Исцели меня. Невозможное. Глава 4

Глава 4

По возвращению в комнату я отделался от Агаты коротким «пока». Мне очень хотелось проводить ее взглядом, но теплые и нежные чувства напрочь отбило разочарование.
Полночи пытался уснуть, все думая о поступке Александра, его отце и членах братства, но даже погрузившегося в сон мысли не оставили меня, и я оказался в кошаре. Я видел себя в глухой темной комнатке с низким потолком и удушливым спертым воздухом. Ударяя в стены и прося о помощи, я проваливаюсь в яму и оказываюсь в кругу зала суда. Тумбы подпрыгивают, издавая невыносимый грохот. Закрывая ладонями уши, я вижу, как в демонической пляске люди в черных плащах с покрытой головой и белых масках, кружат вокруг меня. Дрожа от страха, я прижимаюсь щекой к холодному полу и шепчу:
– Я не виноват, не виноват, не виноват… – с этим словом я подскакиваю на кровати. Оглядываясь по сторонам, убеждаюсь, что я в своей белой комнате. Делаю облегченный вздох, вытирая липкий пот со лба. До чего доводят нервы. Я уже начал эту убогую комнату называть своей. Все же это лучше, чем темная келья или зал суда.
Солнце уже поднялось, озаряя комнату теплым светом. Мне ужасно хочется спать, но возвращаться в кошмар нет никого желания.
– Бр-р-р, – передернуло меня, и, отрезвленный, я встал с кровати.
Агата была совсем недавно, об этом свидетельствует поднос с едой: желтая каша и теплый чай. На подоконнике лежит черная стопка чистого белья и плитка горького шоколада.
– М-да, это подкуп или чрезмерная забота? – размышляю я вслух, покрутив в руках шелестящую упаковку.
После душа я с удовольствием полакомился шоколадом, запивая чаем, и поймал себя на мысли, что уже привыкаю радоваться маленьким мелочам.
Немного отдохнув, я сел за рукопись. Люди давным-давно уже не пользуются ручкой и записывают свои мысли на сенсорные устройства, бесследно стирая необдуманные фразы и ошибки одним движением пальца, поэтому в тетради я начал черкать с первых строк. Все же в первую очередь я технарь, а не гений словесной письменности, но в писательство меня невольно вовлекли Максим и Настя. Вчерашние воспоминания захватывают меня, и я заполняю текстом страницу за страницей.
Услышав тихий стук, я обернулся. В дверях стояла Агата. На этот раз она была одета в нежно-лиловом платье. Удивительно, как платье одного покроя может многогранно смотреться в разных цветах и аксессуарах. Лишь белые лампасы на рукавах выглядят немного несуразно.
– Можно? – осторожно спросила она.
– Конечно, – холодно ответил я, отворачиваясь к своей рукописи. Я как раз описывал тот момент, когда Александр заходил в келью. Мое чувство одиночества солидарно разделило его, и на душе стало тоскливо и тяжело.
Слышу мягкие шаги за спиной. Ощущаю, как она подходит ко мне, и откуда-то из темноты мое сердце предательски отзывается радостью. Я удивляюсь, насколько перестал владеть собой. Подобно магии или гипнозу, она притягивает меня все больше и больше. Сейчас самая трудная задача – удержать эмоции на лице.
– У нас планы? – серьезно спросил я, мельком глянув на нее.
– Ты начал работу? – произнесла она, подойдя к столу. – Спасибо…
Как это сложно сдерживать себя. Слыша ее голос, невольно вспоминаю наше энергетическое сближение, так похожее на реальный секс. Два чувства – ненависть и страсть – бурлят во мне, смешиваясь в единый коктейль, порождая раздражение.
– Агата, какие планы? – сквозь зубы прошипел я, сжимая ручку в кулак.
– Хочу тебя кое с кем познакомить.
– Окей, – буркнул себе под нос и нехотя встал перед ней. Она расправила мешок. – Это обязательно? – поморщился я.
– Кирилл, неизвестно, как распорядится суд, возможно, эта серая тряпочка спасет тебе жизнь.
– И ты в это веришь? – усмехнулся я, глядя в ее открытые наивные глаза.
– Я много во что верю, – с уверенностью ответила она и набросила мешок мне на голову.
Путаясь в бесконечных поворотах, убеждаюсь, как сложно устроена коридорная система. Через тонкие носки ощущаю то прохладный кафель, то теплый паркет, то мягкий палас. И почему мне до сих пор никто не выдал хотя бы тапочки? Боятся, что я сбегу?
Мы остановились. Ослабляя веревку на шее, Агата сняла с меня мешок. Я огляделся. Обычный серый, темный закуток, похожий на тупик лабиринта, только вместо стены дверь с витражным стеклом, через которое проходят цветные лучики света и падают на пол. На стекле изображен силуэт Земли и пролетающих над ней звезд. Я невольно дотронулся пальцами до стекла, убеждаясь, что это не наклейка или краска. Сейчас в современном мире такую красоту не часто встретишь, скорее эта мода прошлых столетий.
– Это ручная работа, выполненная нашими мастерами.
– Конечно, в вашем братстве есть все мастера. Мини-государство в большом государстве, – с сарказмом выразил я мысли вслух.
– Мы не государство и не страна, мы – люди, единые одной целью, поэтому мы гораздо старше и крепче любой страны, – с явной ноткой гордости произнесла Агата и открыла передо мной дверь.
Переступив порог, я оказался в небольшой зале. Стены расписаны яркой палитрой красок, на которых скромно поселились ангелочки, белокожие дети с нимбами на головах и целые библейские сюжеты с участием детей. Если отбросить религиозные письмена на стенах, я бы сказал, что это обычная зала детского сада. Здесь есть вход и три двери, наверняка идущие к детям.
Крайняя правая дверь приоткрылась, и в щели показалась белокурая кудрявая голова девочки. Сердито и по-взрослому сдвинув брови, она зыркнула на меня голубыми глазами, но, переведя взгляд на Агату, расплылась в милой детской улыбке.
– Ага-а-ата! – пискляво закричала девочка и, распахнув двери, кинулась в объятия Агаты.
Присев на колени, Агата крепко обняла ребенка. Потом окинула ее заботливым взглядом, поправляя бордовое платьишко и укладывая кудрявые локоны на плечи.
– Сколько в тебе сомнения, и все из-за него, – серьезно произнесла девочка, тыча в меня указательным пальцем. Я растерялся, в то же время насторожился, осознавая, что девочка далеко не простая.
– Познакомься, это Кирилл – мой новый друг, – улыбнулась Агата и, поднимаясь с пола, взяла девочку за руку. – Это Юлия – юный предсказатель.
Юлия вонзилась в меня пытливым взглядом, сканируя и прощупывая. По телу прошел холодок. Я вдруг ощутил себя загнанным в угол зверьком, которого сейчас поймают, посадят в маленькую клетку и будут пытать. От внезапной паники сердце застучало по-бешеному.
– Хватит! – прикрикнул я, невзирая на то, что передо мной стоит еще совсем ребенок. Чувство тревоги тут же схлынуло.
– И что ты в нем нашла? – с ухмылкой спросила девочка Агату. Агата испуганно посмотрела на меня, потом на девочку и, натянув улыбку, коротко сказала:
– Пророчествам свойственно не сбываться. И не играйся со своим даром, ты причиняешь другим людям неудобство.
Невзирая на грубое замечание Агаты, девочка потеплела в лице и неожиданно превратилась в самого обычного, милого ребенка. За коротким диалогом они сразу поняли друг друга, что не сказать про меня. Остается только догадываться, какое пророчество не должно сбыться и что Агата нашла во мне.
– Пошли, я уже всем рассказала, что ты придешь, – с задором произнесла Юлия и потянула Агату за собой.
