Папочка, прости меня...

Иногда самыми жестокими людьми
для нас являются наши родители
 
Перед смертью.

Папочка, прости меня, пожалуйста. Я не могу перенести свой сегодняшний позор. Я люблю тебя, папочка. Но и простить тебя я не могу. Ты не защитил меня. Папочка, я не смогу дальше жить.
 
«Папочка, прости меня, пожалуйста». Заплаканная, и, странно, от этого еще более красивая девочка скомкала записку и положила ее в карман своих «Levis-505». Потом поднялась на парапет автомобильного моста и перед роковым прыжком задержала дыхание. В последнюю секунду инстинкт жизни заставил ее передумать, но тело уже наклонилось до критического угла, равновесие было потеряно, и она плашмя упала на бетонную дорогу. Короткий крик смерти разнесся по округе. После падения она прожила еще полторы секунды… 

Прямой эфир.

Искандар Хамраевич Боитов привычным движением поправил форменный галстук, одернул идеально отглаженные брюки. Его пробор был безукоризненным. Он придирчиво осмотрел себя в зеркало, поданное ассистенткой. Ведущий вежливо улыбнулся, но в глазах читалось нетерпение и немного презрения. Ничего. Потерпит. А потом его поставят на место. Место, с которого он не сможет смотреть вот так: нетерпеливо и презрительно.   Боитов кивнул головой, мол, можно начинать.

- Здравствуйте, уважаемые телезрители,  - ведущий смотрел на экран и улыбался. Словно, в этой передаче будет освещаться добрая информация. Дурак. – Сегодня среда и мы вновь в эфире. Программа «Обо всем откровенно» осветит проблему детской проституции. Что толкает подростков на это, как борется с этим милиция. Чтобы разобраться в этом, мы пригласили в студию двух экспертов. Слева от меня наш известный психолог, директор центра реабилитации «Теплые руки» Сергей Валиев. Справа – начальник городской милиции генерал-майор Боитов Искандар Хамраевич.

Камера чуть отъехала, чтобы показать всю троицу за удобным столом. Свет был чуть притушен, цветовые тона подобраны со вкусом, так что обстановка располагала к откровенной спокойной беседе.

- Вначале я хотел бы дать статистическую информацию, - продолжил ведущий. – За год в стране, а год только начался, на профилактический учет взято 2150 детей, занимающихся проституцией. Из них болеет различными болезнями 1015. Совершено преступлений против них и с их участием 2203. В этой справке много других цифр, но уже ясно, что проблема серьезная. Бороться с ней надо всем, сейчас и всеми силами. Как и с чего начать? Этот первый вопрос я обращаю обоим оппонентам.

- Я думаю, что нам надо отказаться от терминов «бороться» и «детское преступление», - начал разговор Сергей Валиев, стильно одетый молодой человек лет тридцати. – Мы забываем, что этим преступникам не более шестнадцати лет. Это самые старшие, большинство из них еще моложе. Мы, взрослые, главные виновники этой проблемы. Наше невнимание к ним, постоянная занятость собой и своими делами, игнорирование их как личностей – вот первопричина детской проституции. И не бороться с ними надо, а помогать. Занять их время, досуг. Да, это требует сил и средств, но гораздо важнее спасти детскую душу, чем содержать чиновников по экстра-классу и решать бесконечные проблемы, чаще всего надуманные нами самими.

- Вы уходите в демагогию,  - Боитов не скрывал своего раздражения. Мало того, из-за этих странных самоубийств детей в последнее время журналисты всех собак на него вешают, и он вынужден принять участие в этой нелепой передаче, так еще здесь, в студии, пытаются обелить преступление. Не пойдет.  – Существует закон. И если его нарушить, то вне зависимости от возраста, придет наказание. Проституция в нашей стране вне закона и поэтому всякий, кто занимается этим – преступник и он должен быть наказан.

- Я не правовед, чтобы трактовать закон,  - Сергей Валиев говорил спокойно. – Я лишь хочу разобраться, кого бить: эту несовершеннолетнюю девочку, вышедшую на панель, или нас, допустивших это?

