Будем жить дальше...

«Любимому от верной»…- я вздрогнула и замерла на месте. Наконец! Наконец-то через много лет снова и так же случайно набрела на этот скромный могильный камень на одном из зеленых, ухоженных рижских кладбищ. Я просто наугад пересекла его центральную аллею, отклонившись от  прямого, годами проложенного маршрута от места, где покоятся родители, до следующей дорогой для  нас могилы. 
Тогда, в 2012-м году, о котором идет речь, как раз исполнялось 50 лет со дня окончания школы- это не вам не шутки!  В круглых датах есть, конечно некий сакральный смысл.  Наша рижская школа  номер 17, более полувека тому назад, в 62-м году, размещалась в строгом, старомодном, тесноватом, но таком привычном здании по соседству с театром Оперы и балета. Школа открылась сразу после освобождения Риги, в 1944-м.  Позже наша Альма  - матер  перебралась в другое здание-просторное, помпезное, даже величественное-аккурат напротив нынешнего Министерства иностранных дел. Родных стен уже не стало, приходить в чужой дом как-то было неинтересно, разве что, пробившись через толпу боле поздних выпускников, можно было сказать несколько слов учителям. Вот и собирались по кафешкам или у кого-нибудь дома. Да беда в том, что класс-то наш был сборный, скомплектованный в начале восьмого класса из новых пришельцев. Как же нам тяжко пришлось по сравнению с остальными, своими! Пока между собой разобрались, кто чего стоит, кто поумнее, кто потупее, пока учителя нас, незнакомцев, вычисляли, причем не всегда по-справедливости, пока попривыкли ко всему, здорово намучились. Тогда я впервые ясно и обостренно восприняла, что, оказывается, не только в детских играх существует  понятие «свой-чужой».
Сказывалась тоска по прежней школе в милом моему сердцу Калининграде, где так легко и свободно жилось! От Калининграда, невероятно разрушенного войной, как ни странно, у всей нашей семьи остались очень хорошие, светлые воспоминания. Конечно, длиннющие, полностью разбомбленные кварталы, вдоль которых ехали городские трамваи, разрушенная громада Прусского замка, развалины Биржи, готический силуэт кирхи производили ужасающее впечатление, но поражали невиданность и таинственность громадных, старинных развалин. Даже руины не могли скрыть величия бывшей столицы Пруссии. Сохранившаяся громада Кафедрального собора, гранитное захоронение Иммануила Канта, оставшееся нетронутым с начала XIX века, торжественное здание Биржи, Бранденбургские ворота, кирха, роскошные особняки, конечно, превращенные в коммунальное жилье. В конце 50-х появились и нормальные жилые кварталы новых пятиэтажек- хрущевок. И трамвай, долго и бодро бегущий посреди бесконечных разрушенных жилых кварталов. Но было явного ощущения трагедии, потому, наверное, что потери, нанесенные калининградцам в годы войны, не были связаны напрямую с этим городом. Люди приезжали сюда в самое первое послевоенное время-жить, работать, учиться. Не было разделения: свой- местный, чужой-приезжий. Все были приезжими и все были своими. В конце 50- годов Калининград был городом студенческим, портовым, промышленным, с приличным драмтеатром, с просторным старинным зоопарком, словом,  уже жил полноценной жизнью. Сам зоопарк уцелел во время штурма города,  обитателей же там остались считанные единицы, в том числе тяжело раненый бегемот Ганс. Бегемота  спасали и выхаживали до июля 45-го. Ну, и какой же областной город обходился в то время без популярного парка культуры? Это была настоящая отдушина для горожан- с концертами местных талантов, с оркестром, с катком, словом, смотри фильмы «Я шагаю по Москве» и «Покровские Ворота».
