Не такой как все

(Мы все в эти годы любили)

Человек вернулся с Донбасса, с этой навязанной украинцам войны. Которая, вот уже который год, перемалывает лучшие чувства сущих поколений патриотов, в стоящую энергетическую духовность - муку, из которой воспроизведутся хлеба, которых станет вдоволь для ситного пропитания здоровой украинской нации. Это справедливая война за подлинную независимость страны, которую не сможет выхватить у нас выпестованное веками колониального существования продажное отродье московских выкормышей. Нация, которая веками была утапливаемой, своим неизбежным врагом, в болоте развязанной им эпической коррупции. В нравственной грязи процветала лишь враждебная плесень. Вскармливалась отмобилизованная армия внутренних завоевателей, - сексотов, - устроенных в самом государственном аппарате.
Шпионы-президенты сменяли один одного на самом высшем посту в квази-государстве; а последний – являл, дополнительно, законченный вид уголовника-рецидивиста (это, кажется, единственный случай в истории человечества). Никакой народ подобного позволить себе не мог, априори; навязанный из кремля продажному населению, он представлял собою самулякр высшей власти, за которым маячила тень имперской России.
Искусственно создавалась безысходная ситуация, когда Украина неотвратимо вынуждена была ввергнуться в неизбежность исторического аншлюса - «воссоединения с метрополией».
Россия, на виду у всего мира, поглощала сформированную «европейскую державу», вроде как отколовшуюся в 1991 году мятежную «окраину», заводя ее в, наспех модернизированное, имперское стойло.
До победоносных реляций и маршей «под стенами древнего кремля», оставался небольшой отрезок пути.
В какой-то момент, в планомерный процесс хрестоматийного аншлюса, неожиданно для своры политических проституток, вмешались патриоты.
Началась беспрецедентная война. Пришлось отбрасывать рамки «гибридной войны», как это преподносилось. Об имперских притязаниях пришлось делать вид, что забыли (очевидно, до новой попытки изменить что-либо во время новых президентских выборов в Украине).
А ведь, на начальном этапе, при помощи агентуры на высших ступеньках украинской власти, удалось оттяпать полуостров Крым; украинской армии на тот момент уже не существовало.
Патриоты, не дождавшись мобилизационных команд от «режима кормления лубянского гауляйтера», сами взялись за ратное дело.
Сепаратисты притихли, не сумев поднять мятеж сторонников по всей Украине, которых, продолжительное время, агентурными методами, сбивали во внутреннюю «пятую колонну».
Человек пробыл на Донбассе с июля 1916 года. Служа на самоходке 2С7 (нежно прозываемой «Пионом»).
 
…Я возвращаюсь в осажденный непогодой Киев, с которым связывало много прочных и теплых воспоминаний.
День выдался пасмурным; над головой провисало смурое неприглядное, небо. Дождя не ожидалось, но было сыро и неуютно, что проникало в настроение и мысли.
Я передвигался по уличным лабиринтам, лишь по каким-то внутренним ориентирам, постоянно утыкаясь в какие-то знакомые облики зданий, улиц, парков.
Иногда перед глазами возникал знакомый угол дома (без привязки во времени); целая улица (например: Саксаганского), я как бы возвращаюсь с хоккейного матча в общежитие геологоразведочного техникума на улицу Летнюю, что на вершине Черепановой горы (я учился там, с 1978 по 1981 год), – я стою во дворе техникума, разделенном с какими-то новыми владельцами, разглядываясь: все подробности знакомое до боли в памяти, и, в то же время, все вокруг новое, непривычное. Я выпиваю, принесенную водку, прямо здесь. Сидя на обшарпанном крылечке столовой, в которую я никогда не захаживал во время учебы, предпочитая харчеваться в пристойном кафе напротив Палаца культуры «Украина»; которое заменяет нынче какая-то элитная ресторация («Одесса»).
…Вот я направляюсь, зачем-то, в Хрещатый парк, на то самое место, на котором когда-то выставляли свои причиндалы неизвестные киевские художники, чтоб запечатлевать на своих холстах самые чудесные, днепровские, пейзажи: с Пешеходным мостом и Трухановым островом в центре незатейливых композиций.
Я часто прогуливаюсь в выходные, отдыхаю здесь, после посещений многолюдного Крещатика, который оставался шуметь внизу - многозвучьем главной улицы города. Я являюсь сюда постоянно, заполняя свободные минуты каким-то эмоциональным смыслом. Особенно, когда Киев наполняется буйством от цветения каштанов и спешащих, в своих белоснежных фартучках на экзамены, совсем еще юных киевлянок.