Зайдя в дверь, из которой вышла девочка, мы оказались в большом помещении. Все, как я предполагал: это детсад с изобилием красивой детской мебелью, столами, диванчиками и игрушечными перегородками в виде домиков, и красочные ковры-мозаики застилают пол. В комнате только девочки, на вид от пяти до восьми лет. Все как одна в скромных бордовых платьях чуть ниже колен, единственное, что их различает – богатые прически. У некоторых в волосы вплетены шелковые ленты, заколки с переливающими камнями, даже тоненькие цепи. По-видимому, волосы – это единственный способ самовыражения, который доступен девочкам, впрочем, и сама Агата, сравнительно с моим миром, носит довольно необычные прически.
– Девочки! – звонко крикнула Юля, обращая на себя внимания. И тут меня осенило, что для детского сада здесь было слишком тихо, ведь каждый ребенок занят совсем не детскими игрушками. Я заметил несколько микроскопов, над которыми склонились три девочки. Между двумя перегородками устроена мини-лаборатория с настоящими пробирками, возможно, ядовито-зеленый раствор в них тоже настоящий. Книжная полка, мягкие диванчики, журнальный столик, довольно уютная зона, где расположилось несколько девочек с книгами. Все эти девочки имеют необычные способности. Они одаренные, и их много. От этой ужасающей мысли я встал как вкопанный, а Агата наоборот теплым и нежным приветствием начала общаться с каждым ребенком.
– Агата, мы с Дианой изучали свойство тысячелистника, – девочка покрутила в руках белый зонт цветка, – он содержит горькое соединение ахилеин, витамин С, амины – холин, стахидрин, сложные эфиры, кариофиллен, муравьиная, уксусная и изовалериановая кислоты…
Я с открытым ртом стоял и слушал шестилетних девочек. Половину из сказанного не понял, единственное, что уяснил, что тысячелистник, оказывается, является кровоостанавливающими бактерицидным средством и очень полезен для проблемной кожи…
«Зачем изучать траву, когда вокруг столько таблеток и лекарств, которые прекрасно останавливают кровь и убивают бактерии? Хм… какие проблемы могут быть с кожей у этих малявок», – взбодрил себя я мыслью. Дальше к Агате подходили другие девочки и делились своими, пусть это прозвучит смешно, но научными достижениями. Все девочки хотели поговорить с Агатой, она, присев на колени прямо на пол, общалась с каждым подошедшим ребенком. В ее глазах был неподдельный восторг, и она любознательно вовлеклась в беседу детьми, оставляя свои рекомендации. Периодически поднимая на меня взгляд, Агата видела мою полную растерянность и старалась поддержать меня улыбкой.
Сколько света, любви и доброты в этой заботливой девушке. Я невольно вспомнил утреннюю шоколадку, и теплые чувства снова положили на лопатки мою неприязнь к Ордену.
– Так, девочки, девочки, – раздался громкий женский голос, сочетаясь с ритмичными звонкими хлопками в ладоши.
В комнате появилась высокая женщина. На удивление, одета она не в платье, а в брючный костюм темно-синего цвета, подчеркивающий худое тело. Белая кофта покрывает руки до запястья и горло до подбородка. Волосы на затылке заправлены в тугую шишечку. Никаких излишеств, лишь синий перстень на пальце и золотая цепочка, свисающая с дужки очков. Лицо строго, но взгляд очень внимателен и добр.
– Девочки, пожалуйста, разойдитесь по своим местам, – вежливо попросила она.
Некоторые сразу же отреагировали на просьбу воспитателя, а некоторые, выражая недовольство на лице, еще мешкали.
– Я еще приду… – шептала Агата, провожая девочек. – Обещаю…
Как только последняя девочка отошла от Агаты, она поднялась с пола, поправляя помятый подол платья.
– Извините, что так, – произнесла Агата, – без предупреждения.
Женщина, улыбнувшись, кивнула головой и внимательно посмотрела на меня. Затем сложила ладони перед собой и сделала поклон. Я почувствовал неловкость от того, что взрослая женщина как служанка или раба раскланивается передо мной.
– Прошу… – начал я, пытаясь поделиться своими ощущениями.
– Не спорь, юноша, – в приказном тоне произнесла она, – правила есть правила, и их нужно соблюдать.
– Познакомитесь, это – Кирилл, мой подопечный, – представила меня Агата.
– Новенький? – с интересом спросила женщина, глядя на Агату. – Откуда у нас?
– Думаю, Константин лучше проинформирует вас, – отвертелась Агата, на что женщина в удивлении приподняла бровь.
– Я Серафима. Вряд ли мое имя вам о чем-то скажет, но для остальных оно имеет большое значение, – приторно вежливо произнесла женщина, посмотрев на меня.
– Серафима дала воспитание многим нашим деткам, в этом она мастер, – улыбнулась Агата.
– Почему привела чужака?
– Мне нужен допуск к Заре, – коротко ответила Агата. Серафима тут же изменилась в лице, ее легкая улыбка сменилась холодным напряжением. Агата, не отводя взгляда, упорно смотрит на женщину, настаивая на своем.
– Ты знаешь ее особенность.
– Я это делаю и для нее тоже…
Снова я остаюсь в неведении о том, что происходит. У моего визита в это место явно есть цель, но какая, остается только догадываться. Серафима нервно крутанула перстень на пальце и, мучаясь от сомнений, медленно пошла к письменному столу.
– Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – произнесла Серафима, открывая шкафчик стола.
– Не сомневайтесь, тем более она мне не чужая.
– Ну, хорошо, – еле слышно сказала Серафима и достала из шкафчика золотой ключик с красной кисточкой ниток на конце. – Только не долго…
Серафима отдала ключ Агате, затем, надменно посмотрев на нас обоих, перевела взгляд на своих детей и с доброй улыбкой, словно ничего не случилась, произнесла:
– Девочки, презентуем работы…
– Пошли, – шепнула мне Агата и, взяв меня за руку, повела на выход.
– Что вообще происходит? – спросил я, как только мы закрыли дверь. Агата мешкая, теребила ключик в руках. – Агата?
– Я должна была договориться с Серафимой, но посчитала, что лучше будет застать ее врасплох. Она не любит лишних визитов к девочкам, якобы это нарушает дисциплину. Я хотела тебе показать школу для мальчиков, но пока не смогу…
– Агата, мне не сильно хочется знакомиться с культурой и бытом вашего братства.
– Прошу, еще одна встреча, – уговаривает она меня, снова просящий, жалобный взгляд, которому просто невозможно отказать.
– Только последняя, – сквозь зубы прошипел я.
Мы зашли в среднюю дверь и оказались в стеклянном переходе меж двумя зданиями. Вид открывался красивейший. С одной стороны виден край лабиринта, увидев его, я сморщился от воспоминаний, с другой стороны еловый лес. Множество голубых разлапистых елей, укутанных белоснежным покровом, искрятся и слепят при свете яркого солнца. Вот они, настоящие бесценные бриллианты, сама матушка-природа осыпала все вокруг, придавая романтику зиме. Небо светлое, безмятежное. В природе сейчас царит гармония и покой.
– Кирилл, нам вперед, – поторопила меня Агата.
Если сравнивать с тем, как светло и хорошо было в переходе, то за дверью нас ждал мрак. Неяркие огни в глухом коридоре навевали тоску, а множество дверей по бокам напоминали студенческую общагу, только не ту, где весело и варят одни харчи на всех близживущих жителей, а ту, где депрессия, и выхода нет, как жаловаться на хреновую жизнь.
– Я первая… – смело пододвинула меня Агата к стеночке и подошла к одной из множества одинаковых дверей. – Кирилл, – с загадочной грустью посмотрела на меня Агата и вставила ключ в замок, – чтобы ты ни увидел, прошу, держи себя в рамках.
