Тетя Люся из Киева

- Среди вас едут украинцы! – этот эпатажный выкрик очень немолодой женщины выдернул меня из раздумий к необходимости действия.

Каждый из нас, безразличный порой к определенным ситуациям (когда надо уступить место бабушке в транспорте, довести до дома замерзающего пьяницу, да мало ли что еще) вдруг как пружина, без промедления и рассуждений вмешивается именно в ту ситуацию, в которую ему по огромному комплексу причин суждено вмешаться.

На этот раз, сидя в маршрутке от Спасска до Рязани, я, замученная на двух работах, сидела, наслаждаясь покоем равномерного движения…

Две пожилые женщины, сидевшие напротив, сразу, как вошли, привлекли мое внимание. Одна, очень худенькая, аристократичная дама, не знала, как разместить сумку-тележку с прикрученным к ней пакетом с яблоками. Я подвинулась и поставила ее обшарпанный багаж рядом с собой.

Теперь выяснилось, что дамы – гражданки Украины. После выкрика одной обе ждали «реакции зала».

Для меня голос женщины прозвучал как вопль о помощи… Но «зал» зрителей безмолвствовал. У молодого модного парня, едущего в Рязань, в ушах были наушники.

- Как вам живется там, в Украине? – это спросила я.

Люся, так звали худенькую женщину, прорвалась, как плотина под напором. Она очень хорошо держалась. Но ей хотелось через слезы кричать на всю вселенную, ей хотелось, чтобы ее слушали.

И я слушала ее, хотя из-за ветра в лицо мне не все было слышно.

Люся родилась в Киеве. Ее родители были уроженцами спасского села Шостье. Папа ушел партизаном. Во время Великой Отечественной он освобождал Украину от фашистских захватчиков. Мама приехала к нему после войны. Они стали жить в Киеве. А квартиру в Рязани уничтожила немецкая бомба.

Люся каждый год из Киева ездила к бабушке под Рязань в Шостье. В спасском селе проводила каникулы. И ее сестра Ольга тоже.

Даже теперь, после того, как Украина стала «самостийной», каждый год, чтобы ни случилось, Люся с Ольгой приезжали к друзьям в Россию. Родных у них тут не осталось.

В этом году дорога была особенно тяжелой: дешевый автобус, на который они копили весь год, десять часов стоял на границе. Пассажирам не разрешали выходить.

В Шостье приютившая их подруга, рассказывала о своих болячках, о том, какой комфорт ей удалось создать в своем деревенском доме. Но она так устала от людей, что поставила вокруг дома высокий непроницаемый забор, чтобы «ни одна пьянь» не могла к ней даже заглянуть.

Ольгу и Люсю она поселила в старом своем «антикварном» родительском доме без канализации, света и телевизора.

- Как я была там счастлива! – взахлеб рассказывала Люся. - Это единственные были десять дней спокойствия, которые я пережила за год.

А ведь раньше алкоголики в селе были «своими», были членами общины и заходили в любой дом. Сейчас я в Шостье, как в Европе – кругом новые дома за новыми заборами…

Люсе теперь уже за семьдесят. Ольге – чуть меньше.

И никто из тех, кого я знаю, не совершал такого подвижнического путешествия на родину, кроме, наверное, перелетных птиц…

Все пассажиры, в том числе и мы с украинками, вышли на площади Свободы в Рязани.
- Оль, а давай зайдем в церковь большую, тут недалеко, - услышала я просьбу Люси.
В Рязанском кремле в своей юности я два года отработала экскурсоводом.  Но, как любой артист на Новый год обязан быть Дедом Морозом, так и я осталась экскурсоводом …

Через несколько минут я тащила за собой тележку Люси, а ее хозяйка со своей сестрой задавали мне вопросы, поднимаясь на кремлевское возвышение со стороны Речников. Люся, как выяснилось, все время пребывания в России мечтала попасть в храм и подать записочки об упокоении родителей.

Мы зашли в Спасо-Преображенский собор. На праздничном налое стояла икона святых мучеников и страстотерпцев Бориса и Глеба.

Все трое мы были в брюках. На Люсе была черная, почти как топ, маечка с вышитыми ей лично цветочками. Втроем затащили в храм сумку-тележку.

Надели платочки, висящие в храме. Поставили у входа дорожные сумки. Я купила им самые дешевые свечи. Записку об упокоении Люся, как потом выяснилось, не отдала – это оказалось для нее слишком дорого.

Ведь на обратную дорогу до Киева ей дала денег рязанская подруга. Чтобы вообще на что-то тратить, Люся решила снова возвращаться несносным и страшным автобусом, а не поездом, на который ей дали деньги.

Она взяла в храме бесплатные газеты «Благовест» из пачки и последний оставшийся «Логос».

- Чтобы помолиться об упокоении, надо, ох, много пожертвовать…

-Нет, Люся, не надо много. Просто пойдем дальше. Во многих храмах у нас нет вообще фиксированных цен на требы. Да и там можно было бы попросить…Для Христа твои десять рублей стоят дороже моих пятидесяти и даже ста рублей владельца вон того лимузина…

А Люся и не унывала. В Успенском соборе она подала свою записочку…
Я ждала их с Ольгой у ступеней Собора. Я приставила себя к их сумкам – ну не тащить же опять тележку наверх! Я портила своим присутствием у ступеней туристам фотографии. Но тоже не напрасно:

- Оставляйте мне свой квас – я его не выпью – идите наверх – там резной иконостас 17 века – посмотрите хоть от входа! – И молодой человек в шортах, ободренный моим профессиональным благословением, поставил стакан с квасом из «кафетерия музея» и, полный ощущения недостоинства и надежды, поднялся к святыне.

Я рассказывала Ольге и Люсе об истории, о храмах. Привела их поклониться и попросить помощи у святителя Василия. Люди старались идти вокруг нас потише и тоже слушать. Я рассказала про неправедно изгнанного из Мурома Святителя.

- А почему, все-таки, Рязань? Откуда взялось название города? – спросила Люся.

- Потомки киевского князя Ярослава Мудрого основали княжество Муромо - Рязанское.

 Здесь, в Тмутаракани, они чувствовали себя отрезанными от своего привычного мира, называя города и реки так как у себя на родине. Наша нынешняя Рязань была Переяславлем. А вот тут текла река Лыбедь.

Люся хорошо понимала меня. Она всю жизнь проработала экскурсоводом по Киеву.
- Знаешь почему я перестала работать? Я разлюбила историю…

Мне стало жутко. А Люся продолжила:

- Я знаю украинский. Но говорить на нем то, что надо говорить сейчас, я не могу. Историю, оказывается, так легко переделать….

Экскурсия- паломничество закончилась.

Она сказала, что встанет на колени, если я не возьму у нее 50 рублей:

-Это твоим детям от тети Люси из Киева!

-Они с Ольгой поклонились мне. А я, подняв голову из своего поклона – поклона настоящим аристократкам духа - увидела их слезы.

Моя душа рыдала. Но я не расплакалась тогда. Я хочу, чтобы плакали все мы – разделенный народ, разделенное единое славянское семя.

И из наших слез выросло древо разума, древо единения. Святые угодники, молите Бога о нас!