Город влюбил меня в себя, как это часто случается только в пору своей цветущей юности, когда чувства особенно глубоки, память цепка и избирательна, чтоб как можно больше вбирала в себя, осознавая исключительную важность в открывающемся огромном мире.
Меня захватывают воспоминания той эпохи, когда были художники в Хрещатом парке и старшеклассницы под цветущими каштанами.
…Я явился в этот парк, как и в тот день, когда получил неожиданное письмо от своей первой, и по настоящему любимой девушки, с которой я не общался, на тот момент, уже более двух лет...
Еще в школе мы разошлись по разным направлениям в координатах, вполне отдавая себе отчет в том, что мы сделали.
Ее всегда не столько тянуло ко мне, но больше - в тот взрослый мир, в котором жили ее подружки и знакомые, прыщеватые, парни. Этого ей не доставало во мне? А может, во мне было слишком много чего-то иного? Много оставалось детского в мои-то 16 лет?
Ей активно помогали уйти, ее новые подружки, которые появились в ее окружении, похоже, только ради того, чтоб умыкнуть ее от меня.
Она, в свои уже полные 15, убегала от меня не оглядываясь, поддавшись, зову, чисто внутренних, развивающихся под воздействием подруг, женских инстинктов. Подругам она больше доверяла, чем мне. Я задерживал ее стремительное превращение в женщину, и этого мне не прощалось. Она чувствовала себя защищенной, и востребованной, среди подруг. Поначалу ей там было весело находиться, судя по ее поведению. Ей помогали жить свежими ощущениями. Ей давали почувствовать себя настоящей принцессой; в моих глазах, она превращалась в какого-то монстра.
Если она разочаровывалась в каком-то из своих поклонников, она возвращалась ко мне, застрявшему в пубертатном периоде своего развития. Я трудно переживал ее уходы, пока не решился прекратить болезненные конвульсии того, что когда-то называл «любовью».
«Мы все в эти годы любили, но мало любили нас», - эти слова из есенинской поэмы Анна Снегина, наверное, знакомы многим. Я снова занялся, после долгих лет подавления в себе творческих инстинктов, писанием стихов. Досрочно прикончив увлечения тюремной романтикой, которые были вызваны сценарием саморазрушения человеческой личности в сталинской модели школьного образования, которое формировало каждый гомункул гомо советикуса под военные потребности. Мне была уготована определенная участь в этом бесчеловечном эксперименте, поскольку мои родители не были стукачами (Жертвы). Советское образование «проявляло особую озабоченность» к детям сексотов или «стукачей», формируя хозяйственную и культурную – «колониальную» -  элиту (оплот); до остальных – дело, особо, не доходило. Отверженные им, должны были пополнять ряды люмпен-пролетариев. Школа – служила начальной ступенью выбраковки.
Я прятал свои творческие наклонности, как только мог. Это стало единственным способом сохраниться, как человеку в этой системе выбраковки. Дальше – было еще жестче: обработка «армией», с ее хваленою дедовщиной. После нее, уже, с человека ничего не оставалось! Я сумел перехитрить ее, и остался целым и невредимым.
…Наше знакомство с Надей произошло на Новый 1977 год. Я собирался встречать его со своими одноклассниками - но, неожиданно, был приглашен, с двумя своими товарищами, в компанию, в которой находилась и она. Возможно, это была ее инициатива, чтоб я с нею познакомился и пережил эту историю.
Во время нашего знакомства, мой организм попал под напряжение «живой искры». И, тот Новый год, приобрел для меня очертания ее точеного личика, темных ниспадающих шикарных волос, ровного носика, впадинок на щеках, во время улыбчивого настроения, и прочной, безгрудой, фигуры.
Встречали Новый год у нее дома; медленно кружась в ритмах вальса, привыкая держаться вместе. Это закрепилось немножко потом, когда нас начали преследовать уличные парни. Они делали мне подножки, она меня удерживала.
Дело происходило в соседнем селе, в котором я – к тому же – вынужден был учиться в старших классах. Так бы все и продолжалось, пока бы я твердо не стал на ноги.