– Ок… – ответил я.
Предупрежденный Агатой, я зашел в комнату в ожидании чего-то ужасного, и не зря. Стекло окна закрашено красной краской, свет пробивается лишь в маленькие щелки меж широких мазков. Вокруг темно и депрессивно. Эта комнатка примерно раза в два меньше моей. В ней имеется кровать с распятием на стене, стол, кресло и дверь, вероятно, идущая в санузел. В центре комнаты, как раз напротив закрашенного окна, стоит мольберт с чистым белым полотном, тюбики с краской валяются на деревянном полу. Теперь понятно, что шедевр на окне сделала сама хозяйка, и если верить Агате, то ее зовут Зара.
– Зачем пришла? – услышал я детский сиплый, словно простуженный, голос за спиной.
– Прости меня, но это важно… – произнесла Агата.
Я обернулся, и от увиденного мое лицо передернуло неприязнью. Передо мной стояла девочка лет десяти или двенадцати. Нелепое бесформенное платье обтянуло горб за ее спиной, кисти руки неестественно вывернуты и слегка подергиваются спазмом. Лицо перекошено, угол губы притянут к прикрытому глазу, создавая на лице однобокую улыбку с обнаженными зубами. На распущенных кудрявых локонах сияет бант, и красивая прическа никак не совмещается с уродливым лицом и телом.
– Ну что, рассмотрел? – облизнув губу, спросила девочка.
– Ты Зара? – растерялся я.
Не ответив ни слова, девочка забилась в нервном тике. Голова ее заболталась на шее, тело страшно выгнулось, и послышалось сиплое шипение. Я невольно отступил и посмотрел на Агату. Агата, не обращая внимания на мой дикий испуг, поспешила к девочке на помощь.
– Зарочка, – произнесла она и обняла ладонями лицо Зары, пытаясь посмотреть ей в глаза.
– Мне больно, больно, – заскулила девочка, – видеть чужака… больно…
– Я пойду, – выпалил я, не желая терпеть такое зрелище.
– Останься, пожалуйста! – произнесла Агата, трепетно прижимая Зару к себе. – Ей нужна помощь.
Я представлял, что в далеком будущем стану отцом, и сердце нежно клокотало от этого. Но также я знаю, что до этого момента еще далеко. Иногда я прогуливал в парке племяшку. Она без умолку говорила и постоянно просила сладости, а потом, держа в руках леденец, счастливая бегала вокруг меня. Не было у меня особого отношение к детям. Я всегда воспринимал их как милых маленьких котят, только слегка шумных и больших любителей конфет и игр на моем компьютере. Но, увидев Зару, я почувствовал, что во мне что-то сломилось, и стало нестерпимо больно от того, что ребенок мучается в уродливом теле. Я ни разу не видел таких детей.
Я не послушался Агату и вылетел из комнаты, спрятав лицо в ладони. Беспомощность и панка охватили меня. Опираясь спиной на стену, я рухнул на пол рядом с дверью. Пытаюсь в голове подавить образ невероятно уродливой девочки. Агата долго оставалась в комнате, вероятно, успокаивая девочку или снимая боль. Неважно, что она там делала, важно зачем познакомила меня с Зарой.
Услышав шуршание, я вздрогнул и увидел, как Агата запирает дверь ключом. Посмотрев на меня, она молчаливо села рядом.
– Что это было? – сразу спросил я.
– Это – Зара. Девочка, которая предпочитает сидеть взаперти и ни с кем не разговаривать.
– Что с ней?
– Такая родилась. Родители бросили ее, как только увидели уродство. Увы, благодаря дару она помнит этот трагический момент и знает, что ее мама испугалась трудностей – растить ребенка-калеку. Я по крупицам собирала ее сознание, показывая самое хорошее, что есть на нашей планете, но она предпочитает жить в своем страшном мирке.
– Каким даром она обладает?
– Помимо того, что у нее уникальная память, она своим энергетическим полем влияет на нижние слои атмосферы…
– Агата, давай проще, – перебил я ее.
– Когда ей грустно – идет дождь, когда сердится – дует ветер. Ее дар не сильный, но в засуху она может призвать небольшой дождик. Ураганов, конечно, не создает, для этого она слишком слаба.
Я вытаращил глаза. Конечно, часть меня приняла тот факт, что на нашей планете реально существуют супергерои. Ведь это же мечта детства. Читая комиксы или смотря фильмы про Бэтмена, человека-паука или черепашек-ниндзя, каждый мальчишка примеряет маску уникального человека и желает спасти мир от суперзлодея. И я таким был и верил, что есть суперчеловек. Но теперь, зная о том, что там за дверью маленькая девочка, которая может управлять осадками, я не хотел верить, что все это реально.
– А почему ее бросили? Ведь ее родители – члены братства? Как так получилось? – нескончаемый поток вопросов просто посыпался из меня, желая расставить все по логическим местам. А если подумать о душевной ране, с которой живет Зара, то именно при подобных обстоятельствах появляются на свет суперзлодеи в сюжетах комиксов.
– Ты думаешь, что все члены братства обязаны жениться на одаренных? – серьезно спросила она, я кивнул в ответ. – Это далеко не так. Допустим, сын одаренной матери, как Александр, например, вполне мог жениться на простой девушке, главное – сохранить тайну об Ордене, – словив мое удивление она тут же дополнила: – Поверь, некоторые вполне легко сохраняют секрет, потому что осознают значение своей миссии. Ну так вот, сын одаренной женщины не имеет дара, так как он мужчина, но является прямым носителем его. Если он женится на простой девушке, то у их детей этот дар притупляется. Он может открыться, а может и нет. И чем больше в роду будет простых людей, то меньше всего будет проявлять себя дар.
– Вот почему Александр хотел жениться на Насте, – выпалил я.
– Он любил ее не за дар, а вот отец Александра видел в их союзе корыстный расчет. О чем я? – задумалась Агата, возвращаясь к первоначальной мысли. – Я хочу сказать, что дар в крови полностью не уходит и всегда остается в малой форме. Интеллектуальные люди, повышенная интуиция, развитие гипноза, одаренные врачи, золотые руки, все, что не укладывается в человеке в норму, – это все производные уникальных способностей. Но бывает такое, когда у, казалось бы, обыкновенных людей, появляется именно одаренный ребенок, как Зара например. Генетика довольно сложная наука
– Поэтому ее семья – якобы простые люди, – изобразил я кавычки в воздухе, – сами того не подозревая, являются носителями дара?
– Да, а может, даже не одного. Но это их не оправдывает, они бросили своего ребенка.
– Я не понимаю, зачем? – посмотрел я в грустные глаза Агаты. – Зачем ты мне все это показываешь? Александр, теперь эта бедная девочка.
– Такие люди, как Зара, Серафима, Юлия, Анастасия, я – были во все времена. Мы чуточку другие, в вашем представлении – уроды. – Я хотел возразить ей, что она заблуждается, но она, положив ладонь мне на руку, заставила выслушать. – И в те далекие времена таких, как мы, отлавливали, обвиняли в сношении с дьяволом и топили, жгли, вешали, четвертовали такие, как ты, – обыкновенные люди, без способностей, – от неприятных воспоминаний она поморщилась, словно только что заглянула в прошлое и замерла в нем. – В нашем музее много трофеев, одежды, исторических предметов, которые показали мне, как маленьких девочек, красивых девушек, мудрых женщин забирали и пытали, бросали в темницы, насиловали и убивали. Я несколько недель прожила в видениях, пытаясь остановить весь ужас прошлых лет, но беда в том, что прошлое нельзя изменить.
