Три исповеди графа де Ла Фер

Глава 1. Сельский священник.
                « Что остается человеку после молодости, после любви,
                после славы, дружбы, силы, богатства?..»
                А, Дюма-отец. « Виконт да Бражелон»

Корабль вошел в порт Гавра. Отсюда был самый короткий путь домой, в Бражелон. Атос не хотел задерживаться ни на минуту. Все сомнения и вся неуверенность слетели с него, как шелуха. Он сошел на берег и первое, что он сделал, это отыскал почтовую станцию. Более менее приличная лошадь в таком месте - редкость, но, похоже, для него началась полоса удач. Конь сыскался - и по приличной цене. Это, конечно, не любимый андалузец, но и на такого не зазорно сесть. Для такого опытного наездника не понадобилось много времени, чтобы конь и всадник ознакомились друг с другом. Дорога им предстояла не близкая и взаимное согласие не помешало бы. Тем более, что Атос был один, без слуги.

Франция неторопливо разворачивала свои просторы перед графом де Ла Фер. Он не в первый раз проезжал этой дорогой, но, впервые за многие годы, смотрел по сторонам не в ожидании вражеской засады, а наслаждаясь роскошным летним пейзажем. Деревья в садах ломились от яблок. Казалось, вся Нормандия была занята переработкой яблок на кальвадос, и запах бродивших плодов наполнял воздух, вытесняя из него все остальные ароматы. Из-за верхушек деревьев выглянула колокольня небольшой церквушки. Атос придержал коня; какое-то теплое, еще самому ему непонятное чувство заставило его остановиться. За ломящимися от плодов деревьями прятался уютный домик деревенского священника. Атос спешился и, ведя коня в поводу, прошел в глубину крохотной усадьбы. Заслышав шаги на дорожке, навстречу ему вышел сам кюре: румяный и кругленький, как яблоки в его саду. Это сравнение пришло графу на ум при виде добродушного старичка и он сразу почувствовал к нему симпатию.

Кюре из-под руки бросил взгляд на своего гостя и понял, что это не простой посетитель.

- Что угодно Вашей светлости? - священник поклонился знатному гостю, но в его поклоне было столько собственного достоинства, что граф залюбовался.

Атос и сам все еще не мог объяснить, что заставило его зайти в этот сад. Запах спелых яблок казался чем-то материальным. Он закинул голову, разглядывая деревья и старик, догадавшись, что гостя привело к нему чисто мальчишеское желание испробовать яблок, протянул руку, сорвал наливной, со светящимися в глубине косточками плод, и протянул Атосу.

- Испробуйте наших яблок, господин. Таких вкусных и сочных яблок вы не найдете даже на королевском столе.

Атос не отказался, и убедился, что кюре не обманул. Брызнувший сок заставил обоих расхохотаться.

- Вы, святой отец, абсолютно правы: даже у Его Величества нет ничего подобного, а Его Величество разбирается во всем, что касается плодов и варений.

- Вы, господин, как я посмотрю, издалека. Не желаете ли отдохнуть?

- Благодарю вас, господин кюре, я не так давно выехал из Гавра, но... - Атос не договорив, замолчал: в голову ему пришла одна мысль. Вернее, это даже не мысль была, а, скорее, еще не оформившееся в нем подспудное желание просто побыть здесь еще, поговорить со стариком, - и я не успел устать. Но у вас так мило, и ваш сад так располагает к отдыху и размышлениям. Я не один раз ездил этой дорогой, но все мои поездки не совпадали с этой порой года. А теперь все это великолепие захватило меня.

- А не присесть ли нам здесь, прямо в саду. Я попрошу служанку принести вина, самого свежего кальвадоса этого урожая, фрукты, и мы с вами отлично посидим и поболтаем.

- С огромным удовольствием, вот только вино и кальвадос будут лишними, Ваше преподобие. Я не пью. Лучше просто воды.

Кюре пристально посмотрел на лицо гостя, еще хранившее следы недавней попойки. Что-то случилось за последние часы в жизни этого господина, если он так решительно отказался от предложенного вина.
 
Деревянные скамьи и деревянный же стол, грубо и прочно сколоченные, располагали к отдыху. Служанка накрыла столешницу белоснежной скатертью, принесла простой глиняный кувшин, пару стаканов и блюдо с яблоками, грушами и мелким виноградом.

