Не приведи, Господи!

НАДЕЖДА СЕРГЕЕВА - http://www.proza.ru/avtor/cydapywka -  ПЕРВОЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ «ВЕРНИСАЖ 37» МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ

- Ну, ну, не реви, ты ж мужик, - Василий прижимал к себе сына, гладил по голове, спине, пытаясь успокоить.
- А чего они…, - всхлипывал Стёпка, - я только яблоко сорвал, оно ж всем равно с улицы висело.
Василий вздохнул и осмотрел сына:  правый рукав рубахи был почти оторван, а сквозь дырку на левом  плече расплывался синяк. Дыра была и на штанине, вырванный клок свесился почти до пятки.
- Яблоки ведь от яблони, а яблоня в ихонном саду, так что чужое оно, как ни смотри, - строго проговорил отец, -  попросить надо было.
Мальчишка взметнулся:
- У кого просить-та? На пустой улице. Я ветку наклонил и сорвал, а они через забор-та и выскочили. Я побежал, когда бить начали да за одёжу цепляться. Вот рубаха и порвалась от ихоннных цепляниев.
Василий горько вздохнул и погладил больную ногу. Ныла, видать, к непогоде.
- Больно, тятя? – посмотрел в глаза отцу Стёпка и мягко погладил обрубыш.
- Болит, зараза, - глухо проговорил Василий, - дождю быть к вечеру. Надо ночлег поискать.
Стёпка  поднял с земли отцов протез и, расправив ремни, подал ему, помог приладить, застегнуть и оправить штанину.
- Пойдём, малой, до Ракитного, там церква есь, может, сможет добыть на паперти пропитания да с тамошним батюшкой о ночлеге договориться.
Сын дал Василию котомку побольше, сам накинул через плечо меньшую, подал ему костыль и неспешно засеменил босыми ногами по пыльной дороге.  Отец, тяжело опираясь на самодельный костыль, шагнул следом.
У крайнего дома в селе Василий присел на лавку у забора, развязал котомку и достал своё сокровище – медали. Потерев тряпицей, приладил на груди, а непрошенная слеза проторила путь по щеке. Эх, знать бы на фронте, какая судьба ждала его дома…. Когда после ранения Василий вернулся в деревню, он увидел на месте дома пепелище. Соседи  рассказали, что вначале лета во время сильной грозы загорелся его дом, а жена, пока сына в окно выталкивала, сама не смогла выбраться, сгорела вместе с домом. Стёпку люди передавали из дома в дом, покормить, переночевать. В каждой семье детей много, никак лишний рот не принять. Староста грозился сиротку в город свезти, в приют сдать, да всё ему недосуг было, до осени отложил.
- Вот зерно на мельницу повезу, тогда и сдам огрызка в городской приют, - говорил он народу.
Вот уже и жатва началась с той поры, как Василий враз овдовел и дома лишился.
Много они с сыном вёрст прошагали от села к селу, от деревни к деревне, от хутора к хутору. Где-то коров попасут, где-то гусей. Кто монетку даст, а кто краюхой хлеба, шматом сала или жбаном молока горемык порадует. А особо жалостливые хозяева, чаще хозяйки, и на ночлег пустят, а то и позволят пожить день-два.
- Тять, вон церква, - дёрнул Василия за рукав Стёпка, отвлекая его от грустных мыслей.
У ворот церкви сидел худенький старичок в драной шапке. Сквозь дыры торчали белые волосы, такой же белой была жиденькая бородка, которая смешно тряслась, когда дедок говорил.
- Здрав будь, дедушка, - поприветствовал старика Василий.
- И ты, и ты, - торопливо проговорил тот и что-то забормотал на непонятном языке, похлопывая себя по бокам.
- Дедуль, а где дом вашего батюшки? – тронул старика за плечо Василий.
- Калика перехожий, - напевно протянул дед, снял шапку и склонил перед прохожим голову, -  ты к батюшке не ходи, почивает он после службы. Ты к Полюшке обратись, она попадье по дому помогает. Она ласковая.
Дед натянул шапчонку, тяжело поднялся и попылил босыми ногами по улочке.
Василий приоткрыл скрипучую калитку, и они с сыном зашли на церковный двор. Стёпка, глядя на отца, перекрестился на купола и принялся разглядывать икону над крыльцом церкви. Красивое спокойное лицо взирало на вошедших, мальцу показалось, что онр улыбается на иконе ему с иконы.