Она посмотрела на меня глазами, полными страданий и боли, по щекам скатились крупные слезинки, заставляя мое сердце сжаться.
– Что изменилось с тех времен? – шепнула она.
По спине прошел холодок. Страшно представить, что произошло бы, если все узнали о существовании уникальных людей. Не повстречав Настю и Агату, поддавшись юношеским амбициям и самоуверенности, я первый взял бы камень, чтобы бросить в них. В мыслях я увидел, как огромный острый булыжник летит в голову Агаты, и вздрогнул, прервав бурную фантазию.
– Заре очень больно, когда люди видят ее уродство. Прежде всего она вспоминает взгляд своих родителей перед тем, как они оставили ее…
Чувство вины кольнуло меня, и я вспомнил, как я при виде Зары скривил лицо неприязнью. Как громко закричала бедная девочка от боли. Я перехватил золотой ключик, который держала Агата, и не раздумывая подошел к двери.
– Кирилл! – услышал я встревоженный голос Агаты за спиной, но это не помешало мне зайти в темную комнату.
Маленький серый комочек пошевелился на кровати. Меня глушит стук собственного сердца, затаив дыхание, я пытаюсь подавить волнение и сконцентрироваться на происходящем.
– Агата хотела показать, какие разнообразные бывают одаренные, с ее стороны довольно жестокий способ использовать меня, – тоскливо произнесла девочка. – Я не обижаюсь…
– Знаешь, я пришел не жалеть тебя и не извиняться, – начал говорить я и увидел, как на пороге замерла Агата. – И мир хоть и прекрасен, как показывала тебе Агата, но живут в нем очень дерьмовые люди, в том числе и я. И люди, когда видят то, что считают не норной, первым делом отвергают это… – увидев испуг в глазах Агаты, я сделал паузу. – Но это всего лишь рефлекс. Люди так устроены, гораздо легче изобразить неприязнь, чем проникнуться сочувствием и пониманием.
– Я – урод, вот что я чувствую, – пробубнила Зара и повернулась ко мне.
На этот раз я встретил ее спокойным взглядом. Меня, конечно, опечалил ее прикрытый глаз и вынужденная однобокая улыбка, но не помешало разглядеть в ней бойца. Зара внимательно всматривалась в меня, пытаясь найти во мне хоть капельку неприязни, чтобы уличить в лицемерии. Агата смотрела по очереди то на меня, то на Зару, боясь даже пошевелиться, чтобы привлечь к себе внимания.
– Ты рисуешь? – улыбнулся я и посмотрел на белое полотно. Девочка медленно поднялась с кровати и торопливо затолкала худые ноги в тапочки.
– Иногда, – коротко ответила Зара.
– А если не секрет, то что рисуешь? – спросил я. Зара, наклонив голову набок, с опаской смотрела на меня, продолжая искать во мне неприязнь к ее внешности. – Знаешь, я в детстве рисовал, правда, не красками… – поднял я с полу тюбик с синей краской и, покрутив в руках, заботливо положил на мольберт, – карандашом рисовал всяких роботов. Придумывал их оружие, железные латы. У каждого робота было имя, и, конечно, они сражались со злыми противниками. Их я тоже рисовал, – улыбнулся я сам себе, вспоминая детство, девочка медленно подошла ко мне, и мы оба стали смотреть на белое полотно.
– Скажи мне, что ты рисуешь?
– В основном такое, – ткнула Зара кривым пальцем в окно.
– Неплохо, – улыбнулся я, – А что скрывается там под краской, ты скажешь?
Девочка посмотрела на меня и улыбнулась большой, растянутой улыбкой. Кому-то это зрелище показалась бы страшным, ведь она обнажила всю челюсть с кривыми зубами, но ее глаза в этот момент наполнились добром и счастьем.
– Там мама. Она пришла ко мне, – показала Зара на полотно, которое лежало в углу и было закрашено зеленой краской, – а я ее простила. Вот там, – показала на желтую краску, – там мой дом, а еще моя сестренка…
Ошеломленный таким результатом, я посмотрел на Агату. Она удивленно смотрит на меня. С полной искренностью я продолжаю слушать, как Зара рассказывает про свои полотна, которые свалены в одну кучу и совершенно одинаковы на вид, только она видит в них различия.
– Зара, я хочу тебе кое-что показать, – произнес я. Девочка напряглась и нервно покачала головой.
– Куда-то надо идти?
– Всего пару шагов к свету, – улыбнулся я и протянул открытую ладонь.
Она недоверчиво посмотрела мне на руку. В ее глазах блеснула борьба сомнения и страха.
– Обещаю, что не обижу. Просто покажу тебе сюжеты для новых картин, – спокойно произнес я.
Агата переминалась с ноги на ногу и, покусывая губы, боялась, что я своим экспериментом наврежу девочке. Между нами тремя зависло напряжение. Агата и Зара зависли в сомнении и страхе, а я просто плыл по течению, не зная, почему поступаю именно так. Зара быстро, вероятно, споря со своим решением, вложила маленькую прохладную ручку мне в ладонь. Агата тяжело выдохнула, и напряжение рассеялось.
Сжав крепко ладонь, я повел девочку в коридор. Минуя Агату, которая уступила нам в пороге, я вел Зару к стеклянному коридору, чтобы показать ту красоту, которой недавно насладился я.
Зайдя в коридор, Зара замерла и удивленным широким взглядом смотрела вдаль леса.
– Зима, – произнес я, показывая на заснеженные ели.
– Красиво… – положила она скорченные пальчики на стекло. – Очень красиво, – улыбнулась она.
Мы вместе с Зарой смотрели в окно, любуясь сказочными деревьями и безоблачным небом, в этот миг казалось, что время остановилось. Где-то вдалеке у линии горизонта начали сгущаться тучи, медленно завоевывая безмятежное небо. Мне стало жаль, что картина прекрасного пейзажа начала меняться. Солнце заслонили надвигающееся тучи, ветер склонил верхушки деревьев, стало пасмурно. Не такой красотой природы я хотел поделиться с Зарой. Смысл в моем поступке терялся за приближающейся бурей. Я посмотрел на Зару, чтобы как-то оправдаться за быструю перемену погоды, и увидел, что она скривила лицо от боли, прижимаясь всем телом к стеклу.
– Хочу обратно, в комнату, – простонала она и в судороге задергала головой.
– Что случилось? – растерялся я.
– Хочу в комнату, – твердила девочка, – хочу в комнату…
Агата быстро взяла правление на себя и, нежно обняв Зару за плечи, повела обратно в комнату. Я посмотрел им вслед, потом еще раз в окно. Сумеречно. Ветер завывает, срывая снег с веток деревьев, клубами поднимая его с сугробов, яростно швыряет из стороны в сторону. Я воочию увидел силу еще одной одаренной девочки. На меня вдруг нахлынула усталость, словно на плечи лег тяжелый долгий день.
– Ты молодец, – ворвался в мои монотонные мысли голос Агаты. Я обернулся и увидел ее задумчивый взгляд. – Скоро буря стихнет, вернется прежняя погода.
– Как она?
– Увидела во дворе дворника и… в общем, пока ей тяжело встречаться с людьми даже на расстоянии, но благодаря тебе она сделала огромный шаг.
– Я не знаю, как это вышло, – отмахнулся я, – и много таких в Ордене?
– Есть девочки, которые из-за своих способностей обречены на одиночество, и некоторые привыкли к такому образу жизни.
Об истинной причине знакомства меня и Зары я мог только догадываться. Как только мы пришли в комнату и Агата сняла с меня мешок, я хотел засыпать ее вопросами о жизни одаренных, но изменение в интерьере усмирили мой порыв. В центре комнаты стоит беговая дорожка, чуть дальше висит огромная груша для битья, над столом появились круглые часы в черной оправе. Я вопросительно посмотрел на Агату.
