От автора
Уважаемые читатели! Я предлагаю вам свой сборник рассказов и повестей для детей среднего и старшего школьного возраста, который, надеюсь, не оставит равнодушными и старших членов семьи.
Все эти истории взяты из реальной жизни моих земляков, жителей Донского края и из моей педагогической практики. Происходили они в разные исторические периоды жизни России: со времен Великой Отечественной войны и до наших дней. Здесь вы увидите, как мать отправляет своих старших детей на поиски отца из разрушенной войной станицы, чтобы спасти от голодной смерти младших (повесть "Двое в пути").
Восьмилетний мальчик защищает доброе имя своего отца, попавшего в плен к немцам (рассказ "Звездочка"). Девочка- шестиклассница подвергается суровому испытанию во времена "культа личности" (рассказ "Первый репортаж"). В детях всегда живет стремление к поиску кладов, к разгадыванию всяких тайн. Пионеры-следопыты пытаются найти на Мамаевом кургане настоящие "военные трофеи" и подвергают опасности своих близких ("Военная тайна"). Хорошо, когда рядом с детьми находятся мудрые взрослые и помогают им разобраться в сложных жизненных ситуациях.
У каждого из нас есть своя "Малая Родина". Для меня - это город Царицын-Сталинград-Волгоград. С ним связана .жизнь моей семьи, моя комсомольская юность (очерк "Мой город", рассказ "Новогодняя шутка").
Наступили суровые 90-е годы. Исчезла с карты мира первая социалистическая страна - СССР. Менялся экономический уклад, многие семьи тогда стояли на граны физического выживания. Особенно страдали дети ("Мама ушла", "Выкуп", "Невеста", "Борька малахольный"). Изменилась идеология, но глубокие нравственные и христианские корни остались в душах людей ("Сила искусства", "Птица-Феникс". "Поздравление брату").
Верно говорят, что все мы родом из детства. Рассказы о людях старшего поколения обогатят юношей жизненным опытом, помогут им выбрать правильную линию поведения, под¬скажут, как поступить по совести и чести ("Плетень ", "Кумовья", "Шанс судьбы", "Трижды крещеный").
Вопрос жизненного выбора всегда стоит перед человеком: любить или ненавидеть, жить честно или воровать, есть скудный хлеб Родины или сладкие пряники чужбины, какое богатство лучше - материальное или духовное?
Каждый сам выбирает, какой поступок ему совершить, а из поступков складывается жизнь и судьба человека (пьеса "Обратный билет ", рассказ "Третий лишний "). Я пишу о людях с сильным характером, благодаря им и жива Россия!
С уважением, М. А. Иченская.
Аист на крыше
Рассказ
Утром за завтраком Степан рассказал жене, что ему во сне приснился аист. Он будто бы сидел у них на крыше сарая в старой ивовой корзине, которая раскачивалась на ветру в разные стороны, и казалось, вот-вот сорвется и упадет на землю. Степан уже полез на лестницу, чтобы закрепить эту корзину, но тут зазвонил будильник, и он проснулся. "К чему бы такой сон? Чей этот аист, и эта корзина? Ведь аисты сами строят себе гнезда, как у нас в Белоруссии, и живут они на деревьях, а не на шиферном сарае, - допытывался он у Марины , - что-то тревожно мне, мать. Я ведь на двое суток из дома уезжаю, дорога до Москвы долгая, как бы чего не случилось!" Марина обняла мужа за шею: "Успокойся Степа, ну что может случится? Подумаешь, аиста во сне увидел! У нас в степи такие птицы не водятся! Вот сорока или ворона - тогда понятно, жди каких-то неприятностей, а аист - птица благородная, наверное, ты писем на родину давно не писал, вот и напоминает он тебе об этом. Да и в гостях ты уже давно не был, скоро твой отпуск, вот и съездил бы, проведал свою родню, ведь сколько у тебя там братьев и сестер живет, а сколько племянников! Даже и внуки есть".
"Вот и правильно, вот и поеду. Возьму нашего Василия и поеду! Он там был еще пятиклассником, когда отца моего хоронили. Пусть посмотрит на свою Родину", - и успокоенный Степан отправился в рейс.
Вечером Марина долго не могла уснуть. Степан в дороге, Вася гуляет со своей девушкой, а она и ужин приготовила, и сериал свой любимый посмотрела, и газету местную от корки до корки прочитала, хотя в последнее время там и читать-то особо нечего: все больше объявления, да административные документы, всякие там таблицы, цифры, решения, постановления, планы, бюджеты. Может, кто это все читает и разбирается во всех этих статьях расходов и в источниках финансирования, но Марине кажется, что для таких документов есть специальные бюллетени, а в массовой газете должно быть место и занимательной станице, и полезным советам, и творчеству местных литераторов, и истории родного края. Постепенно ее мысли перекинулись на сына.
Васе уже 19 лет, через год закончит техникум, а дальше планирует в институт ехать по своей специальности. Идет он на «красный» диплом, могут сразу взять на 3-й курс. Сын – это гордость Марины. Все соседи на улице ей завидуют: рослый, красивый, умный. Лицом – вылитый Степан. Такие же большие голубые глаза, вьющиеся русые волосы, внимательный и заботливый, и по дому все умеет делать. Отец много чего научил делать: и огород вскопать, и сарай починить, и забор покрасить. А вот прилежание к учебе – это заслуга самой Марины. Не удалось ей в свое время получить высшее образование. С мачехой росла, родная мать погибла от подпольного аборта, который сделала ей хуторская знахарка. Обращались к ней многие женщины, ведь после войны долго еще женщин было намного больше, чем мужчин, а жизнь брала свое: также влюблялись, встречались втайне от законных жен, и «Залетали», потому что никаких средств против это не было. Долгое время после войны были запрещены аборты, и бедные женщины, чтобы избежать позора, шли к необразованным самоучкам или глотали всякие яды, калечились и умирали. Когда же запрет отменили, то в глухих хуторах женщины по старой памяти все еще прибегали к своим проверенным средствам. Так поступила и мать Марины. Уличив мужа в сожительстве с соседкой Раисой, она не захотела рожать второго ребенка и оставила дочку сиротой. Отец долго не стал ждать и уже через год привел в дом ту самую соседку, которая чуть не каждый год стала рожать ему сыновей, и Марина была одна девочка среди этой шумной оравы. И в свои неполные 10 лет ей пришлось вместе с мачехой обихаживать своих многочисленных братьев. Когда ее подружки играли на улице в вышибалы, она стирала, поливала огород, прибирала в доме, зашивала порванные шорты и майки. Честно говоря, мачеха ее особо не притесняла, сама тянула семейный воз как могла и не мешала Марине делать уроки. А училась девочка легко, с интересом, переходила из класса в класс с похвальными листами и мечтала стать учительницей. Но отец охладил ее мечты, ведь что¬бы ехать в город в институт, нужны были деньги, которых еле хватало на семь человек семьи, а он один был работник с зарплатой сельского механизатора в колхозе, выручало только подсобное хозяйство. Мачеха отвезла Марину в район и устроила ее на курсы секретарей- машинисток. Целых полгода Марина прожила на птичьих правах у дальних родственников и с отличным свидетельством устроилась работать секретарем в свой сельский совет. Там и приглядел ее приезжий уполномоченный из района. Он зачастил к ним в село и каждый раз привозил ей какой-то подарок, возил ее на своей машине к речке, в район на представления приезжих артистов, водил в кино и на танцы. Он вскружил ей голову так, что она позабыла обо всем на свете, только и ждала очередного визита. А когда стало ясно, что она беременна, то уполномоченный сразу куда-то пропал.
Мачеха первая заметила изменения в фигуре, приступила с расспросами, и Марина ей во всем призналась. "Ну вот что, голубушка, нам здесь приблудные дети не нужны, своих хватает. Нечего нас с отцом позорить. Умела нагулять, умей и блуд свой скрывать!"- сказала мачеха, Марина растерялась под ее натиском и безропотно ей подчинилась. Раиса отвезла ее в соседний район, где в роддоме работала ее родственница. Там по "блату" Марине сделали искусственные роды при сроке в четыре месяца. Марина долго болела, а когда поправилась, то решила больше не оставаться в своем хуторе. Она уехала в соседний город и устроилась работать на цементный завод. В отделе кадров она показала свой документ об окончании секретарских курсов, и ее попросили напечатать какую-то платеж¬ку. Печатала она быстро и без ошибок, поэтому ее тут же зачислили в штат и дали ордер на место в общежитии. Ловкая, смуглая, черноглазая девушка обращала на себя внимание парней, но она еще ярко помнила свой первый любовный опыт и ни с кем не завязывала знакомства. Вот только Степан расположил ее к себе своим спокойным мягким характером. Он от нее ничего не требовал, не торопил, не дарил подарков, только всегда оказывался рядом, когда в нем была нужда. Может потому, что жил он в том же общежитии, а может обладал какой-то телепатией, но только он всегда знал с каким именно автобусом приедет Марина из дома с тяжелыми сумками. Если девчонки затевали какой-нибудь ремонт в комнате, он опять был тут как тут: белил потолок на лестнице-стремянке или клеил обои. А в заводской столовой всегда занимал ей место. Так и привыкла она к нему за два года, а потом и свадьбу сыграли. Степан всегда мечтал, что в семье у него будет много детей, потому что сам был пятым ребенком в семье. У них в белорусской деревне все семьи были многодетные. Рожали столько, сколько Бог послал. У каждого двора селились аисты, а дом, где не было гнезда, считался несчастливым. В Полесье люди верили, что детей приносят аисты и всегда их оберегали и подкармливали...
Маринины мысли перебил какой-то стук во дворе. Она подошла к окну и в свете уличного фонаря разглядела фигуру сына. "Слава Богу, сегодня он пришел пораньше!"- с облегчением подумала она и пошла открывать дверь. Васек казался каким-то грустным и озабоченным, он рассеяно ковырялся в сковороде с картошкой и нехотя глотал свой любимый томатный сок. "Ты чего, сынок, сегодня так рано? Случилось что?"- проговорила участливо Марина. "Да так, мама, надоело все. Каждый вечер одно и то же, может мне к деду в хутор съездить?" - спросил сын. "Ну что же, он уже звонил, что косить пора, он один не может, сила не та, а сыновья его, сам знаешь, все на заработки подались как колхоз распался так что у него на тебя одна надежда! Корову они с бабушкой хотят в зиму оставить, иначе без своего молока им там трудно будет. А у тебя как раз каникулы начались", - Марине хотелось разговорить сына, отвлечь его от каких-то тайных переживаний, которые у него на лице прямо были написаны. А он только махнул рукой: "Ладно, ма, прямо завтра с утра и уеду", - чмокнул мать в щеку и пошел спать в свою комнату.
Проводив сына к первому автобусу, Марина до обеда убиралась по дому, затеяла большую стирку, завесила бельем все веревки во дворе. Июльский субботний день был мягкий и солнечный, и она после всех дел нежилась в тени на веранде. А потом во двор робко вошла Ольга, Васина подруга, он как-то приводил ее в гости и пред¬ставил родителям как свою однокурсницу. Девушка тогда Марине понравилась, одета была скромно, без голого пупка и открытой груди, волосы собраны в пучок на затылке, ногти ухоженные, но без вульгарных ярких когтей, которыми можно поранить человека. Она побыла у них немного, а Марина все равно успела понять, что эта девочка сыну' не безразлична, потому как он услужливо подавал ей куртку, как преданно заглядывал в глаза, как угощал шоколадными конфетами и чуть не сдувал с нее пылинки. Потом он стал пропадать по вечерам, и Марина поняла, что сын влюбился. Ну и хорошо, ну и слава Богу", - обрадовался Степан, когда она рассказала о своих наблюдениях. - Раз есть постоянная девушка, парень не будет пить с друзьями, а еще хуже наркоманить. У него на эти глупости просто не будет времени!" Это было ранней весной.
Сейчас же, стыдливо пряча глаза в землю, Ольга спросила, дома ли Вася, а когда узнала, что он уехал на хутор, села на крыльцо и расплакалась. "Что случилось, Олечка, обидел он тебя чем? - встревожилась Марина. Та сквозь рыдания еле выговорила: "У меня будет ребенок от Васи." "Как ребенок? Когда же вы успели? - охнула Марина,- А он знает?" "Теперь знает, я вчера вечером ему сказала, а он обещал подумать, что делать, а теперь вот уехал!- и Ольга зарыдала в голос. - И что теперь мне делать? Уже два месяца сроку. Мать узнает, убьет. И учеба вся накроется.
Марина не знала, что и сказать. Еле успокоила девушку, обещала сегодня же позвонить сыну, поговорить с ним. Когда Ольга захлопнула калитку, она села на крыльцо и стала думать. А думать было над чем...
Прожили они со Степаном уже пять лет, а детей все не было. У них к тому времени была своя отдельная квартира от завода. Хоть и однокомнатная, но отдельная, с просторной кухней и лоджией, а самое главное, с настоящей отдельной ванной вместо тесного душа в общежитии, куда надо было занимать очередь по субботам. Теперь она могла в любое время дня и ночи подолгу плескаться в душистой пене, могла стирать, когда позволяло свободное время, даже стала увлекаться косметикой, с любовью перебирая яркие баночки и пузырьки с кремами и гелями. А детей все не было! И виновата в этом была сама Марина, вернее та давняя история с уполномоченным. Но как рассказать об этом Степану? Ведь он так мечтал о большой семье, и если узнает, что Марина бесплодная, наверно просто уйдет от нее к другой женщине. Единственный выход был в том, чтобы усыновить чужого ребенка, но захочет ли этого Степа? А он к этому времени ушел с завода, устроился шофером в общепит, возил продукты по школам и детсадам, в том числе и в детский дом. И как-то однажды признался ей, что там к нему прилепился какой-то мальчик, дошколенок. Каждый раз подходит к его машине, залазит в кабину, помогает вытирать грязное стекло, мыть кузов, а сам Степан стал привозить ему гостинцы - то яблоко, то шоколадку. И однажды Вася, так звали мальчика, спросил у него: "Не ты ли мой папа?" и Степан не нашелся, что ответить. "А ты, Степа, спроси у воспитателей, как этот мальчик к ним попал. Есть ли у него родители? Привези его к нам в гости, я на него посмотрю", - посоветовала тогда Марина, а сама стала благодарить Бога и просить его, чтобы помог.
Мальчик был сирота. Нет, родители у него когда-то были, но отец, шофер, попал в аварию и погиб, а мать с горя спилась, и ее лишили родительских прав. Так Вася попал в детский дом, он почти не по¬мнил отца, но запахи масла и бензина были ему знакомы, поэтому он и привязался к Степану.
Когда он оказался в их квартире, то Марина сразу заметила его внешнее сходство с мужем: и глаза, и цвет волос, и даже что-то в его улыбке напоминало Степана. Прямо редкое совпадение! А мальчик потянулся к их кошке, стал ее гладить, приговаривая: "Муся, Мусечка хорошая". Хотя их кошечка была котом и звали его Барсик. Видно вспомнил Вася свою домашнюю кошку в своей прежней жизни. Марину он назвал тетей, а вот Степана он обнял и проговорил с улыбкой. Я тебя, папка сразу узнал, а ты мне не поверил, почему ты мне сразу не признался, что нашел меня? Ты думал, что я плохой мальчик? Да?" - он с тревогой заглядывал Степану в глаза. "Да нет, сынок, просто я давно тебя не видел и не угадал сразу. Ты вон какой вырос, пока я в командировке был, как же тебя угадаешь?" - Степан еле сдерживал слезы. Вася успокоено сказал: "Да, теперь я понял, а то Сережка Макеев из нашей группы дразнил меня беспризорником, у него-то есть отец, хоть и в тюрьме, а у меня совсем никого не было . Теперь, сынок, у тебя будет и отец, и мама Марина, если ты согласишься жить с нами", - и Степан крепко прижал мальчика к себе. Но скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Началась долгая процедура сбора всевозможных документов, походы в органы опеки и попечительства, потом месяц ждали решения Гор¬совета. Но всему приходит конец, все их муки закончились, и Вася поселился в их квартире. В первый класс Марина отвела его в соседнюю школу, они успели к тому времени обменять свою квартиру на частный дом. Потому что сами с мужем выросли в селе, а еще в своем дворе было просторно играть их сыну. Они соорудили ему качели, песочницу, завели собаку, а в своем гараже у Васи был собственный велосипед. Когда сын пошел в первый класс, Марина рас¬считалась с завода и устроилась секретарем в соседнюю автоколонну, чтобы быть поближе к дому и контролировать ребенка. Утром она провожала Васю в школу, в обед прибегала, чтобы его по¬кормить, а вечером проверяла его уроки, которые он успевал сделать на черновике.
К тому времени он уже называл ее мамой, любил рассказывать ей обо всех школьных делах, советовался по разным ситуациям. Да и став взрослым, больше обращался к ней, чем к отцу, если какие-то были сложности в техникуме. И вот теперь у него появилась своя тайна, которую он не решился ей доверить. Ведь видела же она вчера, что он не в настроении, пыталась его разговорить, а он не открылся. Почему? На этот вопрос мог ответить только он, а он, похоже, смалодушничал и сбежал к деду...
Вечером вернулся из рейса Степан, и Марина в тревоге все ему рассказала. Не хотела она, чтобы сын так рано связывал себя семьей. Она так мечтала, чтобы сын получил образование, чего ей самой не удалось сделать в свое время. Сетовала, что молодежь сейчас пошла без царя в голове, все спешат как можно раньше сексом заниматься, а о последствиях не думают! Вот хоть бы эта Ольга, неужели она не смотрит телевизор, не ходит в аптеку, где на каждом углу пропагандируют и продают противозачаточные средства? Теперь вот только один выход- делать аборт, хорошо, что еще срок маленький. Но что будет потом с этой девочкой? Сможет ли она когда-нибудь стать матерью? Да и учеба прервется, если оставить этого ребенка, ведь кто-то должен будет его нянчить? Степан молча слушал свою жену, а когда ее красноречие иссякло, он тихо проговорил: "Вот видишь, мать, сон-то в руку оказался! Аист-то на крышу не зря прилетал! А уж гнездо мы с тобой как-нибудь защитим от ветра. Ты пойми, Марина, для меня на свете нет ничего дороже детей, если Бог не дал нам собственных, то наградил нас ранними внуками, мы еще с тобой не одного можем вырастить и на ноги поставить! А дети, что ж пусть учатся дальше, крылья подрезать им не будет! Конечно надо послушать, что скажет сам Вася, надо срочно вызывать его домой».
Сын явился на второй день к вечеру. Он растерянно переводил взгляд с матери на отца и просто не знал как себя вести. Степан начал первый: «Я думал, сынок, что у нас настоящий мужик растет, что ты умеешь отвечать за свои поступки! А ты позорно сбежал от проблем». «Да что такое? В чем дело-то? Я ничего такого не сделал», - Вася вскинул честные глаза на отца.
«Сделал, Вася, сделал, и давно уже, месяца три назад», - настаивал Степан. «Да я не понимаю, о чем вы говорите? – закричал Вася. – Я ничего не знаю!» «Ладно, отец, я скажу открытым текстом!» - вмешалась Марина.- Вчера ко мне приходила твоя Ольга». «Ах, вот оно в чем дело!- облегченно произнес Вася. – Небось и вам наплела с три короба! Врунья несчастная, все ей чего-то кажется и мерещится! Ей только романы фантастические писать, такого насочиняет, что Дарья Донцова просто отдыхает! Вы ее больше слушайте!» «Вася, - перебила его Марина, - все намного серьезней, чем ты себе представляешь! Она беременна, ей это в больнице подтвердили, я сама справку видела. И ребенок твой, такая девочка врать не станет, не так воспитана». «Да не нужен нам никакой ребенок! – нервно закричал Вася. – Нам с ней еще учиться надо, а не пеленки стирать! Я ведь ей так и сказал, что пока не поздно, чтоб шла в больницу. Сейчас это просто делается, заплатил деньги и никаких проблем! Ни она первая, ни она последняя». «Ты что, Василий, считаешь учебу дороже своего дитя? – не вытерпел Степан. – Мы вон с матерью двадцать лет ждем этого чуда, чтобы сына своего кровного родить». «Как своего? А я чей же? Разве я не ваш сын? Ведь ты же правда мой отец, я же тебя тогда сразу узнал! – растерялся Василий. – Или я чего-то не знаю?» Марина тяжело вздохнула и , опустив ладонь на плечо сына, выдохнула:» Вот и пришло время, сынок, все тебе рассказать: и про твоих родителей, и про нашу семью. Может, тогда ты поймешь, от какого сокровища ты сейчас хочешь отказаться..."
Потом в их дворе была шумная молодежная свадьба, а к весне аист принес в их счастливый дом светленькую голубоглазую девочку, очень похожую на деда Степу. Марине пришлось уйти с работы, чтобы дать детям закончить учебу, и она была этому очень рада. В свои сорок с лишним лет она наконец-то осознала радость настоящего материнства. Чего ей еще надо от жизни: любящий муж, заботливые дети, и ласковый детский лепет во дворе ее дома.
Сила искусства
Из воспоминаний Арефьевой Н.И., члена творческого Союза художников России и Международной федерации художников.
На дворе стояла осень середины 90-х годов в России. Нина Ивановна засиделась допоздна в своей мастерской, заканчивая свою новую картину. Она устало потянулась, вымыла в растворителе кисти и придирчиво оглядела полотно. Осенние мелодии часто звучали в ее душе. Они выливались в спокойные теплые краски увядающей природы, в багровую листву дубового леса, в стройную стаю улетающих журавлей над сероватым лесным болотом, в величавую гладь Хопра, засыпающего под лучами неяркого осеннего солнца.
Но в ее новой картине все было по-другому. Над землею бушевала гроза! Шквальный ветер гнул к земле ветви кустов, стебли камыша, заросли осоки по берегам заброшенной степной речушки. Яркая желто-белая молния резала пополам темно-фиолетовую тучу. Ее острая стрела пронзала мутную серую воду, казалось, что это дикий Змей-Горыныч убивает все живое на земле! И нет силы остановить эту стихию!
Такая же буря переживаний переполняла ее душу, не давала спокойно жить. Вот уже неделю она не может прийти в себя после того несчастного случая, который произошел в соседнем подъезде ее дома. Покончил с собой молодой мужчина. Своей юной жене, которая лежала еще в роддоме после рождения их первенца, он оставил записку: "Лена! Прости меня! Я уже два месяца не могу найти работу после закрытия нашего завода. Мне не с чем идти к тебе в больницу, нечем заплатить за квартиру, не на что купить одежду и коляску нашему малыше. Помощи ждать не от кеда. Родители в селе сами перебиваются за счет огорода после развала колхоза. Пойми меня и прости. Я не хочу быть вам обузой. Люблю вас! Твой Сергей".
После его похорон все перевернулось в душе Нины Ивановны. Ну почему этот Сергей не встретился ей раньше? Почему не обратился к ней за помощью? У нее самой два взрослых сына живут в чужом краю. Они как-то сумели вписаться в это новое время, нашли свое место под солнцем в эти бурные девяностые годы, когда ста¬рое рушилось, а нового не создавалось. Когда людей выбрасывали в море жизни без всяких спасательных средств и говорили: "Плыви, как можешь!". Многие не умели плавать и стали тонуть. Этот Сер¬гей стал одним из них. Нина Ивановна помогла его вдове с похоронами, поторопила соцслужбу, чтобы ускорить выплату всех положенных средств на ребенка. Но Сергея было уже не вернуть!
И вот появилась эта картина, куда она выплеснула все свои эмоции. Ее молния била и разила всю несправедливость этого мира, а ураган вычищал и уносил прочь всю грязь и мусор, скопившиеся на земле. Чем сильнее будет гроза, тем чище станет природа после нее, тем ярче засветит солнце, и земля покроется молодой новой зеленью и вздохнет полной грудью!
Она сидела в тесной комнатушке своей мастерской около закипающего чайника при свете настольной лампы и вдруг услышала скрип входной двери. Она никогда ее не запирала, хотя здесь в подсобке хранилось множество ее картин. К ней часто заходили на огонек знакомые и подруги, коллеги по творческому клубу "Истоки", товарищи по Выставочному залу. Но сегодня она никого не ждала в гости.
В дверях появился молодой парень, на вид не старше двадцати лет, высокий и худощавый, в серой болоньевой куртке. Она с удивлением смотрела на него.
- Ну, чего уставилась? Нечего меня разглядывать! Давай быст¬ро свои картины вот в этот мешок. И не вздумай куда звонить! Бу¬дешь рыпаться, пожалеешь, все картины растворителем залью!
Парень схватился руками за ее новую картину и размазал еще невысохшую краску.
- Вот, черт! Еще куртку загажу! - он вытащил из кармана бутыл¬ку с растворителем, вылил жидкость на белое полотенце, висевшее на крючке настенной вешалки, и стал с ожесточением оттирать ла¬дони.
- Ну чего застыла? Неси сюда, что получше, некогда мне тут засиживаться, меня машина ждет!
Нина Ивановна наконец-то пришла в себя.
- А что ты будешь делать с картинами? Они у меня все занесе¬ны в каталог, все на учете!
- Продам в Волгограде одному человеку. Мне деньги нужны, жить не на что. А ты тут жируешь, цветочки-лютики рисуешь, да по выставкам разным ездишь! Вон в последней газете написали, что они у тебя все ценные. Вот и поделись с людьми своим богатством!
- Давай я тебе лучше денег дам, вчера вот пенсию получила.
- Нужны мне твои копейки! За картины мне столько денег дадут, что весь год работать не надо!
- А через год опять сюда придешь?
- Может и приду, если не устроюсь куда-нибудь на работу. Сей¬час пэтэушники никому не нужны! Ну все, хватит разговоры гово¬рить. Неси картины, да не абы что!
Парень явно терял терпение, и Нина Ивановна отправилась в под¬собку.
- А что тебе больше нравиться; цветы, натюрморты, пейзажи? Какое время года: зима, весна, а может, осень? Есть у меня люди, а есть животные. Вот посмотри; "Кони на водопое". Нина Ивановна вынесла полотно и стала читать свои стихи.
В полдень, летнею порою
Наша донская гордость-кони
Приходят к Дону воду пить
Их невозможно не любить!
Живет в них красота земная.
Ковыль ногами подминая.
Мчат вихрем по степи они
Лихие наши дончаки!
Глаза у парня загорелись:
- Да, хорошая картинка, а река похожа на наш Хопер, такой же точно берег!
- Так ты что же, тоже родом с Хопра? Мой земляк? Тогда я дам тебе еще одну картину. "Март на Хопре" называется. Ты посмотри, какие образовались проталины между деревьями, как по-настоящему светит солнце, какие почки набухли на ивовых ветвях! Еще не¬много и появятся зеленые сережки!
Солнце улыбается для нас,
Шлет улыбку тихо, не спеша,
Радуется солнцу и весне,
Оживает радостно душа!
- Ладно, давай и эту тоже, вроде ничего. Мне много не надо, всего штук 5 или 6, больше он не возьмет!
Нина Ивановна вынесла одну из своих самых любимых картин.
- Ну вот еще "Осень на Хопре". Посмотри, в какой праздничный наряд оделись все деревья, как торжественно они провожают стаю улетающих на юг птиц!
Листопад, листопад!
Листья веером летят
С липы, вербы, тополей,
Подбирайте поскорей!
Или вот летние мотивы: "Бушует в палисаднике сирень" называется.
Сирень, сирень, ты пробудила
Давно забытые мечты!
Восторгом сердца напоила
И увела от суеты!
И замирает вдруг душа,
И сердце радует награда,
Вернулась снова к нам весна,
Наша любовь, души отрада!
Пока она читала свои стихи, парень опустился на стул и закрыл глаза. Потом заговорил тихим прерывистым голосом.
- Вот точно такой же букет я подарил тогда Маринке на выпуск¬ном вечере после 9 класса. У нас на хуторе сирени полно в каждом дворе, но у моей бабушке растет особенная, махровая, такая же как тут нарисованная. Нет, я не возьму эту картину. Пусть останется на память!
- Ладно, тогда вот эту. "Талые воды". Она небольшая, тебе будет удобно ее в мешке нести.
Парень стал разглядывать очередное полотно.
- Да, знакомые места. Вот точно около такой же осины у нас с Сашкой лодка перевернулась, за корягу зацепилась. И мы с ним вплавь до берега добирались. Вода холодная до жути! Ему ноги судорогой свело, так я его еле до берега дотащил. Этот лес точно у нашего хутора растет, как я его сразу не узнал!
А Нина Ивановна опять начала читать стихи.
Вешние воды, талые воды!
Позатопили луга и леса,
Ивушки низко склонились,
Птичьи слышны голоса.
Вязы водою омыты.
И краснотал серебриться!
Зеркало вод отражает,
Сказочно все так искрится!
Парень замахал руками:
- Нет, такую сказку продавать нельзя! Дайте что-нибудь похуже, чтобы ничего не напоминало из жизни!- он страдальчески сморщил лицо и просительно посмотрел на Нину Ивановну.
- Ладно, вот "Цветет шиповник в крае нашем", тут только дикая природа и розовые цветы.
Парень широко раскрыл глаза и уставился на полотно, потом слезы покатились из его глаз:
- Прости меня мамочка родная! Прости своего сына непутевого! Я ведь только бабушке хотел помочь. Стыдно мне жить на ее пенсию! - и его плечи затряслись в рыданиях.
Нина Ивановна засуетилась, подала ему свой носовой платок, обняла за плечи:
- Что случилось? Чего ты плачешь? Что с мамой? Где твоя бабушка?
- Нет у меня матери. Померла она давно, и воспитала меня бабушка. Вот этот шиповник растет на мамкиной могилке и так же цветет все лето! Нет у меня никого кроме бабушки, а тут после ПТУ никуда не берут на работу', а Васька- дружбан сказал, что можно картины продать...
- Ну не плачь! Давай вот выпей чаю с мятой, и печенье у меня есть. А насчет работы я попробую тебе завтра с утра помочь. Ты приходи сюда, я позвоню кое-кому. Ты что умеешь делать?
- Да я плотник. Могу двери и рамы оконные вязать, потолки подшивать. Все, что по дереву. У меня в ПТУ по практике пятерка была.
- Ну вот и хорошо! Можно и в Центр занятости обратиться, там вакансии бывают и платят пособие первое время. Одним словом, приходи завтра, что-нибудь придумаем.
Парень вытер слезы и недоверчиво спросил:
- А в милицию вы меня не сдадите?
- Да за что же тебя сдавать? Пока ты ничего страшного не совершил. Тебя как зовут? И где ты сейчас живешь?
- Ромка я, Роман Салтыков. Живу у Васьки во дворе, летнюю кухню снимаю. Денег он за постой не берет. Сам-то он каменщик, так его дядька родной на силикатный устроил, кирпич там формует. А я уже целое лето пороги обиваю, нигде не берут. Говорят, что все стройки заморожены, денег нет.
- Ну ладно, Рома, давай до завтра! Только смотри, никаких больше глупостей не делай!
Парень подобрал с поля свой капроновый мешок и направился к двери.
Кода за ним закрылась дверь, Нина Ивановна в изнеможении опустилась на стул, она долго не могла прийти в себя от перенесенного нервного потрясения, от еще одной покалеченной судьбы. Она остановила этого парня на краю пропасти, не дала ему совершить непоправимую ошибку. Теперь его судьба была в ее руках, и она не даст ему утонуть, она научит его плавать! Она облегченно вздохнула и начала собирать с пола свои картины. Да, что бы не говорили, но искусство - великая сила! Стихи сами собой стали складываться в ее голове.
О сколько мест, похожих друг на друга
В степном краю увидеть можешь ты!
Здесь, в ореоле солнечного круга
Родились детские надежды и мечты твои!
Хотел ты быть и смелым, и отважным,
Парить над полем, как степной орел.
И край родной хотел прославить так же,
Как прадед твой, донской казак лихой!
Где детские мечты? Куда вы улетели?
Кто предал их? Теперь уж не узнать.
Да, многие из нас тогда летать хотели,
А стали ползать, крошки собирать!
Но ты ведь - человек, ты - царь природы!
Ты можешь в жизни все переменить,
Не жди с небес хорошей ты погоды,
А начинай сейчас достойно в мире жить!
Спустя неделю Роман Салтыков уже работал в бригаде строителей цемзавода на отделке рабочего общежития, где потом ему предоставили жилплощадь.
2010
Невеста
Рассказ
У соседнего подъезда клубился народ, а посреди двора стояли легковушки и большой синий автобус с красной лентой на боку: "Надя +Сережа =совет да любовь". Заливисто играла гармошка, и две нарядные моложавые женщины пели частушки, ладно притоптывая в лад музыки. Все ждали, когда из подъезда выведут невесту. Как раз сейчас ее выкупали у родителей дружки жениха. "Это чья же Надя замуж выходит?"- спрашиваю у бабы Ани, которая знает всех жильцов нашего дома, и не только нашего, но и всех остальных пятиэтажек, выходящих во двор, потом) как вселилась в свою "двушку" почти 30 лет назад при сдаче нового дома.
Баба Аня приветливо кивает мне головой и охотно отвечает: "Да Надька Матасова, Нинки-парикмахерши дочка. Совсем еще зеленая, семнадцать только. Ей бы учиться да учиться, а они ее замуж выпихивают, как будто последний кусок доедают". "И вовсе тут Нинка не виноватая, - вступает в разговор баба Паша,- это сама Надька, продуманка такая, уцепилась за этого жениха, за богатство его папаши. Не хочу, - говорит - всю жизнь, как ты, мать, чужие головы мыть, хочу иметь свой дом, большую усадьбу, по заграницам ездить!" "Ну, а жених-то кто? - обращаюсь я уже к бабе Паше. "Да тоже мальчишка, недавно 18 лет стукнуло. Ему бы этой осенью в армию идти, а теперь не возьмут, отсрочка будет!" "Какая отсрочка? Разве женатым положено? - возразила баба Аня. - Ты, подруга, словно с луны свалилась, теперь молодые все ранние. Надька уж на четвертом месяце ходит", - с ухмылкой сообщила баба Паша. "Да откуда ты знаешь, сорока трескучая? - наступала баба Аня, - небось опять сплетня какая, любишь ты на людей наговаривать". "А вот и знаю, а вот и не сплетня. Женихова тетка-кума моя, она и рас¬сказала, что нашел их Сергуня дурочку глупую, которая до свадьбы согласилась. А так бы он не женился. Ему верный результат был нужен. Теперь справку в военкомат о беременности жены отнесет и свободен!" "А как же тогда любовь? - спросила баба Аня с сомнением. - Как же без любви замуж идти?" "Чего ты заладила про эту любовь? Ты сама замуж шла по любви что ли? Мы с тобой после войны рады были любому жениху, кто с войны живым вернулся. И ничего, прожили не хуже других!" - доказывала баба Паша. "Ну не скажи, я своего первого мужа очень любила, прощала многое, на его шашни с другими глаза закрывала. Сынок у нас рос, ради него старалась семью сохранить". "Ну и что? Удержала? Сбежал он от тебя, аж в Сочи, к другой милашке", - язвила баба Паша. Баба Аня печально вздохнула: " Да, сбежал. Зато потом своего второго благо¬верного я сама за дверь выставила. Не стала терпеть его пьянки, хотя он лет пять за мной ходил, назад просился". "Вот и надо было его простить, теперь бы не билась одна, как рыбка об лед", - наставительно сказала баба Паша. "А зачем? Не любила я его, так, от одиночества, думала, сыну отцом станет, а он только о бутылке думал!". Тут толпа загудела, зашевелилась. "Ведут, ведут", - закричали вездесущие мальчишки, на ступеньках появились молодые.
Невеста сразу бросалась в глаза: высокая, стройная, с огромны¬ми серыми глазами и длинными волнистыми волосами. Белое воздушное платье было немного туговато в талии, но длинная с позолотой фата прикрывала изменения в фигуре. И когда это Надя так ус¬пела расцвести? Еще вчера она бегала по двору в зауженных джинсах с голым животом, прыгала через скакалку, играла в вышибалы. А сегодня распустилась, как розовый бутон и превратилась в прекрасный цветок, который благоухал дорогими французскими духами и вызывал общее восхищение. Жених как-то потерялся рядом с нею: худощавый, среднего роста, с бритой наголо головой, он неуклюже топтался около невесты и еле поспевал за ней, когда она походкой царицы шла к свадебной машине. Дружок с алой лентой через плечо открыл ей дверцу, следом подтолкнул и жениха. Все это время сваха щедро сыпала в толпу конфеты, орехи и деньги. Они со звоном раскатывались по асфальту, и дворовые дети ползали под ногами взрослых, собирая это богатство. Среди них копошился Борька, закидывая в пакет шоколадки и пряники, а его подружка, практичная Нюшка, быстро рассовывала по карманам рубли, двушки и пятаки... Серебристая иномарка с молодыми тронулась со двора, а за нею потянулся свадебный кортеж. Из битком набитого автобуса по¬неслась разгульная казачья песня, поехали в ЗАГС на регистрацию.
Толпа стала медленно расходится, обсуждая увиденное. Дети хвалились своими "трофеями", а я присела на скамейку у своего подъезда. Перед глазами стояла девочка-невеста, Золушка из сказки, которую принц увозил в свой волшебный замок. Я понимала и ее стеснение своего живота, и ее желание поскорее покинуть этот двор и свое детство, стать взрослой и независимой. Она слепо верила в такое скорое, легкое счастье, о котором ей внушали со всех каналов телевизора, изо всех заграничных телесериалов. Что ждет ее там, за высоким кирпичным забором в огромном двухэтажном особняке? Найдет ли она там свое счастье? Не настанет ли такой день, когда она горько пожалеет о сделанном сегодня выборе? Но это все может быть потом, а сейчас она летела навстречу своей судьбе, по-детски восхищаясь яркой мишурой этого дня.
Борька малахольный
Рассказ
Худенький маленький заморыш Борька похож на неоперившегося птенца. Длинные худые ножки выглядывают из под коротких штанишек, худенькие ручонки постоянно что-то перебирают: то цветной целлофановый пакет, то белую пластиковую бутылку из-под лимонада, то яркую коробочку из-под чипсов. Он целыми дня¬ми бродит по двору и подбирает все, что ярко блестит. Летом он выходит во двор рано, потому что его мать уже в семь часов спешит открыть свой ларек. Она будит Борьку, кормит, одевает и выводит во двор, а старший брат спешит на занятия в техникум. Поэтому быть дома с Борькой некому до самого обеда. Квартиру замыкают, но ключ Борьке доверить нельзя. Хотя ему уже шесть лет, но он сильно отстает в развитии от своих сверстников. Он не понимает, когда над ним подшучивают или просто издеваются ребята постарше.
Однажды он привел их к себе в гости, а они съели все, что было вкусного в холодильнике и бросили открытой квартиру. Когда брат вернулся с занятий, есть было нечего, а по кухне гуляли чужие кошки. Поэтому Борька бродит по двору до самого обеда. Код на входной двери он знает, но набрать его не может, цифры не различает. Если дверь в подъезд открыта, то в туалет он просится к соседям, а если нет, то устраивается во дворе под деревом или кустиком.
Весной он ходил в садик, но на лето всю группу распустили, а детей распределили по школам в первый класс. Борьку никуда не взяли. Мать упросила заведующую снова посадить его в подготовительную группу, не могла смириться с приговором врачей о вспомогательной школе.
Дети во дворе неохотно принимают Борьку в свои игры. Называют его "малахольным". Ему нельзя ничего поручить, он тут же все забывает или делает наоборот. Но у Борьки жалостливая душа, нежное и ласковое сердце. Это чувствуют все собаки и кошки во дворе. Только ему они позволяют себя гладить, трутся об его ноги, забираются к нему на колени, ласкаются и мурлыкают. Мать дает ему на полдня пакет с продуктами. Чипсы и лимонад они едят напополам с Нюшкой из соседнего подъезда, а кусок колбасы и булку он охотно раздает своим четвероногим друзьям.
Также бесхитростно он заглядывает в сумки к пенсионерам, которые рано выходят за продуктами на местный базарчик. Пока они сидят на скамейке у подъезда, отдыхая от своей ноши, Борька крутится рядом и лопочет: "Я тоже люблю яблоки, я тоже хочу помидоры, а мамка мне не купила виноград".
Ему не понять, почему это бабушки не раздают ребятишкам все то, что есть у них в сумках, как это делает он сам? Я протягиваю ему горсть вишни, Борька охотно берет и тут же бежит к песочнице, где сидит его подружка Нюшка, отсыпает ей половину...
Во двор уже выходят дети постарше. Мальчишки затевают игру в футбол. Борька просится к ним, и его милостиво ставят на ворота между двумя железными столбами с бельевой веревкой. Рыжий крепыш Димка с разбега бьет по мячу. Борька пытается его ловить, но слабые руки не держат, мяч вырывается, Борька падает на него всем телом и сильно ударяется лицом об асфальт.