- Виноградом мы похвастаться не можем, Ваша милость, а вот яблоки и груши вы можете оценить. Я сам посадил эти деревья, когда получил этот приход, и отвечаю вам за их вкус. Знаете, ничто так не располагает к труду на земле и размышлениям о Боге, как плодовый сад и цветы. С годами это осознаешь особенно остро.

- А я вот этого не понимал раньше. - Атос снял шляпу и сбросил плащ. Будь он один, он бы с наслаждением растянулся на траве под ближайшим деревом, и помечтал о том... о чем, о чем он может, он должен сейчас мечтать: о сыне. Он соскучился по дому. По своему дому. Наверное, его там ждут. Гримо точно не может дождаться, когда наконец, явится его блудный хозяин, и соизволит заняться поместьем. Черт побери, а ему, в особенности сидя здесь, так захотелось увидеть замок, и, действительно, заняться графством. Сделать его местом, где будет тепло и уютно. Чтобы, подрастая, сын всегда с радостью вспоминал отчий дом.

- А знаете, господин кюре, у меня такое чувство, словно я вернулся в свое детство. С тех пор прошло столько лет и было столько всего дурного и тяжелого. Хотя, были и у меня радостные минуты тоже. - Граф замолчал и кюре увидел, как тень прошлого легла на лицо собеседника. Атос посмотрел вокруг и взгляд его просветлел. Проследив за ним, кюре увидел, что знатный господин не спускает глаз со шпиля церковной колокольни, и неожиданная догадка осенила его.

- А не продолжить ли нашу беседу в иных стенах? - осторожно спросил он и встретил понимание во взоре гостя.

- Да, вы правы. Господин кюре, не примите ли вы исповедь заблудшего человека?

В маленькой церкви было темно и под сводом их шаги отдавались эхом. Кюре оставил своего спутника осматриваться, а сам прошел за алтарь, чтобы все приготовить для исповеди.

Атос оглядывался со странным чувством: он слишком давно не был в церкви. Решение исповедаться казалось ему сейчас спонтанным, но он не желал сам себе признаться, что к сыну он хочет вернуться новым человеком, очищенным от скверны былого. Что говорить этому деревенскому кюре, как рассказать незнакомому человеку о том, что лежит на душе? Он последний раз исповедовался перед своей свадьбой. Тогда его духовник, настроенный всем семейным кланом графа против этой женитьбы, отказался принять у него исповедь, и он просил о ней ЕЕ брата. От этого воспоминания дышать стало нечем, и перед глазами закружились огненные кольца. Он, дурак, простофиля, рассказывал о своей неистовой любви своему сопернику! Он не видел лица того, он слышал только его тяжелое дыхание за тонкой стенкой, но ни на минуту не задумался, что происходит на самом деле.

Теперь он может быть уверен в одном: все, что он расскажет этому румяному старичку, никогда не выплывет на поверхность. Исповедник не знает его, не знает где, и что происходило, и никогда не встретит кого-либо, кому будет интересен такой рассказ. Тайну исповеди этот бесхитростный деревенский священник свято сохранит.

- Приступим? -голос священника звучал глуховато. - Прошу вас, сударь.

Атос набрал побольше воздуха в легкие и шагнул в исповедальню. И сразу перехватило горло, и разбежались мысли. Он молчал, в отчаянии не зная, как начать рассказ. Кюре пришел к нему на помощь. Первые стандартные фразы исповеди привели мысли в порядок, заставили собраться. Кюре незаметно подводил его к связному рассказу, понимая, что не воспоминания о невинных проказах заставляют этого господина искать слов.

А Атос отбросил в сторону свою привычную логику. Воспоминания теснились, давили, перескакивали одно через другое. Слова казались ему бессильными, и злила собственная беспомощность, какое-то неумение выразить мысль. Это не было свойственно его характеру. Сейчас он был словно дитя, впервые пришедшее к исповеди. Все, что он спрятал в душе на много лет, сейчас перехлестывало через край. Ему надо было выговориться, и он нашел именно того слушателя, который и мог его выслушать. До этого откровение было только с двумя: с д'Артаньяном - но это было пьяное откровение, и вдобавок, так и не понятое другом так, как оно того стоило. Вторым был лорд Винтер, но там это просто было признание перед равным. Винтер понял и оценил ситуацию, но он не был сторонним наблюдателем, беспристрастным свидетелем.
 