– Медитация и спорт, – произнесла она с улыбкой, – я тебя предупреждала, что нам предстоит большая работа.
– Зачем? – вздохнул я.
– Я приду после обеда, сейчас отдыхай, – сказала она, уходя, как всегда, оставив меня без ответа.
– М-да, для того, кто решил умереть, я прилагаю слишком много усилий, – ухмыльнулся я сам себе.
Обед был горячий, но, как обычно, невкусный и постный. Вспомнил Зару, печальная грусть прокатила по сердцу, и я сел дописывать рукопись, но мыслями возвращаюсь к своему поступку. И вдруг меня осенило. Помогая бедной девочке, я невольно принял позицию братства. Стал как они, делом и душою восстал за одаренную. Агата испытывала меня, желая проверить, на что я способен. Как от ледяного душа во мне все содрогнулось. Я похолодел.
– Нет, – откинул я от себя эти мысли, – я обещаю, нет, я клянусь, что ничто и никто не заставит меня служить Ордену, – прошипел я сам себе сквозь зубы.
Что-то должно мне постоянно напоминать о моей клятве. Я окинул взглядом комнату в поисках острого предмета. В ванной есть бритва.
Помню из детства простую, но очень эффективную напоминалку. Рисуешь ручкой крестик на тыльную часть левой ладони, чуть ниже большого пальца, и напоминалка готова. Крест постоянно бросается в глаза, и ты помнишь, для чего его ставил. Последовав этому примеру, я решил вырезать крестик на руке, чтобы пережитая боль и шрам напоминали мне о моей клятве. Быстро полоснув лезвием в одну сторону, потом в другую, на удивление, я не ощутил сильной боли, а вот раковину сильно залил светлой кровью.
Взяв полотенце, я туго перетянул руку и прижал ее к груди. Боль пришла с запозданием, легкое потукивание и покалывание в самой ране. Терпеливо сжимаю рану, вкладывая в боль всю свою ненависть к Ордену. Я должен запомнить этот момент, запечатлеть навсегда.
Убедившись, что кровь остановилась, я бросил кровавое полотенце в раковину и пошел делать финальную точку первой главы своей рукописи. Агата пришла к трем часам. Выполнив поклон, она традиционно окинула меня взглядом, я тем временем спрятал руку за спину, чтобы не привлекать ее беспокойного внимания.
– Ты готов? – улыбнулась она.
– Да, мне не помешала бы новая порция информации для следующей главы, – улыбаясь, произнес я и подошел близко к ней.
– Тебе лучше сесть, видение будет долгим, – смущаясь, отступила она на шаг.
– Агата, мне без разницы, что сидя, что лежа, ощущения одни и те же.
– Ну, хорошо, упрямец, – произнесла она, сбрасывая кольца с руки, – только не говори, что я тебя не предупреждала…
Ее пальцы нежно коснулись моей щеки. Положив ладонь ей на талию, я почувствовал волнующую близость, и последнее, что увидел, как ее недовольство померкло в стеснительном румянце.

Звон колокола оглушительно надрывается, оповещая округу, что пленник свободен.
«Как хорошо, что мне не пришлось ждать целый год до его освобождения», – подумал я.
К лабиринту медленно подтягиваются люди. Издалека бежит группа девушек из пяти человек. Одеты они в белоснежные одежды с красными лампасами на рукавах, в руках каждая держит по белому чемоданчику. Это своего рода «скорая помощь».
«Худо дело», – подумал я и, минуя запутанные ходы, оказался внутри лабиринта перед железной дверью. Звон стоит такой, что закладывает уши. Я пытаюсь прикрыть их руками, но понимаю, что все бесполезно – я в видениях.
Александра нет, дверь приоткрыта. Светлые лучики пронизывают темную мглу через узкую щель, указывая пленнику путь к свободе, но его по-прежнему нет. Я хочу зайти, но Агата пресекает все мои попытки приблизиться к двери, блокируя тело.
«Потерпи…» – слышу я настойчивый голос Агаты.
Послышалось далекое шуршание, я внимательно уставился на дверь. Шуршание приближалось, превращаясь в шарканье ногами, и вдруг затихло. Неизвестно откуда, но я знаю, что сейчас он стоит за дверью, вдыхая холодный свежий воздух и наслаждаясь лучиками света.
На краю двери показались длинные пальцы с грязными погрызенными или ободранными ногтями. Щель двери стала больше, изнутри вывалилось тело и упало на землю. Я замер, глядя на ужасно худого старичка. Безобразная копна длинных волос торчит в разные стороны, сливаясь с черной бородой на лице. Костюм с огромными дырами на коленях, сверху на кофту навязано клетчатое покрывало.
Прищурив взгляд, он смотрит вдаль неба. На этот раз оно ясное, без единого облачка, при этом на улице изрядно подмерзло, и трава превратилась в белый хрустящий иней. Александр перевалился на бок, подкатываясь к зеленой изгороди. Цепляясь пальцами за хвойные веточки, он подтягивается. Упираясь босыми ногами в землю, пытается встать, но рука соскальзывает, и он падает. Я срываюсь с места, чтобы помочь, но моя рука проходит сквозь его тело. Зло берет, что все настолько реальное, в то же время ненастоящее. Я фыркнул с досады.
Александр, отдохнув, делает глубокий вдох и снова дрожащими руками цепляется за ветки. Издавая рычание, он с трудом поднимает себя с земли. Вдруг раздается громкий крик, от которого голуби взмывают вверх, и в один рывок он встает у изгороди. Пошатываясь, он хмурым взглядом смотрит вперед и делает первый шаг, потом еще. Шаг за шагом наращивает темп, переходя с одной перегородки на перегородку. Идет безошибочно, минуя все тупики, словно держит в голове карту. У него был целый год, чтобы подготовиться к выходу.
Остался прямой коридор, на выходе которого собралась толпа зевак. Александр остановился отдышаться. Упираясь плечом в стену, чтобы не упасть, он неожиданно засмеялся. Его гогот, перерастающий в истерический смех, ввел в заблуждения всех наблюдателей. Одна девушка в белом платье, медик, судя по всему, занесла ногу в лабиринт, но вторая резко одернула ее и стала отчитывать. По правилам пленник должен сам выйти из лабиринта.
Его истерика также внезапно закончилась, как и началась. Сделав вялый шаг, он рухнул на землю, толпа охнула. Он выбился из сил. Никто не знает, что в данный момент у него творится в голове, тем более в душе, но, собравшись с последними силами, он пополз. Яростно загребая пальцами рыхлую землю со снегом, он тащил свое тело, издавая при этом душераздирающий крик.
Девушки-медсестры предельно сосредоточены и готовы к оказанию помощи. Как только ладонь Александра коснулась каменной площадки, он обмяк и притих. Дальше все происходит очень быстро. Его вытаскивают из лабиринта. Мужчины укладывают на носилки грязное бездыханное тело и уносят сквозь живой коридор людей. Внезапная боль сдавила мне грудь, словно я потерял хорошего друга. Какие муки он принял ради спасения любимой, ради Насти. Прорываясь сквозь мои мрачные мысли, до меня доходит голос Агаты: «Он жив. Истощение, обезвоживание, двухсторонняя пневмония и частичное потеря зрения и, конечно, легкое безумие. Темнота терзала его душу, а время убивало. Он разобрал каждую мелочь в своей жизни, всех, кому прямо или косвенно навредил. Единственное его утешение была молитва…»
«Хорошо», – взбодрился я.