Коленки его разбиты, из носа течет кровь, но он лежит на мяче и счастливо улыбается.
- Молодец! - хвалит его пятиклассник Генка. - Прямо, как Лев Яшин! - а сам подмигивает своим дружкам. Те дружно смеются, а Борька не замечает издевки, с трудом поднимается на ноги, вытирает мяч о свои шорты и торжественно подает его Генке.
Пусть хоть так, со сбитыми коленками и расквашенным носом, но он играет с ребятами! Он им нужен! "Пойди хоть нос вымой!, - говорит Генка. "Не-а! - качает головой Борька. - Мне не больно! Он размазывает по лицу кровавые узоры и опять становится на ворота. "Вот малахольный", - кричит Генка и снова разгоняется по полю.
И тут мяч пробивает Борькину защиту и летит прямо в окно первого этажа. На звон разбитого стекла выбегает хозяйка, баба Паша, и поднимает крик на весь двор, мальчишки разбегаются кто куда. У бельевой веревки остается один Борька. Баба Паша хватает его за руку: "И когда ты поумнеешь, черт ненормальный?! Одни беды от тебя во дворе!" Тут из крайнего подъезда выглядывает Генка, опасливо озираясь, он подходит поближе, поднимет с земли мяч: "Чего с него взять-то, баба Паша? Он же малахольный, сам играть не умеет, а туда же лезет! Ему только с кошками возиться!" Баба Паша обреченно машет рукой и идет к своему подъезду собирать стекла.
А Борька не понимает, за что его выгнали из игры. Он недоуменно смотрит то на Генку, то на Димку. У него в голове даже и мысли нет, что пострадал он за чужую вину. Он садится на скамейку и с завистью смотрит на игроков. У его ног трется дворовая кошка Чернушка. Она начинает зализывать его разбитую коленку, а Борька гладит ее мягкую блестящую шкурку и блаженно улыбается.
Мама ушла...
Рассказ
Из подъезда доносился детский плач. Он то затихал, то вспыхивал с новой силой, Наверное, опять Нюшка с пятого этажа. На каждой лестничной площадке она останавливалась, переводила дыхание и с новой силой выводила: "А-а-а! Ушлаа-а!" Такие причитания повторяются регулярно вот уже несколько недель, с тех самых пор, как у Нюшкиной мамы появился друг, дядя Леша. Раньше у Нюшки был отец, смуглый, черноглазый, молчаливый мужчина средних лет. Когда-то он был слесарем на консервном заводе, но завод обанкротился и закрылся. Устроиться на работу по специальности ему так и не удалось. Подрабатывал случайными заработками, по¬степенно опустился, стал собирать по дворам бутылки, а выручку пропивал с такими же горемыками, как и он. Нюшкина мама после закрытия консервного завода, где она делала кабачковую икру, теперь мыла полы в подъездах соседнего дома. На эти деньги она как-то исхитрялась кормить семью. Однако муж стал отбирать и эти крохи. По ночам он устраивал скандалы, и маленькая Нюшка верещала на весь подъезд. Когда он в очередной раз избил жену, соседи вызвали милицию. Мать увезла "скорая", а отца отправили в отделение. И сидеть бы ему в колонии, если бы на суде он добро¬вольно не согласился выписаться из квартиры и оставить семью в покое. Это было год назад. Нюшка почти позабыла те ночные кошмары. Мама постоянно была с нею. Денег на садик у них не было, и девочка целыми днями вертелась во дворе или помогала матери убираться на лестницах. Мама за это ей покупала иногда то пакетик чипсов, то сухарики, а то и шоколадку. И тут появился этот дядя Леша. Мама сразу преобразилась, заулыбалась, засуетилась, как-то засветилась вся. Стала прихорашиваться, надела свое единственное красивое платье с разрезом на боку. Она не знала, куда посадить и чем угостить гостя. Вообще-то, дядя Леша принес бутылку вина и пакет с гостинцами. Нюшке он подарил куклу Барби, и она тут же отправилась с нею во двор. Такой куклы у нее никогда не было, и она с гордостью показывала ее всем детям, раздевала и одевала, причесывала волосы.
Вечером мать вышла во двор провожать дядю Лешу, а Нюшке велела идти к тете Варе, соседке по площадке, и подождать ее там. Всю ночь Нюшка не спала, вскакивала от каждого шороха и стука. Мать пришла только под утро, а у Нюшки началась истерика и поднялась температура. Через неделю дядя Леша пришел снова. Девочка плакала, просила мать не уходить, не бросать ее одну. Мать обещала, но опять ушла.
Теперь Нюшка только обреченно ноет, топая по лестнице. Я вышла на площадку и завела ее к себе в квартиру, дала конфету: "Не плачь, Нюша, мама тебя любит и обязательно вернется". - "Нет, она теперь любит дядю Лешу, она его целовала, я сама видела. Уж лучше бы с нами жил мой папка. Он всегда был дома, и мама вечером никуда не уходила!
Бедная девочка! Ей не понять этих взрослых, которые разрушили весь жизненный уклад ее семьи, превратив отца в нахлебника своей престарелой матери, пенсионерки, а мать - в содержанку к обеспеченному женатому человеку, который лишь раз в неделю может вырваться из дома в гости к Нюшкиной маме. Жить им стало полегче, дядя Леша оплатил все их долги за газ, свет и тепло. Но для Нюшки дороже всего стали посещения отца, когда он раз в неделю приходил на лавочку к подъезду, а она, завидев его с балкона, летела к нему через три ступеньки. Они гуляли с ним по городу, катались на каруселях, ели мороженое в кафе. И зачем ей было знать, что деньги на все это давала ее мама, из жалости к мужу и дочке, и к себе самой. А может, еще и потому, что в душе ее еще теплилась надежда на лучшие времена, когда вновь заработает их родной завод, и она с гордостью будет идти рядом с мужем к его проходной, а все знакомые будут уважительно здороваться с ними.
Подкидыш
Рассказ
Жаркое летнее солнце наконец-то ушло за крышу пятиэтажки, и у подъезда в тени можно было отдохнуть. На скамейке три подружки расположились со своими куклами и стали играть в "Детский сад". Мимо проходил мужчина с котенком на руках. Он присел на скамейку и спросил: "Девочки, хотите поиграть с котенком?" Те с радостью взяли у него из рук маленький пушистый комочек. Мужчина посидел немного, затем, пообещав скоро вернуться, пошел дальше и свернул в соседний двор.
Подружки долго возились с котенком, покормили и напоили его. Уже вечерело, а мужчина все не возвращался. Потом две девочки постарше разошлись по домам, а у скамейки осталась одна первоклассница Лиза. Она не знала куда девать котенка и понесла его домой. Но мама сказала, что не разрешает оставить его в квартире. Во-первых, у них раньше уже жила кошка Ася, и от нее были только одни проблемы. Она царапала обои на стенах, рвала когтями обивку на диване, а от ее песка в ванной стоял неприятный запах. Поэтому пришлось ее отдать знакомым в частный дом. Во-вторых, хозяин может вернуться и забрать котенка, поэтому его надо вынести на скамейку и оставить там.
"Но, мама, там же его собаки могут погрызть! Он же такой маленький, и мамы у
него нету!"- возразила Лиза. "Ну тогда посади его в подъезде за батареей, а утром его кто-нибудь подберет". И Лиза понесла сиротку на улицу.
Теперь на скамейке у подъезда сидели бабушки-пенсионерки и среди них ее родная баба Вера, которая жила в соседнем подъезде. Девочка с мольбой протянула к ней котенка: "Возьми его, бабушка, ему ночевать негде!"
Соседская баба Аня взяла его на руки и заглянула под хвост: "Э-э! Да он же кошка, девочка! Вот вырастет и будет котят родить и куда их девать?" Баба Вера тоже сказала, что с котенком в квартире больно много забот: нужно менять песок, мыть за ним посуду, выводить гулять, а у нее самой больные ноги. Соседская бабушка ругала мужчину, который так ловко сплавил такую кроху: "Уж лучше утопил бы его, прохиндей бессовестный, чем на детей обузу вешать!" А котенок словно понимал, что решается его судьба. Он лег на травку у скамейки и стал кататься на спинке, смешно перебирая тонки¬ми лапками. Лиза присела рядом с ним и стала почесывать его брюшко. "Маленький, бедненький, никому не нужен", - проговаривала она сквозь слезы.
"Ну, бабушка, ну миленькая, ну, пожалуйста, возьми его к себе, я все буду за ним делать, все буду прибирать, и по лестнице на двор научу его выходить", - она с надеждой и мольбой смотрела на бабу Веру. И та вдруг вспомнила картину из своего детства. Вот так же и она стояла тогда перед своей матерью и уговаривала взять во двор маленького щенка. Они с подружкой, соседкой Линкой, ходили аж на другой конец станицы к людям, у которых ощенилась дворняжка. Всех щенков "мальчиков" тогда уже разобрали, остались только две "девочки", и они взяли ее к себе. Точно также мать возражала и не хотела себе лишних хлопот. Спасибо вмешалась тогда старшая мамина сестра, тетя Неля. Она-то и помогла убедить маму. У них во дворе был большой яблоневый сад. и ребятишки со всей округи еще зеленцом обрывали анис и антоновку. А самые лучшие сторожа - это собаки женского рода, как доказывала тетя. Щенок вырос и превратился в шуструю рыжую Лютру с хитрым острым носиком и черными бусинками глаз. Днем ее привязывали на цепку, а ночью отпускали гулять, и всю ночь во дворе слышался ее звонкий, заливистый лай. Сторожиха она была отменная, а ее щенят охотно разбирали знакомые и соседи.
И вот теперь история повторяется. Внучка просит бабушку про¬явить милосердие и сострадание к беспомощному существу. Она представить себе не может, как это оставить котика одного во дворе и идти спать!
И баба Вера говорит: "Ну и что же, что девочка, кошки - хорошие мышеловки, они очень чистоплотные, не то, что коты. Те только и делают, что едят, спят, да по свадьбам кошачьим бегают. Ладно, Лиза, неси котенка в квартиру". Девочка повисла у бабы на шее: "Спасибо, бабулечка, я знала, что ты согласишься, я так тебя люблю!" - схватила подкидыша в охапку и помчалась в подъезд. Вслед за ней поднялась и баба Вера. "Ну и правильно, что взяла, - одобрительно заключила баба Аня. - В народе говорят, как аукнется, так и откликнется! Кто-то же должен учить детей милосердию!"
Немного позже Лизина мама выговаривала по телефону: "Зачем ты, бабушка, пошла на поводу у внучки? Так она еще тебе и собаку бездомную в дом притащит! Нужны тебе эти лишние хлопоты, о здоровье своем лучше подумай". На что баба Вера с улыбкой отвечала: "Без хлопот нет и жизни, что же мне теперь сидеть и ждать смерти? Ты лучше посмотри, какое доброе отзывчивое сердечко у нашей Лизы, какая щедрая у нее душа, как она сочувствует и сопереживает, грех не помочь ей в этом!"
Девочка спала, прижав котенка к своему плечу, и улыбалась во сне, а спасенная малышка зарылась носом в ее подмышку и блаженно посапывала, вспоминая, наверно свою маму кошку, с которой ей никогда уже не увидеться. И все, чему она ее научила, пригодится ей во взрослой жизни, когда появятся у нее свои котята. Но это будет уже другая история!
Выкуп
Рассказ
Ночью Ольге не спалось. Она села на кровать и обхватила руками свой огромный живот: "Вот, опять бьется, готов уже выскочить! Хоть бы скорее родился, пока Тимку не забрали в армию". Как только она принесет справку в военкомат о рождении третьего ребенка, то старшему сыну дадут отсрочку по семейным обстоятельствам. Она одинокая многодетная мать, а кормилец только один- Тимка. В апреле ему исполнилось 18 лет, и сразу же принесли повестку, даже экзамены в ПТУ он сдавал экстерном. Как будто без ее сына в армии никак не могут обойтись. И если она в ближайшие день-два не родит, то Тимка пойдет служить, и попробуй, верни его обратно! На медкомиссии еще в прошлом году его признали годным к строевой службе, хотя у него была явная дистрофия. В школе у него случались обмороки от постоянного недоедания, хорошо хоть в ПТУ давали бесплатные обеды, и Тимка немного поправился.
Первый муж Ольги умер от сердечного приступа. Чтобы как-то свести концы с концами, она обменяла свою однокомнатную квартиру на небольшой домик в районе консервного завода. Появился ого¬род и сад, теперь хоть овощи и фрукты были свои.
Второй сын, Васька, родился от залетного квартиранта, который как приехал, так и уехал, а Васька остался, и теперь ему шел уже десятый годок. И хватило бы ей забот от двоих детей с ее мизерной зарплатой нянечки в больнице, но вот больно Тимку жалко! Он маленький, худенький, всякий обидеть может. А про армию такие страсти по телевизору показывают, не выживет там Тимка! Другие вон за деньги выкупают своих сынков, болезни всякие хронические им приписывают, а у нее таких денег нет. Его одноклассник успел женится в 18 лет, и дочку уже успел родить, теперь у него отсрочка. А на Тимку еще ни одна девушка не посмотрела с интересом!
И что делать? Спасибо, соседка Зина надоумила, подсказала выход из положения. Есть у Зинаиды родственник на хуторе, часто на рынок торговать приезжает. Несколько раз переночевал у Ольги, и вот теперь ей скоро родить. Правда, после этого у нее вконец испортились отношения со своей первой свекровью, которая обозвала ее шлюхой и перестала давать деньги из своей пенсии на гостинцы детям. "Я весь свет не прокормлю, - выговаривала она Ольге. - Тимка пусть приходит, угощу его, а остальных пусть их отцы кормят". Не понимает она, что Ольга ради же Тимки это делает! Слава Богу, теперь Тимку оставят дома, работать пойдет, деньги появятся, а за три года много воды утечет. А ей-то, что двое, что трое, все равно в одной кастрюле щи варить! Вот только со сроками накладка вышла, неделю дали Тимке на сборы, а роды все не начинаются...
Утром Ольга вышла во двор, залезла на крышу своего домика по шаткой деревянной лестнице и прыгнула оттуда прямо в палисад¬ник в густые кусты сирени. Что-то лопнуло внутри и горячая струя полила по ногам. Она подползла к крыльцу и забарабанила в окно. Выскочил заспанный Васька и помчался к соседке. Зинаида вызвала скорую, но приехала она почти через час, долго петляла по закоулкам, где улицы пересекаются сами с собой по несколько раз, и соседние номера домов порой оказываются в разных концах поселка.
Привезли их в роддом, а там не стали смотреть без полиса и медицинской карты: "А вдруг роженица не из города, да еще у врача не наблюдалась?" Поехала Зинаида в женскую консультацию, обратно добиралась своим ходом еще целый час, так как автобус был на перерыве. Пока Ольгу оформили, пока положили на стол, прошло еще время. Ребенок затих и перестал шевелится.
Стали стимулировать уколами, но схваток не было. Уже мертво¬го мальчика вытащили щипцами. Ольга попросила показать сына и потеряла сознание...
На другой день она лежала в палате у окна и безучастно смотрела в потолок. Разрушились все ее надежды. Тимку она не спасла. Все ее муки были напрасны. Не было сил вынуть платок и вытереть слезы, которые стекали по ее лицу на воротник халата. " И чего ты ревешь? Радоваться надо, что все так обернулось. Куда тебе еще одного ребенка? Хотя бы этих двух поднять, - уговаривала ее сосед¬ка по палате, лежащая на сохранении, сорокалетняя Валентина. - Я бы ни за что и одного не родила, да муж пригрозил, что разведется, если детей не будет. А тебе-то что не хватает?" Как объяснить чужому человеку, что это был ее единственный шанс, ее "выкуп", что других средств у нее нету, лучше бы она сама умерла, тогда бы Тимку точно бы оставили с Васькой! От завтрака и обеда она отказалась, а вечером ей принесли от Тимки записку: " Мамка, картошку с Васькой мы вчера посадили, землю под грядки вскопали. Возвращайся скорее, а то Васька рассаду не умеет высаживать, а она уже перерастает. А мне завтра быть с вещами у военкомата. Тетя Зина меня проводит. Постараюсь служить хорошо, чтобы осенью дали отпуск. Целую, твой любящий сын Тимофей".
Ольга медленно поднялась с кровати и, держась за стенку в коридоре, побрела в столовую, откуда доносился такой приятный запах горохового супа и слышались звонкие женские голоса. Надо было жить, высаживать рассаду, ждать Тимку на побывку, чтобы накормить его собственными помидорами и баклажанами, и рассыпчатой ароматной картошкой с малосольными огурцами- любимой едой ее сыновей.
Звездочка
Рассказ-быль
Летом 1949 года, после окончания первого класса, мне наконец-то разрешили самостоятельно ходить в гости к моим подругам. Одной из них была одноклассница Зина. Худенькая, маленькая, с белыми жидкими косичками с прозрачными голубыми глазами, тихая и незаметная среди шумных детей, она толково отвечала на уроках арифметики, грамотно писала диктанты, бегло читала рассказы из "Родной речи". Хорошо учились многие девочки, но с Зиной было интересно заниматься "домашним хозяйством". Так она говорила, когда спешила домой после школы, хотя никакого особого хозяйства у неё не было. Вся их семья - мать и трое детей, ютились в бывшей летней кухне-каменке, а дом их сгорел в войну, как и все другие постройки. Ни коровы, ни поросёнка, ни козы, а лишь несколько кур и петух. Мать Зины, тётя Варя, работала в колхозе. С восходом солнца уходила она на ток веять зерно и только в сумерках воз¬вращалась домой. Это была высокая, худая, измождённая женщина, до самых глаз покрытая ситцевым выгоревшим платком. Она лишь по воскресеньям бывала дома, а в остальные дни в семье хозяйничала старшая дочка Тамара. В свои двенадцать лет она умела делать всю домашнюю работу. Как настоящий бригадир давала задания и среднему брату, десятилетнему Кольке, и младшей, восьмилетней Зине.
Мне нравилось бывать у них, делать настоящую работу, чувствовать себя самостоятельной и взрослой. Стирка, готовка, приборка, уход за огородом всё делали сами дети. С ранней весны и до по¬дней осени они промышляли в лесу, по оврагам и балкам, собирали всё, что годилось в пищу: тополиные сережки, дикий лук и чеснок, щавель и крапиву, а осенью обрывали дикие лесные груши и яблони, ежевику, кислицу (барбарис), маслёнку (облепиху), шиповник и грибы. Всё это сушили на зиму, стены в чулане у них были завешаны связками и пучками различных припасов, в холщовых сумках ждали зимы сухофрукты, гроздьями свисали жёлтые кукурузные початки.
У Зины, как и у меня, не было отца. Мой погиб в 1944 году, и за него нам с мамой давали пенсию от военкомата. А У Зины отец пропал без вести, и им никакой пенсии не полагалось. Семья их сильно бедствовала. Денег в колхозе не платили, только в конце года да¬вали на трудодень зерно, да и то, если год был урожайный. Жили они огородом да лесными припасами, иногда помогали соседи: кто гор¬шок молока принесёт, кто стакан постного масла, кто старую одежду.
То лето было особенно жарким, уже с утра стоял нестерпимый зной. Я иду по горячему песку в самый конец нашей Забараченской улицы, к лесу, к Зининому двору. В кармане у меня лежат несколько пресных лепёшек бурсачков, это вклад в их общий котёл. Ещё издали слышу глухие удары и вижу: Колька, сидя на пороге, толчёт в чугунной ступке кукурузу. Он крепко зажал в худеньких руках массивный пестик и на каждый взмах крякает от натуги. Тут же Зина пересевает толокно на квадратном сите, значит, будут варить мамалыгу. Тамара уже развела огонь на загнетке в русской печке. Вода в чугунке закипает, пора засыпать кукурузу. Мне тоже достаётся работа: наломать ещё хворосту и следить за огнём. Тамара помешивает кашу, бросает щепотку соли и выливает ложку постного масла.
Я дома завтракала, но мамалыгу ем с удовольствием. Выкладываю на стол свои бурсачки, это нам вместо хлеба. Накормили и кошку Нюшку, серую, длинноухую и худую. Нюшка приучена есть всё подряд: сырую картошку, сухие зёрна и даже свежие огурцы с грядки. Сегодня ей дали кукурузной каши, и она с удовольствием вылизала свою плошку, а потом вышла во двор и блаженно разлеглась под забором.
После еды Тамара велит нам заниматься уборкой, потому что была суббота. Мы вытаскиваем с железных кроватей постели во двор на просушку и развешиваем их на каменном заборе. Это серые солдатские одеяла, полотно от плащ-палатки и даже шинель с жёлтыми пуговицами. Выносим какие-то лохуны с печки, где спит Коль¬ка, а он уже месит в ведре глину с коровьими лепёхами, чтобы смазывать полы в кухне. Все мы: и Тома, и Зина, и я - старательно накладываем глину, сверху поливаем водой и разглаживаем её ладонями тонким слоем, а Колька уже готовит новый замес. И так пока не замажем все полы в комнате и в чулане. Затем открываем двери настежь, чтобы дать глине просохнуть, а сами усаживаемся во дворе на куче дров.
Колька читает нам вслух рассказы Гайдара. Он слабо учится в школе, не так как его сестры, читает медленно, поэтому учительница велела ему всё лето читать вслух и пересказывать прочитанное. И вот Тамара берёт ему в станичной библиотеке книги и заставляет каждый день читать по два-три листа. Сейчас он пересказывает нам "Чук и Гека", сбивается, путает, и Зина постоянно ему подсказывает. Наконец, пропавший брат нашёлся, отец приехал из командировки, и на Новый год вся семья была в сборе.
И тут Колька расплакался: "Вот и у них отец нашёлся, -приговаривал он сквозь рыдания. - А у нас где? Уж лучше бы его убили на войне. И нам бы прислали похоронку, тогда бы Генка не посмел срывать звёздочку!"
История с этой звёздочкой началась ещё 9 мая. Тогда ко Дню Победы к нашим воротам от военкомата прибили красную металлическую звёздочку. Такие же звёзды привесили всем, у кого кто-то погиб на войне. А Зининой семье такой звёздочки не полагалось. Отец не погиб, а просто пропал без вести. Тогда для меня это было не понятно: как пропал, куда пропал, почему пропал?- приставала я к матери с этими вопросами. "По-разному бывало, объясняла она. - Кто-то попал в окружение, стал прорываться к своим, а его там и убили. И никто не знает, где он лежит. Бывало, раненого, без сознания немцы в плен брали и отправляли в концлагерь, а там могли его уморить голодом, убить или сжечь в печи. Были и предатели, которые шли служить немцам, но их были единицы. Я не верю, что Зинин отец был таким. Я его с детства знаю, мы выросли с ним на одной улице, он не способен на предательство, и вообще наши Клетские казаки Родине никогда не изменяли!"
Но слова к делу не пришьёшь ... Кольке очень хотелось звёздочку, такую же какая была почти на каждых воротах нашей улицы. Он вырезал её из картонки, разукрасил красным карандашом и прибил её к калитке. Однако на другой же день их сосед Генка Шугаев, Колькин одноклассник, проходя мимо, сорвал эту звёздочку и бросил её на землю. Когда лее Колька кинулся её поднимать, Генка зло сказал: "Твой отец немцам сдался, он - предатель, и нечего ему звезду вешать!" А в школе он рассказал об этом учительнице. Но Анна Григорьевна не поддержала Генку: "Что случилось с Колиным отцом, мы не знаем, а только сын за отца не ответчик! У него мать - вон какая труженица, ударница. Вот и давайте Колю по её делам мерить!" Однако Генка не унимался. Не успеет Колька повесить новую звёздочку, как Генка подкараулит и сорвёт её. Бывало, что Колька и в засаде сидел до ночи, а рано утром всё равно она исчезала. Мало того, Колька стал приходить с улицы в синяках и ссадинах, а потом и вовсе перестал выходить со двора. Тамара не могла от него добиться, почему он перестал играть с ребятами? И вот теперь Кольку прорвало: "Почему я всё время немцем бываю, когда в войну играем? Хотел быть разведчиком, а меня не взяли. Сказали, что мне нельзя доверять военную тайну, раз отец в плен сдался! Ну я и не стал с ними больше играть, и на улицу теперь не пойду!" Тамара пыталась его успокоить. Рассказала, что в их классе есть девочка, у которой только недавно вернулся отец. Все думали, что он пропал без вести, а он был тяжело ранен, потерял память, долго лечился по госпиталям, а потом жил у каких-то людей под чужим именем. А когда всё вспомнил, то вернулся домой. Может, и наш отец так же. Он с первого дня ушёл на фронт и письма писал до самого 43 года. Ты же сам видел эти письма! А ещё наша мамка к цыганке ходила, гадала на него. Цыганка сказала, что жив он, что тяжело ему, и что домой он вернётся! А ты смерти желаешь! Твой Генка пусть не задирается, у него у самого отец не воевал, а в тылу сидел, скот колхозный за Дон гонял. Так ему тоже звёздочки не положено!"
Но Колька продолжал всхлипывать: "Так у Генки отец живой, а у меня ни отца, ни звёздочки, одни синяки только. Да ещё и предателем дразнить стали ..." "Ну всё, хватит, это уже слишком!"- сказала Тамара. Она взяла за руку плачущего Кольку и потащила к калитке. Мы с Зиной еле успевали за ними. Она привела брата к дому Шугаевых. Мать Генки, тётя Настя, возилась во дворе на огороде. Увидав нашу делегацию, она широко раскрыла глаза и ухватилась рука¬ми за плетневую изгородь: "Господи, Тома, что случилось?" - Тамара вытолкнула вперёд Кольку: "Вот полюбуйтесь на него, он хочет, чтобы нашего отца убили! А всё потому, что ваш Генка довёл его до этого." Тётка Настя кликнула Генку, тот рвал траву в огороде и вы¬шел как ни в чём не бывало: "А чего я? Ну сорвал звёздочку, так им и не давали её. Это тем, у кого отец погиб, а у него - без вести пропал. А чего он сам себе её вешает? Не имеет права!" Тогда Тамара стала наступать на Генку: "А предателем кто называл? А фашистом в игре кто делал? Кто ему руки заламывал и в плен брал? Вон он всё время с синяками ходит, это он сам себя поколотил что- ли?" Но Генка не сдавался: "Ну и что? Кто-то должен быть русским, а кто-то и немцем!" "Вот вы бы и были по очереди фрицами. Почему ты всегда русский солдат, а он - фашист?" "Да потому, что мой папка в плен не сдавался, предателем не был, как ваш отец!" "Ах ты, негодник!- не выдержала тётя Настя. - Что ты знаешь про плен? Наш отец чудом не попался, когда скот на тот берег гонял. На них тогда румыны напали, и если бы наши не подоспели, где бы отец был сейчас? А мы тогда с тобой кто же? Вот ты не помнишь, три года всего было тебе, а ты спроси старшего брата Мишку, как я с вами жила на хуторе у бабы Марфы. Как на немцев коров доила, под при-кладами гнали, а вы с Мишкой в сарае тыкву сырую грызли. Выходит, мы тоже предатели, раз под немцами жили? На войне, Генка, не только наступают, но и отступать приходится, и в плен попадают не по своей воле. Их отец, если он ещё жив где-то, то такого навидался в плену, что нам и не снилось! Кто через их лагеря прошёл, тот- святой человек. Это в кино только наши победу показывают, а на самом деле по- разному бывало. Вот кум Иван с хутора приезжал, рассказывал, как они с товарищами из лагеря бежали. Как за ними немцы с собаками гнались. Их тогда трое всего спаслось, успели через речку переплыть, а остальных собаками затравили. И кто сей¬час знает их фамилии? Может быть, и их отец также. Да, герой тот, кто сейчас с войны вернулся с орденами. Дважды герой тот, кто погиб в бою среди своих. Но трижды герой тот, кто испытал на себе все ужасы плена и остался человеком!"
Генка стоял, понурив голову, красный, как рак. Потом закрыл лицо руками и убежал в дом... После этого он не срывал с Колькиных ворот красную звёздочку.
А отец Зины в самом деле прошёл все круги ада. После Сталинградской битвы под Харьковом летом 43 года он попал в плен, затем в концлагерь в Польше. А когда их освободила Красная Армия, то всем военнопленным устроили проверку в особом отделе и снова отправили в лагерь, теперь уже на Соловки. Там он пробыл без права переписки до самой смерти Сталина, и лишь в 1955 году его реабилитировали, и он вернулся домой.
На его теле были следы многих ран и побоев, а на руке навечно остался лагерный номер. Работал в колхозе, как и до войны. Построил в станице дом, дождался своих внуков.
А мы, благодаря нашим матерям, уже тогда узнали, что война- это не только победы и салюты, а еще и горечь отступлений, плена и окружения. Это и безымянные могилы, и неизвестные солдаты. Это были для нас уроки сострадания и милосердия, которые мы усвоили на всю жизнь!
Военная тайна
Рассказ-быль
В честь 65-летия Победы
в Сталинградской битве
Недавно мой младший сын, одиннадцатиклассник, объявил, что хочет подавать документы в военное училище, по примеру своего крестного хочет стать кадровым военным. Тогда я и решил рассказать ему эту историю.
В мае 1970 года я заканчивал пятый класс нашей средней школы, был пионе-ром, а наш отряд боролся за присвоение имени Гули Королевой, героини повести Веры Ильиной "Четвертая высота". Мы все с интересом читали, как девочка брала свои жизненные высоты, глав¬ной из которых оказалась высота у хутора Паньшино, недалеко от станции Качалино. Во время Сталинградской битвы Гуля была санинструктором полка, а когда погиб командир, то она подняла солдат в атаку, и они выбили немцев с этой высоты. Но и сама Гуля была в этом бою тяжело ранена и ушла из жизни всего в 20 лет. Ее могила находится у подножия этой высоты, пионеры местной школы ухаживали за ней, а в школьном музее целый раздел посвящен подвигу отважной комсомолки,
В тот год страна праздновала 25 лет Победы в Великой Отечественной войне.
Наши вожатые рассказывали нам о героях-пионерах. Саша Фи¬липпов, Володя Дубинин, Валя Котик, Зина Портнова, Марат Казей и другие имена вызывали у нас восхищение и уважение. Как мы жале¬ли тогда, что война давно закончилась, и нам не досталось принять участие в героической борьбе с фашистами!
Мы играли в войну, собирали военные "трофеи": солдатские фляжки и каски, осколки от снарядов и гильзы от патронов, пилотки и погоны, пуговицы и пряжки от ремней. Все это мы с гордостью показывали в классе, на пионерских сборах, сдавали в школьный краеведческий музей, обменивались друг с другом и мечтали найти та¬кой экспонат, которого ни у кого еще не было.
Наш класс в том году занял первое место в пионерской дружине, и нас наградили поездкой в Волгоград на экскурсию по историческим местам. К тому времени уже был построен мемориал на Мамаевом кургане, и побывать там была мечта всех наших мальчишек. Мы с другом Сашкой заранее решили, что обязательно найдем на кургане какой-нибудь военный трофей, чего бы это нам ни стоило!
Не буду описывать, как мы провели четыре часа в душном переполненном автобусе, где трое взрослых еле сдерживали буйный темперамент тридцати подростков. Успокоились все только на кургане. Монументальные скульптуры поражали воображение, а военная музыка и записи боевых сражений, которые звучали из скрытых динамиков, приводили нас в дрожь и трепет. Вот мать оплакивает убито¬го сына, вот Вечный огонь в пантеоне Славы и бесконечные списки погибших на склоненных знаменах, и, наконец - сама Родина-мать, огромная скульптура защищает мечом высоту и Сталинград! Ничего подобного я прежде не видел. Священный трепет охватил меня, слезы катились из глаз сами собой. Друг Сашка тоже хлюпал носом, да и другие дети притихли. Куда делись те задиры и забияки, которые всю дорогу висели на поручнях в автобусе, бегали с места на место, скакали по сиденьям? Все понимали, что прикоснулись здесь к чему-то святому и возвышенному, к памяти народа, к нашей истории ... Мы долго сидели у "озера слез", бросали в воду монетки и молчали. Пока все отдыхали, мы с Сашкой потихоньку проскользну¬ли за зеленую изгородь из стриженых кустов вяза и попытались найти какие-нибудь следы военных сражений. Минут десять мы ползали по влажной траве, но нашли только маленький кусочек расплав-ленного металла. Тут, рядом с мемориалом, искать было нечего, эту землю не раз уже перекопали и перепахали. Однако далеко уйти нам не удалось, послышался голос нашей классной руководительницы: "Вова Исаев! Саша Виноградов! Вы где? Возвращайтесь, мы уже уходим!" Делать нечего, пришлось идти назад. Обедали мы в какой- то столовой недалеко от школы, где нам предстояло ночевать. По¬том нас возили в Музей обороны Царицына-Сталинграда, к Дому Павлова, к Волге на центральную набережную. В конце дня я настолько измучился, что после ужина почти сразу же уснул на своей раскладушке в спортзале школы. Уже через час все мои одноклассники дружно сопели на своих подушках. Но только не мой друг Саш¬ка. Где-то среди ночи он меня растолкал: "Хватит дрыхнуть! Пошли на курган собирать трофеи!" "Какой курган? Как мы туда доберемся?" - отбивался я, плохо соображая спросонок. Но Сашка меня тол-кал и шептал, что дорогу он запомнил, что надо спешить, чтобы успеть до утра. Пришлось мне вылезать из-под одеяла и на четвереньках следовать за Сашкой. Мы бесшумно выползли из зала, на цыпочках прокрались мимо спящей вахтерши и бегом направились к трамвайным путям. Сашка вчера запомнил, что от нашей школы до кургана всего две остановки, так что надо идти вдоль путей и никуда не сворачивать. Было еще очень рано, но небо на востоке уже просветлело, в конце мая солнце всходит рано. Поэтому, когда через полчаса мы подошли к кургану, наступил рассвет. Мы полезли на коленях по склону, ощупывая каждую кочку и впадинку. Попадались осколки, гильзы и куски обгоревшего дерева, но это нас не интересовало. Тогда я выломал палку и стал ковырять землю, а Сашка отбрасывал ее руками. Наконец в одном месте нам повезло, я вывернул что-то круглое и тяжелое. Разглядели находку - похожа на грана¬ту! "Ух ты! Что будем делать? - воскликнул Сашка. - Вдруг она настоящая? Надо показать ее учительнице!" - "Да ты что? Нас же сразу накажут за самовольный уход, - возразил я, - к тому же про¬шло столько лет после битвы, она бы уже давно взорвалась, если бы была настоящая. Нет, пусть это будет наша с тобой "военная тайна". Привезем ее домой, рассмотрим хорошенько, а потом сдадим в школьный музей. Вот это будет настоящий экспонат, а не то, что обычные осколки и гильзы! Нам с тобой объявят благодарность перед всей школой!" "Ну, если благодарность, тогда, конечно, я не против, - согласился Сашка. - Только давай все же осторожно с нею обращаться, мало ли чего быть может!" Мы. как настоящие партизаны, тихо и незаметно вернулись в школу, там все еще спали, и никто ни¬чего не заметил.
После завтрака нас повезли в цирк, шатер которого стоял недалеко от кинотеатра "Победа". Там мне было не до зверей и клоунов, я все представление не выпускал из рук портфель, на дне которого лежала наша граната, завернутая в мое вафельное полотенце. В автобусе по пути домой мы с Сашкой сидели рядом и по очереди де¬жали на коленях мой портфель. Дома я вытянул сверток и спрятал его в дальний угол обувной тумбочки, стоящей в прихожей. Вечером при родителях я не мог рассматривать гранату, а утром надо было идти в школу. Мы с Сашкой договорились, что после занятий зайдем ко мне, заберем нашу "военную тайну", а потом у него во дворе частного дома найдем укромный уголок, где нам никто не помешает исследовать находку.
В моей семье работал один отец, он был заготовителем в район¬ной конторе и очень рано уходил из дома, ездил по хуторам и станицам, закупал мясо и шкуры коров и свиней. Дома оставалась мать с младшей моей сестренкой Зойкой. Девочка была болезненная, и мать не решалась отдать ее в ясли, Зойке шел третий год, но, несмотря на свои хвори, она постоянно бедокурила в квартире: вытаскивала вещи из шкафов и тумбочек, рассыпала по полу муку, соль или сахар, если добиралась до кухни, выдирала кошке шерсть из хвоста. Мать еле успевала за нею все это прибирать.
И вот идем мы с Сашкой из школы в самом радужном настроении, как вдруг у нашего подъезда во дворе видим целое столпотворение: две машины - "скорая" и милицейская - и толпа зевак. Почуяв недоброе, я бегом поднимаюсь на свой этаж и вижу нашу распахну¬тую дверь, а в квартире на диване лежит моя мать. Около нее хлопочет медсестра, у стола сидит милиционер и что-то пишет. В углу Зойка ревет в три горла. Наша соседка, тетя Нина, пытается ее успокоить, но та брыкается и кусается, закатив от страха глаза. У матери явно плохо с сердцем, она хватает ртом воздух и ничего не может сказать на вопросы участкового. Увидев меня, мать показывает рукой в мою сторону, меня тут же посадили за стол и начали "пытать". Тут подоспел и Сашка. Очень скоро все выяснилось. Наша "военная тайна" раскрылась. Оказалось, что Зойка вытащила пакет из обувной тумбочки и катала гранату по полу, когда за этим занятием ее обнаружила мать, выйдя из кухни в коридор, у нее еще хватило сил позвонить в милицию, а уже милиционер вызвал ей "скорую" ...
Граната действительно оказалась боевой, ее вывезли в карьер и подорвали. Но дело это имело свое продолжение. Нашей классной руководительнице объявили строгий выговор за халатное отношение к своим обязанностям по охране жизни и здоровья детей. Нас с Сашкой поставили на учет в детскую комнату милиции, как злостных нарушителей дисциплины, и к нам регулярно наведывался инспектор, чтобы контролировать наше поведение. На всех каникулах мы должны были приходить раз в неделю в инспекцию и докладывать, где и чем мы занимаемся. Может, это были избыточные меры, но если вспомнить, какой опасности мы подвергали себя и окружающих нас людей, то становится просто страшно! Граната могла взорваться и в школе, где мы спали, и в цирке, и в автобусе, и у меня дома, и кто был бы тогда виноват?
После этой истории мы с Сашкой заметно повзрослели, и каждый сделал для себя свой вывод. Я решил, что больше никогда не буду заниматься поиском военных трофеев, и профессию себе выбирал самую мирную: стал врачом. А Сашка, наоборот, решил спасать человечество другим способом и стал кадровым военным, служил в Афганистане, не раз смотрел в глаза, имеет боевые награды. Мой младший сын любит своего крестного, дядю Сашу и хочет, как он, быть защитником Родины. А я считаю своим долгом рассказать ему о той «военной тайне», которая когда-то связывала нас с Сашкой и чуть не стоила нам жизни!
Первый репортаж
Рассказ
На очередной традиционной- встрече выпускников нашего класса зашел разговор о выборе профессии. Кто, как и почему стал тем, кем он стал. Дошла очередь и до Марины Аксеновой. "И все-таки, по¬чему ты, Марина, не стала журналистом? Ты ведь уже в начальных классах получала грамоты в конкурсе сочинений. А в старших классах писала в школьной стенгазете, на вечерах мы разыгрывали твои сценки из школьной жизни. Сочиняла ты и на уроках истории, как будто сама присутствовала в описанных событиях. Тебя, помнится, даже Мария Петровна хвалила!"
- Да вы что же. наверное, забыли историю моего первого журналистского опыта? Как меня разбирали на совете дружины? Как галстук снимали?
- Из наших на этом совете никого не было. Но когда на другой день ты, председатель совета отряда, явилась в класс без галстука, мы были в шоке. Тогда наша классная Антонина Георгиевна шепотом нам сказала, что это дело политическое, и больше мы ничего об этом не знаем.
- Да в чем дело-то было? Расскажи, ведь интересно. Все окружили Марину.
Вся эта история теперь кажется кошмарным сном, но тогда, в 1953 -году, было не до смеха ...
Стоял жаркий сентябрь. В классе нечем было дышать, и когда прозвонили с урока, все шестиклассники высыпали на улицу. На школьном дворе за старым кленом росли кусты смородины, у Марины и Жени тут был любимый уголок. Они прибегали сюда каждый день на большой перемене и с увлечением рассказывали друг другу о событиях на уроках. Девочки подружились еще в садике в старшей группе. Мама Марины Фаина Михайловна, воспитательница этого же садика, подвела к ней худенькую большеглазую девочку и сказала, что у нее на войне погиб отец, а теперь вот и мама умерла после операции, осталась Женя с бабушкой. Попросила заботиться о ней и не давать ее в обиду.