Прошло больше месяца – пока я решился на первый поцелуй. Это случилось уже на исходе февраля. До конца марта, я был полон ощущением счастья. Этого ощущения не могли поколебать даже сплетни о ней, которые распускали «как бы друзья». Мира вне наших отношений для меня не было; хотя – признаюсь – было очень обидно: «слышать».
Я, (безумно), любил ее. Потому отбрасывал любые пошлости на самом начальном этапе, не давая им развиваться в нравственную грязь.
Потом, произошла первая ссора, которая – мне казалось – станет последней. Впрочем, она дала трещину, которую не удастся залепить… даже в самом себе.
Это случилось во время путешествия в Белоруссию, в Витебск.
Надя училась классом ниже, но она отправилась с нами. Видимо, ее новая подружка, Люба Мамон, поспособствовала этому.
Мамонша была красивой девушкой; обладающая необходимым набором ярких лидерских качеств. Авторитет ее, в своей среде, был непоколебим. Она поддерживала его всеми своими силами. Она почитала не столько защищать кодлу от внешних агрессий, сколько сама служила агрессором. Была она каким-то там, по счету, ребенком в своей многодетной семье. То есть, была адаптирована к условиям выживания в любом советском коллективе, в котором особенно ценились все психопатические (мегаломанические) наклонности.
Она быстро влюбила в себя односельчанина, «Какбыдруга». Это был ехидный (эту неожиданную характеристику он получил – примерно - в седьмом классе от нашей классной, «Ниночки»), по отношению ко мне был очень подлый человек, которого я не сразу раскусил, за что и поплатился не раз, во многом и своей настоящей любовью. Он был несимпатичен. С утиным носом. В колхозную породу отца; нелепого алкаша. От этого, наверное, развилась зависть и ненависть, которую он, умело, скрывал. Я дружил с ним; точнее - ездили вместе на рыбалку. Мать его, занимала завидное положение в нашем селе. Жили они в недавно отстроенном шикарном доме, благодаря исключительному расположению к какбыдруговой матери, местного альфа-сексота, пахана Бар____ кова. Как любая мать, его мать души не чаяла в своих чадах – и пользовалась всеми открытыми возможностями, чтоб утверждать их социальное положение. Взрослые часто играли в наши детские, и юношеские, игры, адаптируя потомство.
Мамонше, выживаемой в собственном семействе, этот Какбыдруг, стал заманчивой мишенью*. Как только мы появились в их девятом классе.
Я носил (временами) тогда очки, хотя, по моему нынешнему убеждению, не обязан был снимать, это жуткое приспособление, до своего возмужания. Что помогло бы сильно уберечь себя от этих жутких последствий, стоивших мне так дорого. Но, в эти годы: так хочется любить, и быть любимым. Тогда я избавился от диоптрий, так, как ненавидел очки, с того самого времени, когда мое зрение опустилось до «-3». (С четвертого класса). И, тут же, жестоко поплатился за свою опрометчивость.
…Сразу же, как только у меня появилась Надя, Мамонша подошла ко мне, и сказала:
- Я дружила со старшей сестрой Нади. Теперь я буду дружить с Надей.
Старшая сестра Нади, выйдя замуж за киевлянина сразу после школы, уехала жить к нему. Хотя дружила с местным парнем.
С Мамоншей, у меня и до этого случались неприятные истории. Поскольку люди в колхозах отучились работать, на помощь этим взрослым дядям и тетям, приглашали, в порядке принуждения к труду, солдат-стройбатовцев.
Осенью жизнь в этом селе, приобретала цвета хаки. Возле клуба, стройбатовцы, в порядке превентивной акции, однажды примерно отхайдокали местных парней. Сделав из них удобную прислугу в добывании самогона. А сами разбрелись по селу с девчатами. Которых – почему-то – в конкретном населенном пункте являлось на свет очень много.
Был такой солдат, Сосновский. Люба Мамон, которого натравила на меня. Я, даже, не мог догадываться, зачем?  Скорее всего, Какбыдруг попользовался ее услугами? Но, об этом – тогда – я бы не смог догадаться. В своих компаниях о стукачах, тогда еще не имели никакого понятия.
Короче, у меня появились причины ее опасаться. Лидерские наклонности, всегда вызывали во мне стойкое неприятие. Уже закладывались в черты творческого характера, не очень доверять мегаломанам. С этого числа, больше всего стукачей. К тому же эта очень красивая, своей украинской чернобровой красотой, девушка, была достаточно хитра, как всякая властолюбивица. Умела пользоваться своим несомненным преимуществом, словно бритвой.