Люди постепенно разошлись, освобождая площадь. Я еще раз взглянул вглубь лабиринта, и меня передернуло неприязнью. Образ растворяется, и я оказываюсь в незнакомой комнате. Белоснежные стены, серый линолеум, коричневая тумбочка и узкий шкаф-пенал, высокая кровать с металлической дужкой, воздушный тюль на все большое окно. Несмотря на комфорт и обыденность, я сразу понял, что это больничная палата.
Сдвинув тюль в сторону, Александр наблюдал, как за окном шумит ненастье и сильный ветер загоняет мелкий снег в бесконечный вихрь. Короткая стрижка и чистое лицо без бороды придают ему вид молодого человека. Излишняя бледность ушла, но еще опавшие щеки подчеркивают излишнюю худобу.
В комнату вошел Александр старший и бесшумно закрыл за собой дверь. Оставаясь на пороге, он с грустью смотрел на своего сына.
– В последнее время ты зачастил, – произнес Александр и посмотрел на отца.
– Как ты узнал, что это я? – удивился он и важной походкой (очевидно, по привычке) прошел и сел на круглый табурет.
– От сестричек сильно пахнет травами, – улыбнулся Александр, – они меня залечили уже.
– Тебя сильно потрепало, – тяжело вздохнул Александр старший.
– Зато было много времени подумать о жизни. Скажи, ты любишь маму? – неожиданно задал вопрос Александр, вводя своего отца в растерянность.
– Как иначе она сохранила бы свой дар?!
– То, что она сохранила дар, доказывает ее любовь к тебе. Я спрашиваю, как сильно ты ее любишь? – Александр пытливо смотрел на отца.
– К чему ты вообще? – нахмурился Александр старший.
– Странно все, ты здесь, мама работает в научном отделе северного филиала, а Марию вы отправили в тринадцать лет к нашим английским братьям, – Александр отвернулся и отстраненным взглядом начал смотреть в окно. – Нашу семью трудно назвать нормальной семьей, каждый занят своим делом, а вот Ева на все пошла, чтобы объединиться со своей дочерью, только мы помешали.
– Эта параллель неуместна, – сердито произнес Александр старший. Александр взглянул на отца, и на его каменном лице появилась короткая улыбка.
– Какие мы приземленные, но ровно до того момента, пока не попадем в келью. Там, к сожалению, все встает на свои места, – Александр выдержал паузу, словно ждал, когда отец ему что-то ответит, но после затяжного молчания произнес: – Я знаю, что ты скоро уезжаешь. Константин готовится принять твое место, а ты, как и хотел, станешь членом верховного духовенства, только без жертв.
– Смотреть, как твой сын становится прислугой, это ты называешь без жертв? – со злостью прошипел Александр Старший, но на лице младшего не дрогнул не единый мускул.
В палату постучали, и вошла девушка в белом платье, держа в руках небольшой пластиковый контейнер. Поклонившись, она скромно произнесла:
– Прошу прощения, но Александр Второй нуждается в важной инъекции.
Александр старший вздохнул и, потрепав сына за плечо, сказал:
– Я буду здесь, пока не провожу тебя, а потом к маме.
– Передавай ей привет, – ответил Александр и прикрыл эмоции на лице ладонью, вероятно, которые он уже не может удерживать в себе.
Что его терзает, какие чувства затаились в сердце, знает только он. Девушка дождалась, когда отец Александра уйдет, и подошла к кровати. Положив контейнер на тумбочку, она бережно закатала длинный рукав его пижамы. Александр посмотрел на девушку, пытаясь изобразить приветливый взгляд.
– Вы идете на поправку, – взбодрила его девушка, доставая из контейнера шприц с лекарством, – скоро будете бегать.
– Это хорошо, – ответил Александр и слегка поморщился, когда девушка проткнула иглой кожу.
Видения растворяются, и я оказываюсь в той же палате, только глубоким вечером. Светит тусклая лампочка, Александр, прикрыв глаза, дремлет. Под рукой у него лежит книга и очки в черной оправе. Он выглядит лучше, чем прежде. Худоба ушла, здоровый румянец скрашивает строгость лица, взъерошенные волосы делают его обычным домашним парнем, хотя в его внешности кроются благородные античные нотки, а возможно, это его родовые аристократические черты, которые передаются по крови.
В дверь звонко постучали, Александр вздрогнул и открыл глаза. В палату зашел невысокий крепкий парень. Увидев Александра, он широко улыбнулся, голубые глаза наполнились дружелюбием и добром.
– Аристарх, – приветливо произнес Александр и приподнялся на подушке, – меня решили навестить все приятели.
– Кто у тебя еще был? – ревниво спросил он.
– Вячеслав заходил с утра, вчера Николай был…
– Ясно, – потряс он русой головой, – я, как всегда, обо всем последний узнаю.
– Не будь так строг к себе, все же работа на первом месте, – подбодрил Александр друга.
– Лучший на курсе, лучший во всем, светило нашего будущего. Как тебя угораздило-то? – спросил Аристарх, пытаясь понять его.
– А я и сейчас лучший, – ухмыльнулся Александр, – только другой…
Александра прервал сильный приступ кашля. Положив ладонь на грудь, он подает корпус тела вперед, чтобы облегчить состояние. Кашель медленно стих. Тяжело дыша, Александр поднял взгляд на друга, который с сочувствием смотрел на него.
– И часто так? – спросил Аристарх.
– Уже нет, – довольно бодро ответил Александр и откинулся на подушку, – я знаю, что в последнее время ты следил за ней.
– Ох, нет, – сконфузился Аристарх, – смотри, до чего ты дошел?
– Просто скажи. Я должен знать, – грубо произнес Александр. Его взгляд стал свиреп и предельно точно сконцентрирован на друге.
– Ты же знаешь, я не имею право разглашать сведения об объекте, тем более тебе.
– Обещаю, что не буду совершать безумных поступков. Мне братья не скажут о ней, а я должен убедиться, что Орден держит свое обещание.
– Вскоре после того, как ты оказался в келье, она вышла замуж за Морозова, – неуверенно начал Аристарх, оценивая состояние Александра, но тот сделал задумчивой кивок. – Открыла свой центр по оказанию психологическою помощи, вскоре ушла в декрет. В центре стала работать ее приемная мать София.
– Так… – внимательно слушал Александр.
– В мае она родила ребенка…
– Кого?
– Может, не надо, – замялся Аристарх, видя озадаченность Александра.
– Кого? – более настойчивым тоном переспросил Александр, не обращая внимания на заминки и осторожность Аристарха.
– Девочку, Сарой назвали.
– Вот и хорошо, – отрешенно произнес Александр, словно успокаивая себя. – Сара, это очень хорошо, так звали жену Авраама. Значит, ценит истоки, бережет веру, я в ней не ошибся, – бормочет себе под нос Александр.
– С тобой все в порядке? – заботливо поинтересовался Аристарх.
– Да, да, – ответил Александр, – я еще оглушен тишиной кельи, во всяком случае так мне объяснил доктор. Лучше туда не попадать, – ухмыльнулся Александр, делая вид, что все нормально.
– Да уж, суровое наказание для тебя выбрали.
– Скажи, как Орден ведет себя по отношению к Морозовым?
– Положительно. Нарушений не было, ребенок пока обычный, без сверхъестественных проявлений. Самая простая семья, – быстро отрапортовал Аристарх. Александр покачал головой и улыбнулся в сторону, словно самому себе.
– Спасибо, друг. Ты мне очень помог.
– Да что там, – растерянно пожал он плечами, – обращайся, если что.
Очередной приступ кашля не позволил долго общаться друзьям, и Аристарх вскоре ушел. Александру делали капельницы, поили травами, промывали глаза специальными примочками. В общем, лечение шло максимальное. После посещения Аристарха Александр стал задумчивым и тоскливым, будто внутри него образовался груз, который надо отпустить, но он добровольно его удерживает, тем самым мучая себя. В другой день к нему снова приходил Александр старший, они условились о том, что через две недели он отправится в путь и может взять собственные автомобиль, который будет изъят сразу по прибытию.