Женя часто грустила, тогда Марина тормошила ее, тянула к игрушкам, отгоняла слишком назойливых мальчишек. Но в школе неразлучных подружек разделили, одна попала в 1 «А», другая – в 1 «Б» класс. Однако они встречались ежедневно на переменах, ходили друг к другу в гости. Теперь, в шестом классе, они решили писать репортажи с уроков, потому что за перемену невозможно было пересказать обо всех происшествиях за день.
И вот Марина на уроке географии ведет свой первый репортаж. В этом году у них был новый учитель Михаил Петрович. Высокий, плотный, с густыми черными бровями. Глаз почти не было видно, так глубоко они были посажены, а голос его до сих пор гудит у Марины в ушах. Обычно он рокотал как мотор на малых оборотах, но стоило кому-то нарушить дисциплину, как он превращался в мощный гул застрявшего трактора, даже Петька Михеев, второгодник и хулиган, вбирал голову в плечи и наклонялся к парте. Михаил Петрович был ранен на войне, пуля прошила ему легкое, поэтому он часто кашлял и подолгу сморкался в большой клетчатый платок. А в это время в классе каждый делал, что хотел: кто списывал математику, кто дергал за косу соседку, кто пускал солнечного зайчика на потолок. На этом уроке Валерка Зерщиков получил двойку, и Михаил Петрович потребовал у него дневник. Валерка долго копался в парте, потом незаметно подсунул Марине дневник под ноги и, сделав невинное лицо, развел руками: "Я его дома забыл!" "Так ступай и принеси!"
Валерка показал Марине кулак и выскочил из класса. Учитель долго ругал разгильдяев и лодырей, его густой бас оглушал перепонки. Затем все стали рисовать карту Европы. За это время Марина успела закончить свой репортаж такими словами: "Дизель" гудит как трактор, мешает сосредоточиться, поэтому закругляюсь". Затем она свернула письмо треугольником и по звонку побежала в свой уголок во дворе. Женя пришла позже, она все время оглядывалась.
- Ты чего, ждешь кого-то?
- Да еле от Васьки Юдина отбилась, проходу не дает, все свою дружбу предлагает.
- Ну, ладно, вот возьми, потом прочитаешь. А у вас что было?
- Ничего интересного, весь урок предупредительный диктант писали.
В это время из-за куста вынырнул долговязый переросток Васька Юдин. Он учился теперь в одном классе с Женей, и лет ему было около шестнадцати, потому что каждый класс он посещал по два раза. "Ага, попались голубчики! Записочки любовные читаете?" Он выхватил у Жени треугольник и поднял его над головой: "Не отдам, не отдам!" Марина забеспокоилась: "Чего ты, Васька, привязался? Какие любовные записочки? Это я ей писала." "А вот и не отдам. Пусть она меня в щечку поцелует!" - он подставил щеку и блаженно закрыл глаза. "Да ты чего, Васька, белены объелся?"- Женькины глаза округлились от гнева. "Ну, Василий, пупок синий, не хочешь, не отдавай. Очень нужно. Подавись ты этим письмом!" Но Марина побежала за Васькой: "Отдай сейчас же, стыдно чужие письма читать!"
На ступеньках стояла дежурная учительница начальных классов Анна Никитична.
"Что это у тебя, Юдин? Ну-ка, дай сюда!" "Да это Аксенова с Бондаренко в подпольщиков играют, вот шифровку ихнюю перехватил, ничего интересного". Но Анна Никитична взяла треугольник и пошла с ним в учительскую. Подошла Женя: "Ну, Васька, какой же ты Иуда, это тебе так даром не пройдет".
- Да я чего? Она сама забрала…
Дома Марину не покидало смутное чувство тревоги, вроде ничего особенного она не написала, все было правда, но вот конец репортажа? Ведь все в школе знали, что «Дизель» - это кличка учителя. А за неуважение к учителю биологии в прошлом году одного мальчика из седьмого класса перевели в хуторскую школу. А тут еще мать долго с работы не шла, некому было все это рассказать. Фаина Михайловна пришла поздно, расстроенная, уставшая. Оказывается, ее прямо с работы вызвали в школу на педсовет. "Что же ты, Марина, наделала? Ты хоть понимаешь, что тебя могут исключить из школы?" - "Но за что? Я ведь все написала, как было, ничего не приду¬мала. - "Лучше бы придумала, чем такое про учителя писать "Дизель" гудит как трактор!" - "Мама, но ведь от его голоса в ушах звенит, а если он закричит, то лампочка под потолком качается".
"Вот он у тебя весь урок только и делал, что сморкался да на Валерку ругался, а вы все дурака валяли. Когда же вы учились?" – "Не знаю, но мы карту рисовали", - "А ты еще успела этот дурацкий репортаж написать. И зачем ты только в школу ходишь? Вот возьму и выдеру тебя и за себя, и за твоего погибшего отца, чтобы ты учителя фронтовика не позорила... "
Тут мать расплакалась и стала рассказывать, что было на пед¬совете. Мать обвиняли в том, что она не умеет воспитывать свою дочь, как можно ей доверять детей в детсаду? Что было бы, если эта записка попала в руки врагов народа, да еще за границу, то это как поклеп на нашу советскую школу, это как измена Родине. Особенно клеймила парторг школы Агния Львовна, что этот репортаж не просто ветреность или безответственность, а это карикатура на нашу школу, это гнилостное влияние Запада, это отсутствие классового чутья, это недостатки идейного воспитания в школе и дома.
Досталось и первой учительнице Марии Семеновне, когда она попыталась заступиться за Марину: "У девочки богатое воображение, она писала хорошие рассказы. Она бесхитростная, безобидная девочка, что думает, то и говорит, она может мыслить аллегориями, грезить, фантазировать так, что заслушаешься!" - "Ну, вот видите! Она насочиняет всяких небылиц, и ей будут верить. Вот поэтому ее надо исключать из школы, чтобы другим неповадно было писать карикатуры на учителей!" Не стали слушать и классную руководительницу Антонину Георгиевну. Она особенно отметила организаторские способности Марины: "Вот весной выливали сусликов на поле, так она первая из девочек отважилась взять зверька за голову и вытянуть его из норы, а потом уже и другие тоже, а на Новый год у елки вела всю программу". - "Да это опять говорит не в ее пользу. Если она хороший организатор, то может подбить весь класс и на плохие дела, вообще настроить их против учителей. Нет, надо исключать пока не поздно, пока она тут контрреволюцию не произвела". Тогда Фаина Михайловна пообещала пожаловаться заврайоно. "Вот-вот, - вмешалась Анна Никитична, - он же ваш покровитель, вот и единственную Министерскую грамоту он вам на 1 сентября вручил, а у него, между прочим, есть жена и дети". У матери от такой атаки перехватило голос: "На что вы намекаете? Да у меня муж погиб, коммунист, старший лейтенант. Чем я виновата, что Василий Алексеевич много внимания уделяет садику? Мы там каждого ребенка стараемся поддержать, нянчим, развиваем, к школе готовим. А вы тут вместо воспитания выгоняете, и кого? Девочку, отличницу, двенадцати лет. Да, может, я и недоглядела, что у нее такие способности, но вы-то ее видите каждый день. Неужели некому направить их в нужное русло, ведь ее жизнь только начинается. И прозвище это ведь не она придумала. Вы вот по три года держите в одном классе таких, как Юдин и Михеев. Они сквернословят, курят, бьют стекла и им все сходит с рук", - и мать ушла, хлопнув дверью. А утром пошла в районо, Василий Алексеевич выслушал, долго мол¬чал. Еще свежи были переживания, когда была осуждена на шесть лет телеграфистка Королева за то, что в телеграмме в слове Сталинград пропустила букву "р". Осталась с бабушкой девочка семи лет. Время было такое, в марте умер Сталин, репрессии пока не прекращались, везде искали врагов народа. Любое дело могло стать уголовным. "Так просто оставить этот проступок нельзя, но и исключать дочку погибшего на войне невозможно!" Он пообещал по¬мочь и как можно смягчить наказание ...
И вот мы с Женей стоим посреди пионерской комнаты, вокруг на стульях сидят члены совета дружины, ученики 5-7 классов. А за столом, покрытым красной скатертью, - старшая вожатая Наталья Павловна, Катька Назарова, председатель совета дружины и ее заместитель, худой белобрысый семиклассник Генка Храпов. Катька зачитала мой репортаж и начала его комментировать. И откуда она только брала слова? И кляуза, и филькина грамота, и крамола, и анархический выпад. И что все годы учебы Аксенова удачно маскировалась под октябренка и пионерку, а на самом деле "вербовала" себе сторонников в лице таких, как Бондаренко, и сбивала их с истинного пути. Теперь-то понятно, откуда были эти слова, ведь тогда в газетах раскручивалось знаменитое дело врачей, и Катька, возможно, начиталась этих материалов. Но тогда Марину все это привело в шок, застало врасплох. И когда Наталья Павловна спросила ее, согласна ли она со всем сказанным, то Марина ничего не могла сказать. Тут поднялся Генка, и от него она узнала о себе такое, что и предположить не могла! И высокомерная, и грубиянка, и задира, и старших не уважает, и с учителями не здоровается, малышей обижает, ходит, никого не замечает. Вот недавно налетела на него - Ген¬ку, и головой его в живот толкнула. Марина припомнила этот случай. Она, как всегда, шла и грезила на ходу. Различные картины рисовались у нее в голове от только что прочитанной книжки "Всадник без головы". В такие минуты она никого не видела и не слышала. Могла, конечно, и толкнуть кого ненароком. Но как это объяснить всем, со¬чтут еще за ненормальную. Поэтому она стояла, смотрела в одну точку и молчала. А Генка распалялся еще больше: "Ты, Аксенова, партизанку из себя не строй, за свое молчание ты вдвойне получишь! Вот ты, Бондаренко, может, что скажешь за свою подружку?" Женька захлопала своими огромными глазами: "Никакой она не вражеский агент, мы просто хотели с ней летопись школьную издавать, а что не видит никого, так, может, она близорукая?" - "Чего ты за нее заступаешься? - это вмешалась Агния Львовна. - Вот вы с ней самиздатом хотели заниматься, а это дело уголовное и преследуется по закону!" - "Но ведь и Ленин газету "Искра" издавал сам, все ведь об этом знают". - "Чего же вы путаете наше советское время с царским? Вот пишите свои заметки и несите в школьную стенгазету, но только пишите правду о хороших делах в классе, чтобы другие при¬мер брали. А о хулиганах писать нечего. От ваших репортажей пока только вред один". Но Женька не унималась. Она дерзко глядела на Агнию Львовну: "Какой от Маринки вред? Вот от Васьки Юдина точно вред. Он любого продаст". - "Так, значит, ты, Бондаренко, заступаешься за Аксенову. Она совсем не близорукая, она просто игнорирует нас тут всех, вон даже улыбается!" А у Марины действительно что-то происходило с лицом: его передергивало в разные стороны, рот весь перекривился, "Мы сейчас не Юдина обсуждаем. Пока сядь, Бондаренко, от тебя никакого толка. А вот послушаем Ерофееву, она ваша ровесница, одноклассница, член совета дружины. Что ты, Надя, можешь сказать по этому делу?" Агния Львовна одобряюще улыбнулась. "Ну, я про репортаж ничего не знала. Я только к ним хотела подойти, а тут этот Васька," - и Надька покатилась по наезженной дорожке, что и как делал Васька. Агния Львовна резко ее остановила, "Да дался вам этот Юдин! Вы, похоже, так ничего и не поняли. Как может пионерка, да еще председатель совета отряда писать такие вещи про школу и про учителя? Вы забыли законы юных пионеров. Пионер - всем ребятам пример ! Пионер обязан любить и защищать Родину! Пионер-помощник комсомола! Вот какой пример всем вам подала Аксенова? Как она защищает честь своей Родины? Какой она может быть комсомолкой? Сколько пионеров погибло на войне, они не писали репортажи из окопов, как там плохо: и холодно, и грязно. А они грудью закрывали немецкие амбразуры! Так может ли после этого Аксенова носить красный галстук?" Катька тут же вскочила со своего места и заявила: "Я предлагаю исключить Аксенову из пионеров. Я не хочу быть с нею в одной организации!" У Марины закружилась голова. Она не могла поверить, что это все происходит с ней, она попятилась к двери и, наверное, упала бы, если бы Женя не подставила ей стул. Что было дальше, как голосовали, что решили, она слышала как в тумане. Помнит только, что когда Генка Храпов хотел снять с нее галстук, она закрыла его руками и шепотом сказала: "Не отдам!"
Потом Наталья Павловна ее уговорила, что это ненадолго, всего на месяц с испытательным сроком, что все равно ее не будут про¬пускать дежурные в школу в галстуке. Потом она развязала узел и положила себе в карман кусочек красного знамени, чем Марина так всегда гордилась и дорожила. Женьке объявили строгий выговор в личное дело. Наде поставили на вид. Агния Львовна велела им не дружить с Мариной, объявить ей бойкот, чтоб надолго запомнила свой поступок. С этого заседания девочки расходились врозь, но уже вечером все они собрались у Марины и долго утешали ее, а потом договорились объявить бойкот Юдину Ваське. С их легкой руки к нему так и прилепилась кличка "Иуда".
Через полгода Марину снова приняли в пионеры. Однако когда в десятом классе она сказала матери, что хочет ехать в Воронеж по¬ступать на журфак, та категорически воспротивилась. Так Марина стала учительницей и нисколько не жалеет. Ее способности в школе очень пригодились! Но иногда, слушая репортажи по радио и телевидению, она невольно ставит себя на место корреспондента. И как бы проговаривает свое видение показанных событий. Что-то щемит в душе, наплывает непонятная тоска, будто вся стая улетает, а она, как птица с подбитым крылом, не может подняться в воздух и лететь навстречу своей мечте.
Двое в пути
Повесть
В больничной палате разговор часто заходит о детях. Вот и сегодня долго обсуждали "современную" молодежь. Вот у Клавы сын бросил школу, не работает и не учится. У Лены дочка в пятнадцать лет замуж собралась. А у Веры сын осужден условно за хулиганство. Долго слушала наши разговоры самая старшая из нас -баба Валя, а потом заговорила о своем детстве, которое пришлось на трудные военные годы. Две дочери у бабы Вали и трое внуков, все в ее семье работящие, дружные. Даже в наше нелегкое время каждый нашел дело, зарабатывает, как может, внуки получили образование. "Все познается в сравнении, - считает баба Валя. - Молодежь с детства не видит трудностей, не знает цену куска хлеба. Конечно, не надо создавать искусственные преграды, но рассказывать детям о тяжести военных лет, беседовать об их сверстниках, заменивших своих отцов на заводе или колхозном поле, родители должны. И фильмы, и книги, и рассказы дедушек - все это должно быть в семье. Дети должны знать свою историю". Послушаем и мы рас¬сказ бабы Вали.
Как только по хутору пронесся слух, что немцев побили под Сталинградом, Полина засобиралась домой, в станицу. Напрасно хозяйка Фрося уговаривала ее - подождать до тепла. Ведь не шутка с малыми детьми на салазках в такую даль ехать. Да и куда ехать? Станица дважды переходила из рук в руки, там теперь и камня на камне не осталось. "Жить-то где будешь? - наседала она на Полину. - Худо-бедно, а здесь кизяка вдоволь, печку натопим, тыкву напарим, так до тепла и продержимся!" Но Полина молча собирала свои немудреные пожитки. С весны прошлого года нет вестей от мужа. Целых восемь месяцев прожила она на хуторе с детьми. За это время он должен же объявиться и написать весточку. А если и убит, то все равно сообщили бы уже по старому адресу в станицу. А может, раненый, где в госпитале, может, покалеченный? Неизвестность для Полины хуже смерти!
Собрала вечером детей и придирчиво оглядела их. Самая старшая Валентинка. У нее длинные голенастые ноги, обутые в старые подшитые валенки, а глаза озорные, так и стреляют по сторонам. Она только что играла в снежки со своим семилетним братом Алеш¬кой. Вон как покраснели его руки! Он долго вытаскивает снег из-за пазухи и рукавом мимолетно смахивает зеленую каплю с носа. Ну, эти двое уже помощники, они вполне дойдут сами. А вот Витюшка и Ниночка еще очень малы. Витюшке третий годок, давно бегать пора, а он только неуклюже переступает своими рахитичными ножками, держась за деревянную лавку у стены. Ниночка годом постарше, недавно стала говорить, смешно коверкала слова, старшие дети постоянно ее разыгрывали. Грудная Таиска ничего не понимала. От слабости она постоянно спала в люльке, вместо молока сосала хлебную жвачку, завернутую в тряпочный мешочек. Вот они, дети войны! Уже два года детства отнято у них. Валентинка хорошо по¬мнила довоенный достаток в семье, и поначалу ей было очень трудно привыкать к лепешкам из отрубей, к мороженой картошке. А маленькие дети ничего не помнили и ничего не требовали. Молча, как старички, сидели они на лавке и ждали свою долю от куска паре¬ной тыквы. Однажды Полина в углу за печкой нашла припрятанный черный сухарь, а вечером к нему пробрался Алешка и потаясь, с жадностью стал его грызть. Слезы душили Полину. Вот до чего могут дойти дети! Нет, надо ехать домой. Там она прикопала под столбом в сарае четверть подсолнечного масла, мешок муки, а в погребе было полно солки. До тепла дотянут, а там огород посадить можно, своя зелень пойдет, не пропадут! Два дня добиралась Полина с матерью и детьми до родного дома. Таиску пришлось оставить на по¬печение бездетной кумы Настасьи Болдыревой, уж очень та проси¬ла, да и другого выхода не было. Сердобольная Фрося напекла им в дорогу кукурузных лепешек, предлагала взять мешок с тыквами. Да куда его возьмешь? На санках тряпье да двое детей, а на горбу много ли унесешь? Бабка Фекла, опираясь на костыль, еле ноги переставляла, какая из нее носильщица? Но две красные "русские" тык¬вы она все же взяла. Привязала их за спинами у Валентинки и Алешки. Исхудавшие, уставшие вконец, они еле брели по дороге, согнувшись под тяжестью своей ноши. Всегда озорная Валентинка примолкла, не задирала брата, не подбивала ногами мерзлые голышки, не пугала ворон, стаями летавших сбочь дороги. В марте по ночам еще держались крепкие морозы, снег, подтаявший днем, покрывался грубой ледяной коркой, слабые ноги детей скользили и разъезжались в стороны. Приходилось часто останавливаться, передыхать. Чем ближе подходили к станице, тем чаще вдоль дороги попадались раз¬битые немецкие танки, исковерканная военная техника. Валялось много мерзлых трупов, убирать было некому. Ночевали в разбитой немецкой легковушке, тесно прижавшись друг к другу, и только к вечеру второго дня увидели под горой остатки некогда богатой, цветущей станицы. Родное подворье было трудно узнать, так все было загублено огнем и железом. Верхняя деревянная часть дома сгорела, но каменные низы выдержали. Здесь под домом раньше зимовала скотина. Маленькие окошки теперь повылетели, на земляном полу валялись обгоревшие доски с потолка, а толстые дубовые перерубы попадали вниз, кое-где обгорели, но их вполне можно было использовать для перекрытия потолка. Однако эта работа была не под силу двум женщинам, измученным длительной дорогой. Полина пошла вдоль улицы искать, кто есть еще из станичников, чтобы позвать на помощь. Зашла во двор к Кукановым, "Чего тебе надо?" - услышала грубый окрик. Федор выглядывал из летней кухни, он явно не рад был встрече. "Помоги, Федор, крышу надо застелить, ночь скоро, а нам с детьми ночевать негде". "А чем расплатишься?" - "Что ты? Какая расплата? Ничего у нас нету, все погорело!" "Ну, на нет и суда нет, ступай с Богом. Я и сам раненный в ногу, мне-то кто поможет?" "'Где ж это тебя поранило?" - посочувствовала Полина. "А вот нашим помогал румынцев из станицы выкуривать. Вот тут и поранили. У меня от наших и справка есть". Вернулась ни с чем Полина домой. Рассказала матери, что просит Федор плату за помощь, как был шкура, так шкурой и остался, хоть и раненый. Пошла к нему тогда старая Фекла. Сберегла она в это трудное время свое самое дорогое богатство - золотую серьгу полумесяцем. Досталась ей она от матери красавицы-цыганки, которую крепко полюбил донской ка¬зак Изразов Варлам. Большой выкуп отдал он за нее табору и не пожалел об этом никогда. В многодетной семье Фекла была самая младшая и самая любимая у матери. Именно ей перед смертью она подарила эту старинную серьгу и завещала сберечь как талисман.
Федор прикинул на ладони тяжесть золотой вещи, попробовал ее крепость на зуб - все было без обмана. Граммов десять чистого золота положил себе в карман за то, что помог поднять несколько бревен на крышу. Полина закрыла их обломками досок, ветками деревьев, засыпала землей. Сложили с матерью небольшую печурку, окна заткнули тряпьем. Жить было можно. Она проверила все свои ухороны. В целости осталась лишь одна кадушка с солеными помидорами в погребу, остальные места пустовали. В сарае был зарыт мешок с мукой, он сгорел вместе с сараем, а постное масло исчезло вместе с бутылью. Кто-то успел до хозяев, разрыл тайник, свежие комья земли валялись на снегу. "Чем будем жить до весны? "- приуныла Полина. С хутора привезли лишь сумку толченой кукурузы и две тыквы, но надолго ли этого хватит? На солке далеко не уедешь. Потянулись долгие голодные дни. Дети таяли на глазах. Фекла, потаясь от дочери, совала им свою долю, но с соленых помидоров лишь тянуло на воду. Животы у младших детей вспухли. Раз в день варили жидкую похлебку, забеливали ее кукурузной мукой, хлеба не было совсем. Вернулся в станицу сосед Игнат Авдеев. У него дом частично сохранился, но припасы тоже сгорели, с тру¬дом набрал полведра обгорелой пшеницы и отдал ее Полине. Она понимала, что больше он дать не мог, у него своих ртов много на хуторе. Валентинка с Алешей выходили поиграть на улицу и однажды они рассказали матери, что дядя Федя Куканов вез домой на салазках убитого теленка. Она пошла к Кукановым. Из трубы его кухни тянуло сытым запахом вареного мяса. У Полины кружилась голова, медленно отворила она дверь в чулан. Степанида палила на таганке телячью голову, оглянулась, увидела Полину. "Чего тебе еще надо? Чего тебя черти носят?" - "Стеша, где Федор телка взял - В лесу взял, за дровами ходил, а теленок на мине подорвался. Вот и ты, чего дома сидишь? Нарожала ораву, теперь сидеть нечего, благодетелей нету. Повадила вас советская власть садиками да яслями, привыкли на дармовщину детей кормить, нахлебники!" Не дослушала ее Полина, выбежала на улицу. Никогда еще ее так не оскорбляли и не унижали. Кровь клокотала и била в виски, кулаки сжимались от гнева. Дома посоветовалась с матерью и на другое утро пошла с веревкой в лес искать бродячую скотину. В солдатских немецких ботинках идти было трудно, снег в лесу был глубокий, рыхлый, она проваливалась в колено. Долго бродила между деревьями, вдалеке маячили одичавшие коровы, но близко к себе не подпускали, а бежать за ними у Полины не было сил. Еле прибилась к ночи домой. Дети окружили ее и стали хвалиться своей радостью: вернулась кошка, худая пятнистая Мурка, здоровая и невредимая. Как она пережила немецкую оккупацию, где скрывалась во время боев, неизвестно. Но вот вернулись люди, повеяло дымом, домашними запахами, и животное потянулось на старое обжитое место. Дети повеселели, гладили ее, укладывали с собой спать. А Полина подумала, что если уж будет совсем невмоготу, то придется съесть и эту кошку. Слыхала она, что кошачье мясо похоже на кролиное, что его едят в Китае и Японии. Степан до войны рассказывал, что его друга угощали таким мясом, когда он воевал в Манчжурии на Халхин-Голе. Утром Полина первой вышла на порог и вскрикнула от неожиданности: под ноги попало что-то мягкое, серое. На ступеньках лежали штук двенадцать задушенных серых мышей и одна огромная рыжая крыса. Рядом сидела кошка Мурка и облизывалась. "Дорогая ты наша труженица! А я то тебя на смерть обрекла! Нет уж, живи, изводи эту гадость. Видно, придется нам без китайского мяса обойтись".
Мурка целый день спала, а в ночь опять уходила на промысел. Мышей дети скидывали в воронку от снаряда и присыпали землей. А баба Фекла слегла, она осунулась, почернела и целыми днями лежала неподвижно. Дети подавали ей теплую воду, совали в руку соленые помидоры, а она только пила и тихо стонала, закрыв глаза ... К концу марта из-за Дона пришла первая почта. Неожиданно принесли письмо Полине. Дрожащими руками раскрыла она серый треугольник. Увидела знакомый почерк, радостно закричала. Письмо было от Степана. Он писал, что был ранен в Сталинграде, лежал в Себряково в госпитале, и теперь его комиссовали по чистой из-за тяжелого ранения в бок. Сейчас работает механиком на Себряковском мельзаводе. Просил отозваться, если есть кто живой в станице. Полина бросилась обнимать и кружить детей. "Спасены, деточки, спасены! Батька наш объявился, живой, работает!" Мать слабой рукой крестилась в своем углу, по худым морщинистым щекам ее текли скупые старческие слезы,
Две ночи крутилась Полина на старых досках, все взвесила, все обдумала. Как ни крути, до тепла они не дотянут. Хоть старших детей надо спасти, пока они еще ходить могут. И, наконец, решилась. Наутро собрала их в дорогу. Одела потеплее, что могла сунула в холщовую сумку: две горсти кукурузы и несколько помидорин. Путь предстоял длинный, сто с лишним верст до Себряково, через Дон, по хуторам и станицам. Повесила сумку Валюшке через плечо: "Доченька дорогая, идите, милостинку у добрых людей просите, ночуй¬те только под крышей, хоть в амбаре, а то волки вас съедят. Может, подвезет вас кто, проситесь к людям на подводы. Ищите в Себряково мельзавод и батьку вашего Елисеева Степана Ивановича. А если уж не найдете, то идите в детский дом, а я вас там летом разыщу, или тетя Настя Болдырева вас заберет... "
Лед на Дону был еще крепкий, Полина сама дошла до середины реки. Дети крепко взялись за руки и осторожно, обходя полыньи, по¬шли на другой берег. Полина долго глядела им вслед, крестила за¬мерзшими пальцами, покуда они не скрылись за прибрежными кустами. Потом понуро побрела обратно, где ее ждали голодные глаза детей и умирающая мать. Что чувствовало тогда ее сердце, как разрывалось оно от бессильного желания помочь своим детям? "Господи, что я наделала? Куда проводила детей? А если они пропадут в лесу, заблудятся, собьются с дороги? Какая я мать? Раскидала сво¬их детей по белу свету, не смогла найти другого выхода!" Но тут же она одергивала себя, вспоминая, что вся станица голодает, что некуда обратиться за помощью... Спустя три дня. как ушли дети, к Полине пришла Короткова Марина.
Оказывается, избрали местный совет, и ей поручили переписать население, всех взрослых и детей, ставили на довольствие, каждому давали бумагу с печатью, по которой в общественной столовой раз в день отпускали горячую похлебку. Столовую устроили в том самом подвале, где до прихода немцев был госпиталь, а потом здесь же укрывались станичники, согнанные из своих домов для принудительной эвакуации.
Полина оставляла детей под замком и с солдатским котелком шла за пшенным супом, подолгу стояла в очереди и, сдерживая свой дикий голод, осторожно несла драгоценный котелок назад. Эта была уже надежда на жизнь. Старая Фекла понемногу поднималась с кровати, двигая опухшими ногами, выходила за порог и, прислонившись к дверному косяку, грелась на солнышке. А Полина с надеждой смотрела на восток, туда, где брели по мерзлой дороге ее старшие дети, где жил и работал ее Степан... Вдали показались одинокие дома хутора. Валюшка прибавила шагу, потянула за руку брата. Тот недовольно отбивался: устал, ему хотелось есть. "Ну Алешенька, ну миленький, пойдем скорее. На хуторе обогреемся и поедим". - "Нет, ты дай мне сейчас поесть. У тебя в кармане кукуруза жареная, я же видел, как мама клала. Дай, а то сяду в снег, и не пойду никуда!" Пришлось сунуть ему в ладошку несколько подгоревших зерен, хотя мать велела первый раз поесть только в хуторе, и то не свои харчи, а людские, выпросив подаяние. А свои припасы беречь до самого последнего. Алешка прибавил шагу; и вскоре они подошли к первому хуторскому куреню. Странная тишина стояла крутом, не видно было людей, не лаяли собаки, не вился дым из труб. Полтора десятка домов словно вымерли. Двери многих забиты досками, часть крыш обгорела, стекла повыбиты. Из конца в конец прошли дети хуторскую улицу и нигде не встретили ни одной живой души. Хутор был в прифронтовой полосе, постоянно подвергался обстрелу немецкой артиллерии, а в январе тут хозяйничали румыны. И опасаясь за свою жизнь, жители ушли, бросив дома на произвол судьбы. Ночевать в пустом хуторе было страшно, но и идти дальше не было сил. Валюшка выбрала самый большой дом, попробовала оторвать доску от заколоченной двери, но бесполезно. Алешка в это время обошел вокруг дома и увидел дыру в окне: большой кусок стекла валялся на снегу, так что в дом можно было легко проникнуть. Валюшка подтянулась на руках и просунула голову в дом, оглядела комнату. Ничего подозрительного не было видно. Она пролезла вовнутрь и подала руку брату. Тот долго подпрыгивал, карабкался по стене, падал, на¬конец, скатился кувырком на пол и заплакал. Осколком стекла он порезал себе руку, Кровь выступила из раны, и, вытирая слезы, он весь перемазался. В сумке был кусок старого платья, мать положила его вместо полотенца. Валюшка оторвала от него лоскут и стала вытирать ему лицо и руки. Окровавленную тряпочку выбросила в окно, другим куском перевязала брату ладонь. В доме они нашли деревянную старинную кровать и старую фуфайку. Крепко прижавшись друг к другу уснули. Ночью их разбудил жуткий вой, Валюшка сразу сообразила, что это волки. Она подбежала к окну: снег во дворе искрился в лунном свете, а под окном метались две серые тени. Девочка подтянула табуретку к выбитому стеклу и вставила ее в пробоину, потом вернулась к брату; который дрожал как осиновый лист. "Не бойся, Лешка, волки в хату не влезут. Давай лучше я тебе сказку расскажу про Ивана-царевича и Серого волка". Волк у нее был добрый и сильный, он все время помогал Ивану-царевичу и Василисе Прекрасной. Алешка понемножку успокоился и заснул, И снился ему сон, что два добрых серых волка везут их с Валюшкой к отцу в Себряково ... Утром волки ушли от дома. Валентинка разбудила брата, съели по горсточке кукурузы и вылезли из окна. Снег вокруг дома был утоптан крупными собачьими следами, а кровавая тряпка разорвана в клочья. Видимо, запах крови привлек голодных волков, надо было спешить! Мать говорила, что до второго хутора можно добраться к обеду, если идти быстро, а если медленно, то только к вечеру. Дорога была слабо наезжена, только одинокий санный след еле пробивался в осевшем снегу. Колея узкая, и ноги то и дело соскальзывали и проваливались в обочину. Но Алешка теперь не конючил и не хныкал, как вчера. Он шел следом за сестрой, сопел, пыхтел, часто вытирал нос завязанной ладонью. Дети шли не оборачиваясь, а позади них, между деревьями, мелькали две серые тени. Волки днем нападать опасались и сопровождали детей уже кило¬метров пять. У дороги показалась куча дров, толстые бревна занесло снегом; некому было их свозить к жилью, хозяев разметала с родных мест война. Дети уселись на бревна отдохнуть, и тут только Алешка заметил, что чуть поодаль сидят две серые собаки: "Валю-та, гляди, какие большие собаки". Девочка со страхом оглянулась: желтые злые глаза хищников, не мигая, уставились на них. Она вскочила, выбрала в куче дров палку потоньше и замахнулась на волков. "Пошли прочь, паразиты!" Волки отскочили подальше и снова сели. Тогда она схватила брата за руку и потянула за собой. Дети почти бежали. Временами они останавливались и отпугивали волков. Алешка лепил снежки и кидал в них, а сестра махала палкой и ругала их страшными словами ... Только в сумерках подошли к хутору. Потянуло едким запахом дыма, перебрехивались одинокие собаки. В крайнем дворе на базу гремела ведром женщина. Дети подошли к ней: "Тетенька, пусти нас переночевать", - стала проситься Валентинка. Женщина подняла голову, обмотанную пуховым платком: "Господи! Откуда вы взялись, мощи ходячие? Куда идете?" - "Мы. тетенька, есть хотим, и за нами волки гонятся!" - сказал Алешка и заплакал.
Женщина окликнула сына своего Ваську. Невысокий белобрысый подросток собирал в таз кизяки. Он подошел не спеша, с достоин¬ством, как настоящий хозяин. Мать велела вести детей в хату, а сама села доить козу. В хате был еще один член семьи - старый, весь заросший бородой дед. Он принялся расспрашивать детей, охал и покачивал головой, когда Валюшка рассказала, как сильно разрушена их станица. Дед до войны часто бывал там, помнит ее нарядной и цветущей. А когда услышал про волков, долго не мог успокоиться: "Они, кровопийцы, и наших козлят порешили. Еще на Рождество залезли в катух через соломенную крышу и загрызли трех сосунков. Пока мы услышали, пока выскочили, а их, варнаков, и след простыл. Осталась одна коза. Совсем обнаглели волки в войну, некому их попугать, все мужики на фронте!"
"Да я, дед, сколько раз у тебя берданку просил? Хотел в засаде сесть, подстеречь, а ты не даешь!" - вмешался в разговор Васька. "Куда тебе в засаду? Уснешь, а волки тебя и слопают, одна берданка останется. Вон даже козу мать теперь на ночь в хату заводит, а ты хочешь, чтобы мы тебя на улицу выпустили?"
Мать Васьки, тетка Акулина, принесла в круглом котелке теплое густое козье молоко. Налила всем по стакану и дала по вареной картофелине. Райской пищей казалась голодным детям эта еда. Потом их вместе с Васькой положили на широкую теплую печь, и они моментально уснули. Они не слыхали, как Акулина привела в хату козу, как долго они в темноте разговаривали с дедом о прибывших детях, думали гадали, как им помочь. На другой день дети проспали почти до обеда. Акулина осторожно двигала рогачами в печке, нагрела в ведерном чугуне воды, принесла из сеней деревянный чан и стала купать детей всех подряд. Потом они сели за стол, наелись горячих щей с кислой капустой, и сон опять сморил их. Хозяйка заботливо подходила к ним в течение дня, поправляла подушку, разглядывала их лица, так непохожие друг на друга. Алешка светлоголовый, круглолицый, с бледно-розовой светлой кожей, а девочка унаследовала от бабки Феклы смуглую кожу, черные волнистые волосы и тонкое цыганское лицо, длинные руки заканчивались узкими красивыми запястьями ... Дети проспали почти сутки. Утром следующего дня Валентинка растолкала брата. Акулина всполошилась: "Вы куда? Подождите, может, оказия какая будет". "Нет, пойдем мы, тетя. К отцу нам надо. Мамка там голодует, а баба Фекла помирать собралась. Мамка велела за неделю до Михайлова добраться, а мы четыре дня от Клетской идем". Как ни уговаривала их Акулина, переубедить девочку ей не удалось. Со слезами на глазах собрала их в дорогу: дала вареной картошки, сухарей, печеную тыкву, сняла с Алеши старые худые валенки и надела на него Васькины крепкие с галошами. На Валюшку повязала клетчатый накидной платок и перетянула его на спине крест накрест. Потом вывела за хутор на дорогу, к развилке, чтобы не заблудились и не ушли на Козинские вместо Клетской Почты ...
Днем заметно потеплело, пригрело солнышко, и дети весело шли по дороге. На дороге была хорошо утрамбованная колея, снег почти не проваливался. Алешка стал считать свои шаги, досчитав до ста, он начинал сначала. Потом это ему надоело, и он разговаривал вслух: "Вот придем мы к папке, а он даст нам булку и сахар, а то и конфет купит, ну и наемся я тогда!" - "Тебе бы только самому поесть, а до Витюшки и Ниночки тебе дела нет!" - "Ну, так они далеко, а мы с тобой - вот они! Так кому же отец гостинцы даст, нам с тобой!" - " А я вот одна их есть не буду, а оставлю им на подарок и отдам им, когда домой приеду. Знаешь, как маленьким, небось, конфет хочется? А уж мы с тобой здоровые, потерпеть можем". - "И правда можем, я вот почти до тебя дорос, а Витюшка мне лишь до пояса достает" .
Высокий лес кончился, пошел кустарник, краснотал, попадались редкие осинки и березы. Кое-где оголились от снега песчаные бугры, над ними курился легкий парок. В этих краях войны не было. Из придонского леса сюда набежало много мелкого зверья, согнанного обстрелами. Один раз прямо под ноги им кинулся заяц-беляк. За ним в кустах мелькнула рыжая лисица, но, увидев детей, метнулась в другую сторону, а спасенный заяц кубарем скатился в овраг. Весело гомонили птицы в кустах, на ветках набухли пушистые белые ко¬мочки. Всюду чувствовалось приближение весны. У копны прошлогоднего сена дети уселись на обед. Алешка вытянул ноги и поднял голову, размечтался: "А знаешь. Валюшка, я, когда вырасту, обязательно стану летчиком. Вот летишь ты высоко над землей и видишь, где война идет, а где мир стоит, где наши, а где немцы". - "Дурак ты, Алешка! Когда ты вырастешь, то войны не будет, а только мир вез¬де. Немцев уже всех перебьют, а самолеты будут не бомбить, а людей возить. Мамка говорила, что на самолете можно куда угодно долететь, хоть в Америку, как летчик Чкалов". - "Ну, значит, я буду Чкаловым!" - "Какой ты еще глупый. Ты будешь Елисеевым! У тебя своя фамилия есть. У каждого человека должна быть своя фамилия, и у летчиков тоже... " Так за разговорами они дошли до Клетской Почты. Станица большая, домов много.
Валюшка предложила разделиться и идти вдоль главной улицы в разные концы, просить у людей еды, а потом встретиться тут на площади и проситься к кому-нибудь ночевать. Девочка подошла к первому дому и жалобно запела любимую бабушкину песню: "Там, в саду при долине, громко пел соловей, а я мальчик на чужбине поза¬был всех друзей ..." Она пела так выразительно, что сама начала верить в то, о чем говорилось в песне, слезы выступили из глаз и струйками бежали по смуглым щекам.
Пела до тех пор, пока не загремел засов в дубовых воротах, и на улицу вышел мальчишка лет десяти. Он удивленно оглядел девочку и, надув свои пухлые щеки, пропел: "Цыгане - волохи, почем у вас блохи? По копейке, по рублю, по стреляному воробью!" Со двора его окликнула женщина: "Кто там, сыночек?" - "Да, девочка тут, цыган¬ка". - "Гони ее прочь, а то еще стянет чего. Много их тут дармоедов шастает". Валентинка вся сжалась, словно пружина: "Только подойди, жирная харя! Я тебе космы живо расчешу". Мальчишка немного струхнул, но, оглянувшись на свой двор, стал наступать на нее. "Пошла прочь, побирушка!" - орал он во все горло, потом закрыл глаза и, яростно махая руками, налетел на девочку. Та увернулась и под¬ставила ему подножку. Мальчишка растянулся во весь рост на снегу и, не открывая глаз, заорал благим голосом. Не дожидаясь, пока со двора выйдет его мамаша, Валюшка пустилась наутек. Пробежала почти до конца улицы и только тут остановилась и перевела дыхание. Оглянулась - погони не было видно. Заглянула через плетневый забор, пожилая женщина выкручивала из колодца воду.