…С Надей, мы намеревались путешествовать в одном отсеке...
Подражая «как бы друзьям», я за компанию закупил в привокзальном гастрономе в Конотопе, сколько то грамм ливерной колбасы. Выбора тогда практически не имелось. Людям современным – этого не понять. Стадный инстинкт у меня довольно-таки сильно ослаблен. Но, в тот раз, он, почему-то, сработал, как часы. Я хотел побыть с Надей, как и все они в своей компании – и, тут же, допустил непростительную ошибку. Я, влюбившись, научился быстро изменять своему эго. Я приволок, эту, «собачью радость», в занимаемый нами отсек. Надя, поменялась лицом; такой я видел ее впервые. Я, понял, что я допустил какую-то ошибку. Ее реакция, отвечала каким-то предупреждениям Мамонши? Поэтому, я могу лишь представлять: сколько радости принес я ей, купившись на эту элементарную подставу.
Надя, молча, выкладывала на столик вареные яйца… но съесть их, мы не успели. 
Только обменялись простенькими железными колечками, купленными в киоске «Союзпечати» на станции «Бахмач».
От Мамонши явился гонец, и забрал ее в отсек, который занимала эта компания. Я остался наедине со своими мыслями.
Так и не дождавшись ее, я отправился вслед – и, заметив ухмылки, мог уже догадываться, не обнаружив на их столе злополучной ливерной колбасы, о чем велась беседа с Надей.
Теперь она была своей для них. Она стеснялась меня, судя по тому, как прятала свой взгляд. Я мог прочувствовать ее состояние на уровне исходящих флюидов; я сделался сверхчувствительным, относительно того, какие ощущения происходили в любимом мною человечке. 
…Этого состояния ей хватило на три дня, а мне показалось – прошла целая вечность. Может, уже тогда, и не стоило, было, реагировать на предложение Какбыдруга: «Помириться с Надей»?
 …Ночь перед отъездом из Витебска, мы провели вместе, на ее кровати. Целуясь.
Скоро ей отыскали повзрослее парнишку, очевидно осознав, что клин вышибается только клином. Какбыдрузья предложили ей равноценную замену. Судя по вторичным половым признакам, - это был уже созревший, прыщавый юноша. Все признаки были на лице. 
После уроков, Надя повела меня за околицу, каким-то образом решив прекратить наши отношения. Вела себя агрессивно; с ее лица не сходило саркастическое выражение. Что раньше в нее я никогда не наблюдал.
Чтоб сделать дорогу покороче, мы перепрыгивали через какие-то ямки, в которых когда-то брали песок; мои широченные (от бедра) клёши, слегка сползли вниз, обнажив, очевидно, белую полоску той части тела, которую у животных называют филейной.
«- Ослепило!», - насмешливо произнесла она, картинно прикрыв глаза.
Это было сказано с такой обидной интонацией, что случись, после этого, раздеваться при ней, я не сразу бы решился на это.  
Но полноценной ссоры тогда не получилось.
Однако, вечером, ко мне подошла ее «старая подружка», Валя З., и, отведя меня чуть в сторону, сказала:
- Надя просыла пэрэдать: шо вона нэ хочэ з тобою зустричатысь. – И, задержалась возле меня, чтоб только вдолбить мне еще одну убойную фразу: - Да, я и сама бачу: шо у вас шось не клейиться, в последнее время». – Услышав это, я находился в полном смятении всех своих чувств, чуть не в ступоре; до меня с трудом доходили слова.
Придя немного в себя, я очень быстро напился вина, и отправился на ночлег в молодые сосны, недалеко от ее обиталища. Что я хотел сделать? – вытерлось из моей памяти...
Ночью, отрезвев, я покинул свое неуютное пристанище, чтоб отправиться домой. Идти, в соседнее село, надо было с полчаса, переправиться через Сейм на лодке. Мне пазалось, что село погружено в глубокий, предутренний, сон.
Но неожиданно, за поворотом, к Надиному жилищу раздался мотоциклетный рык, и – тут же - возле меня, очутился на своей «Яве», друг прыщавого, ухажер этой Вали З.
- Ты щэ найдэш соби подругу, - сочувственно, произнес парень. Все, оказывается, давно были в курсе дела, что: Надя не моя девушка. Очевидно, «моей» она себя никогда и не считала.
