Конечно, приезжай. Крутым девчонкам у меня всегда рады!
Ани: Марс, спасибо! Ты не знаешь, как сильно я благодарна тебе!
Марсель: Ой, да брось ты. Я тебя жду. See ya, babe!
Ани спрятала iPhone в карман джинсов и улыбнулась. Все могло сложиться гораздо хуже, но видимо сегодня звезды и сама мадам Удача благоволят ей. Она смотрела в окно на пролетающие мимо дома, рекламы и билборды, и не заметила как стала вглядываться в своё собственное отражение. Ани не хотела верить, что ей уже давно не восемнадцать и даже не двадцать лет; она отторгала эту мысль, в точности также как ребёнок отказывается от полезной и здоровой пищи. Самообман очень часто позволял Ани чувствовать себя счастливой, и когда он вскрывался, например, подсознанием или неподконтрольными юной девушке областями мозга, она, погружаясь в глубины саморефлексии и самоанализа, запускала механизм постановки неясных целей, одной из которых была покупка дома в Альтос-де-Чавон, городе художников, построенном в Доминиканской Республике. Неясные цели будоражили её воображение: выставки в Милане, показы в Париже, признание в Лондоне, несмолкаемые овации жителей Нью-Йорка и завистливые лица коллег-художников. Ани по-настоящему мечтала увидеть искусственные, наполненные ненавистью, остекленевшие глаза питерского бомонда, так часто глумившегося над ней и поливающего её работы грязью с полной непринужденностью и с непременно приветливыми улыбками на лицах, когда она выложит в Инстаграм солнечную фотографию, на которой она и Марсель любуются чистым небом на террасе своего дома над Альтос-де-Чавон. Неясные цели порождали исключительно неясные перспективы, но Ани боялась думать об этом. Она называла себя «Мисс Отражение Современной Эпохи», и искренне верила в придуманный и самонареченный титул. Цифровые технологии, научный прогресс, свободное образование, академическая мобильность, гуманистические ценности и идеалы являлись для Ани набором заученных клише для поддержания светской беседы. Общие фразы, всеобщие смыслы, отсутствие конкретики, абсурдность, озвучивание умных, но ничего не значащих слов, подмена понятий и безропотное принятие идей от лиц, стоящих выше по социальной лестнице – именно эту часть современной эпохи отражала Ани, увеличивая ареалы неопределенности и невразумительности.
Ани: Мсье, первый подъезд, пожалуйста.
Таксист молча кивнул и остановил машину у темного входа питерской многоэтажки. Ани расплатилась банковской карточкой, вышла из машины, забрала багаж и направилась к парадному входу. Тонкие пальцы пробежались по цифрам 3 и 4, и в квартире Марселя раздался звонок домофона.
Марсель: Кто?
Ани (томно): Прошу приветствовать Мисс Отражение Современной Эпохи.


***

«Может ли мир существовать без человека? «Да, вполне» – один из очевидных ответов на поставленный вопрос. Мир, бытие, существование, естественность, природа – все это существует объективно (и пусть последователи субъективного идеализма категорически не согласны с подобным утверждением), единолично и независимо от человека. Ярким доказательством этого может служить эпоха динозавров, существ свободных от всевозможных homo. Действительность вне пределов её разумного обоснования также свободно существует как и в заданных претенциозным ratio границах.
Существа мезозойской эры познавали мир чувственно-интуитивно с целью выживания – бытие являлось аксиомой, незыблемым постулатом, неограниченным во времени пространством. Но история и злой фатум готовили вторжение – плацдармы прогресса полыхали от неутолимого голода, заглушить который могло только стремительное движение вперёд.
Действительность не изменилась сама по себе с появлением человека; она стала его вечным заложником, без права голоса, без права на самоопределение. Этот процесс, названный с подачи Человека разумного эволюцией, уничтожил бытие, превратил в Ничто, а после человек сам наполнил его тем смыслом, которое показалось ему наиболее точным и правильным в данный момент времени. Прогресс не остановить – мир обречён на бесконечную трансформацию своих составляющих. По воле человека и по его желанию, действительность предстаёт такой, какой выгодно для её хозяина. Пройдёт вечность, и может только тогда, тяжёлые цепи рабства спадут с почти безжизненных запястий бытия-пленника, и оно выберется из тёмной пещеры навстречу яркому солнцу. Привыкшие к первобытной тьме глаза ослепнут, и бытие-пленник издаст предсмертный стон. Стон освобождения».