  Как и везде в то время, стояли длиннющие очереди в кинотеатры, в драмтеатре был неплохой репертуар. С успехом шла пьеса местного автора о поисках Янтарной комнаты- этими поискам  был озабочен весь Калининград. С пьесами Чехова я в свои 14 лет впервые познакомилась именно там, в Калининградском театре. Приезжала Минская опера, давали Травиату,. И –  главное, в этом городе все были «свои», не было старожилов, все были одинаково приезжими и для всех  находилось дело- для моряков, строителей,  заводских рабочих, для резчиков по янтарю, для студентов (3 вуза и военное училище-это не шутка!) Зоопарк превосходный, Дом пионеров, парк, каток- все «ностальгические» атрибуты, достаточно безмятежной жизни. Мы с братом учились в отличной, образцово-показательной школе. Недавно прошла по телевидению информация о восстановлении величественного кафедрального собора XIV века, об устройстве там великолепного концертного зала. Надо заметить, что и бывшие жители Кенигсберга – столицы Пруссии- живут с ностальгическими воспоминаниями о своем городе, туристы из Германии бывают в Калининграде часто. Переплетение истории..
Еще одна радость была для калининградцев: поездки на море! Поезда ходили нечасто, семьи уезжали на целый день, нагруженные едой. Бутылки с лимонадом тесно укладывались в мокрый песок у самой кромки моря, горлышки торчали рядами на десятки метров, было аппетитно и здорово! Взморье жителями Риги воспринмается привычнее, своего рода-продолжение столицы.
Одним словом, из Калининграда в Ригу в первые сентябрьские дни 1959 года я уезжала с грустью. (Да еще первая, и как водится, безответная любовь там осталась, без всякой надежды на продолжение….). Все немного сглаживалось нашей теплой дружбой с братом, которая продолжается и до настоящего времени. Продолжается и общение с моей задушевной калининградской подругой. Спасибо и слава «Одноклассникам»!
Итак, начало сентября 59-го, переезд семьи к новому месту службы папы. Восьмой класс.
Первое поражающее впечатление: невиданный прежде средневековый город, большей частью избежавший бомбежек  и здания центральной части города, выстроенные в начале 20-го века-золотого времени для рижской архитектуры-столицы Лифляндской губернии Российской империи, с нарядными, эффектными фасадами.  Позже я узнала, что особенно   изысканные в свое роскоши здания относятся к так называемому Югенд-стилю, который именуется в России и в Европе стилем Модерн. В парке, прилегающем к центральной улице, торжественно возвышался гранитный  постамент от бывшего памятника Барклаю де Толли, он, оказывается был уроженцем Лифляндии. (Уже в наше время дождался - таки  постамент своей бронзовой, во весь рост, статуи полководца!) Постарался щедрый рижский меценат-Евгений Гомберг. Наша с братом знаменитая в те времена школа номер17, повторяюсь, размещалась в весьма солидном здании, в тесном соседстве с гостиницей Метрополь, напротив Оперы. Раньше, по слухам,  здесь была гимназия, причем спортивный зал, как и школьный двор, отсутствовали и нас нещадно гоняли в актовом зале, приспособленном под уроки физкультуры. 
Форма для девочек была исключительно синего цвета. Никаких коричневых платьев, принятых в Российской Федерации. Даже в таком казалось, бы, незначительном штрихе,  присутствовала какая-то чужеродность, неуютность, особенно, если ты «новенький». Но, справедливости ради надо сказать, что  школа придерживалась замечательных традиций советского образования. Сейчас это утверждение для многих покажется спорным, насколько привычно сейчас порицать все советское, но  мы только потом осознали, насколько прочные и разносторонние знания мы там получили, а ведь пищали, жаловались на перегрузки! После окончания выпускники поступали в ВУЗЫ широкими рядами. Кстати, хор там у нас был- один из лучших в республике. Как интересно было участвовать в Республиканских праздниках песни! Толпы хористов на улицах, и кормили нас в лучших кафе города. У меня, приехавшей в Ригу уже подростком, настоящее знакомство с латышским языком и культурой началось именно с латышских народных песен, которые разучивались для участия в сводном хоре Республики. Забавно, но вдолбленные в головы к тому же празднику слова песни и на грузинском языке, знаменитой, посвященной Тбилиси, до сих пор остались в памяти. Красивая песня, но уже с весьма грустными ассоциациями. Но- не сохранилась 17-я школа. Портал «Одноклассники.ru» заполнен перепиской её выпускников, фотографиями со всех концов света. Помнят!