"Подайте бедным погорельцам Христа ради!" Женщина поставила ведро на сруб и пошла к дому. Немного погодя подала девочке кусок черного липкого хлеба. Потом молча повернулась и понесла ведро в дом. Никакого интереса девочка у нее не вызвала, видно, часто бродили здесь голодные беженцы, и люди уже привыкли к ним. Некоторые подавали также молча, кто-то спрашивал о ее родных и сочувственно ахал. Но вот одна женщина завела ее в дом и накормила горячим супом. Звали ее Капитолина Андреевна или просто тетя Капа. Она работала здесь фельдшером, жила одна в маленьком домике под тесовой крышей, а муж был на фронте. Девочка обогрелась, расслабилась, и ее потянуло ко сну. Тетя Капа хотела ее уложить в постель, но она через силу поднялась и пошла искать брата. Вот и станичная площадь. Валюшка прибавила шагу, оглянулась кругом, Алешки не было. "Вот жадный какой! - подумала она. - Все ему мало, теперь уж, наверно, полную сумку насобирал. Пойду подгоню его". Она двинулась на другой конец станицы, но нигде его не встретила. Вернулась назад, спросила в нескольких дворах, но никто не видел такого мальчика. Валюшка не на шутку испугалась, уже темнело, а брат как в воду канул. "Что же теперь делать? Куда идти?" Она села на порог у магазина и горько заплакала: "Мамочка моя родная, как же я теперь домой вернусь без Алешки? И зачем мне теперь жить? Вот замерзну здесь на пороге, и никто нас не найдет". Холод пронизывал ее до костей, и в полубреду представились ей ее мать и младшие ребятишки. Они тянули к ней руки и просили хлеба, а баба Фекла из своего угла умоляющими глазами заглядывала прямо в душу. Все ждут от нее помощи, а она замерзает тут, и Алешка пропал! Замерзнет она, и пропадет вся их семья, только на нее теперь вся надежда. "Мамочка, я не замерзну я дойду до отца и принесу вам хлеба", - шепчет девочка побелевшими губами, потом медленно поднимается и идет на конец улицы к домику под тесовой крышей.... Капитолина Андреевна с беспокойством ожидала возвращения девочки. Чутким ухом уловила ее шаги и вовремя подхватила чуть живую обмороженную Валентинку . Растирала ее снегом, отпаивала горячим липовым чаем, уложила ее в кровать, а сама пошла искать мальчика. Она расспросила полсела, и, наконец, одна женщи¬на посоветовала ей сходить к "чокнутой" Марье. Она видела, как та на улице разговаривала с каким-то белобрысым мальчиком. "Чокнутая" Марья до войны была нормальная жизнерадостная женщина, работала бригадиром в колхозе. Но вот пришла война, проводила Марья мужа на фронт и уже в сентябре сорок первого года получила похоронку. Остался у нее сынок, мальчик лет шести, Андрюша. Как все станичные дети, был шустрый мальчонка. Он постоянно вертелся у красноармейцев. Осенью сорок второго года много наших частей стояло на левом берегу Дона по хуторам и станицам. В один из ясных осенних дней налетели фашистские самолеты и стали бомбить скопление наших войск. Андрюша как всегда вертелся недалеко от них, увидев самолеты, он побежал через поле в станицу. Фашист на бреющем полете расстрелял мальчика из пулемета. С тех пор стала заговариваться Марья, "чокнутой" прозвали ее в станице. Когда Капитолина Андреевна вошла в ее хату, Марья держала за рога серую пушистую козу, а под ней два маленьких козленка сосали вымя. Марья глядела на козу и блаженно улыбалась. Когда гостья спросила ее об Алешке, Марья дикими глазами уставилась на нее. "Не отдам, это мой сын Андрюша вернулся! Не дам, прочь подите, изверги, супостаты, антихристы". Марья забилась в истерике, пена выступила на губах, она упала на пол, и начались судороги. Еле успокоила ее Капитолина Андреевна. В горнице на высокой кровати она и нашла Алешку. Он крепко спал, разметав руки, и счастливо улыбался во сне ...
Наутро Капитолина Андреевна привела детей в правление колхоза и рассказала председателю их историю. Тот как раз собирался на совещание в район он обещал помочь детям. Из Зимняков он от¬правил их на почтовой полуторке в Михайловку...
На мельнице в прокуренной конторе шла вечерняя планерка. Степан сидел спиной к дверям и вертел в руках побитый подшипник, его надо было менять, иначе ночная смена не даст план. Тут дверь отворилась: "Елисеев Степан, принимай гостей!" - крикнула женщина в спецовке. "Твои, что ли?" "Папа, папочка!" - сказала черноглазая девочка и повисла у него на шее, за ней несмело подошел Алешка: "Мы нашли тебя, папа, наконец-то нашли!"
На другой день Степан уезжал за семьей. Директор завода дал подводу с лошадьми и недельный паек. Валя и Алеша остались ждать его у квартирной хозяйки, где отец снимал комнату. Надо было спешить, путь не близкий. Дон вот-вот тронется, тогда до лета не про¬ехать в станицу... Через неделю вся семья была в сборе.
Птица Феникс
"Феникс в некоторых древних мифологиях-птица, обладающая способностью сжигать себя и возрождаться из пепла, символ вечного обновления".
Словарь русского языка С. И. Ожегова.
Как-то весной ехала я в купе скорого поезда "Волгоград-Москва" в гости к сыну в компании двух женщин. Стояла теплая погода, приближались майские праздники. На полях зеленели посевы, появились первые листья на деревьях и кустарниках, птицы спешили свить гнезда; хотелось верить, что и в нашей жизни произойдут хорошие перемены, наступит какое-то обновление.
В поезд мы сели на одной и той же станции в городе Малахове. Пока устраивались, получали у проводницы постельное белье, ужинали, наступил вечер. Спать еще не хотелось, и мы разговорились. Старшая из моих попутчиц, Вера Васильевна, невысокая, полная, с гладкой прической на седых волосах, была уже на пенсии, и сейчас ехала в Москву на юбилейный день рождения. Вторая, еще достаточно молодая, была яркая брюнетка, худощавая и высокая, с черными волнистыми волосами и выразительными карими глазами, которые, как агаты, влажно блестели под тонкими дугами бровей. О себе она сказала, что зовут ее Ирина, что едет к сыну на крестины внука. Сын год назад закончил военное училище, и теперь служит в армии под Москвой. Дали ему с женой семейное общежитие, а не¬давно родился их первенец. Так что теперь она-молодая бабушка. "Ну какая ты бабушка? - возразила Вера Васильевна, - Сама еще можешь детей рожать!" "Было бы от кого, - горько усмехнулась Ирина. - Дважды я пыталась создать семью. Да, видно, не судьба мне!"
" А что же тебе мешало? Такая ты видная, красивая, от тебя же глаз оторвать невозможно", - допытывалась Вера Васильевна. Но Ирина только махнула рукой и стала укладываться спать на своей верхней- полке. Я видела, что вопросы эти были ей неприятны, и стала пере¬водить разговор на другую тему. А тема у нас, пенсионеров, сейчас одна :как умудриться прожить на пенсию, если почти половина ее уходит на коммунальные платежи? На какие только ухищрения не идут поставщики по теплу, воде и электричеству, чтобы поднять свои доходы!
Ирина, как оказалась, работала в электросетях экономистом, и она стала нам доказывать, какие убытки они терпят от недобросовестных жильцов, как эти жильцы умудряются "тормозить" счетчики, перематывать их назад и даже выводить из под контроля многие электроприборы, каждого не проверишь, вот и приходится все лишние киловатты списывать на добросовестных плательщиков! "Да, при советской власти такого не было! - перебила ее Вера Васильевна, - Электричества тогда всем хватало, потому что все было в одних руках у государства. А теперь каждый хозяин тянет одеяло на себя". "Вот потому-то и рухнул Советский Союз, что никто ничего не считал, никто не знал настоящей цены тому же электричеству. Все вокруг колхозное, все вокруг мое!"- горячилась Ирина. - Ведь тогда тащили все, что только можно. Вот и растянули. Теперь уже двадцать лет страна не может возродиться!"
Вера Васильевна от волнения даже села на своей полке: " Куда уж ей возродиться от таких хозяев. Погибнем все мы скоро, одни господа останутся!" У меня на этот счет было другое мнение, и я решила примирить спорящих: "Уже сколько раз в истории наша Рос¬сия возрождалась, как птица Феникс, из пепла. И поляки ее захваты¬вали при Лжедимитрии, и французы до Москвы дошли при Наполеоне, и Гитлер пять лет топтал и разорял нашу землю, но наш народ все перенес и поднял страну до мировой державы! Эта сказка о волшебной птице как-будто про нас. Кто-то очень мудрый сочинил ее в глубокой древности. Она дает нам надежду, а надежда всегда умирает последней!" "Тут я с тобой, пожалуй, соглашусь, - задумчиво проговорила Вера Васильевна. - Я расскажу вам историю моей соседки по подъезду, молодой женщины Вероники. Ее судьба похожа на эту птицу Феникс, ей в жизни довелось не раз испытать удары судьбы, но каждый раз она находила в себе силы и возрождалась к жизни..."
Мы лежали на своих полках под тусклым светом потолочного плафона, вагон мерно покачивался на рельсах, и Вера Васильевна говорила как прирожденная рассказчица, а мы безмолвно переживали вместе с главной героиней все трудности и испытания, выпавшие на ее долю...
Вероника была единственным ребенком в семье. Отец-инженер и мать-учительница души в ней не чаяли, а для бабушки Моти Вика была как свет в окошке. Она ее воспитывала с самого рождения, заменяла мать и отца, которые вечно пропадали на работе: отец по командировкам, а мать в своей школе на уроках и после уроков, занимая чужих детей во второй половине дня и даже по выходным. Вика была с бабушкой, слушала ее сказки и рассказы о жизни. Трудные годы выпали на ее долю: и коллективизация, и война с фашиста¬ми, и послевоенная разруха. Много потерь было в ее жизни- умерли от голода трое детей, пропал без вести на войне муж, но баба Мотя не опустила руки, не сдалась. Работала в колхозе, подняла единственную дочь, дала высшее образование ей, и теперь делилась своей житейской мудростью с любимой внучкой.
Девочка легко училась в школе, особенно ей нравилась литература и история, а ее рисунки брали на выставку детского творчества. А еще она любила танцевать! Стройная фигурка, пластика рук и ног делали ее неотразимой и в русском хороводе, и в индийском танце, и в африканских ритмах. А внешне Вика напоминала русскую березку: светлые пушистые волосы, серые выразительные глаза, ямочки на щеках, ровные жемчужные зубы многим парням кружили головы. Двое одноклассников особенно настойчиво добивались ее внимания. Егор и Денис были полной противоположностью друг другу. Егор увлекался точными науками, готовился поступать в технический ВУЗ. Он был спокойный и выдержанный, немногословный, четко и ясно отвечал на уроках, рос в обеспеченной семье. Его отец был ведущим инженером на заводе, а мать лечила детей в городской больнице.
Денис, напротив, был шумный, веселый и компанейский. Учился без троек, увлекался спортом; благодаря высокому росту хорошо играл в волейбол и баскетбол. В любой компании он быстро становился заводилой и лидером, умел рассказать смешную историю, под¬шутить над кем-нибудь, придумывал и организовывал разные проделки и на уроках и на переменах в школе.
Воспитывала Дениса одна мать, Татьяна Ивановна, с его отцом они расстались через год после рождения сына. После ВУЗа Татьяну послали работать в Грозный, гам она познакомилась со своим мужем-ингушем, но жить в его семье по мусульманским обычаям не смогла и вернулась к своим родителям в Малахов. Муж приезжал, просил вернуться, долго не давал развода, но, в конце концов они расстались. Денис был копией своего отца и внешне и внутренне; горячая кавказская натура подбивала его на непродуманные поступки и шалости, из-за чего он был частым гостем в кабинете директора школы, когда один, а когда и вместе с мамой Таней. После школы он поступил в военное строительное училище, и мать была рада такому его выбору. Это снимало сразу несколько проблем: сын был обеспечен бесплатным жильем и питанием, а строгая армейская дисциплина оберегала от всяких соблазнов его молодую неокрепшую душу.
Вике очень нравился спокойный, основательный Егор, а Дениса она побаивалась, уж очень он был непредсказуем. Но в школе держалась с обоими парнями ровно, не выделяя кого-то одного. Она поступила в пединститут на историко-филологический факультет, Егор учился в Перми в технологическом ВУЗе. Все трое были в разных городах, но связь не теряли. Егор часто писал Вике о своей жизни и учебе. Жил он на частной квартире, его родители не хотели, чтобы их сын мыкался по общежитиям, у них были деньги, чтобы снимать ему комнату. Дима, напротив, хвалился своей жизнью в казарме, где у него много друзей, описывал смешные истории из жизни своих сослуживцев. А Вика жила в общежитии, в комнате на 4 человека. Все девочки были с разных курсов, у всех свои интересы и привычки. С трудом входила она в самостоятельную жизнь, без любящих родителей, без мудрой и заботливой бабушки, когда надо все делать самой!
На первых каникулах, зимой, все трое оказались на вечере встречи выпускников в школе. Собрались почти все одноклассники, кроме двух парней, которые были в армии на срочной службе. Рассказывали о себе, общались с учителями, вспоминали смешные и грустные школьные истории. После общих танцев пошли бродить всей гурьбой по заснеженным улицам города. Денис тогда со смехом спросил у Вики: "Кого сегодня выбирает принцесса? Кто сегодня будет ее принцем?" И она ответила: " Пусть это будет Егор!"
Денис не обиделся, не стал выяснять отношения, он с улыбкой раскланялся и побежал догонять компанию одноклассников, а Вика с Егором пошли в другую сторону. С этого все и началось. Егор стал заходить к ней домой в гости, пил чай с родителями, а баба Мотя втихаря называла его "зятем".
Каникулы закончились, все разъехались и пошли письма. Так продолжалось два года. Егор за это время побывал у Вики в общежитии, познакомил ее со своими родителями. Они тепло ее встретили, устроили смотрины с шампанским, но посоветовали ребятам не спешить со свадьбой. Главное- получить образование, а потом можно и оформлять отношения. Все было хорошо. Ничего не предвещало беды. Заканчивался третий год их учебы, и вдруг от Егора пере¬стали приходить письма. Вика не могла понять причину, она мучилась и терзалась, послал запрос в Пермь, в институт. Ей ответили, что студент Егор Курпатов жив и здоров, и продолжает учебу. Родители Вики тоже ничего не знали, а обращаться к родителям Егора Вика постеснялась. Ситуация разъяснилась в мае, когда до нее дошел слух, что родственники Егора уехали в Пермь на свадьбу к сыну. Что было с Викой – трудно описать! Ее было просто не узнать. Это ее просто подкосило, она почернела, похудела, перестала есть и пить, под угрозой стояла ее летняя сессия. Мать поехала с ней в город , забрала ее из общежития на квартиру к знакомым людям, готовила ее еду, возила на экзамены. С трудом Вика закончила третий курс, и мать привезла ее домой.
В это же время в город явился Егор, один, без жены и позвонил Вике. Сначала она не хотела с ним говорить, но он просил о встрече, хотел ей все объяснить и попросить прощения. В конце концов она согласилась и вышла к нему во двор. Егор с букетом цветов виновато улыбался и смущенно лепетал что-то о долге и совести. В конце концов она поняла, что женился Егор на своей квартирной хозяйке, женщине на 6 лет старше его, у которой уже был сын от первого бра¬ка. Эту женщину он не любит так, как Вику. Но он с ней спал, а она сейчас ждет от него ребенка. Он, как порядочный человек, должен был на ней жениться.
"Ты прости меня, Вика! Я первый не выдержал разлуки, но не осуждай меня. Я просто поступил по- совести, я не мог изменить своим жизненным принципам! Вот я все честно тебе рассказал. Иначе я бы не смог себя уважать!"- Егор путался, сбивался, заискивающе смотрел на Вику, весь его вид был жалок ей. "Да, ты во всем прав! Но у каждого из нас своя правда. И хорошо, что это случилось с тобой, когда мы были только невестой и женихом" Вика положила на скамейку его букет и шагнула в сторону: "Будь счастлив, Егор! И забудь обо мне! Как-нибудь я постараюсь это пережить! Самое главное, чтобы не было войны, как говорит моя баба Мотя!"- и она скрылась в подъезде. Бедная девочка! Она считала себя в чем-то вино¬ватой, почти не выходила на улицу, чтобы не встретиться со знакомыми и бывшими одноклассниками. Не хотела слушать их сочувственные речи, видеть их неискренние улыбки.
В июле в город прибыл Денис. Он тоже перешел на последний четвертый курс своего училища. Узнав об измене Егора, он тут же явился к Вике. Она встретила его в штыки:" Если ты пришел пожалеть меня, то я в этом не нуждаюсь!" Но Денис проявил свой характер. Он чуть ли не силой вытащил ее на улицу, повел в парк на танцы, весь вечер не отходил от нее, а когда провожал домой, то сразу же объяснился. Сказал, что давно любит и что готов женится на ней хоть завтра. Вика была настолько пришиблена поступком Егора, что выход из своего униженного состояния увидела в этом предложении Дениса. С трепетом ждала она его на следующий вечер. А он усадил на диване ее родителей и стал просить у них руки их дочери! Это было поистине незабываемое зрелище: гром и молния, буря и натиск! Он говорил какие-то слова, строил какие-то планы, а все изумленно молчали. Наконец отец опомнился и спросил, согласна ли Вика? Та молча кивнула головой. Тогда отец поинтересовался, что думает по этому поводу мать Дениса, Татьяна Ивановна? На что Денис ответил, что его мама не против и завтра сама придет договариваться о свадьбе! Такого поворота никто не ожидал. Да Вике еще два года учиться, не лучше бы подождать и проверить себя и свои чувства? Денис и тут нашёлся: "Чего их проверять? Я ее люблю еще со школы, а долгая проверка у нее уже была с Егором, и что из этого вышло? Я хочу быть с ней здесь и сейчас, навсегда!" Так и состоялась эта свадьба. Красивая пара молодоженов выехала со двора на се¬рой "Волге", следом за ними двинулся автобус с родственниками и друзьями; два дня в школьной столовой гремела музыка, молодежь веселилась от души, а "молодые" привыкали друг к другу и застенчиво целовались под крики: "Горько!" Вика перевелась на заочное обучение и уехала жить в Камышин, где учился Денис, Там они сняли маленькую кухню на частном подворье, и она целый год ждала там своего Дениса после его занятий. Она снова обрела смысл жизни, была любима и желанна, нужна своему мужу. Варила еду, ходила с ним в кино и в местный театр, в гости к курсантам, которые тоже успели завести семьи с местными девушками. Зимой на каникулы они приехали вместе, и Вика призналась матери, что ждет ребенка. Шел 1985 год, к власти пришел Горбачев, и началась перестройка,- Резко не хватало одежды и продуктов, пустые полки в магазинах, но в стране был небывалый подъем, все хотели перемен! Денис закончил училище и получил направление в Казахстане, на Байконур. В военном городке стал командовать ротой строителей, которые воз¬водили жилые дома для военных. Для молодого лейтенанта отдельного жилья пока не было, и их с Викой хотели поселить в солдатской казарме за занавеской. Когда Денис сообщил об этом Вике, то она сама пошла к начдиву. Она была уже на восьмом месяце беременности, и когда предстала перед пожилым полковником в таком виде, то вопрос о казарме отпал сам собой. Им выделили комнату в семейном общежитии. Пусть с общей кухней на три семьи, пусть с очередями в туалет и ванную комнату, но это была их отдельная комната, где они могли закрыться от всего мира и быть только вдвоем!
Сын родился в середине июля; стояла страшная жара и духота, малыш плакал и капризничал, его надо было постоянно носить на руках. Денис целыми днями был на службе, все заботы первых дней легли на плечи Вики. Памперсов тогда не было, пеленки надо стирать, сушить, гладить. Молока грудного не хватало, а купить хорошее детское питание было негде. Помогли родители. Через знакомых, по большому блату они собрали все необходимое для новорожденного, и мама Таня поехала в далекую Эму, посмотреть своего первого внука.
Мальчик был похож на Дениса, а значит на своего деда-ингуша. Черноглазый, черноволосый, смуглолицый- полная противоположность маме Вике. Бабушка настояла покреститься внука по христианскому обычаю, для чего пришлось ехать за двести верст в другой город. Крестными стали соседи по квартире: молодой лейтенант Алферов Игорь и его жена Нина. Через месяц баба Таня уехала, жизнь молодой семьи продолжалась так же, как жили тогда многие военные в отдаленных гарнизонах. Они были молоды, любили друг друга, общались с другими семьями, устраивали общие праздники, отмечали дни рождения. Все нехватки и недостатки переносили с шутками и прибаутками, занимали деньги друг у друга до получки, делились подарками из посылок с "большой" земли. Через год Вика устроилась на работу воспитателем в гарнизонный детский сад, туда же отдали и сына Никиту в ясельную группу. Наступил 1991 год, разрушился Советский Союз. Все республики стали самостоятельными. Россия потеряла космодром на Байконуре, он теперь принадлежал Казахстану, и надо было за его аренду платить большие деньги. Тогда правительство решило строить свой космодром в Плисецке, недалеко от Архангельска. Туда срочно перевели военную часть строителей, где и служил Денис уже в чине капитана. И начались их мытарства. Жилья не было, кроме лагерных бараков еще со сталинских времен, В холодном блоке разместили 6 семей, разделив их перегородками из солдатских одеял. Мужья после службы ходили в тайгу за дровами, а жены целыми днями топили печки-буржуйки, чтобы хоть как то обогреть своих детей. Начальство обещало к лету построить другое жилье, но жить надо было здесь и сейчас. С большим трудом добились открытия при лагере начальной школы, куда пошел в первый класс Никита, дети капитана Алферова и еще около тридцати ребятишек. Хуже пришлось тем, у кого дети учились с пятого по десятый класс. Им надо было ехать в райцентр за тридцать километров по плохой заболоченной дороге, которую зимой заносило снегом и порой несколько дней ее не удавалось прочистить. Некоторые родители стали отправлять ребятишек к бабушкам и дедушкам на свою родину, туда, где были средние школы. Еще одна беда состояла в том, что начались задержки денежного довольствия. На зарплату мужа жила вся семья, и теперь не на что стало покупать продукты, приходилось их брать под запись в лагерном магазине, брали самое необходимое: хлеб, крупу, соль и сахар. Выдавали еще паек: просроченные консервы и брикеты с геркулесовой кашей. Некоторые военные стали уходить со службы, искать работу на гражданке. Денис и Игорь Алферов стали искать способы зарабатывать здесь, хоть чем-то пополнить семейный бюджет. Они ловили рыбу, ходили в лес за грибами и ягодами, ставили капканы на диких зверей. А Вика вспомнила свое детское увлечение рисованием и начала расписывать кухонные доски и столовые подносы. По выходным она ездила в райцентр и там, на рынке продавала свои изделия. Так они прокрутились еще три года, пока Никита учился в начальной школе. И встал вопрос, что делать дальше? Возить его за 30 км в райцентр не могло быть и речи. За годы жизни в лагери он приобрел массу хронических заболеваний: гайморит, отит и даже астматический бронхит. Решили везти его к родителям в Малахов. Денис за эти годы как-то сник, поскучнел, не балагурил, как прежде и часто поднимал жизненный тонус в компании с Алферовым за рюмкой водки. Вика понимала, что это может плохо кончится, но сделать ничего не мог-ла. Мужчины потеряли смысл в жизни, они были не нужны своей стране, не могли прокормить свои семьи и дать детям нужное образование. Пили с горя, от безысходности. Перед нею стал вопрос: "Что делать? Как спасти Дениса?" Надо уходить со службы и ехать на родину. Когда она стала заводить об этом разговор с мужем, то он отвечал, что он не слабак, что военный не должен бояться трудностей, что все еще наладится в России. А если ей тут плохо, то пусть забирает Никиту и едет к родителям. Вика рвалась между
мужем и сыном и не видела выхода. И тут ситуация разрешилась сама собой. Когда они всей семьей приехали в отпуск в Малахов, то узнали страшную новость: мама
Таня неизлечимо больна, у нее рак желудка, и уже поздно делать операцию! Болезнь подкралась незаметно, не было никаких болей, а когда она обратилась к врачу и пожаловалась на упадок сил и отсутствие аппетита, то все анализы показали признаки неизлечимой болезни! Татьяна Ивановна просила Дениса не оставлять ее одну в этой беде, и тогда он решил увольняться из армии. Оставив Никиту у родителей Вики, они поехали в Плисецк, Денис подал рапорт, собрали свои пожитки, отправили их контейнером и уже к осени окончательно перебрались на родину. По большому счету их там никто не ждал. Шел 1996 год, работы нигде не было. Толпы мужчин и женщин, уволенных с закрывшихся предприятий, обивали пороги Центра занятости, а сотни бывших военных брались за любую работу: шофера, сторожа, охранника, даже повара или официанта в кафе. Пер¬вой нашла себе работу Вика, мать устроила ее к себе в школу вожатой и заставила восстановиться в пединституте. Денис тоже был занят поиском работы, но главная его забота была мать. Возил ее на всякие анализы и процедуры в больницу, находил народных целите-лей, выписывал какие-то лечебные травы, но все было безуспешно. Татьяна таяла на глазах, начались приступы сильных болей, порой целы-ми ночами она не могла уснуть. Ее стала раздражать семья сына: Вика после работы стирала, гладила и готовила еду по ночам, Никита гремел разными игрушками и приводил в гости друзей, Денис подолгу смотрел телевизор. И она предложила сыну переселиться к бабушке в собственный дом, а к ней приходить проведывать.
Делать нечего, стали перетаскивать вещи к бабе Шуре на поселок. Жила она одна, в доме было три комнаты и просторный двор, где можно посадить огород. Здесь Вика с Денисом развернули целую плантацию, своих овощей хватало на всю зиму. Вскоре и Дениса взяли на работу в милицию. Помог бывший ученик матери Вики. Там нужен был офицер в медвытрезвитель, и Денис снова оказался на госслужбе при погонах. Но его пагубная страсть осталась. Днем он боролся с алкоголиками, а вечером находил себе компанию и заливал водкой свою "неудавшуюся" жизнь. Вика просила Татьяну Ивановну повлиять на сына, но та обвиняла ее во всех смертных грехах. Это Вика плохая жена, что не может удержать мужа около себя дома! Вика старалась повкуснее покормить мужа, даже наливала ему перед ужином сто грамм, но Дениса тянуло в другую компанию. Да и баба Шура тут подлила масла в огонь. Она рассказала дочери, что Вика спаивает мужа. Татьяна Ивановна возмутилась и стала требовать, чтобы Денис развелся с женой: "Тебе нужна твердая рука, а с Викой ты пропадешь,- внушала она сыну. И настал день, когда она пришла к бабе Шуре и устроила скандал. "Забирай свои шмотки!- кричала она Вике. Чтобы духу твоего тут не было. Из-за тебя мой сын может потерять работу. Оставь нам Никиту и уходи!1 Вика пыталась объяснить ей, что не она виновата, что Денис сломался. Но Татьяну было не унять! Когда пришел со службы Денис. Вика все ему рассказала, и к ее удивлению он ей ответил, что так будет лучше. Он снова перейдет к матери жить и досмотрит ее до ¬конца, а она, Вика, пусть пока поживет с Никитой у своих родителей, а потом они снова будут вместе. Так Вика вернулась к себе домой. Мало того, Татьяна Ивановна выписала ее с Никитой из своей квартиры, хотя они с Денисом не были разведены. Он изредка навещал жену с сыном, приносил гостинцы, рассказывал о здоровье матери, просил помочь бабе Шуре на огороде. И Вика шла туда и помогала, и делала заготовки на зиму, и убирала в доме; поддерживала старую женщину, как могла, водила к ней Никиту, так как баба Шура его очень любила. Она даже свой дом завещала на единственного правнука. Сама же Вика вся ушла в работу и учебу, ездила на консультации и экзамены в Волгоград, писала рефераты и курсовые работы, пропадала в библиотеках. Так прошел еще год. Умерла Татьяна Ивановна, Денис остался один. Но он не спешил забирать к себе семью. Что-то ему мешало. И это что-то проявилось в анонимном письме, которое Вика вытащила из почтового ящика прямо перед Новым годом! "У Дениса есть другая женщина Пойми его и отпусти по хорошему!" - прочитала она в этом послании. Чего-то подобного Вика ожидала. У них с Денисом давно не было близких отношений. Он оправдывался тем, что занят уходом за матерью, а она не настаивала, ей хватало своих забот: в школе, в институте, болезни бабы Моти, успеваемость Никиты. И вот теперь вопрос назрел, его надо решать! Она позвонила Денису и пригласила в гости. Прочитав анонимку, он пытался шутить, балагурить, говорил, что все это глупости и клеве¬та, что семью он никогда не бросит, что по вере его отца -ингуша, нельзя оставлять жену и детей, даже если появляется другая женщина. " Так ты что же хочешь гарем себе завести? Я - первая жена, потом вторая, третья? У мусульман ведь четыре жены может быть!" - Вика как тигрица набросилась на Дениса. - Не бывать этому! Я тебя очень люблю и не хочу ни с кем делить! Но и унижать себя не позволю. Я сама подам на развод, если это все правда! - "Напрасно ты кричишь! Если будет развод, то Никита останется со мной. Спроси его, и он сам тебе скажет!"- спокойно сказал Денис. Позвали Ники¬ту, а тот обнял отца и заплакал: "Мама, у тети Иры есть сын Вадик, он всего на год старше меня. Мы с ним так хорошо играем. Он меня научил ездить на мопеде". Вика остолбенела от неожиданности: "Господи! Никита! Какая тетя Ира? Какой Вадик? При чем тут мопед?" А Никита продолжал захлебываться слезами: "Да, это папа живет у тети Иры, и когда он забирает меня на выходные гулять, мы ходим туда. Мне там интересно, я хочу там жить. Отпусти меня, мама!" Вика побледнела и села на стул: "Такого удара, Денис, я от тебя не ожидала. Ты вдвойне предатель. Сам ушел и сына уводишь! За что мне все это?" Никита подскочил к матери и обнял ее: "Мама, не плачь, я же буду приходить к тебе в гости!" Он стал собирать свои вещи в спортивную сумку, а Вика сидела и безмолвно глядела на него. Она не поднялась и тогда, когда муж и сын скрылись за дверью. Жизнь для нее снова закончилась! Душа ее умерла, сгорела и превратилась в пепел! Родителям стоило большого труда уложить ее в постель, где она все зимние каникулы пролежала в горячке. Потом зашел Никита, длинный нескладный подросток. Забрал ранец с учебниками за 6 класс, и, обняв мать на прощанье, поспешил на улицу, где его ждал Денис на милицейской машине. А надо было жить, ходить на работу, слушать сочувственные речи знакомых, а по вечерам дома сидеть над учебниками, готовиться к госэкзаменам в ВУЗе. Получив диплом, Вика стала учителем русского языка и литературы в своей школе. Много времени теперь стала занимать проверка тетрадей и подготовка к урокам. Она старалась не думать о своей разрушенной семье. Но Денис скоро напомнил о себе. Сначала он позвонил Вике и предложил платить ему алименты на содержание Никиты. Ведь теперь у нее была постоянная работа, диплом она получила, и должна участвовать в воспитании сына, хотя бы материально. Но Вика ответила, что если Никита ему в тягость, то пусть он возвращается к ней, и она не попросит у Дениса ни копейки! Но Дениса это не устраивало: "Не хочешь по хорошему, тогда я по¬дам в суд на развод и на алименты". "Подавай! Я туда не пойду,пусть тебе будет стыдно. Мне не жалко денег, но лучше я сам буду их откладывать на сберкнижку, чем давать их тебе в чужую семью! "- стояла на своем Вика. Дважды приходила ей повестка в суд, а на третий раз их развели без ее присутствия и присудили алименты.
Однако через полгода Никита вернулся к ней, обиделся на отца, когда тот поругал его за плохую учебу и перестал пускать на спортивную секцию. Рады были все: и родители Вики, и она сама, а Денис постоянно звонил и требовал вернуть сына. Но парню уже было 14 лет, и он сам был вправе решать, с кем из родителей ему жить. Особого прилежания к учебе у Никиты не было, и Вике стило большого труда посадить его за уроки. Учился он средне, но любил погулять с друзьями или погонять мяч на стадионе. Излишняя опека матери ему быстро надоела, да и Денис не оставлял его в покое, встречал после уроков, зазывал к себе, задабривал, обещал купить ему машину и научить его ездить на ней. Так что через полгода он снова вернулся к отцу. Так продолжалось до 9 класса. Он несколько раз ходил туда-сюда, терзал сердце матери и был яблоком раздора между ней и Денисом. А за это время Денис обменял двухкомнатную квартиру матери и однокомнатную своей новой жены на просторный жилой дом в центре города. Усыновил пасынка, похоронил бабу Шуру. Он давно мечтал купить себе хорошую машину и теперь его мечта могла осуществиться. Надо было продать дом бабушки. Сделать это он пока не мог, так как наследник был Никита, и ему не было еще 18 лет, чтобы вступить в наследство. Это надо было быть без царя в голове, чтобы лишить сына законного жилья, ведь Никита был прописан в его новом доме, и там ему ничего не причиталось. Но Денис пошел на этот шаг, видимо, под давлением жены Ирины, а может в силу каких-то своих амбиций, чтобы доказать, что он не хуже других, что он "крутой мачо"! Никита не захотел идти в десятый класс, и Денис устроил его в педколледж, на юридическое отделение, где не нужны были точные науки. Когда сыну исполнилось 18 лет, Денис исполнил свою мечту. С помощью знакомого юриста он быстро ввел Никиту в наследство и помог продать бабушкин дом. За иномаркой он ездил в Москву, купил шикарный джип-внедорожник и с гордостью колесил по улицам города. Учил управлять машиной Никиту и приемного сына Вадима, которого определил в военное училище в Питере. Вика продолжала работать в школе, сделала свой первый выпуск из 11 класса. Никита часто обращался к ней за помощью по гуманитарным предметам, и она писала за него рефераты и курсовые работы по истории и обществоведению. Она по-прежнему была привлекательной, общительной, веселой. Были претенденты на ее руку и сердце, но всем она давала отказ, не могла забыть Дениса и годы жизни с ним. Самые трудные годы они провели вместе, там они выстояли, сберегли свою любовь, а здесь - раз¬рушили семью! Денис заметно постарел, поседел, располнел. Он по-прежнему мог войти в запой, тогда гонял на своей иномарке по городу, как угорелый. После колледжа он отвез Никиту в то же военное училище, где учился Вадим. И теперь они снова стали общаться с Викой, вместе собирали и отправляли с поездом посылки с продуктами в Питер. Кроме того, родители Вики перед пенсией приобрели домик в деревне. Домик был небольшой, но с хорошим участком земли в 20 соток. До хутора можно было добраться попутными автобусами, и однажды Денис подвез туда Никиту. Поместье Денису очень понравилось и он несколько раз заезжал туда за сыном; родители Вики встречали его приветливо, угощали овощами и фруктами. Иногда возвращались с ним в город. Им казалось, что еще немного, и они с Викой помирятся, может быть, все у них наладится и будет как прежде. Никита заканчивал второй курс, и тут Вадим сообщил ему, что отец попал в автокатастрофу и погиб. Все подробности выяснились позже, когда они приехали на похороны Дениса. При выезде из города его машину занесло на повороте и он врезался в дерево. От удара разнесло вдребезги переднюю часть иномарки, сам же Денис погиб на месте, ему разбило голову. Когда это известие дошло до Вики, то ее реакция была непредсказуемой. Она дико кричала и рвала на себе волосы: "Не верю! Не правда! Он не мог так со мной поступить!" Она сделалась невменяемая, с признаками буйного помешательства. Врач "скорой помощи" сделал сильный укол, чтобы успокоить ее. И тогда Вика за много лет "слетела с катушек". В кухне за столом она пила водку из граненого стакана и не пьянела. Мать хотела спрятать бутылку, но отец не разрешил: "Пусть скинет стресс, иначе сойдет с ума!" Вот так она любила своего непутевого Дениса. Теперь Никита лишился и отца, и машины. Делать ему в чужом доме было нечего, и он снова вернулся в квартиру дедушки и бабушки. Уезжая в Питер, он обнял мать и сообщил, что теперь сам будет строить свою судьбу. Отец отдал его в военное училище, но он туда не хотел. Он хорошо помнил жизнь в лагерном бараке в Плисецке и не хочет повторять судьбу отца. Через неделю он позвонил и сказал, что ушел из училища и стал служить по призыву в армии, в войсках ПВО на Ладоге. В общем, это уже был третий удар судьбы, и третий раз Вике пришлось возрождаться из пепла. Мать боялась, что она что-нибудь сделает с собой, не оставляла ее одну, с работы и на работу ходила с ней вместе. А Вика в конце года написала заявление и ушла из школы по собственному желанию. Она не хотела никого видеть из коллег и знакомых, хотела уединения. И такой уголок нашелся на хуторе, в сельском домике, где подолгу жил ее отец после выхода на пенсию. Она уехала туда и занялась хозяйством. Родители безропотно приняли это ее решение. Чтобы отогнать ее от черных мыслей решили завести как можно больше живности. В сараюшке хрюкал поросенок, в курятнике гомонили куры, утки и индюшки, в клетках плодились кролики, там же жили четыре кошки и две собаки. На большом огороде высадили много всяких овощей и 10 соток картошки. Все это требовало круглогодичной работы: варить, месить, поить, кормить, чистить, убирать, рыхлить, поливать и т.д. Вика, как рабыня Изаура, не знала отдыха, молча делала всю эту работу. Она выписывала и высаживала разные сорта винограда, клубники и малины, выводила в комнатном инкубаторе цыплят и утят, варила и кормила обедом отца, а мать еще работала в школе. Она часто звонила Никите, посылала с поездом ему посылки, но в город почти не ездила, ни с кем из бывших подруг не встречалась.
Так прошло два года, служба у Никиты закончилась. Ждали его домой, но он решил остаться жить в Питере. Устроился там на работу охранником в частную фирму, поступил заочно в юридический институт сразу на третий курс после колледжа, снял комнату. Так он устроил свою судьбу, а Вика продолжала жить на хуторе. Понемногу стала приходить в себя, общаться с соседями по хуторской улице. Через два дома от них появился новый жилец Иван. Разведенный мужчина лет 45. Он приехал из города доглядывать своих больных родителей, похоронил их, да так и остался жить в их хате. У него были золотые руки, он мог все делать по электричеству, пробивал колодцы, ремонтировал крыши. Словом, без работы не сидел. Познакомился с отцом Вики. Помог ему с электронасосом в колодце, починил бензопилу и стал частым гостем в их доме. Вначале Вика не обращала на него внимания, просто приветливо угощала его вместе с отцом по вечерам. А отец стал заметно сдавать. Не стали слушаться ноги, однажды неловко упал и поранил руку топором. Он много курил, появилась одышка, не было сил копать землю, лопата выпадала из рук. Весной Вика с матерью повезли его в поликлинику, оттуда направили в онкологию, и снимок показал, что у него рак лег¬кого. Надо было лечиться, врачи отказались делать операцию в силу преклонного возраста. Таблетки он пил горстями, Вика с матерью составляли всякие отвары из целебных трав, выписывали их со всех уголков России, но отец слабел на глазах. Его сельская жизнь закончилась, он вернулся в квартиру, и Вика осталась одна на своем хозяйстве. Она так же жила в своем доме, но теперь ей всю мужскую работу помогал делать Иван. Прошло лето, наступила осень. В один из ясных осенних дней отец позвал к себе Вику и Ивана. Он прямо спросил соседа: "Как ты относишься к Вике? Серьезные ли у тебя намерения?" - "Серьезней не бывает!! Я ее люблю!"- " А ты, Вика, как относишься к Ивану?"- с тревогой проговорил отец. - "Папа, он для меня опора и защита! Я без него не представляю свою жизнь!" - "Ну тогда я благословляю вас! И, смотри, Иван. Вика столько несчастья перенесла в своей жизни, столько предательства выпало на ее голову, что хватит на четверых. Если ты ее обидишь, я из гроба встану и покараю тебя!" Вика со слезами повалилась ему на грудь, а Иван взял его за руку и проговорил: "Спасибо Вам! Я Вику никогда не предам". Через неделю отца не стало. С тех пор прошло три года. Вика живет в доме у Ивана, в их хозяйстве появились корова, пчелы, а еще Иван мечтает вырыть в задах поместья пруд и развести там карасей. Дружат они с такими же энтузиастами-фермерами, часто проведывают мать Вики в городе. Никита приезжает в гости и помогает маме и бабушке по хозяйству. Своей семьи он еще не за¬вел, но дело идет к этому. В общем, наконец, к Вике пришло счастье. Когда Вера Васильевна замолчала, я спросила ее, а что было бы с Викой, если бы Денис не погиб? " "Кто его знает? Возможно, она так бы и работала в школе, а он мотал бы ей нервы. Ведь вряд ли бы он ушел от своей второй жены, ведь у него ничего не было за душой: ни квартиры, ни дома, куда бы он ее привел? Да и простила бы его Вика? Ведь она очень гордая женщина". И тут подала голос Ирина, хотя я думала, что она уже спит: "Конечно, гордая! Да она небось спала и во сне видела, когда он к ней вернется! Не зря же устроила эти посылки с поездом и эти поездки на хутор! А он, в силу своего кавказского темперамента, готов был лететь туда, куда его приманили. Вот и долетался, что голову сломал!" Мне ее слова показались странными, а Вера Васильевна прямо взорвалась вся: " Ну как ты можешь так говорить! У него со школы любовь была, а первая любовь не забывается! И Вика ему потом тоже все простила, и увоз сына, и эти алименты. Никита три года ходил между отцом и матерью, а алименты все равно шли Денису, в его новую семью. А та Ирина его ловко облапошила, все в общий дом свалила, где Никите ничего не досталось. Вот и мыкается по съемным квартирам в Питере". Ирина тут нервно засмеялась: “А вы не подумали о том, как было той жене обихаживать троих мужиков? Кормить, поить, обстирывать, да еще искать подход к чужому подростку? Вот вы ее упрекаете, что оставила Никиту без жилья, А у нее свой сын в гарнизоне в общежитии живет, кто о нем подумает? Никита один у матери и у бабушки. И квартира у них трехкомнатная. Вот пусть любимому внуку отделит половину и даст ему на ипотеку". Тут уж я не выдержала и вмешалась в разговор: "Да откуда ты все это знаешь? Можно подумать, что ты с этими людьми близко знакома?" Ирина повернулась на своей полке и свесила ноги: "Настолько близко, что знаю, как и почему погиб Денис. Ведь он в то утро скандал жене учинил. Кричал, что она его жизнь загубила, от первой семьи отбила. Что ему теперь стыдно Вике в глаза смотреть, что ему не нужен этот дом и эта машина. Алкаш несчастный! Где бы он был, если бы я его вовремя не остановила и не закодировала! Вскочил, как угорелый и за руль! За смертью своей полетел". Я с удивлением глядела на Ирину: "А при чем здесь ты? Ты что их родственница?" Ирина спрыгнула и пошла к двери. "Так вы до сих пор ничего не поняли? Это я, та самая Ирина, злая мачеха, разлучница! Вика ваша - птица Феникс! Была бы такой, не ушел бы от нее ни муж, ни сын". И она вышла в коридор, стукнув дверью. После этих слов мы с Верой Васильевной замолчали. Не хотелось больше ни о чем говорить. Рано утром Ирина тихо собрала вещи и вышла на своей станции. Вера Васильевна про¬говорила ей вслед; "У каждого из нас своя правда. Но не каждый может возродиться из пепла. Это дано лишь избранным людям".