- Родители должны быть в ответе за это,  - согласился Боитов, - но и дети, преступившие закон, должны нести ответственность. Закон не терпит исключений…

За год до этого…      

Севара пришла из школы рано. Обычно сдержанная, она хлопнула входной дверью и, не снимая обуви, прошла в кабинет отца.  Она была чем-то озабочена, но Искандар Хамраевич принял это за причуды переходного возраста. Поэтому, когда она потянулась к нему и, поцеловав в щеку, попросила его выслушать ее, он показал на сотовый телефон в руке, мол, видишь, я разговариваю, отложим твою историю на потом. Севара показала указательный палец – только на одну минутку,  - но отец был непреклонен.

- Доча, я же показал, что занят,  - Боитов придал голосу немного строгости,  - вечером поговорим. Я пришел всего на час домой после суточной работы, а ты лезешь со своими историями. Расскажи ее маме. Если кто-то обидел тебя, напиши его данные, с ним поговорят. Как всегда.

- Извини, папочка.  Но дело не такое простое. Мне нужна твоя помощь сейчас.

- Доча, ты видишь, я занят. Поговорим позже. Пообщайся с мамой. Она мне потом все перескажет.

Севара все еще стояла в нерешительности на пороге папиного кабинета.

- Ну, что-нибудь еще? – нетерпеливо спросил отец.

-Все в порядке, - голос у Севары дрожал, но она сдержала себя, – извини за беспокойство. Я все решу сама.

- Вот и ладненько, - ответил он и вновь переключился на телефонного абонента.

Вечером, вернувшись со службы, он не вспомнил этот разговор и пошел спать. Был трудный день. Севара долго смотрела ему вслед, но ничего не сказала. Правда, утром, когда все собрались за завтраком, он поинтересовался у дочери:

- Как у тебя дела? Вчерашнее разрешилось?   

- Все в порядке, папа,  - ответила Севара тихим голосом. – Все в порядке.

- Ну и ладненько, - сказал он тогда и поехал на работу.

Он тогда так и не понял, чем была вызвана эта печаль в поведении дочери. Но, раз она сказала, что все хорошо, так оно и есть. Его дочь не станет просто так говорить. Значит, я был прав, подумал он, усаживаясь в служебную машину, это всего лишь детские капризы.

  Несколько дней после этого дня дочь ходила словно в тумане. Ела без аппетита, часами лежала на диване, бездумно глядя в телевизор, отвечала невпопад. Но занятый государственными делами отец этого не замечал. Лишь мама дала несколько витаминов и успокоительных таблеток, считая, что наступающая зима ослабила организм дочери. Не заметили родители и того, что Севара стала приходить со школы все позже и позже. Часто вечерами уходила подолгу гулять, а потом, придя домой, сразу ложилась спать. Не пожелав спокойной ночи родителям, как она обычно делала раньше.

Мать однажды пыталась поговорить с ней, но она сказала, что ей уже шестнадцать лет и она теперь может проводить пару лишних часов вне родительского дома. Тем более, добавила она едко, что ничего плохого с ней не происходит: оценки, как и прежде, отличные, поведение отменное, здоровье крепкое. Мама согласилась с этими доводами и больше не возвращалась к этой теме. А папа.. Искандар Хамраевич тогда получил очередное повышение по службе и стал еще реже бывать в доме. Проблемы города были гораздо важнее проблем собственной дочери.

Прямой эфир.

- Я не могу согласиться с тем, что общественное порицание поможет решить проблему и предотвратить следующее преступление,  - Сергей Валиев уже распалился и не мог сдержать свои эмоции. – Как будет чувствовать себя подросток, которого за провинность, пусть и уголовно наказуемую, будут показывать, словно зверя в клетке, на различных собраниях, и люди, мало разбирающиеся в истоках совершенного преступления, будут осуждать его, говорить пустые фразы. Уверен, что большинство из порицателей придут на такие собрания просто из любопытства: кто же на этот раз преступил закон, может, чей-то знакомый. Вот классно будет, тогда можно будет рассказывать об этом среди друзей и знакомых, смаковать подробности с соседями и просто с незнакомыми людьми. Провинившийся ребенок будет рассматривать грязный пол помещения и начнет и тихо ненавидеть тех, кто привел его на такое собрание и кто выступает с речами. Как, я вас спрашиваю, это поможет его становлению и исправлению?