За эти три года до окончания школы мы как-то распределились по своим позициям: девицы, которых оказалось намного больше, чем мальчишек, естественным образом рассортировались на группы: просто красавицы, умница (Фаня- будущая золотая медалистка) и умницы- красавицы-спортсменки- комсомолки. Этих оказалось большинство. А мальчишки, как на подбор, звезд с неба не хватали, обращали на себя внимание только при попытках наглого поведения с учителями. Но в 17-й школе такое никак «не проходило»!  Меня вовлеченность в комсомольские дела как-то отвлекала, давала выход энергии и компенсировала мою хроническую неспортивность. Да еще, «по наводке» моей одноклассницы Томы, меня пригласили сняться в кино в эпизоде с участием персонажа такой вот комсомолки-активистки. В Риге  шли съемки киностудии «Мосфильм»,  этот фильм в наши дни, как ни странно,  стали довольно часто показывать. Там еще песенка такая проходила рефреном: «А снег идет, а снег идет….». Сейчас ее частенько исполняют- вот чудеса-то! Эпизод, проходивший в  райкоме комсомола, потом вырезали и мой дебют благополучно провалился. Но меня гримировали рядом с великолепным парнем, его обаяние было просто сокрушительным. Это был Александр Демьянеко, будущая кинозвезда, а снимался он в своей первой, кажется, роли в этом самом фильме «Карьера Димы Горина». Немного наивная молодежная картина начала 60-х,  в роли главных героев - Демьяненко и Татьяна Конюхова, среди членов рабочей бригады – Владимир Высоцкий тоже никому неведомый! Эх, кто знает, если бы я, по дурацкой подростковой  манере, смутившись, не удрала после съемок, когда услышала за своей спиной слова одобрения и намерения поговорить со мной от дамы из режиссерской группы, может быть я и зацепилась бы на пороге волшебного мира кино, глянула бы поближе на столь любимого в будущем актера.   Короче, героя - Диму    Горина- в дальнейшем принимали в комсомол прямо на верхотуре высоковольтной станции, в Сибирской тайге. Бывает. Когда Александр. Демьяненко, спустя годы, постоянно сверкал на экране, я с удовольствием и с каким-то родственным чувством вспоминала его, юного, веселого, непрерывно  напевающего джазовые импровизации, сидя  в гримерном кресле. И какая же грустная актерская судьба ожидала его в последние годы!   Нет, инженером, наверное, быть лучше, не испытываешь стольких разочарований!
Возвращаюсь в 17-ю школу. К учителям. Некоторые из них воплощали в себе самые сильные черты советского образования! Все, кто старался прилично учиться (девицы, как я уже сказала),  внутренне подбирались, «вытягивались  в струнку» на уроках литературы, математики, истории, географии, химии! Теперь мы понимаем, что такое – вдолбить знания, которые остаются в голове на всю жизнь. Узнаешь про чудеса современного образования и только ужасаешься.