Новогодняя шутка
Рассказ
Говорят, под Новый год, что не пожелается, все всегда произойдет, все всегда сбывается.
У каждого возраста свой Новый год, своя елка. В детстве мы ждем сказочно¬го Деда Мороза, Снегурочку, подарков под елкой, бенгальских огней, мандаринов и чудесного запаха хвои. В юности, в шум¬ной компании друзей мы до утра поем и пляшем на дискотеках, устраиваем веселые шутки и розыгрыши, надеемся на встречу с единственным и неповторимым человеком.
В зрелом возрасте мы встречаем Новый год в кругу родных и близких, за обильным праздничным столом, с анекдотами и разными байками, с песнями своей молодости.
Но вот приходит пенсия! Мы уже с удовольствием сидим у телевизора, и в который раз наслаждаемся нашими любимыми фильма¬ми;" Ирония судьбы", "Чародеи", "Карнавальная ночь", "Обыкновенное чудо", потом поднимаем бокал вместе с президентом под звон Кремлевских курантов и погружаемся в чудесный мир "Новогоднего огонька"...
Дети разлетелись, друзья состарились и по гостям уже не ходят. Но как ни странно, после полуночи начинается самое интересное - это телефонные звонки от детей и внуков, от бывших сослуживцев, от давнишних друзей и подруг. Тебя поздравляют, желают добра и здоровья и ты звонишь всем, кого еще помнишь. Все голоса знакомые и дорогие, с каждым из них связана часть твоей жизни, каждому отдан кусочек твоего сердца.
Вот и пробилась из далекого Новосибирска Вика. Та самая Вика Коломийцева, с которой прожили в комнате студенческого общежития целых четыре года! Делили пополам последний рубль, менялись платьями и блузками, когда бегали на свидания, как говорится, съели пуд соли. Прошло столько лет, но каждый раз после ее звонка снова и снова всплывет в памяти та новогодняя шутка, которая перевернула всю Викину судьбу…
Как будто вчера в их комнате отмечали Новый год. Все девчонки были со своими кавалерами. У Веры и Люды это были студенты из Политеха- Вовчик и Санек, у Лены парень работал на Тракторном заводе техником, и только Вика ни с кем не дружила, никто ей не нравился Она и сама не привлекала к себе внимания: не яркая, не общительная, такая серая мышка с задумчивыми карими глазами. Родители точно нарочно дали ей это громкое имя Виктория – победа. К четвертому курсу ей так и не удалось никого победить в личном плане. Во время студенческих пирушек она скромно сидела где-нибудь в уголке стола, и как бы осуждав, глядела на шумные проказы своих подруг. Это их сковывало и даже тяготило, под ее пристальным взглядом они стеснялись проявить весь свои темперамент и все свои чувства.
В этот раз подруги решили развязать себе руки и нейтрализовать Вику. Сговорились со своими ухажерами и пригласили в их компанию Мишку Коломийцева по прозвищу «Бамбук». Он учился с Вовчиком и Саньком в одной группе, занимался баскетболом, учился без троек, но был непробиваемый женоненавистник, за что и получил свое прозвище. С высоты своего двухметрового роста он равнодушно взирал на самых красивых девчонок в группе, а когда однажды к нему подсела бойкая Натка Рогова из параллельного потока он так быстро вскочил с места, что опрокинул стул и бросился бегом на последний ряд. После этого девчонки поставили на нем безнадежный крест…
На этот раз Вера с Людмилой подписали ему яркую открытку, якобы от Вики, где она объяснялась в пламенной любви и приглашала в гости. А их парни, Вовчик и Санек, сочинили подобное послание от лица Михаила, где он открывал Вике свою душу и сердце. Санек, по прозвищу «Арлекин», был мастер на всякие выдумки. Он расписал весь сценарий их знакомства, и с наслаждением потирал руки, предвкушая веселую хохму, когда два неприкаянных существа окажутся рядом за одним столом…
Впервые за четыре года Вика захотела сделать себе новогодний костюм, накрутила на бигуди свои прямые волосы, накрасила губы и брови. Михаил же, напротив, явился в обычном спортивном костюме, с безразличным видом оглядел нарядную комнату, стол со свечами и шампанским, чуть дольше остановил свой взгляд на Вике. Какая-то искра вспыхнула в его глазах, а Вика при этом покрылась смущенным румянцем. За стол их посадили рядом и незаметно наблюдали, как они приглядывались друг к другу, боясь прикоснуться и дышать. Как они неуверенно молчали, никто из них первый не решался начать разговор. Все уже выпили по бокалу вина, уже начался общий веселый гвалт. Санек травил анекдоты про глупого профессора и умного студента, а эти двое все так же молчали и сидели за столом, то бледнея до синевы, то покрываясь багровыми пятнами. Ведь каждый из них ждал от другого ответного шага, первого слова, как и следовало делать по логике вещей. Кто написал открытку-тот и первый!
Наконец Саньку это надоело, и он, переглянувшись с Верой, в ужасе закричал: "Братцы! А бенгальские огни-то не купили! Надо скорее сгонять в магазин, пока он еще не закрылся, еще нет десяти часов!" он быстро сунул Михаилу деньги и стал напяливать на него куртку, а в это время Вера вытащила Вику из-за стола, дала в руки пакет и велела срочно бежать в булочную за хлебом. Оказывается, про хлеб совсем забыли.
И ничего не успевшие возразить Михаил и Вика оказались за дверью... Когда они вернулись с покупками было около 12 часов ночи. Все волновались и не знали, что и думать. Но поглядев на их нежно сплетенные руки, не стали ничего спрашивать. Все и так было ясно без слов.
Какое желание загадали Вика с Мишей, стало известно уже на восьмое марта, когда сыграли студенческую свадьбу в Красном уголке общежития. С тех пор в их счастливой семье выросли двое сыновей, а сегодня Вика с огромной радостью сообщила о рождении первого внука. Сегодня у нее двойной праздник: ровно 25 лет назад они встретились с Михаилом. «Спасибо тебе, Вера, что забыла тогда подать к столу хлеб и вдвойне спасибо, что сообразила так ловко спрятать его в тумбочку!» - «Подожди, Вика! Ты что же видела и знала? Может ты знаешь, куда он оттуда делся?» - «Ну конечно, не домовой же его с Дедом Морозом унесли! Пока вы выплясывали в Красном уголке, мы с Мишей скормили этот хлеб голубям на Аллее Героев, так, что мы и вам загадали загадку на целых 25 лет! Теперь мы квиты за ту новогоднюю шутку. Так что не верь, дорогая, никаких домовых в природе не существует, а есть только друзья, без которых не может жить человек!»
Вера положила трубку и в который уже раз стала смотреть по телевизору «Старые песни о главном».
Третий лишний.
Они всегда ходили вместе: и в школе на переменах, и в столовой, и поджидали друг друга на школьном крыльце, чтобы вместе идти домой. Сначала по пути провожали Марину, потом Дима доводил до подъезда Катю, а затем за минуту добегал до своего дома: все трое жили в соседних дворах. В десятом классе их называли "неразлучная троица". Катя с Мариной сдружились вместе с первого класса, а Дима пришел к ним в 9 класс два года назад, приехал из Питера по семейным обстоятельствам. Мать и отец задумали разводиться, дома начались скандалы, учиться было невозможно. И он в восьмом классе скатился на тройки и даже на двойки. Тогда мать отправила его учиться к своей старшей дочери в небольшой районный городок Волгоградской области. В новой семье уже росли двое своих ребятишек, а Дима стал третьим. Его радушно приняли, окружили вниманием и заботой, к его учебе проявляли живой интерес, помогали и подсказывали, если что не ладилось. И он успокоился, собрался с силами, и девятый класс за¬кончил уже без троек.
Диме сразу понравилась Катя - умная, красивая, спокойная девочка, а Маринка была ее закадычная подружка. Вот и стало их трое. В классе уже были влюбленные пары, вместе они встречали праздники и отмечали дни рождения. Но у Марины парня не было, и она всегда была с ними. Диме это совсем не нравилось, однако Катя стояла твердо на своем; "Маринку я не брошу! Я не могу ей сказать, что она лишняя в нашей компании! Она моя единственная подруга с самого детского садика, и мне ее жалко". Катя делилась своими сердечными секретами с Мариной. Да, Дима ей нравится, но просто как друг и хороший товарищ. С ним интересно поговорить, послушать рассказы о Питере, сделать домашнее задания, по физике, сходить на дискотеку. Но любовь, в ее представлении, была что-то другое, от чего кружится голова и хочется летать, как птица. Это дол¬жен быть какой-то рыцарь на белом коне, уносящий ее в сказочное королевство!
Марина поддакивала подруге, соглашалась с ней во всем и так¬же ждала своего принца. Так продолжалось два года. Наконец про¬шли последние экзамены в одиннадцатом классе и наступил выпускной вечер. Все трое получили хорошие аттестаты, и впереди их ждали вступительные экзамены в ВУЗе. Поле традиционного похода в парк, где выпускники всех школ города встречают рассвет, Дима и Катя наконец-то остались одни. Он признался ей, что любит ее и хочет вместе с ней ехать в Волгоград, поступать в институт. А мать зовет его назад в Питер, хочет, чтобы он там учился дальше. Он не знает, как ему быть, что делать?
Катя тогда сказала: "Давай проверим свои чувства. Если они настоящие, то и в разных городах они сохранятся..." Так Дима ока¬зался в техническом ВУЗе в Питере, а Катя и Марина поступили в один и тот же ВУЗ в Волгограде. При расставании Дима и Катя обещали часто писать друг другу. Но прошел месяц, другой и только в середине сентября пришло письмо от Кати с обратным адресом на общежитие института. Она сообщала, что учится с Мариной в общежитии. Что успели уже побывать на концерте Филиппа Киркорова. Что заниматься в ВУЗе намного легче, чем в школе: меньше разных предметов, не надо каждый день учить уроки. В общем все у нее хорошо! Дима ответил ей в том же духе и приписал, что очень скучает, часто видит ее во сне, что уже считает дни до зимних каникул, когда они смогут встретиться вновь. Ответа от Кати не было. Он написал ей еще несколько писем, и на общежитие, и на институт. А вдруг Катя дала неправильный адрес, или письмо где-то затерялось? Прошел еще месяц, а от Кати ни слуху, ни духу! Дима мучился в догадках: заболела, попала в аварию, бросила институт? Что еще могло с ней случиться?
Видя, как сын терзается и переживает, мать дала ему денег на поездку в Волгоград. И вот он в конце октября в раннее воскресное утро оказался в маленькой уютной комнатке общежития. Здесь его встретила одна Марина, а Катя не ночевала дома. И тут Марина все ему рассказала. Катя задружила с парнем из их группы, зовут его Вадим. У его родителей в Волгограде большая квартира, а за Волгой у них двухэтажная дача. Вот туда Вадим и ездит с Катей на выходные. Марина показала стопку писем в тумбочке у Кати. Это были его письма. Катя их читала, но не отвечала. А Марине говорила, что напишет когда окончательно определятся их отношения с Вадимом, то есть держала Диму как бы про «запас». Глядя ему прямо в глаза, Марина взволнованно говорила: «Да пойми же ты, Дима! Она же тебя никогда не любила! Ей просто нравились твои ухаживания, а мечтала она совсем о другом человеке! Она и с этим Вадимом скоро расстанется, ей нужен принц на белом коне, а Вадик – обычный земной человек. Просто в нашей группе он самый видный, и у него состоятельные родители…»
Дима сидел на стуле, обхватив голову руками. Вся эта информация вылилась на него, как снег на голову: «Не верю я тебе! Катя не такая, не может она так поступить после всего, что было между нами!»
Марина нервно ходила по комнате: «Прости ее Дима. Сердцу не прикажешь! Вот я уже давно люблю тебя, а ты не замечаешь. И ничего с этим не поделаешь!»
Дима внимательно оглядел её: "Я ничего этого не знал. Ты была настоящая подруга, хорошо скрывала свои чувства. Но сейчас ты плохо говоришь о Кате! Я не могу этого слушать. Я просто хочу увидеть Катю и сам поговорить с ней." Марина указала ему на ди¬ван в углу комнаты: "Ладно, отдыхай тут, а вечером она должна при¬ехать."
Катя появилась в дверях цветущая и улыбающаяся, с большим букетом осенних цветов, но увидев Диму, растерянно остановилась: "Дима! Что ты здесь делаешь? Что случилось? Почему не предуп¬редил, что приедешь?" - "Я хотел, но ты же не отвечала на мои пись¬ма. Я не знал, что и подумать! Нарисовал себе всякие страшные картины. А ты вот жива и здорова и хорошо выглядишь. Я очень рад, что с тобой ничего не случилось!" Катя виновато опустила гла¬за: "Случилось, Дима. И с этим уже ничего не поделаешь! Ты прости меня, Дима. Я первая не выдержала, я не хочу тебя обманывать. И ничего не хочу объяснять. Школа - это было детство, а сейчас - настоящая взрослая жизнь. Просто забудь меня и прости!"
Дима вышел на улицу, в глазах его блестели слёзы. Следом за ним выбежала Марина: "Хочешь, я буду тебе писать обо всех наших делах, об одноклассниках. Они почти все тут в городе учатся, и про Катю тоже? " - "Нет, не надо, особенно про Катю. Раньше я тебя считал "третьей - лишней", ты постоянно стояла между нами, а теперь я сам оказался в этой роли. Как это тяжело и обидно! Как я тебя сейчас понимаю! Поэтому у нас с тобой ничего общего быть не может. Не потому, что ты плохая или некрасивая. Ты очень хорошая и верная. Но тогда Катя станет "лишней" между нами. А я её очень сильно люблю и не хочу причинять ей боль, не хочу, чтобы она потеряла свою лучшую подругу. Пойми и прости меня!.."
Осенний ветер гнал по дороге желтые листья, редкие прохожие прятались под зонтами от холодного мелкого дождя, а Дима шагал прямо по лужам в сторону вокзала; дождевые капли катились по его лицу, разбавляя скупые солёные слёзы. А Марина смотрела ему вслед и навсегда прощалась со своей первой любовью.
Фимка
Ночью прошел сильный дождь, и во дворе, окруженном четырьмя пятиэтажками, стояла огромная лужа. Солнце припекало с самого утра, его лучи яркими вспышками отражались от поверхности воды. Березка и черемуха переговаривались друг с другом тихим шелестом чис¬то вымытых листьев. Обычно многолюдный двор был еще пуст в это раннее воскресное утро, только две девчушки-дошкольницы копошились у детской горки.
Вера Петровна вышла из подъезда и уселась на скамейку. После бессонной ночи хотелось ни о чем не думать, закрыть глаза и отключиться от внешнего мира. Ночная гроза вызвала сильный сер¬дечный приступ у мужа, приезжала "скорая", потом у нее самой сильно подскочило давление, спасибо под рукой оказались нужные таблетки... Теперь она сидела и думала, что в один прекрасный день сердце у мужа может не выдержать, или ее добьет очередной гипертонический криз.
Да, жизнь подходит к концу, который уже не за горами. Впереди нет ничего хорошего. Дети выросли, у них своя жизнь, даже внукам не нужны ее заботы. Все они ходят в школу, у них свои интересы и свои друзья; редко проведают дедушку с бабушкой. А ведь совсем недавно все четверо любили ночевать у них под выходные и праздники, играть с дедом в шахматы, слушать бабушкины сказки, устраивать домашние конкурсы и концерты. Порой до полуночи было не уложить их спать! От этих мыслей ее оторвал громкий собачий лай, даже и не лай, а какой-то визг.
Вера Петровна открыла глаза и посмотрела по сторонам. Маленькая вислобрюхая такса Фимка из соседнего подъезда, смешно перебирая короткими лапками пыталась взобраться на детскую горку по скользкому металлическому желобу. Наверху сидели две девочки, а Фимка пыталась до них добраться. Вот уже почти долезла, но не удержалась и задом скатилась на землю. Тогда она отскочила от горки и попыталась с разбега добежать до верха. И опять не получилось! Тогда Фимка стала бегать вокруг горки с громким лаем и визгом, а девчонки смеялись и дразнили ее. Фимка снова и снова повторяла свои попытки, и наконец ей удалось залететь на площадку, но девчонки быстро сбежали вниз по лестнице. Собачка крутилась наверху, лаяла, пока не догадалась кубарем скатится по желобу. Девчонки в это время побежали вокруг лунки, и Фимка поняла, что на своих лапках она их не догонит. Тогда она бросилась прямо в воду и двинулась им наперерез. Где-то на середине лужи вода дошла ей до брюха, а потом и вовсе накрыла спину, над водой осталась лишь ее голова. Фимка не знала, что ей делать, но быстро сообразила и стала махать лапками; она плыла по-собачьи к противоположному берегу, куда уже подбегали девочки.
И тут ее интерес к ним пропал! Ей очень понравилось плыть в прохладной воде, она круто развернулась и направилась в глубину. Теперь уже девочки звали ее: "Фимка! Вылезай! Хватит! Утонешь!" Но она стала их дразнить: подплывала к краю воды, а когда они были уже рядом, она разворачивалась, плыла в другую сторону; так она резвилась до тех пор, пока во дворе не появился огромный рыжий кот Маркиз из дома напротив. Фимка тут же выскочила из воды и помчалась за ним. Маркизу ничего не оставалось делать, как вскарабкаться на березу. Фимка с разбега подпрыгнула и хотела бежать по стволу, но сорвалась и хлопнулась на землю. Она лаяла громко, радостно, заливисто. Ей самой было очень весело, смеялись и дети. Несколько минут Фимка пыталась взобраться на березу, но бесполезно. "Рожденный ползать, летать не может”... Но это ее нисколько не расстраивало и не огорчало. Побегав несколько минут вокруг березы, Фимка бросилась разгонять голубей на асфальтовой дорожке. Тут ее и нашла ее хозяйка, Ольга Семеновна, которая уже вернулась с базара и позвала Фимку домой. Вера Петровна смеялась вместе с девочками над проделками умной жизнерадостной собачонки. Молодец! Она добилась своего: взобралась на горку, научилась плавать, показала коту кто во дворе хозяин, заставила девочек с ней считаться. И это существо без человеческого разума! Сама судьба как бы говорила Вере Петровне: "Оглянись вокруг! Мир так прекрасен и удивителен. Живи и дыши полной грудью, радуйся каждому мгновению, не унывай и не опускай руки, не замыкайся в своем горе. Будь ближе к людям и животным. Учись видеть радость в каждом прожитом дне! "
Вера Петровна поднялась со скамейки, шла она легко и свободно, как будто скинула со своих плеч тяжесть прожитых лет, как будто появилось у нее «второе дыхание» и теперь она могла снова петь т улыбаться, рассказывать своему мужу разные житейские истории, скрашивать ему тяжелые будни прикованного к постели больного человека. Она найдет в себе силы, чтобы достойно встретить свою старость и с улыбкой завершить свою земную миссию. Спасибо, тебе Фимка!
Шанс судьбы
Накануне вечером сын позвонил и из Москвы и сообщил, что передал с поездом посылочку ко дню рождения отца. Владимир Иванович особенно ждал комнатные тапочки с собачьими головками, которые ему очень понравились у свата, и он заказал сыну точно такие же.
Утром рано на своей "Волге" он встретил московский поезд. Проводница дала ему коробку от обуви, зашитую в плотную белую ткань, без подписи. Он еще удивился, обычно Андрей свои посылки перетягивал скотчем, быстро и просто, и всегда подписывал
Приехав домой, Владимир Иванович уже хотел раскрывать по¬лотняный мешочек, но тут позвонил сын.
- Ну что, батя, получил мой подарок?
- Получил, но только без адреса и фамилии.
- Извини, отец, это я виноват, спешил очень.
- Как же так? Ведь зашить-то ты её успел!
- Ничего я не зашивал, я как всегда её скотчем перемотал. Вид¬но проводница перепутала. Мой коробок был большой из-под зимних сапог, я туда ещё махровый халат засунул и бутылку коньяку, а мате¬ри конфет.
- Вот это да! Такое богатство в Волгоград поехало! Всё, догонять поеду поезд! И Владимир Иванович помчался к ближайшей станции, однако поезд её уже проехал. Тогда он вырулил на главную трассу и погнал свою "Волгу" прямо в Волгоград. Успел как раз во - время. Поезд стоял у центрального вокзала, пассажиры почти все разошлись, только в его вагоне проводница выясняла отношение с какой - то дамой. Женщина, нарядная и представительная, требовала у неё свою посылку, а ей дали серый коробок из - под зимних сапог, перетянутый скотчем.
Владимир Иванович вцепился в этот коробок железной хваткой, а дама вырвала из его рук обшитую белой тканью коробочку. Проводница стала оправдываться перед обоими "клиентами", что не её вина - ведь обе посылки были без подписи! Владимир Иванович хо¬тел было уже выходить из вагона, но тут дама удержала его за руку: "Я хочу при вас проверить, всё ли цело у меня?" Она быстро распорола маникюрными ножницами боковой шов и открыла коробку. У проводницы случился шок, а у Владимира Ивановича отвисла челюсть. Коробка была доверху забита пачками 100-долларовых купюр.
Женщина стала быстро выкладывать и считать эти пачки, потом с облегчением вздохнула и быстро затолкала это богатство назад. Ни говоря не слова она двинулась к выходу. Первой опомнилась проводница : "Женщина! Вы хотя бы спасибо сказали этому человеку, ведь он вам вернул целое состояние!"
- Ещё бы он не вернул! Мы бы его из-под земли достали! - и дама выскочила из вагона; на платформе её поджидали два накачанных парня.
Владимир Иванович сидел на скамье и вытирал пот со лба, а проводница сетовала на свою судьбу. Подумать только, всего за 100 рублей она провезла такое богатство! И хоть бы чем отблагодари¬ли!..
Вечером Владимир Иванович сидел с женой у телевизора в новых тапках, пил армянский коньяк и закусывал шоколадными конфетами. Его жена, Лидия Даниловна, мечтала вслух, куда бы можно было потратить те доллары, которые её муж своими руками отдал «чужим» людям по свей глупости. Упустил такой шанс, который бывает один раз в жизни!
- Зато у меня появился шанс остаться в живых! Это судьба проверяла меня на вшивость! Слава богу, что я не успел распечатать тот коробок, еще не известно, как бы я поступил. Ведь слаб человек, а бес его искушает! Но, видно я еще не такой грешный, и судьба дала мне шанс еще пожить в этом мире!
Плетень
Рассказ
Сколько уже было сказано о мастерах -умельцах среди нашего народа! И в каждом крае - свои таланты. Тут и тульские самовары, и хохломские игрушки, и кавказские стальные клинки. У нас, на Дону, издавна промышляли кузнечными изделиями, начиная от конской сбруи и кончая затейливыми серебряными изделиями: шарфы, косынки, платки, ажурные палантины – покоряли на всех выставках в Москве и даже в Париже! Да что, платки? Если человеку бог дал искру таланта, то даже обычный плетень становится произведением искусства!
Один такой умелец жил в нашей станице после войны, это был дед Кузмич. Никто лучше него не мог сплести этот предмет казачьего быта. Он его так умел украсить орнаментом из ивовых прутьев, что он походил на дорогой персидский ковер. А после войны, когда в станице все было сожжено и побито, Кузмич со своим искусством был нарасхват!
Моя мать и ее сестра, тетя Наташа, наняли деда Кузмича огородить наш двор с улицы. Там, вдоль дороги у нас была натянута колючая проволока в три ряда и перевита хворостовыми ветвями и палками. Этой проволоки много валялось вокруг нашей станицы после Сталинградской битвы. У соседки, тети Насти, изгородь была сложена из белого дикого камня и обмазана глиной. Другие дворы были и вовсе огорожены обгоревшими досками или ржавыми листами железа. Прошлой осенью мама с тетей сплели небольшой сарайчик для коз, но вышел он каким-то корявым и некрасивым. И вот мама решила нанять Кузьмича, чтобы "от людей не было стыдно"! Они с тетей ходили в лес, к Дону, нарубили там хвороста, нарезали тонких ивовых ветвей, настругали кольев. Всё это богатство перевезли во двор на двухколесной тачке, или "качке". И началась работа! Кузьмич нанимался не за деньги, а за питание. Три раза на день его надо было кормить горячей пищей: утром обязательно пшенная каша с чаем, в обед - щи с кислой капустой и молоко с хлебом, а вечером - жаренная картошка и взвар из сухофруктов. Жена деда умерла в войну, жил он в семье у дочери, где было полно детей, и где сладкий кусочек ему редко доставался. Вот он и трудился за "харчи".
Работал Кузьмич медленно. В первый день он вбил в землю колья и долго выстраивал их в одну шеренгу, подгонял по высоте. По¬том сделал очинку, на всю длину заплел красноталовые ветки, затем стал подбирать орнамент. Мы с мамой ушли в детсад, где она работала воспитателем, а я состояла в средней группе. Тетя Наташа осталась с Кузьмичом на подхвате. Возвратившись вечером дамой, мы увидели, что высота плетня поднялась всего на ладонь, хотя мама надеялась, что будет хотя бы полметра. Когда Кузьмич ушел, мама стала выговаривать тете: "И чего он так долго возится? Так на него никаких продуктов не напасешься!" - "Зато, посмотри, как ровно и красиво у него получается, - оправдывалась тетя. - Не то, что у нас с тобой сарай. Спасибо, что мы его глиной обмазали, а то бы козы в него заходить боялись!".
На второй день плетень вырос еще меньше. Оказалось, что дед Кузьмич, стал с утра переделывать всю вчерашнюю работу; что - то ему там не понравилось! А дальше, мы уже стали привыкать к Кузьмичу, как к члену семьи. Даже оставляли его ночевать под навесом во дворе, погода позволяла, весна была очень теплая, а дед жил на другом конце станицы. "Чего зря ходить туда - сюда, ноги бить?" - сказала тетя Наташа.
Прошло две недели. Но как бы верёвочке не виться, а конец будет! Кузьмич наконец-то закончил свою работу.
Наш плетень приходили смотреть со всей улицы. Ни у кого не было такого красавца! С Кузьмичом тут же заключили договор ещё «сколько станичников. А мы, довольные улеглись спать. Но не тут-то было. Среди ночи раздался какой-то шум и треск. Что-то тяжелое ухнулось около плетня. Мама и тетя сонные выскочили на улицу, я тоже пошлепала за ними. Около нашего плетня лежала длинная дубовая колода, а на ней сидело человек десять парней и девчат. Мама стала их сгонять с этой самодельной скамейки, но тетя сказала: «Пусть посидят! Такую красоту нечего прятать от людей» А будешь их гнать, так они, чего доброго, еще и окна перебьют!...» И начались эти посиделки до самой осени. Смех, шум, гомон, песни. Уже стали приходить с другого конца станицы с гармошкой и балалайкой. Заснуть было невозможно!
Зимой наступило затишье, но как только снег растаял, и земля у плетня немного подсохла, все опять повторилось сначала! Что делать? Мать была уже не рада этому плетню, ругала Кузмича за его «шедевр», а тетя Наташа предложила перетащить эту колоду подальше от нашего двора. Наняли дальнего родственника, дядю Игната, он работал конюхом в исполкоме. Зацепили колоду за телегу, и пара лошадей с трудом отволокли ее в лес, за станицу. Благо, что наша улица была крайняя, и до леса было рукой подать.
Несколько дней был покой и тишина, а потом опять колода оказалась на месте! Молодые крепкие ребята каким-то образом перекатили ее назад!
Так мы прожили ещё одно лето. А осенью вернулся мамин младший брат, дядя Лёша, где лечился после тяжелого ранения под Ленинградом. Он получил от колхоза большое поместье в станице под строительство жилья. Все вместе мои родственники построили новый дом, и мы перешли туда жить. Старок поместье они продали. Новые хозяева в первую очередь порубили на дрова новый плетень и дубовую колоду и сделали изгородь из обгоревшего железа. Стало тихо и спокойно на нашей улице! Но мне было жалко того плетня, около него было тепло и радостно многим людям. С вечера на колоде сидели соседские старики и старушки, беседовали и вспоминали былое время, а мы, дети, вертелись около них, играли в мячик или классики. К полуночи сюда подтягивалась молодежь, и до утра здесь звенели песни и играла гармошка.
Да, настоящий мастер был дед Кузьмич! Много разных плетней было в станице, но только этот облюбовали парни и девчата. Это была лебединая песня народного умельца! Вскоре, где-то через год, Кузьмич умер. Но до сих пор люди помнят его в станице. А если хотят кого-то похвалить, то говорят: "Ты сделал лучше, чем дед Кузьма!"
2010 г.
Контракт
Долгими летними вечерами на лавочке у подъезда обычной пятиэтажки собирались на посиделки пожилые женщины, уставшие от изнуряющей дневной жары и нестерпимой духоты в своих квартирах. Иногда к ним подсаживались мужчины, их сверстники, и тогда разговорам о жизни не было конца. Вспоминали былое, сравнивали свою прошлую жизнь с настоящей, рассказывали о невероятных случая со своими знакомыми и близкими.
Слушать их было намного интереснее, чем смотреть различные ток-шоу по телевизору, где ведущие и участники переходили все дозволенные границы всякого приличия.
Вот и сегодня разговор зашел о молодежи, о том, как трудно ей сейчас устроиться в жизни. На работу не берут - нет трудового ста¬жа, свое дело открыть - нет первоначального капитала, а кредит в банке дают только работающим людям. Прямо заколдованный круг получается!
Полная маленькая женщина из второго подъезда обратилась к своей знакомой:
- Петровна! Вот твой внук сумел хорошо раскрутиться. У него уже своя фирма, такси в городе. И откуда у него столько денег? Ты хоть бы поделилась секретом!
- Да, Ивановна, деньги для начала надо иметь, да еще и голову на плечах чтобы ими правильно распорядиться!
- А я Петровна, и не спорю, что твой Витька оборотистый оказался. Прямо настоящий предприниматель! А вот мои Петька, что в руки ни попало - все пропало! Уже дважды его родители из долгов выкупали. За что ни возьмется, куда деньги не вложит, все прахом проходит. А у вас и денег-то больших никогда не было. Прямо, как с неба свалились на вашу голову.
- Можно и так сказать! Но ты не забывай, что Витька наш служил в Чечне по контракту. Головой своей рисковал. Слава Богу, заплатили ему хорошо, с того и поднялся!
- Вот только не надо мне, Петровна, лапшу на уши вешать! Слыхала я как им те контрактные деньги выплачивали. Либо начальники в части ополовинят, либо за воротами "братки" последнее отнимут. Сколько уже наших ребят так пострадало, и ничего никому не докажешь! А твой внук - исключение что ли?
- Похоже, Ивановна, так и было. Ведь он перед дембелем меня туда вызвал. Родители его далеко живут, за Уралом, а здесь, считай что рядом. Приехала я в Аргун, где их часть стояла. Холодно уже было, конец ноября. Я в куртке, пуховом платке, в теплых меховых сапогах, ввалилась к ним на КПП. Вызвали Витьку, сидим с ним в комнате для свиданий, а он мне на ухо шепчет: «Завтра, бабушка, будут нам деньги контрактные выдавать. Ты приходи сюда, поможешь мне их вынести. Какую-нибудь сумку крепкую возьми: обещают по 200 тысяч дать, а их в казарме негде прятать».
Ну я на другой день уже с утра у КПП дежурю, переночевала в местной гостинице, взяла свою хозяйственную сумку, потайной карман себе к куртке пришила, булавкой заколола, в общем приготовилась по всем правилам! Ближе к обеду – вижу бежит мой Витька к проходной. Пустили нас с ним опять в комнату свидании. Вытащил он из брюк пакет, развернул и стал пересчитывать деньги.
- Что такое? Всего 180 тысяч! Но ведь было же 200. При мне в кассе считали, я там же за них расписался! Обманули, вытащили, пока я ведомость подписывал! Пойду разбираться.
- Не ходи, внучек. Ничего ты теперь не докажешь! Раз ты вы¬шел во двор, то кто тебе теперь поверит? Давай хоть эти деньги спасать. И тут меня будто кто надоумил: поделила я пачку на две части и стала их в голенища сапог засовывать. Спасибо, что сапоги были мне широковаты, все деньги там и поместились! Пошел он потом меня на вокзал провожать. Вышли за ворота и тут нам навстречу четверо амбалов, в пятнистых куртках, грудь нараспашку, а там полосатые тельняшки торчат, прямо морские разбойники!
- Ну что, солдатик, не хочешь ли ты нас пивком угостить? Сегодня, говорят, у вас получка?
- Нет, ребята, мы на вокзал спешим, бабушку вот провожаю!
- Ну ладно, мы люди не гордые, мы и без тебя твой дембель обмоем, давай нам денежку!
- Да нет у меня денег, не получал я их еще!
- А мы вот сейчас посмотри, правду ли ты говоришь?
- С этими словами они схватили Витьку и стали его обшаривать, - продолжала Петровна. - Я кинулась ему на помощь, но один из них схватил меня в железные клещи и не выпускает. Вытряхнули они все его карманы, потом за меня принялись. Вещи из сумки на землю покидали, куртку с меня стащили, карман потайной нашли, а там мой паспорт и денег немного было. Деньги забрали, Витьку ногами попинали и с руганью нас отпустили. Села я на землю, от страха ноги подкосились. Слава богу, что в сапоги не залезли! Так и спасли мы эти 180 тысяч. В конце девяностых годов это были большие деньги. Витька тогда себе домик тут купил и грузовую "Газель", стал частным извозом заниматься, потом две подержанные легковушки "Жигули" подешевле взял, сам их отремонтировал и патент на такси взял. Теперь у него целый парк, а его жена, Лидия, диспетчером в его фирме работает. Так что, спасибо тем сапогам, Витька и мне к моей пенсии добавляет, так что, Ивановна, на жизнь хватает!
- Ну прости меня, Петровна! А то я уж плохое про внука твоего думала. Не обобрал ли он кого? А это ему бог тогда помог!
- Да, Ивановна, случай помог. Но в народе говорят: "Бог-то Бог, да и сам не будь плох!"
Кумовья
Правду говорят в народе, что клин клином вышибают. В подтверждении этого я расскажу вам историю про одного такого родственника, любителя пошутить.
Двоюродный племянник деда Гаврилы был женат на внучке деда Федора, поэтому они считались сватами и называли друг друга «Кумом». Жили на одной улице через забор. Оба в свое время работали в колхозе, потом, когда состарились, занялись домашним хозяйством. Это хозяйство у кума Гаврилы состояло из петуха, четырех кур и поросенка. А у кума Федора кроме кур было еще две козы и козел Васька. У каждого из них был небольшой сад во дворе и поливной огород.
Дед Гаврила – длинный, худощавый, немного медлительный во всем слушался свою жену Дарью. Она была настоящим завхозом в доме, знала когда, что и где надо сажать, полоть и поливать. И во всех этих работах шла впереди мужа.
У кума Федора наоборот, во всех делах заправлял он сам. Небольшого роста, крепко сбитый, с коротким седым ежиком волос на голове, он постоянно покрикивал на свою жену Клавдию. Статная дебелая казачка плавно, словно пава, двигалась по двору, равнодушно смотря на своего суетливого мужа и продолжала неспешно делать свою работу, бывало, Федор уже и огород польет ведром из колодца, в магазин за хлебом сбегает, а она все еще моет пол в доме, и он шел на лавку у двора, куда заглядывали покурить другие старики. И тут энергия Федора выходила наружу. Любил он подшутить над своими сверстниками.
Однажды он «развел» деда Макара. Наговорил ему, что чужая скотина потравила его огород в лесу, где станичники сажали картошку, тыквы и арбузы. Он даже предложил свою двухколесную тачку, чтобы съездить туда и спасти хоть остатки овощей! Макар и Федор быстрым шагом преодолели 3 километра до Дона. Но огород Макара был цел и невредим, а Федор сказал, что ему почудилось утром рано, что по огороду соседа бродят коровы.
- Чего нам назад пустым ехать? Давай уж мою картошку прихватим. Я утром два мешка подрыл и в кустах схоронил. Завтра на базар свезу, продам молодой картошечки! – Ну Макар на радостях, что его огород не пострадал, помог Федору довести эти мешки до дома.
В другой раз Фёдор подшутил над кумом Гаврилой. Поймал его петуха на своём огороде, залил ему в клюв стопку самогонки, и петух отключился. Потом он вызвал Гаврилу из дому и сообщил, что его петух сдох от куриной чумы, и что надо срочно резать всех кур, пока они не заразились. Гаврило присыпал своего петуха в полисаднике землёй и стал ловить своих несушек. К вечеру они с Дарьей порубили всем им головы, обварили кипятком и сидя на крыльце общипывали перья. И тут к ним вышел их "мёртвый" петух, с полу¬закрытыми глазами и тут же начал пить воду из тазика. Обман рас¬крылся, но кур уже не вернуть! И Дарья решила отомстить "весёлому" соседу, проучить любителя делать пакости добрым людям. Такой случай ей представился только через полгода. В послевоенные годы к 1 марта правительство снижало цены на все продукты и пром¬товары. Каждую весну люди ждали по радио сообщения о снижении процентов: на сахар - 10%, на мыло - 15%, на ситец - 12% и. т. д. И уже с утра, 1 марта, в нашем сельповском магазине стояли новые ценники.
Баба Дарья знала, что дед Фёдор тайно гнал самогонку и сбывал её по дешёвой цене, вполовину дешевле государственной "Московской". Наверное, поэтому на него никто не заявлял в милицию, иначе бы его ждало суровое наказание, вплоть до тюремной камеры.
И вот вечером баба Дарья под большим секретом сказала Клавдии, что цена на водку снижается аж на 50%. Та поделилась этой новостью с мужем, и Фёдор понял, что его бизнесу приходит конец. Кто будет по такой же цене брать его суррогат? Он выгреб всю свою заначку, оделся потеплее и пошёл ночевать к магазину. Устроился там на ступеньках и чуть не замёрз до утра. Рано утром к нему стали пристраиваться любопытные станичники. Они решили, что если Фёдор тут чего - то ждёт, то и им не грех поживиться. К открытию магазина собралась толпа человек сорок. Продавщица Раиса не могла отбиться от Фёдора, который требовал дешёвой водки. А за ним напирала и гудела толпа мужиков, и грозилась разнести в щепки её прилавок, если она вздумает придержать "Столичную". Тогда Раиса вызвала по телефону милицию. Двое милиционеров быстро раскидали любителей выпить и пригрозили, что если мужики добром не разойдутся, то они их всех посадят на 15 суток! Тогда гнев народа обрушился на Фёдора. Схватили его за полы тулупа и стали трясти.
- Откуда ты узнал про водку? Кто тебе сказал?
Тому делать нечего, сослался на соседку Дарью. И вот вся эта толпа двинулась к дому Гаврилы. А тот ни сном, ни духом ничего не знает. Его бабка Дарья тоже отказалась наотрез: "Это я Клавдии сказала, что хорошо бы и на водку цену снизили хотя бы в половину. А она глупая подумала, что по радио так сказали!"