Студент: Леонид Павлович, Вам не кажется, что данное утверждение мало того, что паразитирует на учении Платона и даёт ему особый пессимистический окрас, но и является, если можно так выразиться, однобоким проявлением крайнего субъективизма автора?
Леонид Павлович: Сергей, Вы говорите правильные слова, но забываете дать им приемлемые форму и содержание. Разве Вы ещё не осознали, что любое слово, сказанное человеком, любая мысль, облачённая в звуки и выраженная знаками, является субъективным отражением внешнего мира? Такой подход к бытию имеет право быть рассмотренным, как и всё в пределах, доступных нашему разуму. И я крайне удивлён, что, считая себя талантливым и перспективным исследователем, Вы задали мне подобный вопрос.
Сергей: Леонид Павлович,
Леонид Павлович: Мы с Вами не за дискуссионным столом. Ещё на первых лекциях я заметил, что философия – наука, свободная от предрассудков. Философия подобна лабиринту, звенья которого концентрические круги-знания, способные вывести как к свету, так и увести во тьму. Этот лабиринт не пройти за один день. И даже десятилетий не хватит, чтобы узнать не привёл ли вас очередной поворот в тупик. Философия коварна, и не всегда она приносит избавление или освобождение от разрывающих мозг мыслей – ей нравится водить человека по лабиринту, открывая ему все новые пути к свету, но чтобы пройти этот путь человек должен окунуться во тьму, вернуться назад, отыскать то, что упустил из виду, пожертвовать самым ценным, что у него есть, и может быть тогда философия, приняв достойную жертву, дарует человеку радость и свет знания, сделав его поистине счастливым.
Сергей: Профессор, а Вы выбрались из этого лабиринта? Коснулись истинного света?
Леонид Павлович: Я…
Профессор неожиданно замолчал. Застыл и его взгляд, обращённый к юному и талантливому студенту, с которым ему всегда было приятно работать. Он видел в его глазах молодого себя, только ещё вступившего в лабиринт из философских концепций, понятий, грубых допущений, сомнений, толкований, бессонных ночей, потерянного времени и обретенного знания. Он не мог рассказать Сергею о глубокой депрессии, о его былом пристрастии к седативным веществам и болезненном отказе от них, о поиске истины в любой, готовой раздвинуть ноги, putain, о выпитом алкоголе и выкуренных в тёплой компании мыслителей бессчетного количества сигарет. Профессор не мог рассказать о пьяных спорах о природе вещей, о множестве «Я» в философии Фихте и слоях бытия Гартмана. Болезненный развод с первой женой, невозможность встреч с единственным сыном сломили его дух. Философия манила его ослепительно белым светом, прокладывая все новые и новые повороты на дороге тьмы: профессор помнил как заливисто она смеялась, когда он, теряя ориентиры, попадал в тупик, и, как она становилась серьёзной, стоило ему проявить решимость и стать ближе на один шаг от выхода из лабиринта. «Да, я коснулся истинного света!», – именно это хотелось прокричать профессору на всю аудиторию. Но его остановил внимательный и искренний взгляд Сергея: Профессор, Вам нехорошо? Леонид Павлович?
Леонид Павлович: Я … совершил онтологическое убийство.
Аудитория погрузилась в молчание. Студенты застыли, словно «вузовцы» на картине В. Волкова. Мужская и женская половины пристально смотрели на пожилого лектора, забыв на некоторое мгновение о переписке с друзьями в ВК и забавных gif-ках.
Сергей: Вы о чем?
Леонид Павлович: Я совершил убийство… Я уничтожил философию. Её больше нет.
Яна (полушёпотом подруге по парте): Капец, этот дед совсем с катушек съехал.