Особая песня- это сочинения! Сейчас вспоминаешь об этом, как о нечто фантастическом. Объявлялось сочинение по главному литературному произведению года.   К примеру –по «Войне и миру», что запомнилось особенно ярко. Все старшие классы загонялись на последний школьный этаж, остальные классные помещения освобождались. По пустому коридору неслышно ходили дежурные. Звонки на перемену к нам никак не относились. Шесть часов полной изоляции! Объем сочинения- полная школьная тетрадка. Обязательно- объемный развернутый планище –с основными темами, с подтемами, с прологом и эпилогом!  Цитаты -обязательны, и не одна, а несколько длиннющих абзацев –без ошибок и только наизусть! А что, цитату на из Толстого на мизерной шпаргалке и не уместишь. Когда иной раз телевидение сподобится показать фильм С.Ф. Бондарчука, благодарная память прокручивает в голове целые куски из романа. Вот так нам преподавала литературу та, что покоится под скромным могильным камнем, о котором я упомянула в начале своего повествования. Звали ее Ольга Александровна. Когда я подсчитала ее возраст в год нашего окончания школы, оказалось –то, Господи, ей было всего сорок лет с маленьким хвостиком. Нам она казалась, естественно, очень пожилой. Гладко зачесанные седые волосы, туго закрученные в узел-классика. Седина вокруг гладкого, высокого лба с ярко выраженной желтизной, прокуренная насквозь. Дымила наша Ольга, как паровоз, без дамского изящества, по мужицки, деловито, в закутке под лестницей. Причем это не означало, что парням нашим смолить было можно. Знали мы, что пережила она блокаду Ленинграда, потеряла там родных и нежно любила своего мужа, звала его Агапушкой. Ему она и посвятила надпись на могильном камне: «Любимому от верной»… А ее имя выбито рядышком уже без посвящения…. Как хорошо, что мы с мамой лет тридцать пять назад также случайно набрели на это место среди зеленых зарослей и вдруг увидели Ольгу Александровну, высокую, по-прежнему худощавую, с грабельками и ведерком в руках. Как хорошо, что я тогда успела ей рассказать о том, что моему сыну-шестикласснику  в школе полгода назад задали сочинение по очень необычной, даже странной теме:  любимый учитель твоих мамы или папы. Ну, я и рассказала, все, что могла, об Ольге Александровне, вспомнила, что порой хотелось аплодировать, слушая ее уроки. Излагала (вернее, диктовала) с подтекстом: дескать, пусть нынешние учителя почитают! Выслушав это, Ольга прослезилась и прошептала: спасибо…И как же им немного требовалось, чтобы почувствовать нашу благодарность!
Математику вдалбливали в голову также крепко, как и литературу, в тех же лучших традициях советской школы. Бывшая киевлянка Сойбель Иосифовна- грозная, усатая, ироничная- пугала нас крепко. Но зато и на выпускном экзамене, где досталось мне доказательство бинома Ньютона- а сейчас это кажется чем-то уж очень серьезным, -проблем не было, только отделила  длиннющий кусок доски и пошла строчить мелкими закорючками!  Сойбель наша тоже покоится неподалеку от Ольги Александровны и набрела я это место также случайно… Чтобы у читателя не возникло впечатление моего равнодушия что ли, замечу, что кладбищ в Риге- великое множество, ухоженных, прибранных, с зелеными зарослями, и найти там что-либо наобум практически невозможно.
Те из нас, кто хотели (то есть девицы-выпускницы), стопроцентно поступили в институты сразу после школы и часть их них, уехав в Москву, покинула Ригу навсегда. Я же, пережив четыре месяца назад внезапный трагический уход из жизни нашего отца, оставить больную маму и брата-школьника никак не могла, мечты о столичном ВУЗе оставила за бортом и поступила на машиностроительный факультет Рижского Политеха. Наши немногочисленные пацаны, как я говорила, звезд с неба не хватавшие, разбрелись, кто куда. Исключение составил Боря, поступивший в военное училище и Коля, вначале потерпевший неудачу при поступлении на заочное отделение Ленинградского института инженеров железнодорожного транспорта в Риге. Позже он это дело осилил. О Коле я расскажу позже.