Круг замкнулся! Но котёл народного гнева кипел и пар надо было выпускать. Дед Макар повернулся к Фёдору: "Это опять твои шу¬точки и примочки? Как тогда с моим огородом?"
Деду Степану тоже как - то досталось от Фёдора, когда он по его подсказке посадил у себя в огороде Болгарский табак, а вместо махорки выросли какие-то дикие цветы. И вот теперь он вспомнил свою давнюю обиду и заорал: "Бей гада! Щас мы тебе накостыляем, чтобы неповадно было добрых людей булгачить!". Деду хорошо всыпали. Били руками и костылями, из плотного круга не выпускали до тех пор, пока он не упал на колени... Когда толпа разошлась, Клавдия с причитаниями отвела мужа домой. Два дня он отлёживался на тёплой русской печке, ругался всякими словами и на дуру Клавдию, и на змею Дашку, и на весь белый свет.
А потом пришел его проведать кум Гаврила: "Прости ты Федя мою Дарью, по глупости она это сказала!" - "Ладно, чего уж! Моя Клавка не лучше. Это они в брехучий телефончик поиграли. Черт с ними, с бабами! Пойди лучше ко мне в сарай, там, у коз в яслях я прикопал четверть самогонки. Да смотри, чтоб Клавдия не видела. Налей в эту кружку, полечиться мне надо! Дождись только, как стемнеет". Вечером Гаврила принес полную литровую кружку. Клавдия было встрепенулась, но он успокоил её, что это Дарья лечебных трав отварила Фёдору.
Потом они выпили её пополам, зажевали куском чёрного хлеба и помирились до следующего раза. Кумовья всё-таки!
Родные люди!
Трижды крещённый
Моему однокласснику Ремчукову А. А. посвящается
Вот уже полвека прошло, как мы закончили среднюю школу. В родной станице из нашего выпуска осталось всего не¬сколько человек, остальных судьба разбросала по всей необъятной России, а один из наших одноклассников даже попал в США, где до сих пор занимался серьёзной науч¬ной работой в звании доктора физико-технических наук.
Сколько людей - столько и разных судеб. Но наиболее интересной и поучительной мне кажется история Тимы Размерова. Начав службу в армии рядовым солдатом сразу после школы, он через 3 года вышел оттуда сержантом. Однако уже через 9 лет был в звании подполковника и занимал должность военкома в крупном район¬ном центре нашей области! За это время он закончил строительное ПТУ в г. Камышине, затем самостоятельно подготовился и сдал экстерном госэкзамены в среднем военном училище в городе Пушкино под Ленинградом. Причем всё сдал на "отлично". И это был всего второй случай за всю историю училища. Начинал служить простым сотрудником военкомата в родной станице в звании младшего лейтенанта. Потом были различные курсы и военные сборы. Пошли звания: старлей, майор, подполковник, а закончил службу в звании полковника.
Это удивительная карьера для человека без высшего военного образования. Моему однокласснику явно везло, как будто кто - то вёл его за руку по жизни! На нашей последней встрече выпускников мы с ним разговорились на эту тему, Вспомнили и наших матерей, которые были хорошими подругами. Обе растили нас без мужей. Мой отец погиб на войне, а его вернулся живой и здоровый, но жить с семьёй не стал. В далёком южном городе его ждала молодая фронтовая подруга. Не остановили его ни слёзы матери, ни просьбы жены, ни семилетний сын, которого он не видел целых четыре года.
Об отце Тимоше напоминали редкие денежные переводы и отрез серого сукна на пальто по случаю окончания школы. Больше никакого участия в судьбе парня он не принимал, хотя бабушка говорила, что отец был крупным партийным работником.
Мать Тимы всегда поддерживала тёплые отношения с бабушкой Марфой. Часто её навещала, посылала сына к ней помогать по хозяйству, ухаживала за ней, когда та болела. Тима на всю жизнь со¬хранил к бабе Марфе самые тёплые чувства. Она одинаково любила своих внуков: и Тиму, и Люду от своей дочери. Если бы не баба Марфа, то возможно и судьба Тимы сложилась бы по-другому. По его рассказу выходило, что бабушка в детстве его трижды крестила, дала ему тройную защиту в жизни.
Тима родился за два года до войны. К тому времени своей церкви в станице не было, её разрушили после революции, а из её кирпича сделали дом культуры. Станичники стали возить своих детей на крещение в соседнюю станину за 25 вёрст. Но Тимин отец был работником райкома комсомола, член партии и категорически запретил крестить сына. Тогда баба Марфа тайно понесла внука к одной женщине, которая раньше служила в церкви, сберегла некоторые иконы, и теперь стала крестить детей на дому, и отпевать усопших. Тиму она погрузила в таз с водой, прочитала молитву и повесила на него оловянный крестик на суровой нитке. Крестик баба Марфа дома сняла и спрятала в сундуке, подальше от глаз своего сына. Потом началась война.
Немцы дошли до Сталинграда. В нашей станице стояла румынская часть. Жители, кто как мог, выехали в другие места, но многие оставались в надежде, что немцы сюда не придут. Так Тима с матерью и бабушкой оказался на оккупированной территории.
Румынский комендант велел собрать всех несовершеннолетних детей и католический священник окрестил их по своему обычаю. Тиме надели на шею медный крестик с одной перекладиной и не велели бабе Марфе его снимать. Вскоре фашистов погнали от Сталинграда, и румыны ушли из станицы. Бабушка сняла с внука "бусурманский" ошейник и спрятала его в ту же шкатулку, где лежал первый оловянный крестик. А летом 1943 года она посадила в тачку своих малолетних внуков и повезла их в соседнюю станицу, в настоящую православную церковь.
При всех бомбежках храм не пострадал, батюшка вел там службу, со всей округи тянулись сюда люди. Кто молился о здоровье своих сыновей, мужей и братьев, кто отпевал умерших и погибших, а кто крестил детей. Под жарким солнцем катила свою тележку баба Марфа по пыльной меловой дороге. Временами Тима и Люда бежали следом, со страхом озираясь на груды разбитой военной техники, на трупы погибших лошадей, на стаи крикливых ворон, облепивших падаль.
Только к вечеру подошли они к станице и попросились переночевать в какой-то дом. Бабушка оставила детей у хозяйки, а сама пошла договариваться с батюшкой о крещении. Утром, надев на внуков чистые рубашки, она привела их в церковь. Тиме было около 5 лет, но он хорошо запомнил яркое сияние от множества икон, красивое пение церковного хора и старенького священника в золоченой ризе. Набралось около десятка ребятишек, всех их по очереди окунали в купель, каждому надели на шею блестящий крестик.
Крестными родителями Тимофея стали церковный сторож, хромой дед Игнат и певчая женщина, тетка Настя. После этого похода баба Марфа наконец-то успокоилась: теперь у ее внука был настоящий ангел-хранитель. Однако, никто тогда не носил крестик, и она также убрала его в шкатулку.
Во многих переделках побывал Тима. Но каждый раз какое-то чудо его спасало. Какой ангел ему помогал: православный или католический, а может просто бабушкина молитва? Он и сам не мог тол¬ком это объяснить, когда рассказывал мне о своих приключениях. Где-то в 6 классе он катался с ребятами на коньках за станицей. После обильных осенних дождей первые морозы превратили в каток заливной луг и небольшое лесное озеро, глубина в котором доходила до двух метров, а дно было илистым и вязким. Лед еще не окреп, но ребятишкам не терпелось. И вот Тима разогнался, ледяное поле затрещало, и он провалился по самую шею в холодную воду. Зимняя одежда сразу намокла и потянула его на дно. Он пытался ухватится за тонкий лед, но тот ломался и крошился. Тиме стало страшно, он начал кричать, звать на помощь. Но ребята боялись близко подойти. Спасибо, самый старший из них, семиклассник Васька, догадался выломать длинную ветку от осины и протянул ее утопающему. Тот из последних сил ухватился за нее коченеющими пальцами, и ребята вытащили его на твердое место. Идти домой было далеко и страш¬но. Мать могла устроить нагоняй за самовольный уход на озеро.
Васька привел его к себе домой и до вечера сушил его одежду на печке. Ночевать он пошел к бабе Марфе, его заступнице. Так мать тогда ничего и не узнала о его приключении.
Второе чудо случилось уже во время его учебы в строительном ПТУ в городе Камышине. Их группа проходила практику на возведении текстильного комбината. Они монтировали вентиляцию на высоте более 10 метров. Во время обеденного перерыва обвалились доски на строительных лесах. Тимофей вдвоем с напарником повисли на руках на арматуре. Держались из последних сил, пока закончился перерыв, и прибежавшие рабочие подняли их наверх. Если бы упали с высоты пятого этажа, то легко бы не отделались.
Позже, работая в Клетском военкомате, был на разминировании около переправы через Дон. Со времен войны в степи и в лесу около станицы осталось много неразорвавшихся снарядов. Каждую весну талая вода вымывала из земли эти страшные находки. Выехали тог¬да на грузовике трое: капитан лет сорока, старший в группе, и два сержанта. В небольшом окопчике обнажилась круглая мина. Капитан саперной лопаткой стал очищать ее от земли и повредил взрыватель. Все трое замерли на месте. В любой момент мог грянуть взрыв. Капитан дал ребятам знак головой, чтобы ушли от окопа, а сам стал на колени и начал аккуратно ножичком освобождать взрыватель и выкрутил его! Мина была обезврежена, но капитан долго не мог сдвинуться с места. Тима с товарищем с трудом подняли его с колен и усадили под дерево. Потом погрузили мину в кузов. И вместе с другими "трофеями" вывезли на специальный полигон, где уже специалисты-минеры взорвали все это "богатство". А сколько раз Тимоха попадал в разные дорожные происшествия! Так однажды ехал в командировку в Волгоград на военкомовском "козлике". Шофер Петя всю дорогу рассказывал разные анекдоты, из магнитолы лилась тихая приятная музыка, поездка уже подходила к концу, но тут впереди замаячил самосвал с прицепом доверху груженный огромными металлическими трубами. Петя хотел обогнать эту махину, и тут Тима заметил, что верхняя труба стала сползать в их сторону. Еще секунда и она упадет прямо на их крышу! Однако их "козлик" чудом успел проскочить мимо, а труба покорежила салон ехавшего за ними "Москвича". Погибла женщина, а шофер, ее муж, получил серьезную травму головы, и его увезла "скорая" в больницу.
У Тимофея после этого случая побелели виски, а Петя надолго утратил интерес к анекдотам.
Как-то ехали с тем же Петей из Волгограда домой, и у них ото¬рвалось заднее колесо. Почему это случилось, кто виноват? Но факт тот, что все гайки были плохо прикручены и болты сорвались. Машину начало вертеть и бросать по асфальту в разные стороны, разворачивать поперек дороги. И тут показался огромный "КаМАЗ", он шел им навстречу на большой скорости. Тима закрыл глаза и приготовился к самому худшему. Последовал сильный удар, и их машина полетела в кювет. Оказывается, за считанные секунды на встречную полосу вылетел "Уазик", он обогнал "КаМАЗ" и врезался в их машину. Обе легковушки от удара разлетелись в разные стороны и освободили дорогу. "КаМАЗ" благополучно пролетел мимо, а все участники ДТП отделались легкими ушибами! Всех его приключений хватило бы на несколько человеческих жизней, а некоторым людям ничего подобного не приходится переживать. Как тут не по¬верить в чудо крещения?
Но судьба Тимы могла бы сложиться по другому, если бы он в один прекрасный момент не сделал бы для себя важный вывод. Произошло это после того случая на практике, когда он почти полчаса висел на побелевших от напряжения руках над пропастью. Он решил тогда, раз судьба подарила ему жизнь, то он должен прожить ее по полной программе, как сказал писатель Николай Островский: "Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы!"
Окончив ПТУ, он стал готовиться в военное училище. Достал программу, выписал нужную литературу, усердно готовился почти год самостоятельно и подал прошение о сдаче экзаменов экстерном.
Двухгодичный курс среднего военного строительного училища он освоил заочно, без отрыва от работы и успешно сдал выпускные экзамены, получил диплом и звание младшего лейтенанта. С этого и начался его путь вверх по лестнице судьбы. Он доказал себе, своему отцу и окружающим, что можно построить свою жизнь без протекции, без "мохнатой" руки, что человек сам хозяин своей судьбы. Жизнь дается нам свыше, но распоряжается ею сам человек. Тимофей не упустил данный ему жизненный шанс и добился многого благодаря силе воли, твердости характера, трудолюбию и усердию. А сколько людей, щедро наделенных от рождения разными способностями, бездарно прожигают свою жизнь, довольствуясь малым? Они могли бы полететь в космос, открыть новые лекарства, написать гениальную музыку, построить прекрасные дворцы и храмы, но не хотят или не могут преодолеть себя. В юности очень важно чтобы было "делать" жизнь с кого", чтобы был пример, маяк, путеводная звезда, такая, как судьба моего одноклассника Тимофея.
Поздравление брату
Интересную историю в нашем "Клубе для пенсионеров" рассказала Марья Васи¬льевна из третьего подъезда, излагаю ее от первого лица.
В середине декабря я решила, что пора уже рассылать поздравительные открытки с Новым годом всем родным и друзьям. Через дом от нас совсем недавно открылось новое почтовое отделение. В операционном зале было не так много народа, и я, закупив около двух десятков праздничных открыток, пристроилась около круглого стола.
У стойки топтался пожилой мужчина, он внимательно разглядывал сквозь сильные очки выставочный стенд. Я уже написала половину своих посланий, а он все переминался с ноги на ногу. Наконец девушка-оператор обратила на него внимание: "Вам что-то показать, дедушка? Не выбрали еще?" - "Да мне надо брата поздравить с днем рождения, но чтобы на открытке и елка была, и Дед Мороз. А у вас только цветочки и голубки! Надо, чтобы стихи были про день рождения, но и чтобы Новым годом пахло. Ведь ему на 1 января 80 лет исполняется!" - "А знаете что? - предложила девушка, - Вот возьмите конверт с елкой и вложите в него открытку. Будет прямо "Два в одном!"
- И долго будет конверт идти?
- Да столько же, что и одна открытка. Он у вас где живет?
- В Новосибирске.
- Далековато! Но за две недели как раз дойдет!
- Тогда ладно, давайте мне их, я адрес напишу.
Мужчина достал из кармана куртки листок и стал медленно пи¬сать, что-то шевеля губами.
- С вас 28 рублей, - подсчитала девушка.
Он стал лихорадочно оглядывать зал, заглянул под стойку, ко мне на стол, проверил все подоконники: "Куда же задевалась моя сумка? Там продукты были, молоко, хлеб и кошелек!" "Ну что у вас там? - нетерпеливо спросила девушка-оператор.
- Да вот сумка моя куда-то делась! Я из дома с сумкой выходил. Жена велела молоко купить.
- А куда вы заходили?
- В магазин на Коммуне, но там молока не было. Потом пошел на Оборону, а потом сюда пришел.
- Вот там, на Обороне вы и оставили свою сумку! Идите и ищите.
- Да я не помню, где этот магазин. Ладно, пусть это письмо тут у вас полежит, пойду домой, но я вернусь!
- Похоже вы со своей памятью до нашей почты не доберетесь. Плакали мои 28 рублей, если вы до вечера не придете!
Девушка явно нервничала, а мужчина растерянно смотрел на нее.
Мне стало его жаль. Я подошла к кассе и протянула три десятки: "Вот, возьмите за него 28 рублей". - "Напрасно вы так! Всех не пережалеешь. Он же эти деньги никогда не вернет!" - девушка проштамповала его письмо и отложила в сторону. "Я отдам, спасибо вам!" - мужчина стал благодарить и жалобно извиняться, потом по¬шел к выходу. "Вот-вот, он может тут перед нами комедию разыгрывал. Всякие аферисты есть, даже и старые! На жалость бьют, а у вас у самих пенсия не ахти какая, вас-то кто пожалеет?" - не унималась девушка. "Ну и пусть! Я не обеднею, а его брат вовремя получит весточку от родного человека, я знаю, как это дорого в нашем возрасте", - заполнив все свои открытки, я опустила их в почтовый ящик и направилась к двери. И тут я опять столкнулась с этим мужчиной. Он радостно шагнул мне навстречу: " Вот, полтинник нашел в брюках! Это мне жена сунула, когда я молоко домой относил"." Как относил? У вас же сумка пропала?"- удивилась я. "Когда это она пропала? Сумку жена взяла, а мне деньги в карман положила, сказала, что хватит. Вот еще и таблетки мне для памяти засунула, а я их утром забыл выпить, три раза в день надо принимать!" Мы с девушкой понимающе переглянулись. Как приятно, что никакой он не аферист и не мошенник. Просто человек не успел во время выпить таблетку для памяти!
Мой город
Очерк
Царицын, Сталинград, Волгоград - он стал для меня городом-героем, городом- легендой, городом-сказкой, городом студенческой юности и профессиональной зрелости, городом всей моей жизни.
Вот мой дед, Черячукин Хрисан Антонович, казак станицы Клетской Усть- Медведицкого казачьего округа, везет в Царицын на быках свою умирающую жену Пелагею, чтобы показать ее "знающим" врачам. Свой станичный доктор ничем помочь не в силах, исходит кровью Пелагея, а шесте¬ро их детей с тоской и жалостью глядят на исхудавшую, ослабевшую мать. Никто из состоятельных станичников не дал тогда Хрисану лошадей, да и как их осудить? Началась летняя страда, где каждая пара гнедых на учете. Две недели под жарким летним солнцем ехали они до Царицына. Еще день искали нужную больницу. Два доктора крутили, вертели Пелагею, брали разные анализы. Через три дня вызвали в приемную одного Хрисана и сообщили безрадостную весть, что жена его неизлечимо больна, что надо было к ним обращаться еще год назад, что дни ее сочтены. Дали лекарства для утоления боли, посоветовали не нагружать никакой работой по дому, а в поле тем более, и отправились они восвояси. Жене он ничего не сказал, старался, как мог ее подбодрить. А через месяц на станичном кладбище у церкви появился свежий могильный холм, преставилась раба Божия Пелагея.
Отгремела гражданская война, прошла коллективизация, недоучившиеся в свое время дети Хрисана, закончили школу для взрослых, среди них и моя мать, Анфиса. Вместе со своим подругами Фетой и Шурой она поехала, теперь уже в Сталинград, учиться. Мать поступила в педагогический техникум в 1934 году и уже в 1938 году с дипломом на руках вернулась в родную станицу воспитателем детского сада, где и проработала с перерывом на войну вплоть до 1970 года.
С раннего детства запали мне в душу рассказы моих родных о Великой Сталинградской битве. О том, как горела их родная станица, как гнали их немцы в степные хутора, как заставляли работать на новых хозяев, как морили голодом. Отзвуки Сталинградского сражения еще долго были слышны в нашей местности. Почти все дома были разбиты или сожжены, по степным балкам и придонским лугам осталось множество мин и снарядов, на которых подрывались люди и скот. Особенно много пострадало детей. Любопытные под¬ростки пытались самостоятельно разобраться в устройстве адской машины, некоторые оставались без рук и ног, теряли зрение. Так погиб мой одноклассник Михеев Вася, ему было всего восемь лет, а у подружки Жени погиб двенадцатилетний брат Юра.
Каждый год вешние воды вымывали из земли все новые смертельные находки. Однажды мы с подружкой Валей Крапивиной в палисаднике у тети Нюси, маминой сестры, наткнулись на черный блестящий предмет, он был круглой формы и глубоко уходил в землю. Вытащить из земли мы его не смогли и позвали тетю Нюсю. Она в ужасе схватила нас и потащила из огорода. Подняла крик, сбежались соседи, вызвали минеров, их часть постоянно находилась тогда в станице. Огромная авиабомба каким-то чудом не взорвалась в свое время. Солдаты эвакуировали всех ближних жителей, вывезли бомбу в степь и там обезвредили.
Для меня Сталинград- это волшебный город. В этом я убедилась в 5 лет. Весной 1946 года в нашем детсаду вспыхнула эпидемия скарлатины. Почти все дети из нашей средней группы попали в больницу. В памяти всплывают такие картины. Яркое солнце бьет мне в глаза, я лежу на деревянной качке, укрытая каким-то пиджаком, а мать и ее сестра Нелли везут меня через барак по мосту. Мне очень жарко, я скидываю покрывало, пытаюсь встать, но тетя прижимает меня рукой и просит: "Потерпи, миленькая, сейчас приедем в больницу, там тебе помогут". Я проваливаюсь в темноту, потом снова прихожу в себя уже в палате на больничной койке. Медсестра делает мне укол, я плачу, хватаюсь руками за шприц, и иголка остается в теле. Потом снова провал в черноту. Трое суток я была между жизнью и смертью, с температурой под сорок. В это время при¬летал самолет из Сталинграда, маленький медицинский "кукурузник", привез сильные лекарства для уколов, и меня спасли. Многие дети тогда пошли на поправку. Первое яркое впечатление после кризиса: у моей кровати стоит маленькая худенькая девочка с яркими голубыми глазами и протягивает мне коробочку из-под лекарств: "На, возьми, только не умирай больше!" Я не сразу угадала в ней Лиду Ивенину, подружку из группы. Эта коробочка была лучшей игрушкой в ту пору. Хорошо помню нашу профсоюзную елку для детей работников школы и детского сада. Нам раздают кульки со сладостями, а в них желтые ароматные мандарины. "Это наш завхоз из Сталинграда привез", - говорит мне мать. От их запаха кружится голова, возникает образ какого-то сказочного волшебника в чалме и расписном халате. Он сидит в ярком шатре в окружении райских деревьев, а на них висят золотые мандарины. А на шатре написано - Сталинград.
Каждый год 2 февраля в станичном клубе проходил торжественный вечер в честь победы под Сталинградом. Приглашали выступать детей из детского сада. И вот я, шестилетняя девочка, стою на сцене и при слабом свете мигающей лампочки читаю рассказ о мед¬сестре Гале. Она выносила к переправе через Волгу раненого солдата. Кругом шел бой, горел город, а она постоянно спрашивала: "Ты жив, голубчик? Ты слышишь меня?" - "Слышу, Галя, слышу". В полумраке затаился холодный зал, за кулисами мать держит мое пальтишко, а я не чувствую холода, я читаю и голос дрожит от слез. Мне жалко и этого умирающего солдата и эту Галю. Но наконец, она его спасает, а благодарные зрители в валенках и ватниках горячо аплодируют маленькой артистке.
В войну у нас сгорел дом и все надворные постройки, все, кроме кухни-каменки. Здесь и ютилась вся наша семья из пяти человек вплоть до 1953 года, пока не построили новый дом, но уже на другой улице. Мать, я, две ее сестры и брат, получивший серьезное ранение на флоте. А мой отец , Чумаков Александр Иванович, погиб на Ух¬та дне в июле 1944 года. На стене у кровати, где спали мы с мамой, а алела черная тарелка радио-репродуктора. Каждое утро в шесть асов мы все просыпались под звуки гимна. Пока старшие готовили завтрак и собирались на работу, я лежала и слушала последние известия. Сначала: "Говорит Москва", а через полчаса: "Говорит Сталинград, местное время шесть часов тридцать минут". "Мама! Почему только Москва и Сталинград?" - " Потому, что Москва это наш самый главный город, наша столица, а Сталинград - наш областной центр, наша родина. Запомни, ты - сталинградка! А Сталин – наш вождь!»
21 декабря 1949 года И.В. Сталину исполнилось 70 лет. Задолго до этой даты по радио стали рассказывать о подарках к юбилею. Завды брали повышенные обязательства по выпуску своей продукции. Фабрики досрочно выполняли годовые планы, колхозы рапортовали о перевыполнении госпоставок по зерну, мясу и молоку. Но я больше всего любила слушать о подарках из братских республик и других стран. Вот умельцы из Китая прислали рисовое зерно, на котором под микроскопом можно прочитать целое послание. Из Индии привезли книгу с шелковыми листами, а из средней Азии - огромный ковер с портретом вождя. Много подарков было от школьников и студентов: стихи, песни, рисунки. Иногда их авторы были из Сталин¬града и области. Тогда я звала всех родных послушать об этом.
Тысячи подарков, и все они передавались в специальный музей в Москве. Как хотелось и мне послать свой рисунок, но мать сказала, что работники детского сада пошлют свою телеграмму от воспитателей и детей, и там будет и мой голос. В тот год у моей подружки Вали Крапивиной случилось страшное горе. Арестовали ее мать, тетю Марусю. Она работала телеграфисткой на почте и вот в одной телеграмме вместо слова Сталинград пробила Сталингад. Дали 5 лет лагерей. Не посмотрели на маленькую дочку, на погибшего под Сталинградом мужа. И осталась Валя вдвоем с бабушкой, техничкой в исполкоме. Вернулась тетя Маруся через два года с новым мужем и маленьким сыном, мать тогда сказала, что Марии повезло, беременные попадали под амнистию, Валин брат лежал в люльке, которая свисала с потолка, и сосал марлевый мешочек с хлебной кашей, тетя Маша стирала тут же в корыте его пеленки, стояла страшная духота. Но я впервые видела маленького ребенка, мне давали его подержать и понянчить. Дома я плакала и просила маму родить мне братика или сестричку. А потом Валя вместе с родителями переехала жить в Суровикино, и я осталась без верной подружки.
С первого класса я уже стала мечтать о поездке в Сталинград. Но это было не так просто сделать. Автобусного сообщения с городом не было, самолеты тоже не летали. Станичники добирались туда с попутными машинами, кто как мог. И вот - радость! В конце мая в 1952 году в школе организуется экскурсия в Сталинград. От каждого класса брали по два ученика, в первую очередь тех, кто закончил учебный год хорошо или отлично. Я как раз перешла в 4 класс с одними пятерками, и мать в награду за мои труды отпустила меня, К тому же одной из руководительниц ехала мамина хорошая знакомая Шеина Елизавета Михайловна со своим сыном Игорем. Отъезд был назначен на 6 часов утра. Уже в пять часов мы были на ногах. Не забуду это раннее утро: наша забараченская улица совсем пустынна, солнце еще не показалось из-за леса, прохладный с ночи воз¬дух окутывает ноги, и пряный запах цветущей сирени доносится из палисадника нашего соседа Манойлина Ивана Гавриловича. Я ни¬когда не видела такой красоты и такой тишины. А этот запах белой махровой сирени всегда возвращал меня в то утро моего детства...
Ехали мы на школьной полуторке, в открытом кузове. На деревянных скамейках сидели, плотно прижавшись друг к другу. К десяти часам подъехали к переправе через Дон у Новой Григорьевки. Плыли на пароме, два паромщика специальными крючьями тянули его вдоль каната, перетянутого через реку. Вода зеленая в белых пенных барашках, а на ящике сидит мальчишка, наверно, сын одного из паромщиков, с самодельной удочкой. У него в ведре плескается несколько рыбешек, он не обращает внимания на столпившихся возле него детей и внимательно следит за поплавком... а дальше нас накрыла немилосердная жара. Не спасают платки и косынки, солнце обжигает руки, шею, плечи, укрывались, кто чем мог. Дорога пыльная. кругом мел и глина, потом выехали на грейдер. К обеду, наконец-то, приехали в город. Помню, в центре до самой Волги тянутся высокие деревянные заборы, за которыми идет стройка. Высадили нас у остановки трамвая, он ходил до центрального рынка, там у него кольцо. Рынок тоже за дощатым забором. Всюду стройка. Застраивается Аллея Героев, улица Мира, а набережная еще деревянная. Вокруг рынка торгуют жаренными пирожками с капустой, картошкой и мясом по 50 копеек за штуку, тут же мальчики продают кружками воду из стеклянных банок. Самая длинная очередь у тележек с мороженным. Продают его уже расфасованным в стаканчики, не так как у нас в станице, где продавщица на весах отвешивает кому 100, кому 200 грамм и возится долго-долго. Да и привозят еж к нам всего раза два за лето. У меня в кармане целое богатство- 3 рубля! Напилась, съела мороженое и еще осталось на пирожки. Дома пирожки не жарили, их пекли в русской печке на чугунной сковороде. Тетя Маня чапельником ловко вертела сковороду на таганке, так что они зарумянивались со всех сторон. Делала она их большие, "семейные" из темной муки грубого помола, внутри свекла или тыква, иногда картошка. Одного такого пирожка мне хватало досыта наесться. А эти, городские, были круглые, зажаренные со всех сторон, пахли настоящим мясом, хотя это был только ливер. Купила всем родным по пирожку, в гостинец. Пора было собираться и идти к набережной. Там мы планировали отдохнуть и идти в музей Обороны Сталинграда. И тут оказалось, что нет одной ученицы- Гали Ивениной из седьмого класса. Подождали некоторое время, потом старшие девочки пошли ее искать, одна слева, другая справа по периметру забора рынка. Вскоре привели пропавшую. Отбили ее у цыганки, которая погадала ей сначала "за так", а потом за деньги и выманила у нее все до копейки. И теперь плачущую и голодную Галину все стали утешать и угощать кто чем мог.
Волга - широкая, полноводная, намного шире Дона, чуть проглядывается противоположный берег. Спустились к самой воде, умылись, освежились, сели на нижнюю деревянную ступеньку. Вокруг важно прогуливались голуби, сходили на берег пассажиры с при¬бывшего парохода, улыбались, весело переговаривались. Дышалось легко и радостно. А учительница рассказывала, какие тут были бои всего 10 лет назад, как кипела Волга от взрывов снарядов, какие тут были разрушения. Позже, когда построили современную красивую набережную, с гранитными ступенями, белыми воздушными ротондами. покрыли асфальтом прибрежную полосу, я была здесь много раз. Но того первого впечатления от земли, политой кровью наших солдат, перемешанной с пулями и осколками, не забуду никогда!
После этого путешествия я почти каждое лето посещала Сталинград. И каждый раз поражалась его обновленному облику. Вот отстроили улицу Мира и завершили ее чудесным планетарием, подарком жителей ГДР. На центральной площади открыли новый Универмаг, где пленили фельдмаршала Паулюса. Тут же выросла прекрасная гостиница "Сталинград", а рядом начал работать драматический театр имени Максима Горького.
Одно время в Сталинграде жила мамина племянница Маша, сни¬мала частное жилье около Тулака, Днем она работала в каком-то ОРСе бухгалтером, а по вечерам водила меня на различные представления в драмтеатр, в театр Музкомедии, в цирк, а по воскресеньям мы вместе с ее подругой Лизой переправлялись на небольшом пароходике на Бакалду - любимое место отдыха горожан. Под деревьями расстилали одеяла, выкладывали продукты и полотенца, и шли к Волге купаться. Берег кишел взрослыми и детьми, шум, гам, веселье до позднего вечера. Этой зарядки хватало на целую неделю. Я с тех пор полюбила театр, с упоеньем стала читать Мольера и Шекспира, Горького и Островского. Каждый год тогда в Сталинграде проходили гастроли Саратовского театра оперы и балета. И я впервые услышала оперу на сцене с живыми солистами. Особенно меня поразила опера "Риголетто" Верди и балет Чайковского "Щелкунчик".
Когда я уже стала учительницей и возила свой класс на экскурсии по го-родам Союза, то всегда водила их в театры на классические постановки. Были мы с учениками в Кремлевском дворце съездов на гастролях Узбекского театра оперы и балета, были в Ленинграде в знаменитой "Мариинке", в малом драматическом театре в Москве и других. И всегда с благодарностью вспоминала спектакли сталинградских театров Музыкальной комедии и драматического, которые привили мне любовь к настоящему искусству.
После окончания 9 класса комитет комсомола школы направил несколько человек из нашего класса работать отрядными вожатыми в школьный пионерский лагерь. Я, Рита Короткова, Лида Ивенина. Света Милованова помогали нашему директору лагеря Мякишевой Антонине Алексеевне: составляли план мероприятий, водили пионеров на речку, читали им книжки, кормили, укладывали спать. Все 24 часа в сутки проводили с детьми. В конце смены у нас была поездка в Сталинград по Волгодонскому каналу.
На строительстве этого канала в 1952 году работала старшая мамина сестра тетя Нелли. Была там поварихой. Жили они в деревянных бараках около станции Мариновка. Летом было хорошо, а когда начались заморозки, тетка сильно простыла, заболела и ее от¬пустили домой. Привезла отрез ситца всем нам на платья и холщовую сумочку с сахаром. Твердые куски голубоватого цвета лежали В сахарнице, и можно было брать любой из них и вприкуску пить чай, пока тетка рассказывала о своей жизни на стройке, о том, что там свободно без всякой нормы можно было купить продукты и одежду. Я впервые увидела у нее трикотажное белье, кружевную комбинацию. голубые в цветочек панталоны. У нас все это шила мама из ситца на старой немецкой машинке "Зингер", пережившей оккупацию в земляной яме под сгоревшим сараем.
И вот теперь в 1957 году мы плыли по каналу. Сели на пароход в Меловском уже к вечеру, всю ночь плыли по Дону до первого шлю¬за. А с первыми лучами солнца увидели огромную статую Сталина. Он стоял в фуражке и шинели, руку держал за пазухой. Высота около 80 метров, его было видно на большом расстоянии. Волгодонской канал носил его имя. Пока проходили все 13 шлюзов, мы с девчата¬ми стояли на палубе, смотрели как в огромной ванне вода то уходила, то прибывала, поднимая пароход на уровень верхнего шлюза. Затем огромные черные ворота открывались, и мы выходили в но¬вое водохранилище, так и вошли в Волгу.
Люди давно уже пытались соединить каналом две великие русские реки. Следы этих работ со времен Петра 1 остались в районе Иловли в виде балок и курганов. И только теперь человеческий разум и труд смогли это сделать! Страна нашла в себе силы и средства возвести эту стройку века всего через 10 лет после Великой Отечественной войны! Вот она - сила народовластия, настоящий патриотизм, забота о будущем своего народа.
Наконец окончена Клетская средняя школа, и я - студентка Сталинградского педагогического института им. А.С. Серафимовича. В 1958 году он размещался в здании по ул. Академической, напротив кинотеатра "Гвардеец". Но уже шло строительство нового здания на проспекте Ленина. Студенты работали на воскресниках на строительстве Волжской ГЭС, озеленяли Историческое шоссе, сажали липовые аллеи на Мамаевом кургане, а еще мы, студенты физмата, достраивали правое крыло нашего ВУЗа, где потом разместился наш факультет. Это было очень демократичное время, время хрущевской оттепели. Голос нашего профкома и комитета ВЛКСМ звучал на равных с администрацией и деканатом при распределении стипендий, общежития, при оказании материальной помощи нуждающимся студентам. Я, как секретарь факультетского бюро ВЛКСМ, была членом приемной комиссии, зачисление тогда проводилось исключительно по результатам приемных экзаменов, льготы были у сирот, у отработавших два года на производстве и у ребят, отслуживших два года в армии. Все было честно и открыто. Наши преподаватели: Меркулов Андрей Павлович, Мацкина Роза Юдовна, Губа Евгений Данилович, Конопатов Павел Иванович, Соболева Валентина Григорьевна и другие участвовали в наших субботниках, проводили с нами праздничные вечера, ходили в однодневные походы за Волгу. С нами вместе учились их дети, но это не была "золотая молодежь" в теперешнем ее понимании. Они, также как и мы, добросовестно посещали лекции и семинарские занятия, проходили педагогическую практику в школах города и области. Они не выделялись своей одеждой, хотя конечно имели для этого больше возможностей, чем сельские студенты. У многих из них были очень глубокие знания по математике, и я по хорошему завидовала в этом плане Филлипову Валерию, Меркуловой Эльзе, Романову Юрию.
Тогда еще не изобрели КВН, его заменяли смотры художествен¬ной самодеятельности между факультетами и между ВУЗами города. Эти смотры превращались в яркие праздники юмора и смеха, выявляли самобытные таланты. Прекрасно читал монологи Райкина наш ведущий Илья Пироцкий, с глубоким чувством пела романсы и арии из оперетт Лиля Лобачева, настоящий спектакль ставил студенческий театр: "Любовь Ани Березно", "Иркутская, история" и другие. Городские смотры проходили во Дворце Труда при огромном скоплении народа. Несколько лет подряд наш институт держал первое место среди ВУЗов города по художественному творчеству.
Неизгладимые впечатления оставил день 12 апреля 1961 года, когда в космос полетел Юрий Гагарин. Шла лекция по начертательной геометрии. Кто-то открыл дверь в аудиторию и крикнул: "Наш человек в космосе! “Все - в актовый зал! Ничего не понимая, мы бежали по коридорам, навстречу открывались двери и потоки студен¬тов примыкали к нам. Набилось столько народа, что все не поместились на сиденьях, стояли вдоль стен и в проходах, а на сцене смонтировали усилитель. Над ним колдовали наши физики Слава Ширинский и Валера Данильчук. И вдруг: "Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза! Сегодня совершил первый космический полет вокруг земли наш летчик-космонавт Юрий Алексеевич Гагарин!" Сообщение повторялось несколько раз, но мы его уже не слышали. Все кричали: "УРА!", обнимались, целовались, потом хлынули на улицу. Занятия отменили, весь город ликует, поёт, кричит, танцует. Пешком мы дошли до нашего общежития на Академической улице, к нам присоединились студенты горхоза. Тут же мы устроили танцы под радиолу. А вечером в красном уголке смотрели трансляцию полета по маленькому черно-белому телевизору. Свершилось! Мы обогнали Америку! Это тогда было главным вопросом в соревновании двух систем.
Наступил 1962 год. Убирают скульптуру Сталина с Волго-Донского канала переименовывают Сталинград в Волгоград. Еще в 1954 году был осужден культ личности вождя. Страна узнала правду о политических репрессиях и Гулаге, об антинародной деятельности Берии, Ежова, Вышинского. Многие заключенные по 58 статье были оправданы и вернулись домой или реабилитированы посмертно. И вот теперь снова.
Для меня слово Сталинград давно превратилось в собственное имя оно звучало как словосочетание Сталинградская битва. Произнося это слово, я не думала о вожде, а только о великом подвиге народа о моей малой родине... Опять бурлит наш актовый зал. Идет митинг по переименованию города. Парторг Линченко с трибуны взывает к нашему сознанию. Мы должны осудить… поддержать… выступить с обращением к жителям города и области... зал возмущенно гудит, один за другим поднимаются на сцену студенты. Вот
Луговой Василий с филфака говорит о том, что Сталинградская битва вошла во все учебники истории и у нас, и за рубежом, что же ее теперь тоже переименовывать? За ним Владимир Исаков читает свои стихи, где он славит Сталинград, как город стали и проката.
Мой город - ты герой всегда,
и в дни войны и в наше время.
Даешь ты в поле трактора
И овощи, и рыбу с хлебом.
------------------------------------
Здесь варят сталь, дают прокат,
Наш вечно юный Сталинград!
В таком виде мне запомнились эти стихи, за точность не ручаюсь Библиотекарша, седая бледная женщина, обращается к нам со своей болью. Она долгое время провела в лагерях и вышла оттуда после смерти Сталина. Студенты не дают ей договорить. При чем тут Сталин? Это все делало его окружение. Сталин выиграл воину, освободил мир от фашизма, с ним мы построили социализм. Кто бы были мы сейчас, если бы не он? Нас бы не было в живых если бы Гитлер завоевал страну. Большинство наших преподавателей молчало. Теперь-то я понимаю, почему. Одним не нравилась идея переименовывать, но вслух сказать об этом они опасались, это было бы против линии партии. Другие несмело протестовали против самого названия. Что такое Волгоград? На Волге много городов и каждый может быть назван таким именем. Третьи еще не определились со своим выбором, а идти на поводу за кем-либо считали ниже своего достоинства... Когда парторг поставил вопрос на голосование, то большинство было против. Но все равно город переименовали. Были сделаны оргвыводы по партийной линии, досталось декану историко-филологического факультета, студенты которого выступали особенно активно.
В 1963 году закончен институт, и мы разъехались по стране. Моя первая школа, мои первые ученики в Михайловском районе Волгоградской области. И каждый свой новый класс я везу на экскурсию в мой родной город. С ними вместе я знакомилась с мемориалом на Мамаевом кургане, ездила на скоростном подземном трамвае, разглядывала Панораму Сталинградской битвы. Я вожу их в поход на знаменитую четвертую высоту, где погибла Гуля Королева около хутора Паньшино, недалеко от станции Качалино. Уже столько лет прошло после войны, а ее эхо доходит до нас и сейчас. В 1971 году на Мамаевом кургане принимали в пионеры мой 4-А класс, и, проходя в павильоне Славы вдоль стен с именами защитников Сталинграда, я нашла имя своей двоюродной сестры Родионовой Александры Ивановны, сержанта зенитного полка. Шура погибла в сентябре 1942 года вместе со своими подругами от прямого попадания немецкого снаряда, тут же недалеко от кургана. Ее мать, тетя Нюра, умерла в 1992 году, пережив свою дочь на полвека. И все это время не могла смириться, что ее нет на свете... Из этой поездки мой ученик привез домой настоящую военную гранату. Вова Исаев подобрал ее где- то в окрестностях кургана, спрятал в свою сумку, а вечером мать ее нашла. Гранату изъяли, а мне объявили выговор за то, что подвергла детей смертельной опасности. С тех пор на все свои турпоходы я стала брать родителей учащихся, они помогали организовывать досуг, следили за поведением детей.