Месяца через два (я гулял с другой девушкой), она вернулась ко мне. Я ее принял такой как вроде бы ничего не происходило в наших отношениях. Как будто бы с нами ничего не случалось. (Я перестаю гулять с девушкой, которая мне нравилась еще до Нади - и если бы я не попал под эту любовную индукцию, в том плане – думаю -  все сложилась бы более удачно). И, всего лишь, за десяток еженощных поцелуев, я прощаю ей, как жертве интриги.
Однажды, нас подстерегала ее мать – и снова, я оказался не на высоте. В шестнадцать-то лет – я не так представлял встречу с ее родителями – и: «шугнулся». Как раз мы подходили ко двору, когда ее родительница перед моим носом отворила калитку. Я – отпрянул. Чем, очень, повеселил всех. Смеялись, потом: и она, и Надя, и я.
«Какой же ты красивый», - сказала мать, пряча отягощение во взгляде. Здесь отчетливо просматривалась ее озабоченность судьбой дочери. Она была обеспокоена выбором своей дочери.
Можно подумать, что мать запустила процесс разрушения дочкиной связи, в котором уже участвовало, чуть ли не все село. 
Логичным продолжением запущенного процесса, было явление ее племянницы.
- Моя двоюродна сэстрычка, - отрекомендовала, ее появление, Надя. – Прыйихала з Кролэвця...
После танцев, ее сеструха с крутого города Кролевца, таскалась за нами с кислой миной, словно я травлю ее своими словами. Я пытался рассказывать какие-то анекдоты, но у меня не получилось никого рассмешить. Она, определенно, была настроена против меня. Кем? Когда? Я смог спокойно вздохнуть, когда она ушла, но, Надя, насупившись, не дает мне расслабиться. Она, как грозовая туча. И, вдруг, молния:
- Ты нэ такый, як вси!
- Будэш шукать такого! – резко, отреагировал я.
- Вын сам мэнэ найдэ. - И ушла, не оглядываясь... 
Я не побежал за ней, лишь бросил вдогонку: «Не уходи». – Слова прозвучали жалко, словно я милостыню просил. Она уходила не оборачиваясь.
А ведь накануне, мы взаимно, признались друг другу в любви. Вот и верь слову женщины.
Через день, Какбыдруг притащил записку от нее. В ней были придуманные (Какбыдругом?) вроде бы как высказанное мною обещание не появляться в этом селе до начала занятий в школе. Я решил не отвечать на сплетни. Укрепляя разрыв того, что уже произошло давно. В чем до этого я не хотел себе говорить. Она никогда не станет любить меня больше чем свое окружение; постоянно будет советоваться со своими б…ми подружками, что мне говорить и как ей поступать в тех или иных случаях со мною. Ее колхозная несамостоятельность начинала бесить меня. Когда против нас выступали все, она всегда шла на разрыв. Меня просто удивила легкость, с какой она это делала. Я ей уже не доверял. Мы смотрели в разные стороны.   
Я повсюду находил веские причины, чтоб больше не встречаться с нею. Вспомнил, конечно же, и ее прыщавого ухажера, и поездку в Витебск, когда она впервые оставила меня в пользу компании, и ту злополучную ливерную колбасу, определившую как раз начало полного разрыва наших отношений. Любовь оказалась очень слабым звеном, связывающих нас. Ее бессилие, подтолкнуло меня к литературе; вначале это были литературные герои, которым я начал подражать, что привело к увлечению настоящей поэзией. Это были все судьбоносные для меня решения, определившие комфортное существование в вакууме одинокости, без которой невозможно всю жизнь выдерживать нахождение в творческом режиме.
После всего этого, наши встречи, происходили только в присутствии ее подружки, которой она принадлежала на правах собственности.
На дне рождения, куда однажды был приглашен и я, очевидно, с откровенной целью, что я и на этот раз, каким-то образом, сошелся с Надей, чтоб увести ее от очередного уже порядком поднадоевшего ей «прыщавого избранника». Я же расценил его присутствие, как демонстрацию успешности ее выбора. Начал демонстративно подбивать клинья к одной из ее новых подружек.
Надя Месяцева была… самая прыщеватая из всех. И, сиськи у этой Нади, были как для ее возраста, а не то, что у бывшей. Что, очевидно, постоянно угнетало мою бывшую подружку.
Я, социально, адаптировался. Что, сразу же, стимулировало к быстрому опьянению собравшейся компании, и, изрядно испоганило весь праздник. Короче – это мероприятие закончилось ничем. Бывшая подружка сильно напилась, и ее увели в неизвестном направлении.