- Слово всегда лечило, - назидательно произнес Боитов. – Это облегчит нашу работу. Если подростки будут знать, что за проступки будут отвечать перед общественностью, то подумают десять раз, прежде чем пойдут воровать или заниматься проституцией. И пусть это жестко, но я за такое порицание. Позор остановит распространение такого преступления. Ценой позора одного мы спасем жизни многих других. И я за такой путь. И меня поддержат родители всех тех, чьи дети подвержены плохому влиянию. Именно по этой причине городские власти с нашим непосредственным участием проводят месячник профилактической работы с подростками для выявления скрытой подростковой проституции и ее публичного порицания.

- Господин генерал, публичное наказание давно признано негуманным. Тем более, если преступник – ребенок. Он ожесточится и никогда не простит взрослым эту жестокость. Касательно конкретной темы, детской проституции, то для меня очевидна одна причина ее возникновения: деньги. Дети порой хотят иметь больше, чем могут позволить родители. Нехватка денег и толкает детей на это грязное ремесло. И здесь, как мне видится, первая вина родителей. Мы пускаем на самотек поведение наших детей, не интересуемся, чем они живут, на что покупают те или иные вещи. Мы занимаемся самообманом, ожидая, что один разговор с ребенком, часто репрессивный разговор, может изменить его. Перевоспитание детей – процесс сложный и нельзя торопиться получать результаты. Никогда порка не перевоспитает ребенка в одночасье. Если родители хотят добра и свободы детям, если хотят изменить их в лучшую сторону, то нельзя торопиться. Необходимо, прежде всего, стать другом для них. Дети ради дружбы многое сделают.

- Оставьте демагогию себе,  - перебил Боитов, которому не нравился Сергей. – У нас существует непреложная истина: почитай родителей, ибо они всегда правы. Дети не могут принять правильное решение. Это могут сделать только родители. И если отец ребенка применяет крайние меры, то это оправдано будущим благополучием ребенка. Ваш центр, кстати, в этом плане негативно влияет на подростков.

- Это как же? – Валиев еле сдержал свое возмущение, даже привстал с кресла.

- А тем, что дети, которые проводят свое время там, обсуждают свое поведение и поступки родителей друг с другом, проводят дни самоуправления. Это не годится для  нашего менталитета. Вы приучаете их к преждевременной самостоятельности и неуважении к родителям.

- Быть самостоятельным никогда не преждевременно. А стимулирования неуважения к родителям – это глубокое заблуждение. Мы лишь стимулируем у ребят умение отстаивать собственное мнение. Иначе не стоит жить.

- Не вам решать, как воспитывать детей. Оставьте это родителям, которые лучше справляются с этим обязательством.

- А если не справляются? – спросил Сергей.

За один месяц до эфира.       

Севара боялась идти домой. Несмотря на то, что она училась в выпускном классе школы, она все еще по-детски боялась своего отца. Но ничего не поделаешь. Может, обойдется. В прошлый раз ее поругали, на неделю запретили выходить на улицу, не дали денег на покупку новой шубки. Это ее не огорчило ничуть. Наоборот. Деньги у нее были, но покупать шубку она расхотела. Она отдохнула дома, набралась сил.

Но сейчас все было по-другому. Она не ночевала дома два дня. Правда, предупредила маму, чтобы не волновалась, что ночует у подружки на даче. Но мама узнала, Севара на даче была лишь один час, а потом ее забрал взрослый мужчина на своем автомобиле. Она не была профессиональной проституткой, но с мужчинами за деньги встречалась. Но только тогда, когда ей нужны были эти самые деньги. Это было не часто, но все же достаточно, чтобы она стала спокойно относиться к этому. Это не было так страшно, как рассказывали некоторые. Она соглашалась на встречу только с теми мужчинами, кто был воспитан, сдержан и кого рекомендовали ее новые, более опытные, подруги. Она научилась отвечать за свои поступки.

Но сегодня ей было страшно. Она все же пришла домой чуть раньше отца. Мама с порога залепила ей пощечину.

- Ты где была? Что за мужчины забирают тебя в твоем возрасте? – с порога накинулась мама на нее.

- Извини, мама. Со мной все в порядке. Так надо было.