Ира кивнула ей в ответ.
Аудиторию, словно берег, накрыла волна приливов, состоящих из студенческих шепотов – громких, мощных и резких. Никто, кроме Сергея, не проявлял сострадания к профессору, склонившемуся над кафедрой. Одни группки студентов рьяно его осуждали, другие говорили о планах на вечер, а третьи, закинув свои скудные записи в сумки, покинули зал лекций. Никто, за исключением Сергея, не заметил, как из глаз профессора катились слезы, и губы беззвучно повторяли: «Я уничтожил философию».


Лекционный зал опустел.
Одна из одногруппниц Сергея: Серёга, ты идёшь?
Сергей: Погоди. Мы не можем вот так взять и уйти.
Одна из одногруппниц Сергея: Вполне себе можем. Мы здесь такие бабки платим не ради подобных шоу. Философской дрянью меня кормили ещё на втором курсе бакалавриата. А сейчас? Прийти сюда в субботу, в девять утра, чтобы послушать о некоем «онтологическом убийстве» философии?
Глаза профессора на миг прояснились.
Одна из одногруппниц Сергея: Знаешь, Серёга, об этом должна узнать декан факультета. Ты со мной? Или будешь строить из себя не только пафосного умника, но и знатока психологии, успокаивая и выслушивая (одногруппница понизила голос) «поехавшего» старикашку?
Сергей: Я пожалуй останусь с Леонидом Павловичем.
Одна из одногруппниц Сергея: Как хочешь. Отличных выходных.
Леонид Павлович проводил взглядом молодую девушку и вопросительно уставился на Сергея: Молодой человек, у Вас есть вопросы по сегодняшней теме?
Сергей на секунду смутился, но в тот же миг взял себя в руки: Вы упоминали в сегодняшней лекции о динозаврах и о бытие, которое они понимали или даже воспринимали исключительно инстинктами и чувственными методами. Разве можно с уверенностью утверждать, что они не познавали и не интерпретировали реальность так, как им было необходимо?
Профессор улыбнулся: Молодой человек, я далеко не палеонтолог.
Сергей: Называйте меня Сергей. Вы всегда обращались ко мне по имени.
Профессор: И как не палеонтолог не палеонтологу скажу, мы никогда не узнаем прошлое нашей планеты, прошлое древних обитателей и древних богов. Сказать, что древние существа не обладали разумом самое простое, что можно сделать. Так вы найдёте отклик в сердцах многих, получите поддержку многих и, вполне возможно, общественное признание. Ваши идеи, подкреплённые ничем, станут чем-то, чем-то якобы стоящим и приносящим пользу. И самое удивительное и даже ироничное в том, что Вас будут уважать за такую мелочь, как утверждение о том, что динозавры не обладали разумом. Вы ставите это своей целью? Быть в авангарде? Или тратить своё драгоценное время на пустую болтовню с «поехавшим» старикашкой?
Сергей: Но… если Вы в здравом уме, то зачем было устраивать здесь представление? Вся группа думает, что Вы сошли с ума.
Леонид Павлович улыбался: А когда они слушают об Абсолютном Духе Гегеля, они думают обо мне иначе?
Профессор вышел из-за кафедры, собрал лекционный материал и положил его в сумку: Вот что, Сергей. А что если я не шутил сегодня? Может быть чуть-чуть перестарался с драматизмом в голосе на слове «убийство», да и слёз было многовато, но в целом я старался выглядеть убедительно. Что если я действительно избавил сей чудесный мир от философии? Что если я в действительности говорил, простите за ругательное слово, правду? Приходите сегодня в семь вечера на Марсово поле. Вы увидите меня настоящего.
Профессор вежливым жестом пригласил Сергея покинуть лекторий. Сергей с удивлением и интересом вглядывался в глаза профессора; сказал, что непременно придет и пожелал отличного дня.