Наступили времена открытой мести. Меня третировали какие-то уже почти взрослые мужики, запрещающие мне появляться в оговоренных местах. Я начал подозревать, что это были проделки этой компании.
Наступающий Новый год, я отказался с ними встречать (впрочем, это было предложение уже как бы вскользь). Я решил никуда не идти. Но, в наше село, явились какбыдрузья (до этого случая, я их в нашем селе никогда не видел) и, все-таки, уговорили меня. На автобусной остановке, мы крепко выпили еще до начала нового года, - и здесь я окончательно вырубился. Они куда-то затащили меня, оказалось, что там эта Д., вся компания; началась какая-то пьяная драка, я дрался со всеми; и мне крепко досталось. Со временем, я уже думал, что я не случайно там оказался: на чужом празднике.
После этого случая, я – просто – доучивался еще полгода, в этом селе. Просиживая «бесформенной массой» на передней парте. Хотя мог бы уйти еще с девятого класса, без особого вреда своему интеллекту.
Коротая долгие зимние вечера, за игральными картами. У моей квартирной хозяйки, собирались на посиделки.
Баба Манька, потрясающе гадала на картах, и могла погадать мне: рассказывая: что было? И: что будет? Она рассказывала многое о войне, чего нельзя было прочитать в советских книгах. О том, как в 1941 году, через Сейм, переправлялась армия Родимцева, та самая, что обороняла потом Сталинград; и, как налетевшие «аэропланы», гонялись за красноармейцами по лугу. «Хиба ж можна було пэрэправытысь сэрэд билого дня? – ворашала баба Манька. – Я баба – и то знаю: нэльзя! Якась вражына прыказала так зробыть. Стильки молодых хлопцив полягло на плавлях! Ниччю – вси переправылись…» О партизанах-ковпаковцах, которые приходили ночью за хлебом, который им здесь пекли. Они всегда наступали со стороны леса. Сосновый лес назывался Бубны. Местная полиция, обычно разбегалась. Затем, со стороны Кролевца, появлялись мадьяры. Баба Манька прожила незамужней женщиной. Души не чаяла в своем старшем брате, который остался, отсидев строк за кражу на зоне в Ивделе, что в Свердловской области. Скоро оттуда явится племяш, который охранял зону, в которой «парился» его родитель. Напившись, он начал травить мне тюремные байки…
Окончив десятилетку, я благополучно поступил в геологоразведочный техникум. Став походить на крепко сбитого человека, активно увлекающегося единоборствами. Что, сразу же, начало сказываться на физиономиях «какбыдрузей».
Я рос идеалистом, превратив любовь в идеал, служивший мне литературным камертоном; музой.
Еще раз – если не изменяет мне память – меня пригласили на день рождения дочери ее друзей - Мамонши и Кабыдруга.
В тот раз, я приехал домой, чтоб взять отцовские сети для рыбалки в Житомирскую область, где мы проходили учебные практики.
Мамонша не доучилась с нами. Она рожала, когда у нас были выпускные экзамены. Проживала она у своей свекрови, в шикарном каменном доме, теперь уже в нашем селе. У нее гостила и моя бывшая подружка, Надя. Возможно, что она некогда не была моей подружкой, проводя со мной время в ожидании прыщавых ухажеров? Я уже полностью охладился внутри для творчества; мне легко было изображать холодность с нею. 
Меня позвали с дороги, когда я направлялся к сельскому клубу. За столами оставалась некоторая молодежь. Почему-то, на сей раз, она оставалась без очередного своего прыщавого поклонника. Она пригласила меня на белый вальс. Во мне поселилась ее копия (матрица, симулякр); они начинали розниться с оригиналом. Мы, молча? топтались на месте. Что заставляло ее пойти на это сближение? Какое-то остаточное подобие «любви»? Хотя – я повторюсь – она больше любила тот социальный круг, к которому себя причисляла. Ее бывшие прыщавые поклонники, которых становилось все больше, не добавили мне энтузиазма, поухаживать за нею. Она это поняла. Она быстро засобиралась куда-то уходить. И, Мамонша, возбужденным голосом, объявила: «Надю ждет Коля», - очередной ее прыщавый ухажер. (Прыщей у меня не было, в достаточном количестве, а если и появлялись, - в единственном экземпляре, - то прятались под густыми волосами).