Исповедник должен был прежде всего примирить Атоса с самим собой. Тогда только граф мог искать прощения у Бога. Только сняв с него ту епитимью, которую он некогда наложил на самого себя, доказав ему, что он исчерпал свою чашу вины до дна, можно было заставить этого упрямца поверить в себя вновь, и дать ему силы жить дальше. Не для себя: для сына.

Кюре удалось заставить этого замкнутого человека раскрыться. Слово за словом перед священником вставала история чудовищной борьбы, которую повел совсем еще молодой человек со своей судьбой. Атос не называл себя: исповедь этого не требовала, но исповедник видел, что говорит с вельможей. То, как наказывал себя годами за совершенную ошибку этот аристократ, ужаснуло старика.

- Но вы впали в грех уныния! Это недостойно верующего! - воскликнул он.

- Я много чего совершал в те дни недостойного, Ваше преподобие.

- Чего вы добивались, вы знали?

- Знал. Я хотел доказать самому себе, что недостоин ни одного из добрых чувств, недостоин простого участия. Я не верил никому и ничему, пока не свела меня Судьба с друзьями. Я стал жить для них. Они были младше меня, не знали Парижа, не имели такого военного опыта, как я. Я взялся опекать их незаметно, чтобы не ранить их самолюбия. Но как часто учил я их неверию и цинизму! Это ли не грех, Ваше преподобие?

- Вы хотели их предостеречь?

- Мне казалось, что своими замечаниями я смогу удержать их от поступков, которые могут плохо отозваться в их будущем. Они верили мне, и слушали меня, и это могло действительно сказаться на их жизни не лучшим образом. Но их молодость оказалась сильнее моего неверия.

- Господь наш все расставляет по своим местам, и в этом Его великая милость для нас, живущих по его законам. А вы?

- А я продолжал себя ненавидеть за совершенный проступок.

- За то, что совершили в лесу, на охоте?

- Нет, не за это... - Атос чуть вздохнул; так он и думал, что кроме лорда Винтера никто не сумеет правильно понять его поступок. - Нет, я просто решил все слишком быстро. В любом случае результат был бы тот же. Я просто не осмелился выносить на открытый суд эту историю: достаточно было и того, что я знал, кто была моя жена.

- Что было потом, вы знаете?

- Знаю, Ваше преподобие. Она не умерла, и дальше... дальше она стала гением зла. Она вновь вышла замуж и стала богата и успешна. И стала сеять смерть вокруг себя. Однажды мы случайно встретились с ней. Я мог убить ее снова: но только пригрозил. Она не только стала орудием в могущественных руках: она убивала или приказывала убить по своему собственному желанию, и из чувства мести. По воле рока она мстила моему другу, и я позволил себе роль судьи еще раз. К тому моменту за ней числилось уже немало преступлений, и я сумел изловить ее.

- И что вы сделали, сын мой?

- Я провел суд.

Атос не мог видеть лица священника и это было к лучшему. Старик сдвинул брови и прикусил губу: этот господин погряз в проблемах больше, чем кюре представлялось. Он, конечно, большой вельможа, но неужели он настолько мстителен? Господь велит прощать!

- Господь велит прощать! - произнес он вслух.

- То, что она сотворила, не подлежало прощению! - глухо произнес Атос. - Она убила ни в чем не повинную женщину только за то, что ту любил её враг.

- И вы взяли на себя роль Господа нашего, решив завершить раз начатое?

- В ту минуту я не думал, не мог думать ни о чем, кроме того, что пообещал другу поймать ее и воздать ей по заслугам.

- Вы совершили грешный поступок, господин! Вы должны были доставить ее в суд.

- Мы судили ее, судили по закону: со свидетелями ее преступлений, с судьей и палачом. Все свидетели были единодушны: смертная казнь.

- Эта женщина раскаялась перед смертью? Она получила отпущение грехов?

- Она получила прощение от каждого из свидетелей ее преступлений. Священника у нас не было.

- Но она раскаялась? Она попросила прощения?

- Нет!