Связь с Волгоградом не прерывается и поныне. Здесь закончила Медцинский институт моя дочь, сюда ездят на экскурсии четверо моих внуков. Здесь живут мои подруги по школе и институту. Приезжая их навестить, я с волнением говорю: "Здравствуй, мой родной город! Счастья тебе и мирного неба!"
Обратный билет
Посвящается моему однокласснику
Зимину В. Д.
Пьеса в восьми картинах.
Действие происходит в 1991-2008 годах в России, г. Пермь и в США, г. Хьюстон.
Действующие лица:
Зарубин Вениамин Иванович - Веня, ученый физик.
Ткачев Андрей Васильевич, сотрудник его лаборатории.
Фрэд Хуберт, преподаватель университета г. Хьюстона.
Анна Матвеевна, мать Вени.
Елена Борисовна, жена Вени.
Лариса, старшая дочь.
Людмила, младшая дочь.
Дима, муж Ларисы.
Ваня, Света - дети Ларисы и Димы.
Сергей, первый муж Людмилы,
Богдан, второй муж Людмилы,
Роман, сын Людмилы и Сергея.
Денис, сын Людмилы и Богдана.
Другие.
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Город Пермь. Квартира Зарубиных, июль 1991 год. Веня и Лена собирают вещи в чемодан.
Лена: Веня, я не буду давать тебе второй спортивный костюм, там этого добра полно. Купишь по приезду. Оставь его Диме, пусть порадуется. Уже третий год врачом работает, а все в старых трениках по утрам бегает! От соседей стыдно, зять профессора называется!
Веня: Ну и что такого? Я свой первый костюм купил уже в звании доцента! Пусть спасибо скажет, что мы квартиру расширили и целую комнату им с Ларисой отдали. Было бы теперь чем за это расплатиться!
Лена: Все-таки молодец эта твоя секретарша Ольга! Вытолкнула тебя на эту конференцию. Сам Сагдеев выбил для ее участников целый теплоход, из 80 стран ученые были. Это ее надо благодарить, что ты получил приглашение из Хьюстона на курс лекций. Сам- то ты у меня не инициативный. Тебе главное - наука! Но единой наукой сын не будешь!
Веня: Лена! Если бы не наш долг за квартиру, я бы ни за что не поехал в США. Ради этой квартиры я принес такую жертву! Продал свою единственную ценность, свою яхту. И что из этого вышло? Все свои сбережения доверил родному государству, положил в Сбербанк, где их в июне благополучно прикрыли! И на руках держать было опасно, этот Павлов со своим обменом так всех напугал, что все побежали в банк с деньгами. Но и тут нас достали!
Л е н а: А что ты имеешь против Америки? Всего на полгода. Заработаешь там приличную сумму за свои лекции и расплатимся! В научных командировках ты уже был и на Средиземном море, и в Израиле, теперь вот полетишь в США. Да об этом может только мечтать любой ученый в СССР!
Веня: Полгода - это не месяц и не два! За это время многое может случиться. Ты посмотри, что в стране делается? Какие центробежные силы пришли в движение! Союз тянут во все стороны. Еще Ельцин со своим суверенитетом России. Придумал День не¬зависимости, от кого? От СССР? Боюсь, что Горбачев не удержит эти потоки, и тогда что нас ожидает, где мы окажемся?
Лена: Хорошо, что мы живем на Урале, в центре России. Мы-то точно никуда не денемся. Но во всех катаклизмах прежде всего страдает наука и культура. Вот поэтому и хорошо, что ты едешь в США. Там науку ценят и вкладывают большие деньги!
Веня: Может ты и права, но что я скажу своей матери? Она еще ничего не знает. Я тянул до последнего, зная ее возраст и болезни. Она должна скоро уже подъехать, я ей звонил сегодня утром.
Л е н а: Об Анне Матвеевне не беспокойся. Она под надежным присмотром. Люда там сама готовит и прибирает. Бабушку она любит и не оставит без внимания. Да и Сергей ее не обижает. Вот уже год как они живут все вместе в ее однокомнатной квартире, и Анна Матвеевна ни разу на них не жаловалась.
Веня: Вот эти джинсы я, пожалуй, тоже возьму. Что-то они мне тесноваты стали. Отложи их, Сергею отдашь. Пусть и младшему зятю от меня подарок будет, а то еще обидится. Старшему – отдельную комнату в квартире, а ему в однушке с бабушкой жить приходится!
Лена: За Серегу не переживай. Люда хвалилась, что его, как молодого специалиста, в тресте на льготную очередь поставили. Так что, через год-два у них отдельная квартира будет. Слушай, я совсем забыла тебе сказать. Мама моя вчера звонила из Хайфы. Как узнала, что ты в США летишь, дала адрес и телефон своей подруги в Бостоне. Тетя Роза и дядя Самуил теперь там живут. Будет куда тебе обратиться при нужде.
Веня: Да, близка дорожка от Хьюстона до Бостона! Но все равно, спасибо тебе. Как они там в Израиле устроились?
Лена: Брат уже работает, в медакадемии лекции читает, жена пока дома, а маме пенсию оформили, на жизнь хватает. Жилья, правда, своего нет. Живут в съёмной квартире. Говорит, что жарко очень, климат совсем другой, чем здесь, на Урале. Ей дышать труднее.
Веня: Вот и нечего было туда ехать! Никто ее отсюда не выгонял! Как же, все знакомые выехали, а она нет. Ты же вот осталась!
Лена: Веня, я – другое дело. У меня муж – русский, да еще казак, а у брата – жена-еврейка. Ее родители туда подались и дочку с зятем перетянули. А моя мама за сыном поехала, он у нее младший, наверное, самый любимый!
Веня: Не говори глупостей. Для матери все дети любимые. Просто это такое стадное чувство! Все едут – и я поеду, чем я хуже? Вот посмотришь, многие еще вернутся назад. Израиль – страна маленькая, там всем нашим переселенцам достойной работы не хватит. А пособие по безработице не всех устроит!
Лена: А вот брат получает столько же долларов, сколько ты – рублей, чувствуешь разницу?
Веня: Конечно, ему же там надо за все платить: и за жилье, и за лечение, и за учебу детей в институте. Там же все платное, а у нас за все платит государство.
Лена: Что же оно, это государство, сбережения наши отбирает? Ученым не платит, чтобы жили достойно? Одеть, обуть не может, дефицит кругом, сахар утке по талонам продают. Это как пони¬мать?
Веня: Хватит, Лена, нагнетать! Мы - не голодные и не холодные, и дочек выучили, и замуж отдали. Все проходит в жизни, и эти времена пройдут. Жизнь - она полосатая, подождем светлую полосу, потерпим!
Лена: Вот ты всегда так: ленивый, на подъем тяжелый, ничего в жизни менять не хочешь, У вас, русских, жареный петух - двигатель прогресса, клюнет в одно место, и вы начинаете шевелить мозгами.
Веня: Спасибо тому петуху. Вот в Америку еду побираться на свою бедность!
Л е н а: Ты не побираться едешь, а учить американцев уму-разуму, они там хоть сытые и богатые, но наше образование все равно лучше чем у них, не зря они за тебя так ухватились и так быстро все документы оформили!
(Слышится звонок в дверь).
Лена: Иди, встречай гостей, а я пойду на кухню, разогревать.
Анна Матвеевна (полная женщина): Ну, здравствуй, сынок! Какой у вас сегодня праздник, что всех родных собираете? Меня вот Люда с Сережей прямо на такси к вашему дому подкатили!
Веня: Проходи, мама, садись в кресло, а вы ребята, тут рядом на диване располагайтесь. Новость у меня для вас, даже и не знаю, как сказать, с чего начать. Все так быстро получилось!
А. М.: Говори уж, не тяни! Я за свои восемьдесят лет столько новостей слыхала. Так что одной больше, одной меньше - какая разница?
Веня: Уезжаю я, мать, на полгода в Америку, в университет лекции читать, что скажешь?
А. М.: Ну, слава богу! А я боялась, что ты мне про какую-нибудь болезнь свою поведаешь. Ты ведь еще с детства хорошим здоровьем не отличался. В детсаду, бывало, постоянно кровь из носа шла, почему и спортом нельзя было заниматься. Другие пацаны на нашей улице лапту гоняют или в футбол режутся, а ты у стола сидишь, да книжки разные читаешь, тебя тогда «академиком» дразнили.
Веня: Так ты ничего против не имеешь?
А.М.: Имею, но что от этого изменится? Полгода – это очень много. Ты столько никогда без Лены не был. Кто там за тобой приглядит? Кто вовремя накормит, постирает, приберет? Ведь ты если чего задумаешь, то тебя от стола неделю не отгонишь! Будешь сидеть и писать свои формулы голодный и холодный!
Люда: Бабушка, там обслуга в гостинице по первому разряду, никто там сам не готовит. Еду приносят по заказу из ресторана.
А.М.: Да он и заказывать не будет, просто забудет это сделать, и будет голодный.
Лена (входит их кухни в зал): Анна Матвеевна, я бы с радостью поехала вместе с Веней, если бы меня иуда пригласили! Но там нужны только двое из нашего университета: наш Веня и Андрей Ткачев. Им там очень понравились из разработки по гидродинамике. Вот они и полетят вдвоем. Так что Веня там не один будет!
А.М.: И все-таки это очень далеко и дорого. Случись что, не сразу домой доберешься! И еще, ты обещал этим летом меня на Дон свозить, в нашу станицу Клетскую, попрощаться с родными местами хотела перед смертью.
Веня: мам, ты у нас молодец, умирать тебе еще рано. На будущий год обязательно туда поедим. Я и сам двенадцать лет на Дону не был. Мои одноклассники собираются по всем круглым датам, уже тридцать лет было нашему выпуску, а я не поехал, в научной экспедиции был. Скоро тридцать пять лет будет, надо обязательно поехать. Тянет на Донскую косу, в палатку, на рыбалку. А ты, Люда, что скажешь?
Люда: Папа, я рада за тебя, ты у нас молодец, ученый с мировым именем. Но что-то я не вижу радости на твоем лице, что-то тебя волнует, не устраивает?
Веня:Не люблю я надолго из дома уезжать. И потом, твоей сестре осенью рожать, а меня здесь не будет. Первого внука я не увижу до самого Нового года!
А.М.: Вот дадут Сереже квартиру, и останусь я опять одна.
Сергей: Когда это еще будет! Вениамин Иванович сто раз назад вернется.
А. М.: Дай-то бог! Зовут тебя, Веня, значит ехать надо. Но хочу тебе дать один совет: как прилетишь, так сразу купи билет на обратную дорогу. А то может потом денег не хватить. Со мной один раз уже было такое. Вот помню в семидесятом году дали мне путевку от профсоюза в Пятигорск, желудок подлечить. Так я не поленилась, в первый же день, как приехала, пошла на вокзал и взяла плацкартный билет на поезд до Волгограда. И хорошо сделала, потому что к концу срока у меня денег совсем не осталось. Гостинцев всей родне набрала и двое суток голодная до дома добиралась. Проводница меня из жалости сладким чаем поила.
Веня: Тебе хорошо было, ты точно знала конец своей путевки. А мне на какое число брать?
А. М. Все равно подсчитать можно. А то я тебя знаю. Заработаешься там и домой вовремя не вернешься!
(Звонок в дверь, Сергей идет открывать. Входят Лариса и ее муж Дима. У Ларисы виден круглый живот).
Лариса: Вот хорошо, все уже в сборе. А мы с Димой задержались, у него сложная операция была, а я его дожидалась. Женщина такая молодая, чуть не погибла: лопнул аппендицит!
Лена: Хватит этих подробностей! Мойте руки и всех прошу к столу, у меня уже все давно готово.
(Все рассаживаются вокруг стола).
Дима: Как вкусно пахнет! Чем нас сегодня мама Лена угоща¬ет?
Лена: Сегодня у нас донская кухня: любимые папины котлеты, жареные караси и молодая вареная картошечка с молодым укропом !
Лариса: Представлю, сколько ты денег на рынок отнесла! Да еще ранние помидоры с огурчиками в салате!
Лена: Ничего страшного, деньги приходят и уходят, а запах молодой картошки остается. Вот пусть отец там, в Америке, вспоминает этот стол и всех нас вокруг него, так он по запаху до дома доберется, с закрытыми глазами, даже, если денег на обратный билет не хватит!
Веня (поднимает рюмку)'. Ну что, дорогие мои, пожелайте мне счастливой дороги, хорошей работы и благополучного возвращения! Берегите нашу бабушку. Если родится внук, то назовите его в честь моего погибшего отца - Иваном, ну, а если девочка - то сами уж тут сообразите. Будьте вы все здоровы!
(Все пьют и едят).
Лена: Дима, Сережа! Вам тут отец оставил подарки. (Выносит из спальни пакеты). А вам, Анна Матвеевна, на память от Вени вот этот электрический чайник и пачка чая "Ахмат", это будете пить и вспоминать своего сына, а как заварка кончится, так и он домой вернется!
А. М. Господи! Спасибо большое. Чем же я его отдарю? Что дам на память?
Веня: Мама, спой мне на дорогу нашу казачью песню. Это и будет лучшим подарком!
А. М. (запевает первые слова куплета, все подхватывают песню):
По Дону гуляет, по Дону гуляет, по Дону гуляет
Казак молодой.
А там дева плачет над быстрой рекой...
КАРТИНА ВТОРАЯ
США. Хьюстон. Университет. Кафедра факультета физики и механики. После занятий Веня, Андрей и Фрэд пьют чай. На столе скудное угощение: сахар, чипсы, пакетики с заваркой.
Андрей: Веня, чего хочет от нас этот Фрэд?
Фрэд: Эндрью! Ты должен понимать, это очень выгодно! Это бог посылает сыр!
А н д р е й: У нас вороне бог послал кусочек сыра, когда она на елке сидела, а у вас он его кладет в мышеловку. А это большая разница!
Фрэд: Вен, Эндрью! Вы не понимаете. Это большой куш. Надо его рвать, как у вас говорят!
Андрей: Веня! Этот Фрэд меня уже достал! Заладил, как дятел: Эн-дрью, Эндрью! Я ему такой Эндрью, как он мне Федя!
Веня (перестает мешать ложечкой чай): Он хочет, чтобы мы приняли его предложение и остались в Штатах для доработки нашей темы. Всего на два года. Он уже знает о наших трудностях.
А н д р е й: А кто он такой, чтобы это предлагать? Рокфеллер? Морган? Сорос? Или президент США?
В е н я: Он - посредник, а предложение от Центра космических исследований из Вашингтона.
Андрей: Почуяла кошка, где сметанкой пахнет! Вчера только нам сообщили из Москвы о закрытии нашего филиала от Академии наук, а сегодня они уже предлагают! Хорошо работает разведка!
В е н я: И чего ты кипятишься? Человек нам помочь хочет. У нас ведь уже месяц нет денег на проживание и питание, не говоря уже, чтобы купить обратный билет. После 19 августа у Горбачева уже нет средств на науку, а у Ельцина их еще нет! Так, что нам с нашей темой в России делать? Программу по "Бурану" не нынче, так завтра закроют!
Андрей: Подождем, пока будут деньги!
Веня (обращается к Фрэду, который недоуменно смотрит то на одного, то на другого): Ты, Фрэд, иди! Спасибо за предложение. Мы тут сами все обсудим и тебе вечером скажем наше решение! Иди! До вечера.
Ф р э д: До вечера! Вы говорите мне добро! Это хороший кусок. Как говорят у вас в России: "Лучше ворона в руках, чем журавль в болотах!"
А н д р е й: Не ворона, Федя, а воробей, и не в болотах, а в небесах! А на болотах мы с Веней окажемся, если согласимся. У нас этих болот в Сибири больше, чем все ваши штаты вместе взятые!
Фрэд: Ну так вечером в ресторане вашей гостиницы! Как это у вас говорят: будем обмывать магарыч!
Веня: Иди, Фрэд, иди. Готовь магарыч, в любом случае пригодится! Надоело уже питаться этими чипсами и пакетиками.
(Фрэд уходит).
Веня: Вот ты, Андрей, говоришь, что подождем, пока будут деньги. А где гарантии, что их отдадут на науку, на космос? И когда это будет? Мне уже 50 лет, еще лет 10, и я не смогу так плодотворно работать. Ты, моложе меня, еще можешь подождать, а я уже нет!
Андрей: Но ведь ты отдашь свои мозги на службу США!
Веня: Какая разница кому? Главное, что мое открытие продвинет технический прогресс, поднимет человечество еще на одну ступеньку познания Вселенной! Если бы русский ученый Зворыкин в свое время не изобрел телекамеру, то мы бы до сих пор жили без телевизоров. А ведь он жил и работал в Америке и Нобелевскую премию получил, как гражданин США, а в России у него не было для этого условий.
А н д р е й: Не он бы изобрел, так кто-нибудь другой до этого додумался бы. Ведь научные идеи просто носятся в воздухе! Ученые в разных странах могут одновременно приходить к одним и тем же открытиям, так было всегда! Вспомни нашего Николая Лобачевского и венгра Яноша Бойяли. Они оба подошли к открытию Неевклидовой геометрии. Только наш первым доложил об этом на ученом совете Казанского университета. Его тогда в России так никто и не понял, один только великий Карл Гаусс в Германии поддержал его, потому что сам давно сделал это же открытие, но не обнародовал его, чтобы не сочли сумасшедшим! Действительно, две параллельные прямые пересекаются, это может утверждать только ненормальный человек!
В е н я: А я не хочу, чтобы мою тему завершал кто-то другой. Я - автор этой идеи и должен довести ее до практического применения, иначе зачем тогда было идти в науку?
Андрей: Веня, я давно тебя знаю, и до сих пор не замечал в тебе ни честолюбия, ни карьеризма. Или я ошибался?
В е н я: Да нет, все так. Две причины я тебе уже назвал. Есть и третья, меркантильная, далекая от высоких материй. На мне висит большой долг, я занял крупную сумму у одного кооператора, чтобы расширить свою квартиру. И отдать эти деньги я должен уже через два месяца, первого января 1992 года.
Андрей: Как же так? Ты же весной продал свою яхту под этот обмен, и деньги были хорошие. Что, разве не хватило?
Веня: Нет, их бы вполне хватило, если бы я их не положил в Сбербанк. А когда подошло время оформлять сделку, их там благополучно "заморозили". Пришлось занимать под проценты у бывшего однокурсника. У него сейчас свой кооператив по ремонту видеотехники.
А н д р е й: Ну мог бы и не менять пока свою двушку, подождал бы пока раскроют счета в Сбербанке!
Веня: Мог бы, наверное, если бы не семейные обстоятельства. Старшая дочка с зятем уже три года с нами ютились, а теперь она ждет ребенка, я не говорю о своей младшей дочке. Они с мужем спят за ширмой в однокомнатной квартире моей матери. В общем, сам видишь, какие условия! Я думал, тут за полгода подработаю на лекциях и отдам долг. А теперь домой ехать не на что. Фрэд мне еще вчера вечером позвонил, ты спал уже, а я всю ночь глаз не сомкнул, думал, что делать? И решил, что кроме меня о моей семье никто не позаботится! Наше правительство уже дважды за этот год обобрало нас: сначала этот Павлов со своим обменом денег, потом вклады накрылись. Чего еще ждать? В общем, спасение утопающих - дело рук самих утопающих. Вот я и буду спасаться!
А н д р е й: И что предлагает Фрэд? Какие у них условия? Они, может, мягко стелют, да жестко спать будет? Я знаю некоторых ребят из Союза: физики, математики, химики, которые переехали сюда и не могут найти достойную работу. Берутся за любое дело, вплоть до официантов в кафе. Может так получится, то от России ты ото¬рвешься и здесь не приживешься! Тогда уж точно обратной дороги не будет. Ведь ты не простой инженер, а доктор наук, профессор. Ты знаешь многие секреты по космосу, по оснащению нашего "Бурана".
Веня: "Буран" теперь завис, а через год-два все его секреты устареют, и никому не будут нужны. А их предложение вполне серьезное. Они сейчас работают над возможностью безопасной посадки "Шатлов" на воду. А это созвучно моей теме по гидродинамике. Они предлагают один миллион долларов, дают мне лабораторию, штат сотрудников, чтобы довести мою тему до испытаний на полигоне. Я и тебя прошу остаться со мной, всего на два года.
Андрей: Нет, Веня, я поеду домой. Вот только наберу денег на обрат-ный билет. Еще неделю дочитаю курс лекций, и мне хватит на дорогу.
Веня: Если я подпишу контракт, то дам тебе взаймы.
Андрей: Нет, Веня, не хочу залезать в долг, буду жить по своим средствам. Да и нет у меня времени ждать твоего миллиона. Сын пошел в 11-й класс, надо в вуз с ним готовиться.
Веня: Тогда я передам с тобой немного долларов Лене, все, что у меня пока есть. Там у меня все - бюджетники, зарплаты не растут, а цены скачут. Жить им там трудно. И еще я хочу, чтобы Лена сюда приехала, посоветовала, что же мне делать. Она - женщина практичная. Я тут узнал, что ей можно вызов от университета сделать.
Андрей: Если уж ты сам все решил, то какая разница, что посоветует тебе твоя Лена?
Веня: Скажу тебе, как другу, если бы не Лена, то я бы никогда не стал бы доктором наук. По своей природе я - ленивый человек. Умные мысли часто приходят мне в голову, но их надо записывать, обрабатывать, доводить до логического завершения. Лена прошла со мной весь этот путь от простого аспиранта до доктора наук. Она постоянно тормошила меня, побуждала заниматься наукой. Сама плюнула на свою карьеру, когда ее после красного диплома оставляли на нашей кафедре, пошла работать в школу простым учителем физики. Работала на две ставки, пока я получал гроши, как простой аспирант. За это время она родила мне двух дочерей, я ведь со своей наукой их почти и не видел. Она в курсе всех моих разработок, потому я так ценю ее мнение.
Андрей: Колись, друг, не совет тебе нужен, а нянька, или еще точнее - палка-погонялка!
Веня: Нет, просто моему самолету нужен пламенный мотор, как пелось в марше авиаторов:
"Страна дала нам в наши руки - крылья,
А вместо сердца - пламенный мотор!"
И еще я тебе так скажу: я подпишу контракт, если Лена согласится со мной здесь остаться на эти два года. Не смогу я тут один без нее, а дети уже взрослые, без нас обойдутся.
А н д р е й: А как же Анна Матвеевна?
Веня: Она меня поймет. С нею рядом родные внучки, я буду им регулярно посылать денег, нуждаться она не будет! Ну так ты пойдешь пить магарыч? Фрэд теперь уже ждет!
Андрей: Я что-то не пойму, кто кому магарыч ставит? Ты - Фрэду, или он тебе?
Веня: Кто покупает, тот и ставит! Пойдем хоть наедимся от пуза! Когда еще это будет! Во всяком случае до твоего отъезда нам такое угощение не светит!
(Уходят, Веня напевает марш и печально улыбается).
"Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Чтоб покорить космический простор!
Страна дала сынам стальные крылья,
А вместо сердца - пламенный мотор!
Припев:
Все выше, и выше, и выше,
Стремим мы полет наших птиц,
И в каждом пропеллере дышит Спокойствие наших границ!
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
США, г. Хьюстон, штат Техас, элитный жилой поселок. Дом Вени, стриженый газон, на веранде Веня и Лена. Июнь 1998 года.
В е н я: До сих пор не могу прийти в себя, не могу поверить, что мамы больше нет. Без меня доживала, умирала и похоронили! Почему ты мне сразу не сообщила?
Л е н а: А что бы ты стал делать? У тебя шли испытания на полигоне, кто бы тебя оттуда отпустил? Только волновался бы на¬прасно, а так девчонки ее похоронили, все по христианскому обы¬чаю, и крест поставили, и оградку сделали, и поминки справили. Все, как Анна Матвеевна заказывала. Так что успокойся, дорогой, тебе вредно нервничать, вот уже давление стало подниматься. (Меряет давление "Автоматом"). Видишь, какой ритм сердечный?
Веня: Седьмой год, как я уехал из России, из СССР. Теперь там другая страна, другие порядки. Трое внуков народилось, а я тут сижу и не могу даже съездить мать похоронить! Зачем, Лена, мне такая жизнь? Меня просто используют, как ту курицу, что несет золотые яйца, посадили в железную клетку и не выпускают. А как перестанет нестись, то свернут ей голову и в суп забросят!
Л е н а: А ты посмотри на эту ситуацию с другой стороны. Да, ты- курица, но за твои яйца здесь хорошо платят. Мы могли все эти годы делать переводы своим детям, и твоя мама ни в чем не нуждалась. Мы купили этот дом со всеми удобствами. Я тоже не сижу без дела, работаю, хоть и не по специальности, и мне платят приличные деньги, значит, будет достойная пенсия. А что бы ты имел за те же яйца в России? Твой напарник, Ткачев Андрей Васильевич, доцент, подрабатывает частным извозом после занятий в университете. В больницах по три-четыре месяца не платят зарплаты, прекратили все социальные программы, квартиры не дают, потому что их просто не строят. Вот и у Сергея строительный трест развалился. Они так и живут в однушке у бабушки. Спасибо, хоть разрешили жилье приватизировать, хоть эти "хрущевки" у них не отнимут! Без наших переводов они там с голоду поумирают!
В е н я: Но теперь все! Я - свободный человек! Работу довел до конца, контракт я выполнил. Больше ничего ни с кем заключать не буду. До пенсии как-нибудь дотяну на кафедре, в университете. Ты как хочешь, а я вот отдохну немного и поеду на родину. Можно уже прямо сейчас заказывать обратный билет и покупать внукам гостинцы. Мне отпуск дают до самого сентября.
Л е н а: Я тоже хочу с тобой. Может, и на Дон, в станицу попадем по теплой погоде, в палатке поживем, как когда-то в молодости! Помнишь, в 1972 году мы жили целый месяц на косе около Меловских гор? Девчонки маленькие были - шесть и два года, целыми днями на солнце жарились. А я научилась тогда лещей на подпуска ловить!
В е н я: А помнишь, как мы чехонь у матери в погребе солили в бочке-нержавейке? Потом вымачивали и вялили на чердаке? Мы тогда целый чемодан в Пермь привезли, весь год друзей угощали! Здесь я ни разу не ел ничего подобного. Морская рыба кругом.
Лена: Ладно, отдыхай пока, сил набирайся, и поедем в гости на мой Урал и на твой Тихий Дон!
Веня: Позвони дочкам, сообщи им, чтобы ждали нас.
Лена: Сейчас у них еще очень рано, давай я тебя пока покормлю. Что ты будешь кушать? Я вот окрошку твою любимую приготовила, даже квас свой ставила на хлебе и дрожжах, как Анна Матвеевна делала.
В е н я: По такой жаре ничего больше и не хочется. Надоели мне там все эти консервы, хочется натурального живого продукта.
Л е н а: Я тебе тут еще культурную программу наметила. В нашем русском центре начались гастроли драматического театра из Саратова и казачьего хора из Ростова. Я билеты купили на "Дядю Ваню" и на "Пять вечеров", а на мюзикл "Когда казаки плачут" мне пообещали, говорят, что все в восторге: прекрасные голоса, старинные костюмы, зажигательные танцы, зрители сами пускаются в пляс!
Веня: Вот за казаков тебе отдельное спасибо, с удовольствием пойду!
Лена (набирает номер телефона): Алло! Лариса? Здравствуй, дочка! Я вас не разбудила? Встали уже? На работу собираетесь? А у нас шесть часов вечера. Папа сегодня приехал. Все свои секретные дела закончил. Теперь уж точно мы к вам с ним в августе приедем. Что? Не ехать? Но почему? Вы сами сюда собираетесь? Но как вы решились, на какие деньги? Ничего не понимаю. Веня! На, возьми трубку.
Веня: Привет, дочка! Что там у вас? Какие новости? И когда вас ждать? 15 августа вылетаете? И Люда с вами, всей семьей летите? Замечательно! Ну вы - молодцы, что решились. Давайте, ждем, встретим, как положено. До свидания, привет всем взрослым и детям! (Кладет трубку). Ну, вот и слетали в Россию. Пока мы тут собирались, дети вперед нас вопрос решили.
Лена: Мой бог, как я рада! Привезут и Ванечку, и Светочку, и Ромика! Готовь дедушка денежки, надо устроить им хороший отдых, ведь они океан никогда не видели, а тут Мексиканский залив в двухстах метрах от дома. Двор свой, весь в зелени, дом просторный, магазины от товаров ломятся. Мы их тут и оденем, и обуем.
Веня: Можно на площадке теннисный стол поставить, турничок врыть, а еще и качели оборудовать. Наконец-то произойдет это чудо, я увижу своих внуков! Жалко только, что я опять не попаду наветречу наших одноклассников. В этом году сорок лет выпуску, круглая дата!
Л е н а: Я никак не пойму, причем тут ваш выпуск? Что в нем было такого особенного? Вот и я школу заканчивала, и у нас был юбилей. Один раз сходила на встречу и больше не тянет! Все стали какие-то другие: девчонки обабились, детей понарожали, только и разговору, что о пеленках и распашонках. А парни армию отслужили и на заводах вкалывают, а кто уже и спивается помаленьку, поговорить не о чем. У нас только трое парней институт закончили, класс был не сильный.
В е н я: А у нас из всего выпуска сельской школы половина сразу в вузы поступила, многие в техникумы пошли, потом заочно доучивались. Из нашего класса в пединститут четверо поступили, и я в том числе. У нас были очень хорошие учителя, мы тоже мечтали прийти им на смену и когда-нибудь работать в своей школе!
Л е н а: А может причина вовсе не в учителях? Вот вы все почти родились в 1941 году, когда началась война. Ваши матери пережили очень сильный стресс, их адреналин подействовал на вашу нервную систему, на ваш головной мозг, возбудил в нем скрытые какие-то возможности, потому вы и стали такие умные и способные?
В е н я: Ну тогда, по твоей теории, можно объяснить и ваш слабый выпуск. Вы родились в 1945-46 годах, был конец войне, была Победа. Ваши матери успокоились, отцы вернулись, началась мирная жизнь. О чем еще было мечтать? Вот и родились их дети такие приземленные, не хватающие звезд с неба, ленивые и не любопытные. Одна ты у меня выпадаешь их этой схемы, но это, как всегда, нет правила без исключения.
Лена: Я вот все думаю, чего тебя в пединститут понесло? Мог бы сразу в университет на физфак поступать, не пришлось бы терять два года.
В е н я: В нашем Сталинграде университета тогда не было, а ехать в Саратов или Москву денег не было. Мать работала завхозом в больнице, оклад - триста рублей, далеко не уедешь. Потом по здоровью я ни в строители, ни в зоотехники не годился. Ты знаешь, какой у нас был дружный выпуск, как мне хотелось утром бежать в школу, какие интересные дела у нас там были после уроков! В старших классах мы в школьном драмкружке ставили "Снегурочку" Островского, "Недоросля" Фонвизина, "Вассу Железнову" Горького. Наша литератор, Анна Васильевна, была прекрасным режиссером. А с нашей классной руководительницей Марией Васильевной мы на каникулах ездили по хуторам с концертами самодеятельности. Ус¬певали участвовать в разных олимпиадах и слетах, а по субботам в школе были тематические вечера с танцами под баян и радиолу. Я до сих пор вспоминаю новогодние праздники, обязательно в костюмах, хоть из бумаги и крашеной марли, но все наряжались. Сейчас этого уже нет. Нет тайны, нет сказки! Все открыто до неприличия! И все танцуют один и тот же танец в темпе диких африканских племен. А тогда учителя нас учили после уроков танцевать вальс, польку, краковяк, фокстрот. Бывало, пригласишь девчонку на вальс, при¬жмешь к себе, а сердце прямо замирает! Дух захватывает!
Л е н а: И как звали эту девчонку?
Веня: Какую?
Л е н а: Ну ту, от которой сердце замирало? Ты мне ни разу о ней не рассказывал!
Веня: Какая теперь разница? Прошло столько лет с тех пор. Это я так вообще говорю. Тогда мне каждая девчонка казалась богиней!
Л е н а: А когда ты со мной познакомился, было у тебя такое чувство?
В е н я: А с тобой я сразу потерял не только сердце, но и голову. И решил, что пора мне жениться, хоть ты была всего на втором курсе, а я уже заканчивал университет.
Лена: Ладно, пока я тебе поверю, но в станицу я тебя одного не отпущу. А вдруг ты там встретишь ту самую девчонку, и опять сердце замрет и не выдержит, а это тебе вредно!
Веня: Лена, это уже смешно. Давай сменим пластинку. У нас внуков трое, через две недели в гости прилетят. А ты про какие-то глупости говоришь.
Л е н а: И вовсе не глупости, я про твое сердце говорю: у тебя аритмия, тахикардия и еще много чего врачи говорят!
Веня: Ну и пусть говорят. Им за это деньги платят, собака лает, а караван идет!
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
Конец августа 1998 года. Г. Хьюстон. Дом Вени. В гостиную входят Лариса и ее муж Дима.
Дима: Никого еще нет, мы самые первые вернулись!
Лариса: Мама с папой по супермаркетам еще долго будут кружиться. Для них это такая радость - внукам подарки покупать. Потом еще хотели с ними в детский парк попасть.
Дима: Что-то Люда с Сергеем задерживаются. Вместе с нами выходили из медицинского центра. Мы уже и на рынок заглянули, а их где-то нелегкая носит!
Лариса: Вот пока никого нет, давай мы с тобой все и обсудим! Как нам дальше жить?
Дима: Прямо философский вопрос: быть или не быть, жить или не жить? Билеты на обратную дорогу мы заказали, через неделю вылетаем. Так что все ясно, как белый день!
Л а р и с а: И ничего не ясно! Я вот думаю, стоил ли нам вообще туда возвращаться? Особенно теперь, после этого "черного вторника", который устроили Ельцин с Кириенко? Вылетали сюда - доллар стоил шесть рублей, в сейчас уже двадцать два! И неизвестно на чем он остановится. А это значит, наши зарплаты подешевели почти в четыре раза!
Дима: Если ты так серьезно вопрос ставишь, то подумай, чем мы здесь будем заниматься? Ты же сама сегодня слышала в цент¬ре, что наши медицинские дипломы здесь не котируются. У них в вузах двухуровневая подготовка: бакалавры и магистры. Мы для них только бакалавры, надо еще два года учиться на вторую ступень. Я сейчас - заведующий хирургическим отделением в городской больнице, знаю в десять раз больше, чем любой их магистр. И я должен еще два года учиться? Чему?
Лариса: Да, у тебя на работе неплохие условия: сидишь один в кабинете, с кондиционером, в тихой, спокойно обстановке. А посмотри, как мне приходится целый день вертеться! Участковый терапевт должен четыре часа отсидеть на приеме по 30-40 человек за смену, потом бегать по вызовам по всем этажам с первого по пятый. Это еще 10-15 человек, а когда эпидемия гриппа, то в два раза больше. Ты посмотри, Дима, на мои ноги! За десять лет работы повылезали все вены, ночью ноги ноют и горят, не знаешь, куда их поло¬жить. А мне еще работать и работать! Через несколько лет стану инвалидом!
Дима: Врачи везде - слуги народа. Ты думаешь тут, в Америке, им легче? Только в частных клиниках они живут как белые люди, а в муниципальных больницах для бедных и средних людей - такие же условия, если не хуже! Да к тому же врачом ты станешь только через два года учебы, а иначе - ты просто помощник врача, работник среднего звана, фельдшер, по-нашему.
Лариса: Пусть помощник, но у него зарплата в долларах все равно выше, чем у нашего врача в рублях. Мне уже стыдно брать деньги у родителей. Семь лет они нас содержат своими переводами, а после этого дефолта я не вижу впереди никакого просвета. Отец уже не может так много работать, мама говорит, что у него пробле¬мы с сердцем.
Д и м а: А где ты тут собираешься жить? Здесь, в этом доме? Мы уже ютились все вместе в одной квартире в Перми, мне этого больше не хочется. На свое жилье здесь нужны большие деньги, и когда мы их заработаем, если я пойду учиться на два года? Значит, мы опять садимся все четверо на шею твоим родителям? Нет, Лариса, здесь нам делать нечего. Надо возвращаться!
(Входят Люда и Сергей, оба в плохом настроении),
Дима: Серега! Ну где вас носит? Обедать давно пора, заждались вас. А что вы оба чернее тучи? Поссорились что ли? Чего не поделили?
С е р г е й: Да вот Людмила всю мне шею пропилила, уговаривает меня в Америке остаться, домой не возвращаться!
Дима: Люда! Лариса! Вы что сговорились что ли? И давно вы до этого додумались?
Люда: Все! Надоело! Вы как хотите, а я пошла обед готовить.
(Уходит на кухню).
Л а р и с а: А я пошла на стол накрывать.
(Уходит за Людой).
Сергей: Представляешь. Димыч. Затащила меня в строительную фирму, в кадровый отдел. Показала им мой диплом строительного института, спросила, если ли инженерные вакансии. Ну я в английском языке не силен, в школе и институте немецкий сдавал, не все понял, что ей ответили. А когда уже вышли, то она мне объяснила, что к чему! Представляешь, наш диплом им по фене! Самое большее на что я могу тут рассчитывать - быть бригадиром, как какой-нибудь дядя Вася после ПТУ. А иначе надо еще два года учиться, да еще на английском языке. А я на немецком-то уже все забыл, память на языки плохая.
Д и м а: Ну и до чего вы с ней договорились?
С е р г е й: Ни до чего. Она согласна тут два года учиться, чтобы диплом зубного врача подтвердить, а я категорически против! Работать надо, сына вон Рому растить. Я свое уже отучился, не хочу быть вечным студентом! Пусть наш трест распался, но мы сколотили бригаду, ездим по области, строим частникам дома, ремонтируем школы и больницы. Работы хватает, и платят живые деньги, и никакого английского языка не надо!
Дима: Ну это тоже не инженерная должность, ты же вкалываешь как простой чернорабочий.
Сергей: Да, вкалываю, но это только начало. Мы вот скоро свой цех откроем по производству тротуарной плитки. Уже рассчитали, кто сколько в общий котел сдаст. Вот там я и буду инженером. Правда, надеялся, что тесть денег подбросит, а теперь не знаю, как и просить! Людка уперлась - не верит ни Ельцину, ни Кириенко, ни мне. Ну да пусть остается, попробует американскую жизнь! Все равно ее надолго не хватит, прилетит домой, как миленькая. Любит она меня, никуда не денется! Да и квартира бабкина на нее приватизирована, я лишь только прописан там, но не хозяин.
Д и м а: А у нас Лариса - хозяйка "трешки", и все равно не хочет возвращаться. И что мне делать? Я ведь люблю ее сильно и детей тоже!
Сергей: Надо показать этим сестрицам, кто в доме хозяин! Стоять твердо на своем! До конца стоять! Нервы у них не желез¬ные, сдадутся! Тем более билеты назад уже в кармане.
Д и м а: А если нет?
Сергей: Пусть останутся, поживут без нас и через месяц взвоют, сами назад запросятся! Это они так по родителям соскучились, Девчонки всегда к папе с мамой прилипают больше, чем сыновья.
Дима: Ты прямо философ. Я себе этого просто не представляю! И зачем только я согласился сюда ехать? Семь лет жили врозь и не умерли. Да у нас, русских, многие семьи разделились и в гражданскую, и в отечественную войну, потом, сколько выехало за границу при Горбачеве? Живут врозь, ездят, друг к другу в гости, сейчас же все границы открыты! Скучаешь по родителям, кто же против? Хоть каждый год летай в гости, но зачем же резать по живому?
(Входит Лариса, зовет всех обедать на веранду).
КАРТИНА ПЯТАЯ
Поздний вечер того же дня. Дом Вени. Все взрослые собрались на веранде. Детей не видно.
Лена: Заснули наши ангелочки. Набегались за день, в Дисней¬ленде все аттракционы облазили. Даже дед Веня с ними на колесе обозрения поднимался! Сколько восторга: видели сверху и город, и залив, и наш поселок, и даже океан!
В е н я: А в супермаркете от игрушек было не оторвать. Старший Ваня все легковые машины перебрал, а младший, Ромка, от детского пианино не мог оторваться. Сразу видно, у кого к чему душа лежит!
Лариса: Ну, а наша принцесса, что себе облюбовала?
Лена: Светочка вцепилась в куклу Барби и целый гардероб одежды ей набрала.
Люд а: В общем, дед, развели тебя внуки по полной программе!