– Если будешь капать специальные капли в течение двух месяцев, то зрение восстановится полностью, сейчас придется походить в очках, – произнес Александр старший.
– Да в них вроде не так уж плохо, – покрутил он за дужку очки…
– У нас в роду очкастых не было, – усмехнулся Александр старший, – с собой возьми травяную пасту, так, на всякий случай, вдруг царапнешься или ударишься…
– Еще две недели, будет время собраться, – прервал его Александр. Мне показалось, что он хочет быстрее спровадить отца, чтобы остаться одному. Видимо, годовая отсидка в одиночестве оказала свое влияние, и он предпочитал молчать, думать, только теперь в более комфортных условиях.

Образ рассеялся. Я открываю глаза и чувствую, что своими объятиями накрыл Агату с головой. Она прижалась щекой к моей груди, ее расслабленная ладонь спала с моего лица. Она словно очнулась ото сна, открыла глаза и грустным взглядом посмотрела на меня.
– Ты как? – спросил я и кончиками пальцев коснулся ее щеки. Радужная дорожка оставила след, напоминая о нашем энергетическом сближении.
– Устала, – слабым голосом ответила она мне и, упираясь ладонями мне в грудь, освободилась от объятий, – сейчас приду в норму…
Она села в кресло и, опираясь головой на открытую ладонь, закрыла глаза. Видя ее такой измученной, я растерялся. Из стеклянного графина быстро налил стакан воды и подал ей.
– Ты заболела? Что с тобой? – подошел я к ней и бережно взял ее за плечо.
– Потеряла много сил, и мне очень тяжело дается этот эпизод из жизни Александра, – вздохнула она, открыв глаза. Она приняла стакан и с жадностью сделала глоток.
– Ты лично с ним была знакома?
– Да, он мне… – сделала она паузу и немного подумав, встала, поравнявшись со мной. – Некоторых вещей я просто не могу тебе объяснить. Ты не готов еще, возможно, даже не поймешь меня. Спасибо за заботу, – выдавила улыбку.
– Я всегда тебя пойму.
– Прошу, не ложись рано спать, у меня для тебя есть сюрприз, – произнесла она и торопливо, словно сбегая, вышла из комнаты.
Как все сложно и запутанно. Никогда у меня еще не было такой нестабильности чувств. Ненависть сменяется сочувствием, тут же проскальзывает симпатия, но, вспомнив про неприязнь, стараешься оттолкнуть все подальше и снова ловишь себя на том, что мне нужна она. Я посмотрел на свою напоминалку, которая покрылась свежей корочкой запекшийся крови. Оторвав лоскуток от чистой простыни, я обмотал руку и подтянул рукав, чтобы Агата не увидела рану.
За окном уже давно темно, время близится к полночи. Я уже оформил вторую главу своей рукописи, правда, еще не решил, будет ли она закончена или дополнится следующими видениями. Выключив свет, сел на подоконник и, закрыв глаза, стал впитывать в себя лунный свет. Релаксация или медитация, впрочем, для долгого и трудного дня это уже не важно.
Слышу мягкие, еле слышные шаги и легкий шелест платья. Открыв глаза, я увидел в комнате Агату. Выглядит она отдохнувшей и приветливой. Держа поднос с едой в руках, она улыбнулась и подошла ко мне.
– Удивлен? – спросила она, ставя на подоконник поднос, на котором блюдо с золотисто-коричневой печеной тушкой курицы с дольками яблок по краю тарелки. В стеклянной розетке салат из свежей зелени, помидор черри и оливки. Тарелка с нарезкой красной рыбы. Высокий хрустальный графин с красной жидкостью (полагаю, вино), рядом фужер. Тут же большая кружка чая и на белой тарелочке треугольная долька чизкейка с полоской карамельной глазури. От такого изобилия у меня потекли слюнки.
– Сегодня Рождество, – улыбнулась она и взяла с подноса круглый шарик. Нажала на кнопку, он засиял, отбрасывая вокруг цветные блики и создавая атмосферу праздника и волшебства.
– Это я здесь уже семь дней? – удивился я сам себе.
– Да, – она поставила шарик на подоконник рядом с подносом.
– Надеюсь, ты не оставишь меня одного? – спросил я, видя, что столовых приборов положено на одного. Агата слегка замялась, сморщив нос. – Пожалуйста, останься! Спаси меня от такого количество еды.
– Хорошо, – смущенно произнесла она и села на край подоконника.
За окном крупными хлопьями медленно опускается снег, цветные блики отражаются в тонировке окна и падают на наши лица. Спокойная, очень романтическая обстановка. Мы обмениваемся короткими переглядами, не решаясь начать разговор. Еда наполняет аппетитным запахом комнату, возбуждая аппетит.
– Полагаю, надо что-то сказать, – начал я первый
– Уже двенадцать, – улыбнулась она, стеснительно покусывая губу, – с Рождеством тебя!
– Да уж, – усмехнулся я сам себе. – У меня был очень сложный прошлый год, и я совершенно не думал, что новый начнется так безумно… – я отмахнулся от навеянных печальных дум о том, что это последний год в моей жизни, и посмотрел в милое личико Агаты, которая смотрела на меня с ожиданием хороших теплых слов. – Ты очень красивая, при этом умная, обаятельная и заботливая. Пожалуй, единственная такая необыкновенная, которую я встречал в своей жизни. Прошу, оставайся всегда такой.
– Кирилл, – пряча глаза, тихо произнесла она, – ты так говоришь, как будто…
– Ты мне нравишься, очень, – признался я, не дав ей договорить. Она застыла с изумлением во взгляде. – Понимаю, что это глупо. Я твой подопечный, без пяти минут как осужденный и вообще не должен был тебе все это говорить, просто хочу, чтобы ты знала, что я самую малость неравнодушен к тебе.
– Я твой друг, – твердо произнесла она, – и если я дала тебе повод на что-то большее, то прости.
– Ты хочешь есть? – уклонился я от темы и, отломив ножку от курицы, протянул Агате. Она брезгливо поморщилась.
– Я не ем мясо!
– Блин, я совсем забыл. Тогда выручи меня и съешь чизкейк, я его не очень уважаю, – пододвинул я тарелку с десертом к ней.
– Только исключительно ради праздника, – улыбнулась она.
– Бережешь фигуру?
– Ох, нет. Просто давно уже не ем сладкого…
Не возвращаясь к разговорам о чувствах, мы приступили к еде. Агата равнодушно отламывала ребром ложечки по маленькому кусочку и ела. Я же, наоборот, настолько соскучился по нормальной домашней пище, что с удовольствием уплетал мясо и, возможно, выглядел дикарем.
– Теперь у тебя в рационе всегда будут мясные блюда, – произнесла Агата.
– М-м-м, чем я заслужил такую щедрость?
– Окончанием рождественского поста, – улыбнулась она.
– А та противная каша?..
– Только в пост.
Это была приятная новость. Я быстро насытился. К своему ужасу, съел большую часть курицы и весь салат, нетронутой осталось только рыба.
– Ты сама готовила, – произнес я, промакивая салфеткой лицо и губы, – очень вкусно.
– Конечно же, нет, – засмеялась она, – у нас есть кухня, где работают милые барышни. Я передам им твою благодарность.
– В Ордене все вегетарианцы?
– Нет. Мужчины-воины обязательно должны есть мясо. Мужчины, которые ведут научную и духовную жизнь, они вегетарианцы, но, если вдруг в жизни им придется применять силу, они вполне законно могут перейти на обычное питание. Одаренные девушки категорично лишены животной пищи, кроме девушек на кухне. Иначе бы они просто не смогли готовить. Все мы соблюдаем посты и едим «противную» кашу, как ты ее назвал.