Вернусь к  еще одному  воспоминанию об учителях. Вначале десятого классе в школу назначили нового директора, вернее- директрису.  Вот уж кто не делил нас на своих - чужих! Сердечная, добрая , своя-своя! Удивительно, но я ощутила ее прямо-таки материнское тепло в горестное для меня время перед самыми выпускными из-за потери отца. На официальной церемонии прощания с папой, подойдя к гробу, услышала я, как сквозь пелену моего беспамятства прорезался ее трагический вскрик…Мне всю жизнь везло на хороших людей, но это всегда было связано с определенными отношениями, обязательствами,  чувством долга. Что любовь, что дружбу надо было заслужить и поддерживать. А здесь -просто  любовь - в чистом виде! Такое же тепло на нас с братом когда-то излучали   наши названные бабка с дедом –дядя отца и его жена-бабушка Матрена. А здесь- директор школы! Не из-за учебы или там общественной работы - просто так.  А я, дуреха, еще и обиделась на нее на одной из  встреч выпускников, когда мы еще пытались на них бывать, в этом чужом для нас здании ! Клавдия  Васильевна, высмотрев меня  в толпе, вгляделась в мою  физиономию и, не выбирая выражений, резко, от души,  выругала  меня за усталый, замученный вид.  Эх, дорогая моя Клавдия Васильевна, - подумала я- знали бы Вы и про окончание учебы на труднейшем факультете, и про постоянную тревогу и борьбу с болезнями сынишки и мамы!  Если бы не наша дружная семья, едва ли мы с достоинством это выдержали. (И на вечер выпускников родные меня, изрядно измотанную,  что называется, нарядили и отправили). Уже потом только я сообразила: и эта ее неожиданная реакция -тоже от любви! Последняя наша неожиданная встреча -на перроне вокзала, в дикой спешке, в окружении родных и друзей: мы с мужем отправлялись в Москву с мамой и сыном, а затем - для нас предстояла разлука: длительная командировка мужа в Африку. Я только смогла выпалить несколько слов, рассказала, куда и зачем еду и лечу: помню ее растроганное лицо, глаза, полные одобрения и радости, голос, повторяющий: «- ну, вот и хорошо, хорошо…». Скоро, очень скоро она ушла из жизни…Потом, когда мне случалось терять жизненные силы,  я думала о милой моей Клавдии Васильевне, как об абсолютной моральной опоре. 
… Шли-бежали годы. Света, Моя лучшая школьная подруга, умница-красавица, после окончания математического факультета оказалась в Москве, вышла замуж за профессора математики,  защитила диссертацию и преподавала высшую математику- аж до ее теперешних семидесяти годков! Скучала-горевала я о ней крепко. Встречались редко: то я в Москву в командировку, то она- в Ригу. Вторая моя задушевная одноклассница, она же однокурсница Томка, умница-красавица-спортсменка, которая когда-то сосватала меня на киношную съемку, стала хорошим, крепким технарем, почти безвыездно жила в Риге, только вывез ее супруг во Францию  на целых три года  - это был шикарный контракт для инженера-конструктора  в советское-то- время!. Наша  школьная красотка номер один- Жанна- уехала в Новосибирск с мужем -авиационным инженером, а затем- отъехала в Израиль. Так что, из нашей обособленной группки в Риге остались только мы с Томкой. Замуж трое из нас повыскакивали рано, в восемнадцать-девятнадцать, и только Светка, не спеша перебирала претендентов, «засиделась в девках» и, наконец,  в 23 года,  встретила своего профессора.  Жизнь в Риге протекала бурно, напряженно, интересно, как и полагалось в городе с высокоразвитой промышленностью и культурой, здесь было множество заводов и фабрик, научных и исследовательских институтов, постоянно проводились гастроли ведущих советских театров с самыми лучшими спектаклями. Гастроли продолжались подолгу, репертуар -обширный, была только одна проблема- успеть заранее схватить билеты.   