В е н я: И хорошо, не надо голову ломать, что подарить. А вы, дети мои, чем занимались? Надеюсь, хорошо отдохнули без ребятишек?
Д и м а: А у нас, Вениамин Иванович, назрел кризис в семейных отношениях, и разрешить его мы никак не можем, только хирургическим путем! И сделать это сможете только вы с Еленой Борисовной.
Веня: Что за кризис? Говори яснее.
Дима: Пусть вам расскажут ваши дочери. Они это придумали, им и ответ держать!
Л е н а: Да что случилось-то? Люда, Лариса? А ну говорите!
Лариса: Папа, мама, мы с Людой хотим тут у вас жить остаться, а наши мужья - против. Хотят без нас лететь в Россию!
Веня: Как остаться? С детьми? И что делать будете?
Лена: Нашел о чем спрашивать! Дела тут ему мало! Да с их специальностью работу везде найти можно!
Люда: Вот и я так говорю. Мы сегодня в медицинском центре были. Пусть не сразу врачами, но работа есть!
Сергей: Ты, Люда, думаешь только о себе, а я что тут буду делать? По десять часов пахать на хозяина со своим инженерным образованием?
Д и м а: Да и врачами вы не сразу будете, надо еще два года в магистратуре проучиться! А это значит, висеть на шее у родителей вместе с внуками. Я категорически против! Сколько можно тянуть с вас?
Лена: Зато через два года будете жить как белые люди, ваши заработки в десятки раз будут выше, чем в России. Вы же видите, что там сейчас творится? Самые лучшие молодые годы уйдут там у вас на борьбу с ветряными мельницами, а хорошей жизни может только внуки дождутся! Зачем себя там хоронить и биться в нужде, если есть возможность все круто поменять!
Веня: Мать правильно говорит. Дети мои, я завтра же подпишу очередной контракт, получу большие деньги и смогу вам помочь и с жильем, и с работой. Пусть я еще пять лет не увижу Дон и свою станицу, но зато потом вы встанете здесь на ноги, и моя мечта ис¬полнится.
Дима: Спасибо, Вениамин Иванович, но я не могу принять от вас такую жертву. Я - мужчина, муж и отец семейства и должен сам обеспечивать свою семью! Я надеялся, что вы сумеете объяснить своей дочери, что ее место рядом с мужем, с отцом ее детей и в беде, и в горе, и в радости, как написано в библии. Я думал, что вы перережете наконец-то эту пуповину, которая уже душит наш брак! Миллионы русских женщин живут не лучше, а может и хуже нашего. Но семьи из-за этого не распадаются. Вот и Елена Борисовна поехала за вами в США, а не со своей матерью в Израиль.
Лена: Да, российские женщины не имеют такой возможности как у вас. Я - мать и хочу счастья своим дочерям, а там этого счастья у них нет! Дима, Сережа, неужели вы хотите, чтобы ваши сыновья погибли на Кавказе, в Чечне? Ведь в России всеобщая воинская повинность, даже студентов берут!
Сергей: США тоже воюет со всем светом, и тут могут забрать в солдаты!
Лена: Но воюют тут только контрактники, а в России этого нет! Я не хочу, чтобы ваши браки распались, я прошу вас все взвесить, подумать и остаться со своими женами и детьми!
Д и м а: У меня там тоже мать, она уже пошла на пенсию, и я не хочу', чтобы кто-то чужой ее досматривал и хоронил!
Лариса: Дима! О чем ты говоришь? Разве мы с Людой чужие люди были для бабушки? Разве мы все там плохо о ней заботились?
Дима: Заботились хорошо, но она каждый раз вспоминала и звала своего сына. Она и умирала с его фотографией в руках! Я так же, как твой отец, единственный сын у матери,
С е р г е й: У меня другая история. Нас в семье трое братьев и сестра. Родители мои, как вы знаете, живут в селе, раньше были простые колхозники. Сейчас колхозы распались, работать им стало негде, живут огородом и подсобным хозяйством. У них порой нет копейки до больницы или аптеки доехать. Людмила вон знает, что я им каждую весну огород пашу, картошку сажаю, а летом сено корове заготавливаю. Я у них самый младший, все другие дети живут далеко, по всему Союзу разъехались: кто по направлению от вуза, кто за длинным рублем в Сибири на нефте - и газоразработках. Получается, что я один за моих стариков в ответе. Больше некому. Думал, со временем их в город перевезу, квартиру получу. Да вот пока не получается.
Д и м а: Ваша мать, Вениамин Иванович, покинула свою донскую станицу и за сыном на Урал поехала. Ваша жена бросила своих детей и за вами в Штаты подалась. А теперь вот и ваши дочери бросают своих мужей и остаются здесь, около вас! Вы, как магнит, притягиваете всех вокруг себя. Ради чего? Ради какой великой цели? Дать человечеству новые научные открытия? Но эти открытия можно делать и у нас в России. Вспомните: Циолковского, Мичурина, Королева! Я не понимаю, ради чего все эти жертвы? Мама ваша доживала одна, жена ваша семь лет не видела своих внуков, их растили чужие тети в яслях и садиках. А теперь вы хотите лишить их и родного отца!
Лариса (плачет): Дима! Остановись! Ты со своей честностью палец о палец не ударишь, когда нашего Ваню забреют в солдаты. Ты скажешь: "Иди, сынок, защищай Родину, как твой прадедушка Иван в 1941 году!" А я не хочу, чтобы он погиб неизвестно за что. Не хочу и не позволю делать из него пушечное мясо. Ты забыл, как у Ткачева Андрея Васильевича в 1995 году сына заживо сожгли в Гроз¬ном? А он был еще совсем мальчик, только двадцать лет исполни¬лось, два года в институте проучился - и на передовую!
Л ю д а: И наш Роман - кандидат номер два в оловянные солдатики. Да, у него хороший музыкальный слух, да он уже играет в детсаду на пианино, хотя нот еще не знает. Но кто посмотрит на его музыкальные пальцы? Всучат в руки автомат Калашникова и от¬правят в очередную "горячую точку". И что Сережа ты тогда сде¬лаешь? А если на Кавказе поутихнет, то дедовщина в армии достанет, его там просто забьют, так как он не сможет дать сдачи! Ну что мне на колени перед тобой стать? Я мать, я хочу защитить свое дитя! И если мне надо выбирать: сын или муж, то я выберу сына!
КАРТИНА ШЕСТАЯ
США, г. Хьюстон, лето, жарко, Веня заходит во двор с дорожной сумкой. Лена его встречает. 2003 год.
Лена: Ну наконец-то ты домой прибился! Мой дорогой, устал, проголодался.
(Обнимает, целует мужа).
Веня: Да, жарковато было. Я не ожидал, что дело так затянется, два раза все пришлось пересчитывать, пока нашли в чем было дело. Поэтому на целый месяц командировка продлилась. А как ты тут без меня жила? Как дела у девочек? У внуков? Я их почти три месяца не видел!
Лена: Дочки обе работают, внуки учатся. Есть изменения на личном фронте. Твой Фрэд - молодец. Помогал Ларисе в свой дом перебираться. Ты же его просил взять над нами шефство. Вот у них теперь с Ларисой роман завязался!
Веня: Погоди! Как же так? Ведь Фрэд женат, или уже развелся?
Лена: Нет еще, жена пока не дает ему развод. Но он почти все время проводит у Ларисы, а точнее, живут они с ней в гражданском браке.
Веня: Не по закону все это, пусть сначала разведется, а потом в зятья набивается. Пустил я козла в огород, это так у нас, русских, говорят в таких случаях.
Лен а: Лариса-то тоже пока мужняя жена, Дима ей до сих пор развода не дает, все надеется, что она к нему вернется. А она молодая, годы уходят.
Веня: Да, жалко Диму, хороший парень. Пять лет уже ждет. Хотя наверняка один без женщины не обходится. В больнице всегда молоденькие медсестры есть!
Л е н а: А может, ему так выгоднее? Живет в нашей квартире под именем мужа, а разведется, тогда что ему делать? Где жить?
Веня; Никто из квартиры его не выселит, он там прописан, даже если и не муж. И пусть живет. Наши внуки - его дети, рано или поздно захотят Родину посмотреть, а у них там и отец, и родное гнездо есть! Дима не виноват, что Лариса здесь осталась. А у Людмилы как дела?
Лена: Сергей наконец-то прислал ей решение суда о разводе. Теперь она сможет узаконить свои отношения с Богданом. Тебя ждали, чтобы назначить день свадьбы. Хотят в церкви венчаться. Его родители - православные белорусы, он у них первый раз женится, хотят, чтобы все по обычаям было.
В е н я: А что с частной клиникой? Люда еще не оформила документы? Пусть все на себя до свадьбы оформляет. Богдан - хороший парень и врач грамотный, но табачок пусть будет врозь! Ведь, чтобы Сергей дал согласие на развод, Люде пришлось отказаться от квартиры в Перми в его пользу. Я уже больше не смогу такие подарки дарить, мне осенью уже шестьдесят два года!
Лена: Родители на Богдана дом во Флориде оформили. Так что он тоже не сирота казанская. Вот отдохнешь день-другой, и поедем туда углы смотреть, как у русских принято, если дочку в снохи отдают, так что нас ждут приятные хлопоты.
Веня: Дай-то Бог, хоть одной дочке жизнь по-человечески устроить! А Ларису мне жалко!
Л е н а: Не переживай ты так, сейчас многие так живут, свободным браком и ничего страшного! Пойдем лучше я тебя обедом покормлю. И отдохнуть тебе надо с дороги.
(Ведет его в дом).
Натура та же. Дом Вени. Входит Лариса, Лена ее встреча¬ет.
Лариса: Папа уже приехал? А я с работы заскочила его проведать. Как у него дела?
Лена: Приехал, пообедал и спит теперь. Пусть отдыхает, он весь вымотанный, на себя не похож! В обед кровь из носа шла, давление зашкаливало.
Лариса: Бедный отец, на износ работает! Ты ему про нас с Фрэдом сказала? Как он к этому отнесся?
Лена: Недоволен, что все не по закону у вас. У него ведь старые представления о браке.
Лариса: Да, по большому счету, прав он, мама! Какой это брак - приходящий муж? Живет на два дома, как мусульманин. Но кто меня замуж возьмет с двумя детьми? Приходится довольствовать¬ся и этим.
Лена: Бедная ты моя, молодая еще, а мужа нет! Дети-то как к нему относятся?
Лариса: Неплохо. Ваню он учит машину водить, так тот и рад. Без конца лезет е нему со своими вопросами: дядя Фрэд - то, дядя Фрэд - се! Общения ему мужского не хватает, подросток, тринадцать лет уже скоро. А Свете, по-моему, все равно, здравствуйте, дядя Фрэд, до свидания, дядя Фрэд. Что он есть, что его нет - без разницы! Увлеклась своим компьютером, Фрэд ей помог в Интернет выйти, так она теперь какие-то работы пишет, на конкурс посылает. Не¬давно приз получила за первое место. Вся в дедушку - башковитая!
Лена: Вы завтра всей семьей к нам приходите. Отец сегодня отоспится, а завтра уж гостей будем принимать. И Люда с Богданом должны приехать. Свадьбу надо готовить. Отец опять расстроится, опять не сможет на встречу выпускников в станицу поехать, им в этом году уже 45 лет выпуска. Он с самой зимы мечтал, и каждый раз какая-нибудь причина.
Лариса: Мама, это мы все с Людой со своими проблемами: то переехали, то переучивались, то мне жилье покупали, то Люде - больницу. А он всем хочет помочь, вот теперь эта свадьба!
Л е н а: Не вини себя, это судьба так сложилась. Отец сам понимает, что пока мозги его работают, он здесь нужен. Иначе вылетишь из обоймы и больше туда не попадешь!
Лариса: Жалко мне его, рвется душа на Родину. Родился бы он в другой стране, в другое время и все было бы по-другому!
Лена: Что об этом говорить! Возвращайся домой, дети ведь там одни.
Лариса: Они уже вполне самостоятельные, да и Фрэд уже наверное там, рабочий день у него закончился. Завтра не знаю как быть, брать его сюда или нет. Как бы отец его тут не благословил за наши с ним отношения.
Лена: Для отца он, прежде всего, коллега по работе, он за него в университете лекции читал, пока отец был на полигоне. При всех он шум поднимать не будет, он выдержанный человек. Да и я его тут немного настрою. Так что приводи своего Фрэда, чего уж скрываться! Ты сама как к Фрэду относишься? Если не хочешь, то не говори.
Л а р и с а: За эти пять лет у меня не раз было желание бросить все здесь к чертовой бабушке, взять билет на самолет и к Диме в Пермь вернуться! Он - моя первая студенческая любовь, он забирал меня из роддома с Ванечкой и Светой. Он не спал со мною по ночам, когда они болели, такое не забывается! Фрэд - это не Дима, но мне с ним спокойно и уютно, он от меня ничего особенного не требует, занимается с детьми, с ним я чувствую себя женщиной, мне снова хочется надеть красивое платье, сделать маникюр, уложить волосы. Я перестала быть затворницей, он вывозит нас с деть¬ми на побережье, на пляж, были даже у Люды во Флориде в гостях.Жена не дает ему развода, и похоже, что не даст никогда. Ну что же, пусть будет так как есть. Значит, такая моя женская доля, я ее сама выбрала. Лишь бы дети потом меня за это не осудили, ведь я сама своими руками лишили их отца!
Лена: Они как-то общаются с Димой? Может письма пишут или по телефону разговаривают?
Л а р и с а: На их дни рождения он звонил на мобильный Ване. Прошлой зимой, когда Андрей Васильевич был у вас в гостях, Ваня дал ему свой номер, ну а тот, видимо, сообщил его Диме. Вот теперь я и не знаю, общаются ли они. Но возможность такая у них появилась.
Лена: Это не страшно, отец плохому не научит!
Лариса: Пока они - подростки, то я спокойна. А как станут совершеннолет-ние, то где гарантия, что к отцу не запросятся? И что тогда делать?
Лена: Ну, до этого еще далеко. Когда время придет, тогда и думать будем, а пока не забивай себе голову, живи здесь и сейчас!
Лариса: Счастливая ты мама, тебе в жизни повезло с нашим отцом! Сколько себя помню, у вас никогда между собой серьезных проблем не было, вы всегда понимали друг друга.
Л е н а: Я его тогда сама выбрала, только он думает по-другому, ну и пусть думает, на то у него и голова, только без моей шеи он жить не сможет!
КАРТИНА СЕДЬМАЯ
Март 2008 года. США, г. Хьюстон. Госпиталь, отдельная палата. Веня лежит на кровати под капельницей, рядом на стуле сидит Лена, на стене кардиограф показывает работу его сердца.
Лена: Веня, Веня! Ты меня слышишь? Открой глаза!
Веня (Смотрит на нее): Все как в тумане! Где я? Что со мной? Почему ты плачешь? (Пытается повернуться).
Лена: Лежи, лежи! Тебе нельзя шевелиться! С того света тебя вернули! Ну и напугал же ты нас! Сейчас, слава богу, все уже позади. Ты дома, в госпитале.
Веня: Помню, как был на полигоне, в горах. Мне стало плохо, сильно болел живот, а больше ничего не помню!
Л е н а: У тебя лопнул крупный кровеносный сосуд в животе, потерял много крови. Позвонили к нам домой, нужно было срочно делать операцию. Ваш врач там влил в тебя почти два литра физраствора, чтобы довести тебя до госпиталя. Лариса наняла тут вертолет, сама за тобой летала, все время поддерживала тебе давление системой.
В е н я; А ведь я этого ничего не помню. Кто делал операцию?
Лена: Хирург, афганец. Он был поражен, что при такой потере крови, почти при нулевом давлении ты выжил!
Веня: Значит, еще поживу. Спасибо моему ангелу-хранителю! Наверное я еще здесь нужен, на земле.
Лена: Доктор говорит, что сосуды у тебя стали хрупкие, не выдерживают большого перепада давления. Тебе надо опасаться больших нагрузок, жить только на равнине, а ты много времени про¬водишь в горах на полигоне.
В е н я: И на равнине бывают штормы и ураганы, цунами и тор¬надо. Вспомни прошлое лето, когда во Флориде переселяли с побережья целые города. До нас тогда тоже дошло, машину по самую крышу залило. Я тебя тогда на руках выносил к автобусу со спасателями.
Лена: Теперь тебе категорически запрещено носить тяжести. Иначе сосуды не выдержат!
Веня: Ладно, спасаться теперь будешь сама, да еще и меня, инвалида, тащить за собой.
Л е н а: Не говори так. Какой ты инвалид? Ты у меня теперь дважды рожденный: в сентябре и сейчас - в марте! А такие люди долго живут, им еще одна жизнь теперь отпущена.
Веня: Лена, а мне можно поесть чего-нибудь? Хоть соку по¬пить, я как будто неделю не ел. Сколько я уже тут лежу?
Лена: Сегодня четвертый день.
Веня: Уже четыре дня? Но мне надо быть там! Осталось всего две недели до запуска. (Пытается встать).
Лена (удерживая его): Если ты так будешь делать, то я позову врача, пусть сделает успокоительный укол.
В е н я: Не буду, только ты принеси мне попить.
(Лена уходит. Веня протягивает руку к ее сумке, достает мобильный телефон, набирает номер).
Веня: Алло, университет? Фрэд ты? Привет, это я - Веня. Узнал? Лежу здесь в госпитале. Ты уже знаешь? Лариса говорила? Приезжай срочно! Ты мне очень нужен по работе. Лена не отходит, постараюсь ее проводить домой. Все, жду.
(Кладет телефон на место. Лена входит с пакетом фрукто¬вого сока).
Лена: Вот сказали, что можно пить только медленно и маленькими глотками. Давай я тебе трубочку вставлю.
В е н я: А теперь иди домой, отдохни, а я посплю. Такая сла¬бость накатила!
Лена (целует его и уходит)'. Я вечером приду, поночую еще с тобой!
(Веня лежит с закрытыми глазами. Осторожно входит Фрэд).
Ф р эд: О-о-о! Вен! Укатала сивка крутую горку!
Веня (улыбается через силу): Да, Фрэд, укатала, только все наоборот: горка укатала сивку! Садись и слушай.
Фрэд: Мне Лариса говорила, что операция была тяжелая, пять часов делали. А ты уже по телефону говоришь! Поздравляю!
В е н я: Да пока не с чем. Не успел я там дело до конца довести. А у нас там только две недели до начала испытаний осталось. Сам я вряд ли поднимусь скоро, а там задействованы большие деньги и многие люди. Я не могу их подводить. Ты один в курсе моей разработки, прошу тебя: поезжай на полигон, вникни в мои последние записи, ты грамотный - разберешься! Особенно посмотри на третий модуль, что-то сбои дает при нагрузке. Если что не поймешь, звони мне прямо сюда на свой мобильник, оставь мне его, а себе купи новый. Да делай так, чтобы Лена и Лариса ничего не узнали, а то лишат меня всякой связи!
Ф р э д: А как же лекции в университете?
В е н я: Я сейчас позвоню ректору, чтобы наш курс перенесли хотя бы на месяц, к тому времени, я думаю, мы там управимся!
Фрэд: Все? Больше ничего?
Веня: Сейчас - это главное, если сорву контракт, то больше со мной никто не захочет иметь дело, тебе понятно?
Фрэд: Понятно, как же.
Веня: Хорошо, иди и делай все быстро. Я уже и так потерял целых четыре дня. Да, и позови мне медсестру.
(Фрэд уходит. Появляется медсестра).
Веня (Стонет, показывает на сердце): Сестричка! Болит сильно вот здесь!
(Сестра делает ему укол).
Натура та же. Утро следующего дня. Веня спит, Лена лежит у стены на кушетке, встает, подходит к мужу, трогает ладонью его лоб, вытирает его салфеткой.
Веня (открывает глаза): Лена! Пить хочу, всю ночь на каком- то пожаре был!
Лена: Температура под сорок у тебя была, бредил, говорил во сне, кричал, звал кого-то. Врач от тебя не отходил, пока температура не спала, говорит, что это кризис был. Теперь ты уж точно пойдешь на поправку. Это я виновата со своими разговорами, разволновала тебя, а ты еще слабый, тебе нельзя!
Веня: Мама ко мне приходила, а я маленький, школьник еще, двойку получил, зачет по физкультуре не сдал. А она меня утешала, говорила, что и без значка "БГТО" люди живут, что у моего отца тоже значка не было, когда его на фронт забирали.
Л е н а: А еще ты какую-то Валю в бреду звал. Ты раньше никогда про нее не вспоминал. Кто это такая?
Веня: Это моя одноклассница, жили с ней рядом на одной улице. Красивая была, по ней многие наши мальчишки вздыхали.
Л е н а: И ты тоже?
Веня: Мне она очень нравилась, но кто я был тогда? Совершенно не спортивный, пухленький увалень, ни в футбол сыграть, ни в волейбол! Девчонкам такие ребята не нравились.
Л е н а: Ну и что стало с этой Валей? Как ее жизнь сложилась?
Веня: Она медучилище закончила и сразу же замуж вышла. Направили их с мужем на Сахалин, он по направлению из нефтяного техникума. Я когда узнал об этом, то первый раз в жизни до беспамятства напился, три дня на занятия в институт не ходил, всех ребят в своей комнате перепоил. Гудели так, что комендантша милицию вызывала!
Лена: Но она-то хоть знала о твоих чувствах? Или ты так и не осмелился к ней подойти?
Веня: Незадолго до этого были мы в станице на майских праздниках. Ее мать уже тогда похвалилась моей, что Валю просватали. Я вызвал ее вечером на скамейку и попросил, чтобы она не торопилась, чтобы меня подождала, пока я институт закончу и стану знаменитым ученым и сделаю ее счастливой. Зачем ехать на край света, на этот Сахалин?
Лена: А она что ответила?
Веня: Она рассмеялась и говорит: «Пока ты Веня станешь ученым, я уже внуков буду нянчить! Ты, Веня, хороший парень, еще встретишь свое счастье, а я для себя уже все решила. Да и не верю я в твою судьбу, слишком ты, Веня, бесхарактерный, не активный, не пробивной. Ты – способный, умный, но не пробивной. Впереди тебя всегда будут другие, кто понаглее, а ты им вежливо уступишь свое место в жизни!»
Лена: Так это Валя подтолкнула тебя уйти из педагогического в университет и заняться наукой? Это ей ты всю жизнь доказываешь свою состоятельность?
Веня: Не обижайся на нее, Лена. Мой перевод в Пермь просто дело случая. Когда нас из общежития забрали в милицию, шума было много, на весь институт. Нас вызвал ректор и поставил условие, чтобы духу нашего к осени здесь не было! Тогда за аморалку просто исключали из вуза с волчьим билетом, но нам повезло, что в нашей группе учился сын ректора, он вступился за нас, нам разрешили сдать экзамены за второй курс и перевестись в другие институты.
Лена: А чего ты в Пермь подался? Можно было бы и поближе куда.
Веня: Посылал я запросы в пять или шесть мест, но положительно ответили только из Перми. Мать была в шоке! В ее представлении Урал – это место ссылки заключенных, а я туда по доброй воле еду, ей пришлось за мной поехать, она не могла позволить, чтобы я там был один. Там я тебя встретил, и стал тем, кем я есть сейчас!
Лена: Выходит, если бы не Валя, ты бы не напился, и мы бы с тобой не встретились?
Веня: Вот именно, она нас и свела вместе, хотя говорят, что 'раки совершаются на небесах. Мне очень хочется, чтобы она узнала кем я теперь стал, и пожалела бы, как много она потеряла! Хотя, возможно с ней я был бы простым рядовым учителем физики о сельской школе. Сидел бы в своей станице и наблюдал бы за звездами, как тот Циолковский.
Л е н а: И ты ничего не знаешь о ее судьбе? Где она сейчас, что
делает?
Веня: Связь с одноклассниками у меня давно потеряна. Вот ломал, поеду этим летом на пятьдесят лет выпуска и все там узнаю. А теперь вижу, что дела мои плохи.
Л е н а: А ты знаешь, Света нашла в Интернете сайт "Одноклассники" из Рос-сии. Может там тебя кто разыскивает? Можно и самому выйти туда, дать свои координаты, может кто откликнется!
Веня: Вот хорошо, пусть она даст обо мне информацию. Пока я тут лежать буду, может, кто и найдется!
КАРТИНА ВОСЬМАЯ
Апрель 2008 года. г. Хьюстон, дом Вени. В гостиной собрались его родные: Лариса, Люда, Богдан, Ваня (17 лет), Света (15 лет), Роман (16 лет), Денис (4 года). Все ждут возвращения Вени из больницы. Лена за ним поехала. Лариса и Люда накрывают на стол, Богдан с детьми украшают комнату шарами, гирляндами и цветами.
Богдан: Дети! Идите все сюда. Как только дедушка войдет, все дружно хором говорите: "Поздравляем с возвращением! И так три раза. А ты, Денис, подаришь дедушке вот этот букет и скажешь слова:
"Желаем крепкого здоровья,
Улыбок, солнца и тепла"! Повтори!
(Денис повторяет, не выговаривает букву "р", все смеются).
Люда: Богдан, надень на него казачью фуражку и шашку сбоку прицепи, дед еще не видел его в этом наряде, пусть полюбуется!
Лариса: Что-то Фрэд задерживается, не успел вчера из командировки вернуться, как сегодня с утра его в университет вызвали. И родителей давно нет, у меня уже и уха сварилась , и курица зажарилась, все готово. А ты, Света, настроила деду компьютер? Он обязательно захочет посмотреть твой диск.
Света: Да, мама, мы с Ваней уже все приготовили.
Б о г д а н: Ну раз все готовы, то нечего нам здесь всем толпиться, пошли во двор, на свежий воздух. Успеем еще в настольный теннис партию сгонять, кто со мною в паре?
В а н я: Я - чемпион нашего колледжа, поэтому уступаю первенство Роме, а потом буду играть с победителем.
Роман: Нечего хвастаться, я тоже хорошо играю, мы с дядей Богданом на корт вместе ходи, на тренировки, так что еще неизвестно, кто кого!
Богдан: Хватит спорить, бросаем жребий! (Пишет что-то на бумажках). Денис! Иди сюда, тяни два листочка. (Денис берет у него из руки два мятых шарика и протягивает отцу).
Богдан: Ну все, Иван и Роман, вам начинать, а я буду судьей! (Дети и он выходят на улицу).
Лариса: Какой Богдан заводной! Любит с детьми возиться, мальчишки каждому его слову подчиняются.
Люда: Он и дома не дает им покоя, постоянно их куда-то тащит, то в бассейн, то в спортклуб, даже Дениску по своей методике обучает: целый спортивный уголок в доме сделал, холодной водой обтирает и летом, и зимой, и знаешь, малыш почти совсем не болеет, не то что Роман. Ох и намучилась я с ним в детстве, то насморк, то ангина, то бронхит!
Лариса: Да, помню я то время, спасибо бабе Ане, что сидела с ним на карантинах, а то бы ты с больничного не вылезала. Да она и нас с тобой, считай, вырастила: отец вечно в университете наукой занимался, а мать на две ставки в школе пахала!
Люда: Я думаю, что после такой операции отец уже не работ¬ник. Он что ду-мает дальше делать, чем заниматься?
Лариса: Уговариваем его с мамой на пенсию выходить, по возрасту ему уже два года как пора, но он и слышать не хочет! Чем, говорит я время заполнять буду? Жил бы в станице на Дону, то кур бы разводил, сад выращивал, а здесь только газон стриженный во дворе!
Люда: Так что ему огород разбивать? Грядки сажать? Над ним же весь город смеяться будет!
Лариса: Это еще что! Вот послушай, о чем он еще мечтает! Хочу, говорит, яблочка анисового, кисло-сладкого с червячком, как в детстве, в своем саду собирал, и чтоб помыть его в кадушке с водой и грызть прямо с кожурой. Надоели мне, говорит, эти блестящие, бутафорские, деревянные яблоки и груши, без вкуса и запаха!
Люда: Ну, отец чудить уже начинает, а что мама говорит?
Л а р и с а: А она согласна, пусть лучше работает, чем яблоки с червями ему искать. Он как увлечется какой-нибудь идеей, то про все забывает.
Люда: Так что наш бедный папочка обречен, как вечный двигатель, до сгорания энергию выдавать, хорошо хоть помощник у него молодой - твой Фрэд, так удачно они сработались. Как тебе с ним живется?
Лариса: Привыкла к нему, детей не обижает. Но вот последнее время мой Ваня что-то стал к нему придираться, как начал с родным отцом перезваниваться, так все и началось. Я не думаю, что Дима его против Фрэда настраивает, но какой-то душевный кон¬такт у них настроился, раньше Ваня мне каждый их разговор дословно пересказывал, а теперь закроется в спальне и по целому часу с ним общается, и о чем, я не знаю. Только скажет потом, что отец привет передавал и все!
Л ю д а: Ну а наш папа Сережа давно женился, слышала, что и квартиру бабушкину расширил, это мне рассказывал один наш общий знакомый, да ты его знаешь, Юрка Прохватилов, он еще в нашем дворе жил, потом сидел за хулиганство, потом при Ельцине раз¬богател на каких-то аферах и стал "новым русским". А когда Путин пришел к власти, то он со своими капиталами сюда сбежал, в Америку. А как-то пришел ко мне в клинику на прием, зубы золотые поменять, так я его и угадала. Он мне много чего интересного про Россию рассказал, что Путин войну в Чечне остановил, что олигархам стал гайки закручивать, что Ходорковского посадил в тюрьму, а Березовского из страны выгнал!
Л а р и с а: Ну эти новости и у нас по телевизору посмотреть можно, надо только время иметь свободное. Мама, как пошла на пенсию, так все российские каналы стала смотреть и нам рассказывать новости. Там теперь зарплату вовремя дают, с долгами Рос¬сия расплатилась со всеми кредиторами, собираются в Сочи олимпиаду проводить, значит, есть у них деньги, недавно нового президента выбрали. Вместо Путина теперь Медведев, тоже молодой, не так как раньше под 80 лет были у нас руководители, хоронить не успевали!
(Шум в прихожей, вбегают дети и входят Фрэд и Богдан).
Богдан: Девочки, похоже деда привезли, дети быстро все по местам!
Ваня: Мама, как аппетитно пахнет, даже слюнки текут! Так есть хочется!
Фрэд: Слюнки - это не хорошо. Это надо их убрать
(Все смеются).
Ваня: Дядя Фрэд! Это у русских так говорят, когда вкусная еда. Это афоризм такой!
Ф р э д: О'кей, афоризм! Но как-то еще надо сказать. Я учил русский, я знаю. Вот например: лапу сосать, пальцы облизывать, дух захватывать!
Ваня: Так тоже говорят, но по другому поводу. Лапу сосут, когда есть нечего, дух захватывает, когда страшно, а если очень вкус¬но, то говорят, что пальчики оближешь!
Лариса: Ладно тебе сынок над Фрэдом издеваться, он нарочно прикидывается, а ты и рад.
(В гостиную входят Веня и Лена. Он с удивлением оглядывается).
Веня: Ну здравствуйте, мои дорогие! Как я рад, что все вы здесь сегодня со-брались. (Обнимает всех, целует).
Богдан: Дети, внимание! Ваш выход. Денис, бери букет!
(Дети кричат трижды поздравление).
Лена: Ну, я вижу, все уже готово к торжеству. Можно и начинать!
Веня: Какое торжество? Потому что я из госпиталя вышел? Зачем же так пышно? Мне даже как-то неловко.
Лариса: Дорогой папочка! Мы сегодня хотим отметить твой второй день рождения и пожелать тебе долгих лет и творческих успехов.
Люда: Дорогой папа! Для нас теперь 11 марта будет святым днем. Бог подарил тебе вторую жизнь, и мы все тебя поздравляем!
Богдан: Дорогой Вениамин Иванович! Вы для меня, как род¬ной отец. Вы подарили мне прекрасную жену, мать моего сына. Спасибо вам за это и долгих лет жизни!
Веня: Спасибо, дорогие мои! Не ожидал я такой встречи, за это надо выпить,
Лена: Ну тогда всех прошу к столу, пора уже обедать, как говорится, соловья баснями не кормят!
(Все рассаживаются, Лариса и Люда подают еду. После небольшой паузы).
Лариса: Раз сегодня у нас день рождения, то должны быть подарки имениннику. Пусть начинают внуки!
(Дети выстраиваются против Вени).
Ваня: Дедуля, дорогой! Оставь свои дела,
Ведь подождут они, мы это знаем!
Сегодня жизнь тебе на крыльях принесла
День Ангела, и с ним тебя мы поздравляем!
Света: Прожил ты много интересных лет,
И повидал ты разных стран немало,
Но в сердце у тебя покоя нет,
Горит в нем пламенный огонь познанья!
Роман: Для нас ты - путеводная звезда,
Ты солнце яркое на нашем небосводе!
Желаем долгих лет, здоровья и добра,
И настроенья при любой погоде!
Ваня: Ты не грусти, что нет пути назад,
И что в России не бывал ты долго.
В душе ты - русский, сердцем ты - казак!
Мы также любим твои Дон и Волгу!
(Богдан выводит на середину Дениса в казачьем наряде, Роман играет на пианино мелодию "Скакал казак через долину". Денис браво шагает по комнате и отдает деду честь. Все хлопают).
Лариса: Света тоже приготовила тебе подарок.
Света: Дорогой дедушка! Я поместила в Интернете твои координаты на русской сайте "Одноклассники". И тебе пришло сообщение от твоего друга детства Игоря. Я сделала распечатку его письма, и ты можешь теперь узнать новости обо всех выпускниках из Клетской средней школы 1958 года!
Веня: Дорогая ты моя! Этому подарку нет цены! Я похоже не смогу больше поехать на наш "золотой" юбилей, но я теперь буду с ними общаться, переписываться, звонить! Это для меня, как глоток свежего воздуха!
Ваня: Дедушка, а меня папа Дима в гости приглашает, поехали со мной! Он и Светку зовет, а она не хочет!
Света: Мама, ну как я поеду? У меня же экзамены в колледже? Пусть вон Роман едет, у него там тоже отец живет!
Роман: Он меня не приглашал. Чего я свалюсь, как снег на голову? Он меня наверное и не помнит, у него другая семья. Хотя, честно, то очень хочется посмотреть на родину своих предков!
Лариса: Так, мои дорогие! Куда это вы собрались? Ты, Ваня, прежде должен был мне об этом сказать, и разрешения спросить, а не портить нам тут праздник! Неужели не понятно, что сейчас не время и не место об этом говорить? У нас есть еще для дедушки подарки, вот Фрэд хочет сказать. У него какое-то важное сообщение!
Фрэд: Дорогой Вэн! У меня хорошая новость для тебя, для меня и для всех нас. Сегодня мне сказали в университете, что ученый совет решил выдвинуть последнюю разработку нашей лаборатории на соискание Нобелевской премии.
(Все кричат: "Ура!". Дети прыгают, хлопают в ладоши, дочери обнимают и целуют Веню. Лена плачет).
Фрэд: Особо отметили, что последние испытания на полигоне прошли хорошо, все наши модули работали в невесомости прекрасно нам предлагают новый контракт!
Веня: Значит, еще повоюем! Значит рано еще на пенсию! Вот это подарок! А я уже думал мотоблок покупать и двор свой распахивать под огурцы и помидоры! (Все смеются). А если серьезно, то хочу по этому поводу сказать несколько слов. Я - счастливый чело¬век, благодаря трем чудесным женщинам, которые вели меня по жизни. Моя мама родила, воспитала и дала мне образование, моя одноклассница, которая подтолкнула меня серьезно заняться наукой и доказать, что я чего-то стою в жизни, и конечно, моя дорогая жена Алена, если бы не она, не ее поддержка, я мог бы не дойти до такого финала, сошел бы с дистанции где-то на полпути! И тебе, Фрэд, спасибо за сотрудничество и бескорыстную помощь, особенно в после¬днем проекте. И вам, мои дочери, что не оставили нас тут вдвоем с матерью, что родили нам чудесных внуков и подарили замечательных зятьев! Давайте выпьем за это!
(Все пьют и едят).
Л а р и с а: Но и это еще не все! Твой внук Роман, студент музыкального училища, очень способный парень, он сумел за несколько часов создать наш домашний казачий хор. И сейчас мы все исполним для тебя любимые песни. Нас с Людой их научила петь наша бабушка Анна Матвеевна, а мы передали их своим детям.
(Все выстраиваются у пианино, Роман играет, Богдан запевает. все подхватывают):
По Дону гуляет, по Дону гуляет, по Дону гуляет
Казак молодой!
А там дева плачет над быстрой рекой...
(Веня сидит в кресле, подпевает и притопывает, из глаз бегут слезы. Лена обнимает его, гладит по голове).
Лена: Успокойся, мой дорогой! Впереди у тебя еще целая жизнь! Мы обязательно поедем на Дон! В следующем году!
Б о г д а н: А теперь, дети, идем все на улицу, будем пускать фейерверк в честь возвращения дедушки!
(Дети кричат: "Ура!", выбегают во двор, с ними уходит Людмила и Богдан. Лариса подходит к родителям, садится на диван).
Лариса: Папа, я не знаю, что мне делать? Иван хочет ехать в Россию в гости к Диме. Я очень боюсь, что он там захочет остаться. С ним стало невозможно говорить! Через месяц он заканчивает колледж, уже прошел тестирование в университет, почти уже студент!
В е н я: Ну и чего ты боишься? Дима - умный мужик, он плохого своему сыну не посоветует.
Л е н а: Не скажи! Если он до сих пор не дает Ларисе развод, значит еще надеется ее вернуть, а Ваня может тут оказаться кстати!
Веня: Он что не понимает, что у Вани там нет будущего?
Л а р и с а: В том-то все и дело, он внушил Ване, что там можно поступить на подготовительные курсы при медакадемии, и через год стать студентом! Света недавно их разговор подслушала и мне рас¬сказала. И что теперь делать? Не пускать его туда, или ехать с ним, чтобы назад его привезти?
Лена: Ты что сама хочешь ехать? Да ты с ума сошла! А если Дима и тебя уговорит остаться?
Веня: Лариса уже не девочка, чтобы делать глупости. У нее тут дом и работа, и Света, и мы с тобой!
Лариса: Да, папа, ты прав, самую главную глупость в своей жизни я уже совершила десять лет назад. Я не вернулась со своим мужем в Россию. Прав был Дима: место жены должно быть рядом с мужем и в горе, и в радости. Дети выросли, совсем скоро отойдут от меня. И я останусь совсем одна с этим приходящим Фрэдом. Все это время я была вам верная и послушная дочь. Почему ты, отец, тогда не сказал, где мое место в жизни? Почему проявил слабость? О чем ты тогда думал? Неужели был прав Дима, и ты думал только о себе, о своем комфорте? Ведь ты привык, что с детства был центром семьи, что над тобой все тряслись, все тебя холили и лелеяли?
Л е н а: Лариса! Что ты такое говоришь? В чем обвиняешь отца? Все эти годы он жил только ради вас, помогал во всем, не считаясь со своим здоровьем!
Веня: Оставь, Лена! Все правильно. По большому счету Лариса права! Я – слабый нерешительный человек. Моя мать ради меня рассталась со своей родной станицей, а я бросил ее умирать одну. Я развел дочерей с их мужьями. Я лишил внуков их родных отцов. За что мне говорить спасибо?
Лена: Не надо брать всю вину на себя. Я люблю тебя, и всегда буду любить и слабого, и больного, и хромого, и косого! Я раз и навсегда сделала свой выбор, оставила родных, детей, внуков и приехала за тобой в Америку. Если бы тебя сослали в Сибирь, я поехала бы за тобой и туда, как жена декабриста. А ты, Лариса, ты дочь своего отца, ты позволила нам сделать за тебя выбор в жизни, наверное, не так сильно любила Диму!
Лариса: Мама! Я и сейчас его люблю! Он мне каждую ночь снится. Я жить без него не могу. Только вот Света не хочет со мной ехать! Ей было тогда всего пять лет, и она почти ничего не помнит из той прошлой жизни: ни отца, ни бабушку, ни нашу квартиру, ни друзей во дворе. Здесь теперь ее родина, ее круг общения, она уже выстроила свою будущую карьеру ученого, в университете у дедушки.
Веня: За Свету не беспокойся. Одна она тут не будет. Мы с Леной во всем ей поможем и поддержим. Езжай с Ваней на родину. Как ты там решишь, так и будет. Я мешать тебе не стану. Жизнь у человека всего одна, и каждый имеет право на счастье!
(Лариса обнимает и целует родителей, вбегает Денис).
Денис: Дед, бабушка, тетя Лариса! Ну чего вы тут сидите? У нас уже все готово! Пошли скорее, салют будем делать!
(Все уходят.)
Аист на крыше
© Copyright: Мира Иченская, 2017
Свидетельство о публикации №217092801840
Свидетельство о публикации №217092801840
Рецензии