- Как надо было? Что это за мужчина? Мы с отцом честны перед тобой, мы думали только о тебе, а ты так благодаришь нас. Ты дрянь. А ведь ты наша дочь.

- О чем ты говоришь, мама? Мы давно чужие. Неужели ты не замечаешь этого? Ты совершенно не знаешь меня, чем я живу, в чем мои проблемы. Для тебя важно, чтобы я вовремя покушала и по погоде оделась. Помогла тебе по дому. И, главное, чтобы соседи обо мне ничего плохого не сказали, иначе это скажется на вашей с папой репутации. Я совершенно чужая для вас. И живу я с вами только из-за того, что мне некуда уйти. Так что, не говори мне о любви и чуткости.

- Как ты смеешь разговаривать со мной таким тоном, мерзавка?

- Вот, мама, твои истинные чувства ко мне. Я мерзавка, хотя ты и родила меня. У меня есть имя, а ты меня мерзавкой называешь. Я понимаю, ты не успокоишься пока не узнаешь, почему я так говорю с тобой. Помнишь прошлый год, когда я попросила вас о помощи? Вернее, хотела попросить совета. Папа был так занят телефонным разговором, что просто оттолкнул меня, а ты, мамочка, дала мне успокоительного лекарства и даже выслушать до конца не захотела. А дело было в том, что в тот день я с подругой попала в жуткую историю. И нам нужна была помощь. Папа решил бы эту проблему в один момент. Мог, но не захотел даже выслушать меня.

- Что за история? – мама без сил села на диван. – Что произошло тогда?

- Моя подруга Феруза получила права и взяла папину машину прокатиться. Я была с ней. На ближайшем перекрестке мы растерялись и несильно ударили какую-то иномарку. Водитель испугал нас последствиями аварии и потребовал вызвать родителей. Мы так перепугались, особенно Феруза, которая взяла машину без разрешения, что стали умолять его не делать этого. Тогда он сказал, что мы сами сможем разрешить проблему. Нам ничего не оставалось, как согласиться. Он отвез нас к себе домой, где все это и произошло.

- Что все? О чем ты говоришь?!

- Да, мама, мы с Ферузой расплатились собой за ту незначительную аварию.

- Дочь, как ты могла так поступить? Почему именно ты?

- Не я, а мы вместе. Мамочка, что нам было делать. Нам шестнадцать лет, мы первый раз на улице, мы попали в аварию, нам было страшно. Я прибежала домой попросить помощи у папы, а он оттолкнул меня. Ферузку, еще хуже, вечером родители били за побитую машину и сказали, что, если она такая самостоятельная, то пусть сама и ищет деньги на починку машины. Что нам оставалось делать, мама. Мы были сопливыми пацанками, мы ничего не могли придумать. А вы, родители, нас оттолкнули.

- Севара, ты должна была все рассказать отцу.

- Я пыталась, мама. Но ты сама помнишь, что из этого вышло. Телефонный разговор для папы был важнее меня. Вот и получилось, что мы сами, как смогли, решили нашу проблему.

- Ты виновата в том, что вовлекла нас в этот позор. Не смей валить всю вину на нас. Вот придет отец, он тебе покажет, как винить нас в собственных грехах. Ты еще получишь свое.

Вот именно этого больше всего и боялась Севара. Папа в гневе был страшен. Он мог ударить,  жестко наказать, чрезмерно унизить.  Что и произошло вечером, когда мама рассказала ему обо всем. В доме тогда стоял ужасный крик. Кричали все: мама, все же защищая дочь от побоев; отец, по-мужски избивавший ее. И плачущая Севара, разбитыми губами молившая о пощаде своих единокровных родителей.   

Прямой эфир.

- Искандар Хамраевич, а какова роль милиции и школы в предотвращении детской проституции?  - ведущий повернулся к Боитову. – Нам интересно ваше мнение и как представителя власти, и как гражданина.

- Роль милиции ясна. Это профилактика преступления. В нашем составе есть инспекции по делам несовершеннолетних и отделы нравов. Их работа заключается в постоянной пропаганде здорового, не криминального образа жизни, выявлении неблагополучных детей и перевоспитании их. В этом школы должны активно помогать, что они и делают. Проводятся акции, собрания, специальные уроки.