Так приятно было встретить на рижской улице, в магазине, на транспорте замечательных столичных актеров! Вспоминаю, как я в трамвае исподтишка любовалась Татьяной Пельтцер, насколько она была элегантна и изысканна, совсем не похожая на ее комические и характерные образы. Помню худощавые руки уже немолодой дамы, украшенные изысканной бирюзой, ее серьезный, даже отрешенный облик. Чудный комедийный актер Алексей Смирнов (Фильмы «Вождь краснокожих», «В бой идут одни старики» и «Приключения Шурика»-там персонаж моего любимого Александра Демьяненко его перевоспитывал) -стоит в центре громадного гастронома, озабоченно, растерянно ищет нужную кассу, а кассирша, сидящая неподалеку- заливается хохотом, прижимает к груди пухлые ручки, словом -в полном восторге тетенька!  Когда во время гастролей Театра им. Моссовета в пьесе «Странная мисс Севидж» появилась великая Раневская, зал встал и долгие-долгие овации приостановили постановку. Еще один эпизод театральных встреч, сейчас такое вообразить трудно: Гастроли МХАТ в конце 80-х годов. Тогда еще сохранялась традиция творческих встреч актеров с работниками  промышленных предприятий. Ангелина Степанова (я думаю, почитатели театрального искусства еще помнят ее аристократический облик и необыкновенный тембр голоса –грудной, с легкой хрипотцой) выступала у нас, в самом большом цехе Рижской судоремонтной и судостроительной верфи. Красивая, незабываемая встреча.  (Сейчас к нам часто привозят московские спектакли- антрепризы, все больше переводные пьесы, восстановленные старые постановки развлекательного характера. Все достаточно мило, безыскусно, но цены, цены…. Ой, далеко не для всех!).
….Возвращаюсь к промышленности. Увы, сейчас практически все это рухнуло! В советское время традиции индустриального города сохранялись еще с тех времен, когда Рига была крупнейшим центром Лифляндской губернии Российской Империи. Знаменитый завод радиоаппаратуры « ВЭФ» вел свою историю с 1898 года. Нет этого завода, уничтожен в 90-х. Легендарный Вагоностроительный, его зеленые электрички постоянно бегают на экранах художественных фильмов, царапая по сердцу бывших трудяг-вагоностроителей, был основан в 1895 году, когда австрийский подданный Оскар Фрейвирт обратился за высочайшим разрешением на создание в Риге «Акционерного общества вагоностроительных и механических заводов «Фениксъ». Боролся-боролся завод за свою жизнь - не получилось. Практически уничтожен. А какая славная история была (увы -была!) у рыболовного у торгового флота Латвии! А сейчас- только маленькие рыболовецкие артели. Разбежались моряки и рыболовы по зарубежным компаниям.. Сама я после проектного бюро долгое время работала на уже упомянутой судоремонтной и судостроительной верфи Министерства Морского флота СССР. Она была  заложена еще в 1913-м, пока в тех же девяностых не начали разгонять этот завод, на который год от года распределялись лучшие выпускники Одесского института инженеров Морфлота (как же я  по-хорошему завидовала одесскому землячеству и особому братскому духу!), там же работали первоклассные специалисты - целыми рабочими династиями. Ах, как жаль было уходить, уже и возраст поджимал, да, с Божьей помощью, как-то избежала я замучившей всех проклятой безработицы, нашла прибежище в нормальных компаниях, и добралась до моих пенсионных шестидесяти годков (у нас на пенсию выходят позже, чем в России), не мыкаясь на старости лет в поисках какой-никакой работенки на рынке и в прислугах.   
А рижская легкая промышленность! Вот уж популярна была в Советском Союзе! Увы, исчезла. К числу безвозвратных потерь относится и знаменитый Рижский фарфоровый завод. В 1841 году Сидор. Кузнецов,  потомок российских крестьян-староверов, поставил в селении на околице Риги фарфоро- фаянсовую фабрику. Так и началась славная история великолепного рижского фарфора, которая печально завершилась в конце  тех  же девяностых полным разорением завода. Любителям красоты из числа рижан, а более всего –из России да и Европы  остается только  любоваться изысканными фарфоровыми изделиями всех эпох и стилей за прошедшие 150 лет - там и классика, и модерн, и так называемый сталинский ампир и изящный минимализм 60-х, они красуются  в музее фарфора, в Государственном художественном музее, да и гоняться за ними по антикварным магазинам. Кому это все мешало-то?   