Зимний ветер обжигал руки. Укутанные шарфами немногочисленные прохожие старались как можно быстрее укрыться от непогоды: автобусы, станции метро, небольшие магазинчики и почти бесконечные по своей площади торговые центры казались уютным пристанищем для потерянных во времени душ, которых дома никто не ждал. В своём одиночестве каждый из них хранил надежду на случайную встречу, на мимолётный взгляд, искру – сосед или соседка напротив в общественном транспорте, привлекательная девушка или симпатичный молодой человек, покидающие поезд метро на одной и той же станции изо дня в день, скитающиеся без определённой цели, сбитые с курса посетители галерей, бутиков и фуд-кортов. Каждый из них наполнял зимний субботний вечер особенными красками скорби, грусти и отчужденности.
Марсель шёл по улице на давно запланированную встречу с друзьями, чтобы обсудить дальнейшие шаги попадания его работ на выставку фотографий в Москве. Его взгляд зацепился за рекламу с безалкогольным пивом и кричащим на рекламном щите объявлении: 39,99 РУБ. 100 МЕТРОВ. Марсель был не одинок в своей мысли: «Безалкогольное пиво? Что за бред?»
В нескольких шагах от щита стоял человек. Он хватал руками воздух, и движения его не были резкими или рваными, напротив, он напоминал дирижера, умело управляющего оркестром. Марсель сбавил шаг и менее чем через минуту точно и уверенно настроил фотоаппарат и навёл объектив фотокамеры на незнакомца.
Марсель: Бооооже, вот это кадр!
Сделав около дюжины снимков, он решился подойти к незнакомцу.
Марсель: Простите, я могу у Вас … (увидев, что это его ровесник Марсель сменил форму общения) чувак, это конечно круто стоять и пялиться на плакат, но за излишние взмахи руками по наводке предприимчивых граждан тебя могу упечь в психишку.
Незнакомец опустил руки. В его глазах отсутствовала какая-либо жизнь, однако в них было что-то невыразимое, глубинное нечто, способное на любой, даже необдуманный, акт по изменению внутреннего и внешнего бытия.
Марсель снова навёл объектив фотокамеры и сделал ещё несколько снимков.
Марсель: Ты не против публикации данных работ?
Незнакомец молчал.
Марсель: Зачем я спрашиваю? Если ты псих, ты никогда и не узнаешь об этих снимках. А если нет, то скажешь спасибо за наполненную смыслом и содержанием работу.
Марсель ещё раз пристально вгляделся в глаза незнакомца. Решив, что работа сделана, бегло проглядев снимки на фотоаппарате, он пожелал ему удачи и направился в ближайшее кафе подальше от пронизывающего холода.
Ани в этот субботний вечер очень хотела увидеться с Марселем, но он «отвертелся» тем обстоятельством, что у него «якобы» запланирована встреча с друзьями. Ани отказывалась верить в «подобную чушь», и дала твёрдую установку, что не позволит себе «скатиться в депрессию» до наступления воскресного утра.
Ани: Каждое утро – это новый шанс стать счастливой.
Она вышла из автобуса и уверенным шагом направилась в ближайший торгово-развлекательный центр, решив, что по пути хочет сделать несколько снимков на Марсовом поле. Ани думала, что может ей улыбнётся удача и она «поймает чумовой кадр» и не откладывая в долгий ящик поделится им со своими подписчиками, распивая с подругами коктейли, обсуждая ближайшие планы и дискутируя на тему видов современных визуальных искусств.
Сергей вышел из поезда на станции метро Гостиный двор. Он очень волновался перед встречей с Леонидом Павловичем. Труды профессора об особенностях формирования языковой личности и об её эпистемологических способностях вызывали особый интерес со стороны Сергея. В определённой мере именно Леонид Павлович пробудил в нем академическую любовь к природе вещей и явлений. Любая наука, – говорил он, – всего лишь служанка философии. Любой учёный без философского знания уподобляется кроту и слепо бредёт по уже исследованным ранее маршрутам, не способный зайти в лабиринт, состоящий из нетривиальных задач и фундаментальных проблем. Сергей подходил к Марсову полю, и был слегка удивлён тем, что несмотря на леденящий холод образовалась небольшая, но все же толпа зевак и случайных прохожих. Доносились прерывистые крики и всхлипы.