Теперь замолчали оба. Кюре не знал, что сказать, а Атос просто не был в состоянии говорить: его буквально придавили страшные воспоминания.

- Пожалуй, мне не стоит продолжать, Ваше преподобие, - заговорил он после долгой паузы. - Я уже сожалею, что занял у вас столько времени. Есть вещи, которые Бог никогда не примет у грешника!

- Нет, постойте! - голос священника окреп и зазвенел. - Кто вы такой, что смеете судить о том, что Он может принять, а что — нет! Мы все приходим к нему, как малые дети приходят к своему отцу со своими бедами и радостями. И он для каждого находит нужные слова. Останьтесь: наша беседа еще далеко не закончена. Вы раскаиваетесь в том, что совершили?

- Первый раз - нет! Нет и нет! Повторная казнь тоже не была ошибкой. Я ошибся только в том, что устроил все не в своих владениях. Для меня тогда было важно восстановить справедливость, и покарать преступницу. То, что я присвоил себе чужую власть, я понял потом. Но в тот момент мы были одержимы местью, отчаянием, болью.

- А потом?

- Потом я понял, что мы присвоили себе функции высшей силы.

- Высшая сила подчас избирает своим орудием человеческие руки.

- Избранному ей не легче от такого понимания.

- Вы раскаиваетесь в содеянном?

- Я раскаиваюсь не в том, что дважды наказал преступницу. Я раскаиваюсь в своей гордыне, которая привела к ошибкам, покалечившим не только мою жизнь, но и жизнь некоторых моих друзей. Я сам дал демону власть и выпустил его в мир людей. Сам же я загнал ее обратно в Ад.

- Вы одиноки, господин?

- У меня есть сын. Это все, что у меня осталось в этой жизни. - Атос вздохнул. Упоминание о Рауле после всего, о чем они только что говорили, было как глоток воды в пустыне.

- Значит, у вас есть для кого жить.

- Моему сыну не повезло с отцом... - тяжело вздохнул граф.

- И опять, не вам судить об этом. Гордыня, господин, не дает вам покоя. Нет в вас смирения! Вы беретесь судить о себе, словно вы — Господь. А это - его прерогатива.

- Не готов я, Ваше преподобие, к отчету перед Богом. Слишком много в душе моей грехов собралось.

- Вам хочется себя уничтожить, не так ли?

- Я добрый католик.

- Надеюсь. Вы никогда не опуститесь до того, чтобы наложить на себя руки?

- Никогда, - после едва заметной паузы ответил Атос. И добавил уже увереннее: - Никогда. Мой мальчик не должен стыдиться своего отца.

- Вы честный человек, я понял это из того, что вы мне рассказали. Вы сумеете передать вашему сыну все лучшее, что сумели воспитать в себе, а ваши проблемы и горести оставьте здесь, в этой исповедальне. Я верю, что наступит день, когда вы расскажете вашему мальчику обо всех своих ошибках, в надежде предостеречь его от подобных же. Вы выйдете отсюда новым человеком, готовым принять мир по-новому. Господь любит таких, как вы: способных осознать свою вину, и прийти к нему с чистой душой. Таким вы будете нужны сыну. И не забывайте навещать дом божий. В нем вы всегда найдете понимание и совет. Господь прощает вам все ошибки и заблуждения, ибо не всегда вы понимали, что творите. Молодость- вполне простительный грех, - с улыбкой произнес кюре. Он, кряхтя, встал и вышел из исповедальни. Атос, чуть помедлив, последовал за ним. Перед алтарем он преклонил колени и перекрестился.

Солнце перевалило за полдень и жара спала. Легкий ветер с моря принес запах водорослей, который причудливо смешался с запахом плодов. Застоявшийся конь графа нетерпеливо бил копытом. Увидев хозяина он радостно заржал.

- Спасибо вам за все, господин кюре. - Атос с чуть смущенной улыбкой протянул руку старику. - Я действительно чувствую себя заново родившимся.

- Это потому, что вы сбросили с себя груз, давивший вас столько лет. Нельзя все держать в себе, в особенности такое. Это иссушает душу и лишает веры в людей. Идите к людям, мой господин. И не забывайте приходить к Богу.

И он размашисто перекрестил графа. - С Богом, сын мой.