К удовольствию рижан, остались два-три приятных исключения из этого грустного списка В 1870 году коммерсант Теодор Ригерт приступил к изготовлению шоколадных изделий в Риге, так началась и продолжается до сих история знаменитой кондитерской фабрики «Лайма». На фабрике хранится маленькая шоколадная кукольная фигурка, ей больше ста лет! Как же здорово, что ее тогда не съели, а ведь хотелось, наверное! 
Слава Богу, сохранилась еще одна рижская сказка -фабрика по производству парфюмерии -«Дзинтарс»-. История-«Дзинтарса» давнишняя, началась она в середине XIX столетия, точнее 1849 году. Именно в это время в Риге открылась мыловаренная и парфюмерная фабрика Бригера. На фабрике выпускали не только мыло, а еще и  парфюмерные  композиции, сырье для которых завозили из Франции. Продукция, выпускаемая -«Дзинтарсом», в любые времена  имела большой успех и пользовалась огромным спросом не только в Советском Союзе. Предприятие при умном, умелом руководстве процветает и сейчас 
Вот, на фоне таких перемен и подползли-подкрались наши зрелые годы.  А нашей мини-группке поддаваться старости ну никак не хотелось. Умница Света, перешагнув семидесятилетие, и сейчас преподает высшую математику.. Я балуюсь переводами, это оберегает от маразма,  да и приварок к пенсии какой-никакой. Под крылышко заботливой, успешной дочери  несколько лет назад из Израиля окончательно вернулась Жанна, по - прежнему изящная, улыбчивая, громадные глаза также светятся, как и в молодости. Света, слава Богу, каждое лето наезжает в Латвию с семьей дочери, с внуками, проживает в гостинице бывшего рыбацкого поселения с труднопроизносимым для российского языка названием Апшуциемс- там проходили съемки отличного латышского фильма «Долгая дорога в дюнах». Вот и встречались то втроем, то со Светой-москвичкой, как водится, делились бабкиными переживаниями о внуках, благо дети повырастали, всем уже по пятьдесят, только у Светы ее дочка-художница помоложе, да  вспоминали нашу школьную юность, которая, без преувеличения, все-таки определила нашу жизнь. Вот только школа наша № 17 исчезла, расформировали ее. Помпезное ее здание в городском центре переходит от одного владельца к другому. И вот, аккурат спустя пятьдесят лет после школьного выпуска, прогуливается как-то наша Жанна по берегу моря, совершает регулярный моцион. И ведь узнал ее  наш одноклассник Коля, пропавший из виду невесть когда! Да и как не узнать – по глазам, по фигуре, по кудрям. Коля явился на отдых из Питера, снимает дачу. Никого из наших не нашел, а тут-Жанна!  На встречу в центр Риги поначалу явились мы с Томой, две тетки, по возрасту –  уже на пороге семидесятилетия.  Место оживленное, в центре Старой Риги. Озираемся: никого похожего, только среди толпы нервно вышагивает моложавый мужчина,  на глазок лет сорока, может сорока пяти, модный, элегантный, спортивный. Ну, ладно, подождем, да и Жанна запаздывает. Появляется Жанна, подходит к этому моднику, подводит его к нам. Н- да, видно, Коля собрал все свое мужество в кулак, не выдал свое растерянности, неузнавания и, после минутных раздумий, нас все-таки поименно признал. 
