Рэбовец

- Полечи меня, док! – заходя в кабинет без стука, попросил меня недавний сослуживец, - устал я так жить.

- Конечно, Вань! Располагайся где тебе удобнее. Сейчас историю болезни допишу. Минералку, зеленый чай будешь?

- И того и другого, - ответил он срывающимся голосом.

Прошло почти три года, как мы познакомились на сборном пункте в Тамбовском училище связи. Там формировали батальон РЭБ для 42-й мотострелковой дивизии в Ханкале. Грозный был взят и в Республике наступил мир. Точнее, его объявили. Лишь в горной части нет-нет да случались засады, редкие перестрелки и минирование. Но наш батальон в этом не участвовал. Радиоэлектронная борьба – это разведка и подавление врага достижениями инженерной мысли. Иван только что закончил училище РЭБ, и в двадцать три его назначили командиром взвода «арбалетчиков». За два года совместной службы мы особенно и не общались. Изредка зелёнки попросит, да кровоостанавливающих жгутов для аптечек в станцию, ли на перевязку солдата приведёт. Тихий, спокойный, немного нерешительный, как мне казалось. Я перевёлся в госпиталь и за прошедший год мы не виделись. Мне показалось, что он изменился в лице и поведении. Что-то в нём появилось этакое брутальное, чрезмерно военное и депрессивное, а может это всего лишь мои догадки.

- Всё я закончил, Ваня, - отрываясь от истории болезни, - теперь рассказывай, от чего лечить тебя будем?

- Пью я, док!

- Это я вижу. В Чечне все пьют…

Трехдневная щетина выдавала то, что он не посещает обязательные построения с вечерними поверками. Да и его обмундирование давно не видело стирки. В руках тремор и он сильно колотил ложкой, когда размешивал сахар в стакане.

- Я сильно пью, док. Шесть месяцев не просыхаю. Комбат уже давно забил на меня. Валяюсь в палатке. Пью и плачу, как тюлень. Не могу я так больше жить… По ночам спать боюсь. Как глаза закрою, снится один и тот же кошмар.

- Вымышленный или реальный?

- То-то и оно, что пережитый…- Иван замолчал и посмотрел через окно.
«Интересно, что он там разглядывает? - подумал про себя, - видимость то всего три-четыре метра. Комдив опять объявил химическую блокаду гарнизона, и без противогаза на улицу лучше не выходить в ближайшие три-четыре часа… Говорят, что таким образом он защищает аэродром, а точнее вертолеты».

 - Шесть месяцев назад, - продолжил он после паузы, - отмечали днюху другана в разведбате. Своих забыл предупредить, куда пошел. Опомнился через часа три, что сегодня старшим команды вместе с арбалетчиками улетаю на задание в Борзой. Прибегаю в батальон, а мне говорят, что аппаратуру уже загрузили и борт вот-вот поднимется в воздух. Меня, дескать, везде искали и не нашли. Взял санитарку и на взлетку. Едем на всех парах, сигналим лётчикам, а шасси восьмерки уже от бетонки оторвались. Мои ребята улыбаются и машут мне из открытой двери и иллюминаторов. Вертушка ещё не долетела до конца посадочной полосы, как взорвалась. Увидел, как на аргунской трассе метнулась белая «Нива». От бессилия я пустил очередь в их сторону. Но догнать даже не попытался. Сам знаешь, гиблое дело…Пожарная машина почти сразу приехала тушить, но было слишком поздно. От вертолёта осталась лишь груда металла, хвост и обгоревший пластик. Ребят вытащили из покорёженного железа и завернули в чёрные пакеты…- Иван плакал. Я не стал его успокаивать. Слёзы редки в здешней среде.

- Я ведь их сам набирал в военкоматах и частях, - продолжил он через пять минут, - говорил, что у нас спокойно, что скоро все на контракт перейдут, что деньжат заработают на квартиры-машины… Как же мне док, после этого жить?