Отрывок из романа Черная сирень

Во власти этого голоса, и сладкого, и дерзкого, и необычайно сильного, а местами, даже боязливого (как будто бы слепой прокладывал себе путь на ощупь), все пространство небольшой террасы расширилось до невероятных размеров!
Валерий Павлович взял Варвару Сергеевну за руку, и вместе они полетели в те страны, где никогда еще не были.
И зашумели невиданные моря, закричали, предсмертно, раненые птицы, проснулись ночные цветы, заплакала рассветная роса и белый саван старух превратился в подвенечное платье.
Она все пела и пела, а Варвара Сергеевна, как под гипнозом, смотрела на ее лицо.
Черные стрелки на верхних, тяжелых веках, как линии дорог уходили краюшками в неизвестность, навстречу к густым бровям - дремучим, диким лесам. Глаза – агаты, были точно когда-то подарены этой скиталице турецким султаном, полюбившим только раз и против всяких правил, а потом его мастер сделал в память о ней веер наподобие ее ресниц, ее губы – как лава беснующихся вулканов, скрывали в себе то, что не мог постичь человеческий разум, и, прежде всего, голос, конечно, голос… Там пела и скрипка, уцелевшая в веках, там били барабаны и бубны давно исчезнувших племен, тревожилась флейта пастуха, рыдало фортепьяно полоумной графини, крутилась треснувшая пластинка последней компаньонки великой Пиаф, плакал ребенок, ворчала гроза и разбивался, в сердцах, флакончик туберозы женщины с алыми губами за соседним столиком…
Там была вся безнадежность и вся надежда человеческой жизни.