- Идём, Стёпа, вон дом батюшки, - тихо сказал ему отец, и мальчик, не отрывая заворожённого взгляда от иконы, зашагал следом за ним.
У самого крыльца к ним выбежала девушка в простом льняном сарафане и холщёвой рубахе. Русые волосы были прибраны под строгий синий платок. Вытерев руки о передник, девушка замахала на непрошенных гостей обоими руками:
- Стойте, стойте, куда это вы направились? Чего вам понадобилось?
- Милая, - встал у крыльца Василий, а Стёпка держался поодаль, - мне бы к батюшке, благословения испросить да милости.
- Батюшка отдыхает опосля службы, потом почивать изволит, надо тебе, жди вечерней службы, - смягчившись, ответила девушка.
- Ты скажи, девушка, имя своё, а то как-то неловко без имени, - улыбнулся Василий.
- Пелагея, в услужении тут, - в ответ улыбнулась Пелагея, - знаешь, солдат, поди-ка ты в сад. Отец Зосима там чай пьёт, обратись, может и окажет милость.
На крыльцо вышла худая женщина в черном одеянии, от того казавшаяся ещё
более худой, и строго спросила:
- Кто тут у тебя Пелагея?
- Матушка Манефа, тут солдат-калека к батюшке на благословение пришел. Вот спрашивает, можно ли, - с поклоном доложила девушка.
Попадья окинула строгим взглядом Василия, задержавшись на медалях, потом взглянула на Стёпку, заметив драную одёжку мальца, проговорила:
- Ты потом поищи в кладовке парнишке одёжу, чего он в рванье по селу ходит, - и вошла в дом.
Пелагея проводила гостей по тропинке к столику, стоявшему под вишнями. Сквозь ветки краснели ягодки, набирающие сок. На столике на черном с цветами подносе царствовал большущий самовар, блестевший в редких солнечных лучах. Рядом с ним стоял белый с позолотой заварной чайничек, казавшийся совсем малюсеньким рядом с самоваром.
На тарелке лежали баранки и пряники. Стёпка судорожно сглотнул при виде еды. Но, взглянув на сидевшего на высоком стуле священника, мальчик еле сдержался, чтобы не воскликнуть" «Вот это пузо!»
Обладатель этого самого пуза, облаченный в чёрную атласную рясу, держал в руках маленькую чашечку и шумно тянул из неё напиток.
Когда поп поставил чашку на стол, Василий произнес:
- Благословите, батюшка Зосима.
Тот стряхнул с рыжей бороды невидимые капли, поднял чашку и вновь потянул чай. Да так сильно, что казалось, хочет втянуть в себя и Василия, и Стёпку, и подошедшую к ним Пелагею.
Василий повторил громче:
- Благословите, батюшка Зосима.
Священник, не отнимая чашки ото рта, поднял взгляд на просителей и бросил в картуз мальчика, который он держал перед собой, надгрызенную баранку. Потом, нахмурившись, обратил свой взгляд на Пелагею. Она тронула Василия за плечо:
-  Идём служивый, не ко времени ты. Уходи.
Василий  вздохнул, повернулся к воротам и, тяжело ступая, пошел к ним. Малец пошел, было, за ним, но вернулся, аккуратно положил на край стола поданную баранку и побежал за отцом.
Когда они уже шли по улице, их догнала Пелагея:
- Погоди служивый, вот возьми.
И подала баул.
- Бери, не смущайся, матушка Манефа, подала. Тут и еда, молоко в бутыли, и одёжка для сыночка твоего.
Со слезами на глазах Василий взял в руки баул.
- И вот ещё послушай, в доме купца Разгуляева есть мальчишка, маленький он еще, весной родился. Так купчиха хотела нанять мальчика, чтоб нянчился с ним. Ты пойди, спроси да скажи, что тебя матушка Манефа послала. А если ты рукастый, то и тебе дело в том доме найдётся. С улицы вправо повернёте, там и увидите богатое подворье. Ступайте.
Василий как мог поклонился девушке, не нашедши сил, чтобы слово сказать, и зашагал в указанном направлении. Стёпка схватил руку Пелагеи, прижался к ней губами и поспешил за отцом.
- Вот ещё придумал,- тряхнула рукой Пелагея, потом вздохнула, перекрестила уходящих, - ох, не приведи, Господи, такой жизни.
Пелагея смотрела вслед отца с сыном и вдруг улыбнулась:
- А малец-то! Малец каков! Взял да и вернул бараночку…
Повернулась и медленно пошла к церкви
*******

по картине Василия Григорьевича Перова "Чаепитие в Мытищах"