Не в строку лыко

ДО ПОРЫ я знал о Константине Симонове только институтской программой предусмотренное. Ещё наизусть - «Жди меня, и я вернусь...»
Между тем фронтовой журналист, поэт и писатель в своё время шибко не ладил с властью, за что имел «гражданский срок», который отбывал в Ташкенте. С одной из оттепелей вернулся Симонов в Москву, но сильно тосковал о своей второй творческой родине. Среднеазиатский цикл его произведений - тому свидетельство.
Тянула великого художника в Ташкент, в край голодностепский, не только Муза. Много там он оставил друзей, а их дороже ничего в жизни знать не доводилось.
Это преамбула. Об этом прочитать и в чужих «толстых» воспоминаниях можно. А вот что у меня случилось.
Вызывает редактор: «Бегом, - командует, - дуй в обком! Константин Симонов приехал. В машине свободно только одно место. Так что аппарат у фотокора забери, Шура».
Шура - это я. Ну и «дунул» в обком. Часов пять «на хвосте» у лимузина ЦК Компартии Узбекистана сидели. Хлопковые поля смотрели с гостем, кукурузные початки шелушили, дыни с арбузами дегустировали...
Две кассеты плёнки уже «отстреляны» были, когда подрулили к главку «Голодностепстроя». Как шустрый папараци по ступенькам вперёд всех секретарей и самого писателя вбегаю: надо же из Главка снимок иметь. Знал, что потом, где коньяки стоят, снимать не позволят….
- Снял на лестничном марше всю шеренгу. Кассету перематываю. Вдруг... шлёпает меня кто-то панибратски. Глаза в гору -  Симонов!
- Слушай, парень (пацан, в смысле!), где тут у вас отлить можно? Уссался я с ваших арбузов.
В главке-то я как дома, показал заведение. Заправил, запалил кумир стёртую трубку, кивнул благодарно, двинулся по коридору. С  той поры «живым» я его даже со спины не видел.   
Обкомовские инструктора вдруг на службу заторопились. А я-то твёрдо знал, что за стол с секретарём да с гостем высоким им садиться всё равно не велено.
 Субординация!

***

ИСТОРИЯ другая. В восемьдесят каком-то ещё раннем - втором или третьем - году встречала наша Сырдарьинская область громадную бригаду творцов союзного масштаба. Из Ташкента их целый «Икарус» доставили. Проходил фестиваль искусств народов Узбекистана.
В краю нашем голодностепском пели, танцевали, стихи читали и музицировали исключительно заслуженные и  народные артисты.
В районах они были и даже на полевых станах. Но я тому не свидетель.
В ту пору я в облисполкоме оргинструктором работал и по протоколу  в дни фестиваля отвечал за «шестой вопрос».
Размешались знаменитости на обкомовской даче. Всем она нравилась - и впрямь была хороша. Вечеровали дамы в холлах у телевизора с коктейлями, виноградом, гранатами и кумысом. А мужиков наш ташкентский Батыр Закиров (певец, балагур и заводила) «сблатовал» в сауну, которая завсегда готова.
 Встрепенулись лёгкие на подъём Штокалов, Леонов, Френкель, кто-то ещё из театрального кордебалета и Рождественский, которого Робертом называю, как главного героя запомнившейся помывки.
Батыр озаглавил шествие, потому что не раз бывал на этой даче. А мне ещё раньше пришлось выскочить, чтобы у кастелянши простыни-полотенца для всех забрать. Уже у входа в сауну всех и встречаю. Артисты где-то в дороге наполовину разнагишались и хохмы ради по росту построились. Понятное дело, долговязый Рождественский впереди с ящиком пива. Зелёный взгляд вперил:
- Чем топим? - спрашивает.
- Веники вишнёвые, дрова арчёвые, - докладываю.
- А са-а-ксаул?!
Был. Нету. Может, спёр кто? - отшучиваюсь.
- Во, б...! - воскликнул двухметровый визави.
И обернувшись к строю, молвил: «Не-е-ужели в т-тридцатом веке тоже будут д-дрова лямзить?!»
На «подхвате» работая, я радовался за гостей. Весёлые, контактные. Хохот, ржание, нагота. Ни слова об искусстве.
И никакого величия.