- Извините, господин генерал,  - вмешался в разговор Сергей,  - но ваша речь сейчас похожа на агитпропаганду. Много красивых и нужных слов. Но так мало конкретики. Вот, например, что должна делать школа конкретно? Что это за акции и специальные уроки?

- В школах представители милиции и местного самоуправления  рассказывают детям о вреде проституции.

- И это помогает?

 - Да. Всегда. Так как дети видят пагубность этого позорного занятия.

- Я не соглашусь с этим, генерал. Дети просто отбывают номер на лекциях. А помочь им можно по-другому.

- И вы знаете, как помочь, – сарказм Боитова был максимальным.  – И вы делаете это.

- Да, представьте, знаю, как. Более того, делаю это. Не я один, а все мои сотрудники и единомышленники. Посмотрите вокруг. Вы увидите, что в этой проблеме есть одна причина – детская неустроенность. Нет спортивных площадок и клубов по интересам. Секции и кружки платные, а цены там высокие. Одно занятие в хорошем спортивном зале или кружке самодеятельности обходится в копеечку родителям. Разовое посещение дискотеки тоже очень дорогое удовольствие для подростка, не имеющего собственного источника денег. Полученную за месяц кругленькую сумму не многие родители потянут. Детям хочется красиво одеваться, ходить на дискотеки, а у них нет денег на это. Вот и тянутся они к криминалу, который все это дает. Правда взамен отнимает душу. Поэтому мы обязаны бороться с этим. А сделать-то надо всего ничего. Открыть бесплатные секции, дать повременную работу желающим ребятам. Уверен, желающих честно заработать будет достаточно.

- А откуда взять средства на все это? – Боитов едко улыбнулся.  – Где источник финансирования этого блага?

- А хотя бы за счет продажи вашего шикарного служебного авто. Новый «Opel Omega» стоит не меньше тридцати тысяч долларов. Представляете, что можно сделать на эти деньги? И это от реализации только одной машины. Согласитесь, генерал, ведь на работу можно ездить и на нашем отечественном авто. Так ведь?

Эта дерзкая фраза повергал в шок присутствующих. Было видно, что она сильно задела и начальника милиции. Он не нашелся, что ответить, а в студии раздались робкие, пока еще, хлопки.

- Машина к данному разговору не имеет никакого отношения,  - грубо ответил Боитов. – Наш бюджет достаточно богат, чтобы решить все проблемы общества. А акции, которые проводятся в школе и которые вы раскритиковали, одобрены родителями.

- Вами тоже?

- Да. Мною тоже.

- И вы согласились бы как отец, чтобы ваш ребенок присутствовал на таких уроках, где не только идет лекция, но и обсуждаются поступки и поведения тех, кто волею судеб попал в этот водоворот?

- Дети должны знать, с кем они учатся.

- Но ведь того, кого обсуждают,  - поверьте моему опыту, - на самом деле высмеивают и унижают,  и ему от этого очень и очень больно. Как быть в этом случае?

- Если им стыдно, то они перевоспитаются. Тогда их не будут высмеивать. Общественное порицание необходимо начинать именно со школы. И это мое стойкое убеждение.

- Несколько подростков после таких вот показательных акций в школах, где они учатся, покончили с собой.  Над ними издевались, им не давали возможность обрести покой и они наложили на себя руки. Вы не считаете, что в это повинны и ваши методы перевоспитания?

- К каждому проступку есть свое наказание. Если человек покончил с собой, неважно сколько ему при этом лет, то, значит, совесть его нечиста. И наказание справедливо.

- Вы жестокий человек, генерал. 

За час до эфира.

В классе стояла гнетущая тишина. Не выдержав позора, Феруза выскочила из кабинета, а Севара не смогла этого сделать. Ноги словно приросли к полу. Она не смела поднять глаза. Что-то сильно давило на плечи, трудно было дышать. Она сжимала в руке сотовый телефон, который молчал. Севара исступленно молилась, чтобы сейчас здесь, в этом классе, раздался мелодичный звонок телефона. Чтобы папа, узнав, что у дочи проблемы, серьезные проблемы, приехал бы и весь этот кошмар закончился бы. Но телефон молчал.   