Выбравшись в столичный мир, я обзавелся идеалами, которые привели меня к серьезной литературе.
…Я провел, не один год в столице. Пережитый любовный стресс, мешал мне найти новую подружку. Тяжелый осадок покоился на дне моего сознания. Я создал в себе иллюзорный мирок из мечтаний и разных вариаций на похожие темы. 
И, вот, пришло письмо… с предложением дружбы...
Она поступила в Г…кий педагогический институт. Она выбрала модную в селе профессию учителя. Педагоги необходимы были всегда. Село, по сути дела, было уже разрушенное колхозной системой, но оставались еще люди. Молодые девушки  могли бы выйти там замуж за каких-то остающихся при делах авторитетов, спасая их потомство от олигофрении.
Надя Д., вполне могла вписаться в ту социальную систему. Мне что-то пытаются порассказать о ней, но я сознательно, старательно, избегаю всяких сплетен.
…Едва оправившись от неожиданного потрясения – я отправился, словно сомнамбула, бродить по Киеву. Это случилось в субботу, после занятий...
После третьего письма, я пришел к выводу, что нет смысла в этой переписке. Я не мог гарантировать ей передышку возле меня, пока будут налаживаться отношения внутри ее самой. Скоро она и сама это поняла, что история не имеет сослагательного наклонения.
… Начало осени, выдалось очень теплым. Я зашел в Крещатый парк. Глядя на холсты художников, я думал о ней: о том, что мой рассудок уже никогда не примирится с моими чувствами к ней. Он многое может простить другим, в том числе и женщинам (уже много раз прощал) – а ей: нет. Рассудок учил меня многому, что необходимо было такому инвалиду, потерявшему в жизни – свою любовь.
На следующий год, Надя повторила новую попытку сблизиться. Она возобновила переписку. Но рассудок не позволял мне соглашаться на какие-то компромиссы.
Мне нужна была муза, а не подделка под нее.
«Мы все в эти годы любили, Но, значит, Любили и нас», – так заканчивается поэма С.А.Есенина. Так заканчивается и этот рассказ о первой любви.
 
…С Хрещатого парка, Человек пошел по алее в Городской сад, мимо стадиона «Динамо» перешел Мариинский и вышел Грушевского, и по ней, уже - до станции «Арсенальная».
Человек вошел в вагон метро… и обомлел... «Мать честная! да как они схожи, и хоть снова записки пиши», - есенинские строчки, «выплывают из мрака». В вагоне метро – она со своей подружкою. Его первая любовь!
Девушка была так похожа на нее – словно две капли воды. Только сопровождающая ее девушка, выглядит по-иному. Не та из прошлого. Эта - рыжеволосая. У его воспоминаний – «черненькая».
А как только схожи! Поразительное подобие!
Девушка посмотрела на военного человека. Смотрела через голову подружки, как через прожитые годы... Что ей было до пятидесяти шестилетнего человека, только что вернувшегося с войны?
Одетый в военную форму мужчина, должен привлекать хорошеньких женщин. Все правильно; шла война, и мужчина должен воевать. Не такой как все? Потому что, такие как все – в Украине не воюют. Такие как все, голосуя за рецидивистов и проституток, выбирают их себе в поводыри, приглашают врага на свою территорию.   
…Девушки покинули вагон на «Дарницкой»; он проследовал еще одну остановку – до «Черниговской»…

Спасибо незнакомке, за воспоминания, которые послужат для написания этого рассказа.

* Финал этой примерной мелодрамы, выдался драматическим. Мамонша, не обретя к богатствам свекрови, любви (вот уж чего нельзя купить не за какие коврижки), – по всей видимости – научилась: как быть «первой дамой на селе», не утруждая себя узами Гименея, воспроизводя точную копию ее отношений с альфа-самцами; занимала завидную чиновничью должность (как, собственно, и свекровь), в то время, как Какбыдруг, сексотил в бывшей гэдээр, на путинскую разведку; настучав на целую «Волгу», которой и задавил свою супругу, когда та возвращалась из своих похождений ( по слухам, которые, спустя некоторое время, дошли до меня), - был, как водится в сексотской юриспруденции: «оправдан», - и, в сложившейся в Украине сложной политической обстановке, был «направлен» для выполнения важных агентурных заданий. Вроде, бы, в Харьков. Там как раз ожидали прихода «русской весны».
 
26 сентября 2017 года