Среди милого, оживленного разговора за бокалом шампанского он внезапно остановился, повернулся к красотке-Жанне и с внезапной горечью произнес:-« Эх, Жанна, а помнишь, как ты мне не давала списывать алгебру, а я так просил, так боялся нашу Сойбель!» И пошли его воспоминания: послевоенное голодное детство в бедной российской деревеньке в Тверской области, куда его к бабушке отправила мама, вернувшаяся с фронта. Прожил он там до 9 или 10 лет, ходил в сельскую школе, как уж там учили -Бог ведает. Мама и отчим в конце концов прибыли в  Ригу ну, и мальчишку забрали. Коля только сейчас с нами поделился, как ошеломил его столичный город. Рига 50-х годов, как я уже писала, производила весьма эффектное впечатление на приезжих своим непривычным европейским обликом, неким столичным шармом своих обитателей, весьма приличным снабжением. А тут –деревенский мальчонка. И – столичная школа с очень высокими требованиями, с самыми жесткими стандартами советского образования! Нарядненькие  девочки с бантами, в кружевных воротничках…  Ох, как же Коля намучился… Двойки, двойки- старайся- не старайся – непонятно ничегошеньки. Сейчас в такой ситуации внимательные родители нанимают репетиторов, тогда же об этом явлении и не подозревали. Как часто, увы,  бывает – ругань растерянной матери, недовольство и упреки отчима. Парень оказался упорным, не сдавался, из двоечников выбился и уже в наш восьмой сборный класс явился вполне обычным середнячком, только вот нельзя было его зачислить в красавчики в нашем, девичьем, понимании. Таким мы его и воспринимали- самым обыкновенным.  После школы мы, кто стремился в ВУЗ, дружно поступили, а Коля провалился на вступительных на вечернее отделение Ленинградского института инженеров железнодорожного транспорта.  Бывает, конечно… На следующий год – поступил. Те, кто испытал на своей шкуре учебу на вечернем отделении, знает, каково это- сочетать работу и учебу в техническом ВУЗЕ, как говорится, «без дураков», с кучей учебных заданий. Таким мы его и встретили на одной из посиделок на квартире у нашей Светы. Что ж, молодец… Как же повернулась его жизнь после защиты диплома! Неожиданный призыв в армию, офицером железнодорожных войск.  И тут уже карьера упорного, старательного парня пошла в гору! Возмужавший, оперившийся Коля и жену выбрал обстоятельно, со вкусом. Стремительно взлетел из лейтенантов до звания полковника. Но- начался развал армии. Его назначили командовать ужасной миссией- спешно вывозить армейское имущество  из Чехословакии и Германии. –Господи- вспоминал Коля,- бросали все, драпали, как при отступлении! Он с горечью рассказывал, как просил разрешения подготовить к отправке и погрузить имущество военных организаций- а добра в свое время было припасено множество –мебель, ковры, уникальные люстры, фарфоровые вазы, бытовая техника…да мало ли чего! Он, как нормальный, разумный человек, имевший привычку считать деньги, просил командование не  оставлять кому попало все эти ценности- все было бесполезно.  Да что там барахло, хоть и дорогое- личный состав вывозили в какой-то дикой спешке, бросали в палатках в чистом поле! Но судьба продолжала его охранять: как раз подоспела пенсия по выслуге лет и наш молодой полковник в отставке пошел вовсе не в сторожа- охранники. Приглянулся он одной коммерческой структуре из Питера и получил назначение представителем в Варшаве. Совсем неплохо для перестроечных лет, и сын стал студентом Варшавского университета. Но Господь все-таки послал ему в испытание невосполнимую утрату: трагическую гибель в автокатастрофе единственного сыночка. Любой жизненный успех меркнет перед такой трагедией. Не смогли они с женой жить в Варшаве, сил никаких не было. Пожалели его, ценили, видно и предложили серьезную работу уже в Санкт-Петербурге. Там они и живут, как-то смирившись с потерей. Коля умудрился заработать еще и «гражданскую» пенсию и они, как и полагается приличным пенсионерам, много колесят по всему миру. На наш вопрос: не стал ли он, часом, олигархом, усмехнулся: нет уж- ни воровать, ни убивать не приучен. Лихо сказано, конечно! Если заскучает – путь в коммерческие структуры с его репутацией -всегда открыт. На этом он свой рассказ и кончил, позвонила его супруга, заторопила. Что ж, попрощался и весточка из нашего прошлого растворилась в толпе гуляющих. Мы долго провожали взглядами его натренированную, спортивную фигуру.
Что ж, юность наша, молодость, прощай! Будем жить дальше….