- Дети, я хотела бы узнать ваше мнение о только что сказанном,  - сказала завуч школы. – Как поступила Севара и ее подруга Феруза. Правильно ли это и должна ли так поступать девушка?

Класс молчал. Ребята, обычно шумные, сейчас сидели тихие, пришибленные.

- Смелее, ребята. У нас открытый урок и каждый может высказаться.

- Это плохо. Но не нам обсуждать девчонок,  - раздался чей-то голос с галерки. Это Армен. «Все-таки он классный парень»,  - подумала Севара отрешенно.

Она переложила телефон в другую руку. Папа не звонил. Мероприятие, на котором он присутствовал и не имел права уходить,  - как всегда в его жизни, работа была главнее дочери, - все еще не закончилось. Или его помощник не передал ее просьбу немедленно приехать в школу? Она незаметно нажала на кнопку вызова. Ну, папочка, ответь, пожалуйста. Папочка, где ты? Ты мне нужен очень-очень.

- Армен, мы будем обсуждать не девчонок, как ты выразился, а их поступки.

- А я не буду.

- Выйди из класса.

- С удовольствием. И со мной выйдут те, кто думает как я, – он выборочно оглядел класс и несколько пацанов и девчонок, немного поколебавшись, - видно, боялись гнева директора школы, но дружба и порядочность все же взяли вверх,  - тоже вышли из класса.

Проходя мимо, Армен слегка коснулся Севаркиного плеча, и от этого жеста ей стало чуть легче.

Оставшиеся в классе дети продолжали хранить молчание. Тогда выступила директор школы, а потом и инспектор детской комнаты милиции. Говорили много. Слова, вместо того, чтобы лечить и помогать, медленно убивали. Севара чувствовала, что еще немного, и она не выдержит и от боли потеряет сознание. Но этого не происходило. Полными слез глазами она стояла возле доски и выслушивала нравоучения, перемешанные унизительными и оскорбительными словами. А телефон… телефон все еще молчал.

- Беспорядочная половая связь приводит к венерическим болезням и СПИДу,  - сказала инспектор милиции. – Дети, а может, она уже больна и теперь разносит болезнь среди вас. Вы пользуетесь ее вещами?

- СПИД не передается через книжки, а мы их даже не открываем, - сострил кто-то, и все рассмеялись.

- Не превращайте собрание в балаган,  - строго оборвала завуч. – Я боюсь за нравственность детей школы и их здоровье, пока ты здесь, Севара. Ты должна уйти из нашей школы. Забери свои личные вещи сегодня же, а завтра пусть твои родители заберут твои документы. Здесь никто не хочет больше общаться с тобой.

- Не решайте за других,  - тихо сказала Севара.

- Ты еще будешь перечить мне! Продавала себя направо и налево, тебя окружали грязные мужчины, а теперь еще дерзить будешь? Не выйдет. Мы не посмотрим, что твой папа большой начальник.

- Не трогайте папу. Я сама отвечу за все.

-  Ответишь,  - вновь подала голос лейтенант милиции, женщина лет тридцати с некрасивым лицом и крепкими мужскими руками. – Сейчас пойдешь со мной, я поставлю тебя на специальный учет.  Потом поедешь на обследование в венерологический диспансер.

- Я ничем не болею. Гарантирую это,  - сказала Севара твердым голосом.

Нет. Отец не позвонит, не приедет. Он ей ничем не поможет. Он сильно занят. Что ж, она сама все решит. Папочка, прости меня, пожалуйста.

- Все проститутки говорят так, - сказала милиционер, делая ударение на слово «проститутки». – Поедешь, как миленькая. Откажешься, применим силу.

Сердце разорвалось от боли. Но ноги спасли ее. Они, наконец, обрели способность передвигаться, и Севара, вся в слезах, выскочила из класса...


Прямой эфир. Апогей.

В студии набралось достаточно много народу. Сюда пришли освободившиеся от других передач работники телецентра, приглашенные гости. Острая полемика заинтересовала всех. Каждый хотел услышать аргументы «за» и «против», предложить свое. Студия напоминала растревоженный улей. Гул голосов не прекращался, несмотря на все усилия работников программы. 