Ани была в непосредственной близости от происходящего и, сознавая, что это её шанс попасть в шорт-лист участников конкурса по документальной фотографии, с возгласами «Слава Богу!», устремилась в толпу. Нервная дрожь от возможности сделать «победный» снимок свела судорогой её руку, и фотокамера, вытащенная на ходу, рухнула на выложенную плиткой площадь. Ани застыла в страхе и ужасе от горького осознания, что её камера, подаренная, по официальной версии Ани, известным французским фотографом, могла разбиться. Крики и гам, звучащие в её голове, в ту же секунду исчезли. Бесконечное бытие сузилось в одном предмете – фотоаппарате. Ани склонилась над ним, словно медицинская сестра над раненным на поле битвы, внимательно осматривая раны, и продолжала повторять: «Все будет хорошо, все будет хорошо…».
Сергей протискивался через толпу испуганных и обеспокоенных лиц. Люди перешептывались друг с другом:
– Какой кошмар. Что здесь случилось?
– Просто ужас. На одной из главных площадей города.
– А Вы слышали, что он кричал? «Я убил философию, убил философию»! И с каждым разом его крики становились истошнее и невыносимее.
– Но как это произошло? Кто-нибудь видел?
– Я проходил мимо и решил не обращать внимание на одинокого пикетчика, но когда он дошёл до истерики, я невольно остановился. Я помню его изумленный вопрос куда-то в пустоту или самому себе: «Что? Ты пришла за мной? Но я же тебя уничтожил! Немыслимо и невозможно. Тебя не должно быть больше в этой реальности». А потом он всадил нож себе в горло, и задыхаясь и захлёбываясь собственной кровью, упал замертво.
Сергей пробрался через толпу и был ошарашен увиденным: Леонид Павлович, профессор философии, лежал мертвый на холодной земле. Рукоять ножа выходила из горла и смотрела прямо не Сергея. Не выдержав увиденного, он отшатнулся в сторону и в тот же миг желудок избавил его от съеденного сегодня днём в студенческой столовой.
Вспышка.
Сергей поднял взгляд и увидел юную девушку с фотоаппаратом, делающую снимок за снимком.
Сергей: Ты совсем чокнутая?
Но девушка не слышала его, она увлечённо подбирала ракурсы, щелк-щелк, и подбиралась все ближе и ближе к мертвому телу.
Сергей: Ещё шаг и я разобью твою камеру. Даже не вздумай сделать хотя бы один снимок. И мне плевать, что будет потом.
Ани отступила в сторону, хотела что-то сказать, но передумала и неуклюже попятилась назад.
Сергей (толпе): Кто-то вызвал Скорую? Кто-нибудь? Я его знаю, это мой преподаватель.
Мужчина из толпы: Вызвали. Ждём. Что он у тебя вёл, парень?
Сергей: Философию науки.
Женщина из толпы: Ну и ну, дедушка совсем свихнулся от работы.
Ани наблюдала за происходящим со стороны, успевая при этом накладывать фильтры и делать посты в Инстаграм. Она позвонила Марселю, рассказала о случившемся происшествии, скинула ему пару фотографий, на которые Марсель поставил «лайки», сказал «Ох ты ж, какой ужас, детка. Знаешь, я сейчас очень занят. Давай спишемся вечером?» Ани согласилась, что эта отличная идея, положила трубку и решила, что «дальше здесь не произойдёт ничего интересного. Время лёгких алкогольных коктейлей». Уходя, она встретилась взглядом с молодым парнем, который десятью минутами ранее грозился разбить её камеру. На секунду она осознала, как ему сейчас тяжело и больно, но отогнав от себя пагубные и деструктивные мысли, отправилась прочь.
Пожилой мужчина из толпы: Да, молодой человек. Что? Я видел не больше, чем Вы.
Сергей: Может было что-то ещё? Что ещё говорил Леонид Павлович?
К Сергею подошла совсем маленькая девочка, дернула его за рукав и пропела:

Ждёт утра светлячок
И гасит в воздухе свой пламень бледный.
Прощай, прощай. Не забывай меня.





Конец первой части