– Расскажи мне о себе, – спросил я, она обняла пальцами кружку с чаем и загадочно посмотрела на меня. Янтарный блеск глаз все больше меня пленял и гипнотически расслаблял.
– Я не хочу задевать твои чувства ко мне…
– Расскажи мне как друг, ведь друзья должны знать друг о друге хоть какой-то минимум.
– Я, – начала говорить Агата, опуская взгляд на шарик, – люблю одиночество, хотя редко приходится быть одной. Люблю цветы, особенно мини-деревья. Я с рождения в Ордене, с родителями встречалась очень редко…
– Семейная жизнь – это проблема, как я погляжу?
– Нет. Они были крепкой и любящей парой, которой можно только позавидовать. Я сама осталась в Ордене, была поглощена историей нашей планеты. Вероятно, у меня не было нормальной семьи, как у всех детей, но я всегда знала, что у меня самые лучшие родители на свете.
– А как же твой брат?
– Какой брат? – вытаращила она на меня глаза.
– Ну, тот зубастый, Леонид. Надеюсь, он самый уродливый в вашей семье.
Агата расхохоталась, придерживая пальцами покрасневшие щеки, чтобы успокоиться. Я растерянно смотрел на нее, впервые услышав ее милый смех.
– Он мне не брат. У нас форма обращения такая, что мы являемся друг другу братьями и сестрами…
– А-а-а. Теперь ясно.
– Кирилл, я единственный ребенок в семье, – уже спокойно произнесла она.
– А у тебя есть парень? – вырвалось у меня. Агата подняла на меня изумленный взгляд. – Чисто дружеский интерес, – быстро добавил я.
– Нет, и я в этом не вижу никакого смысла, – твердо сказала она.
– В отношениях всегда есть смысл, – улыбнулся я, – любовь например.
– Ну а сам-то ты?
– Ах, ну да, – произнес я вслух, вспомнив о папочке, где записана вся история моей жизни. – Я пытался, но как-то… Скажи, ты мои мысли читаешь только во время видений?
– Поверь, постоянно слышать чужие мысли – это ужасно невыносимо, – улыбнулась она, – сейчас я не знаю, о чем ты думаешь, – успокоила она меня.
– А как ты считываешь информацию? Просто дотрагиваешься рукой?
– И становлюсь частью жизни объекта, как зритель.
– Офигеть, – удивился я.
– На самом деле это не так уж радостно, – вздохнула она, – дай мне руку, – подошла она ко мне и протянула ладонь.
Я послушно встал перед ней и подал руку, на которой нет раны. Меж нашими ладонями заиграла змейка северного сияния. Я пристально наблюдаю за необычным явлением и чувствую покалывающий холодок. Агата словно ушла в мысли, взгляд далекий и напряженный. Вдруг по ее бледной щеке скользнула слеза.
– Как ты живешь с этим? – вымолвила она сквозь боль и хотела вновь заглянуть вглубь моих воспоминаний, но я отдернул руку, осознав, что она коснулась личного.
– С чем?
– Один миг, в долю секунды, глубокий овраг, железо, подобно консервной банке, мнется от ударов о землю. Много боли, крови, женский стон и детский плач. Твой плач, – она с жалостью посмотрела на меня, меня передернуло нарастающим гневом.
– Зачем? Кто тебя просил? – рявкнул я.
– Эта информация очень свежая, ты постоянно думаешь об этом… это самое первое, что я увидела.
– Кто тебя просил лезть в мою голову? – напираю я на нее, переходя на полукрик.
– Ты должен помнить, как мама читала тебе сказки перед сном, целовала тебя перед тем, как тебе идти в школу, а папа учил ездить на двухколесном велосипеде. Ты жутко боялся, но поддержка отца придавала тебе смелости. У тебя есть прекрасные моменты о родителях, которые есть в твоей памяти, – по ее щекам текут слезы, а глаза полны жалости. – Кирилл, нельзя хранить память о родителей в их смерти.
– Это мои воспоминания, моя боль, которая напоминает мне о них. И тебе незачем было совать нос в мои воспоминания.
Я отвернулся, ее жалостливый взгляд угнетает меня и вызывает еще большую злость.
– Уйди, – сквозь зубы произнес я, сдерживая гнев.
– Кирилл, – почувствовал я ее ладонь на своем плече.
– Уйди, я сказал, – перешел я на повышенный тон и дернул плечом, стряхивая ее ладонь.
Наверное, у каждого есть та боль, которую ты предпочитаешь держать в секрете. И вдруг кто-то становится нечаянным свидетелем твоих страданий, в худшем варианте, если это окажется девушка, которая тебе нравится. Она начинает жалеть тебя и давать мудрые советы. Конечно, я мог догадаться, для чего Агата просит мою руку, но мой здравый разум напрочь отрубает чувство, что я испытываю к ней.
Она ушла, наступила полная тишина. Ярость пламенем вырвалась из сердца и обожгла щеки слезами. Чувство всколыхнули, оголяя старую рану, и я увидел себя маленьким мальчиком.
Мы ехали с моря. Прекрасные пятнадцать дней яркого солнца, соленого воздуха и лазурных волн пролетели как один день. Родители сидели впереди. Я сидел сзади и был жутко недоволен, потому что ремень сковывал мою свободу и баловство. Родители обменивались добрыми взглядами и строили ближайшие планы на неделю. Мама работала в библиотеке для слепых и глухонемых. Для своих излюбленных подопечных она купила сувениры с моря и желала скорее их вручить. Папу ждали деловые переговоры, к которым он не торопился приступать и хотел продлить отпуск. Желая меня взбодрить, мама повернулась ко мне. Ее небесно-голубые глаза сияли добром, а ветер через открытое окно трепал кудрявые белые локоны. Она улыбнулась и показалась мне самой прекрасной, ангельской женщиной на всем белом свете.
– Кирюш, потерпи. Проедем горы, и ты отстегнешься, – успокаивает она меня. – Смотри, что я тебе покажу…
Она отстегнула ремень, чтобы удобнее повернуться ко мне. Сжав крепко две ладони перед грудью, как будто здоровается, она сказала:
– Этот жест означает «мир», – улыбнулась она. Я быстро изобразил этот жест, показывая ей, что я не в обиде.
Словно желтая молния, из-за поворота выскочила машина, и последнее, что я видел, – мамины любящие глаза. Она даже не поняла, что произошло. Удар!!! Тело теряет равновесие, мысли объединяются с общим хаосом, и полная дезориентация. Резкая боль, и время остановилось в ожидании помощи.
– Кирюш, Кирюш… ты живой? – слышу испуганный слабый голос мамы, пытаюсь ее увидеть, но темно и очень тесно…
– Да, мамочка, я живой…
– Хорошо, – простонала она.
– Мам, мама. Ты меня слышишь? – но тишина была настолько тихая, что кажется, весь мир остановился. – Мам! Ма-а-ама…
Я встал на колени и обнял голову руками. Мне стало настолько больно, будто это произошло прямо сейчас, и спасатели вытащили меня из машины, а следом обезображенные мертвые тела моих родителей. Только тогда я не позволил себе плакать, внушая себе, что сильный и ответственный за свою жизнь, а сейчас разрыдался, как мальчишка.
Я взял с подноса графин и за три глотка осушил его. Не успев насладиться терпким букетом красного вина, я почувствовал, как горячее тепло прошло от горла до желудка, и легкий хмель притупил пережитые чувства.
«Для успокоения не хватает затянуться крепким табаком», – подумал я и рухнул на кровать