- Вы своими модными современными, и поэтому чуждыми нам, методами разлагаете наше общество,  - раздражение генерала достигло предела, и он практически не скрывал его. -  Потакать подросткам, значит, соглашаться с ними и их чуждым мировоззрением. Они пользуются этим и делают из нас, родителей, пластилин. Более того, родители становятся виновниками трагедии своих детей.

- Вы признаете, что родители в ответе за поступки своих детей? – уточнил ведущий, который намеренно обострял ситуацию. Рейтинг передачи, черт возьми, был превыше всего. И меньше всего при этом заботятся о нравственности передачи.

- Нет. Вы не так понимаете мои слова. Противоправные поступки детей ложатся на родителей. На них показывают пальцем, их осуждают, мол, не помог ребенку, жесток. Но поймите, что родители хотят только добра своим детям и все их поступки оправданы этим.

- И даже жестокость? – спросил Валиев. – Как быть с той жестокостью, которую мы, не осознавая, насаждаем в отношении наших детей?

-  Это не жестокость. Это дисциплина. Я как отец не могу позволить делать своему ребенку все, что он хочет. Ваша методика, Сергей, основанная на том, что ребенку необходимо дать свободу выбора, ошибочна. Дети не понимают ту свободу, которую вы даете им, и уничтожают себя ею. Я категорически против такой свободы.

- Вы неверно истолковываете методику работы моего центра реабилитации,  - вновь теряя контроль над собой, жестко проговорил Сергей. – Это может повредить нашему имиджу.

- Мне безразлично это, – бросил Боитов.

- И это тревожно,  - продолжил Сергей. – Тревожно, что вы принимаете только репрессивные методы воспитания молодежи. Страшно, что все, кто думает иначе о воспитании подростков, в ваших глазах являются тоже преступниками. Вы – человек власти  - не должны быть столь категоричны.

- Я не могу делить себя на человека власти и просто человека.

- И это серьезная ошибка. Становясь машиной, вы проиграете. Потому что мы, люди, разные и совершаем разные поступки. И никакая программа не сможет спрогнозировать нас и решить, что преступление, что нет.

- Я не собираюсь прогнозировать вас. Я лишь сторонник того, чтобы каждый всегда отвечал за свои поступки. Во всех случаях. А родители имеют право решать за своих детей, пока последние не сформировались полностью. И жестокость при этом абсолютно оправдана.

- Генерал, я не собираюсь переубеждать вас. Это не сможем сделать ни я, ни кто-либо другой. Вы сами поймете, что есть и другие, кроме силовых и репрессивных, пути разрешения конфликтов. Жизнь даст вам знать ошибочность вашей позиции.

В студии прошло какое-то волнение. Помощник режиссера махнул рукой, а ведущий прижал микрофон к уху.

- Господа, только что наша репортерская группа подъехала на место очередной трагедии,  - сказал он. – Еще одна, уже пятая за это месяц, несовершеннолетняя девочка бросилась с моста и погибла. У нее обнаружили записку с одной только странной фразой «папочка, прости меня, пожалуйста». Посмотрите на экран.

На мониторе появилась репортер программы. Она что-то говорила взволнованным голосом, а когда на экране пошли страшные кадры разбившейся девочки, в студии раздался нечеловеческий крик.

«Не-е-е-ет!». «Не-е-е-е-ет!». Кричал Боитов. Лицо его в эту минуту было страшно: ужасная гримаса боли обезобразила его только что надменное и волевое лицо, губы истончились до еле заметной полоски и побелели. А рука сжала левую грудь, словно пытаясь остановить готовое выскочить наружу сердце.   

Потрясенный услышанным и увиденным, режиссер не дал команду «стоп», и сотни тысяч телезрителей увидели до конца трагедию, разыгравшуюся сейчас в студии.

Силы оставили Боитова. Он перестал кричать. Генерал неотрывно смотрел на застывшее экранное изображение разбившейся насмерть дочери и бормотал какие-то бессвязные, не имеющие никакого смысла, слова.  Не в силах собрать волю, подняться и бежать, чтобы что-то сделать,  - а что сейчас можно сделать, ведь давно поздно же, господи! – он опустил голову на руки и в бессилии зарыдал…