23. Мой любимый Живоглот

    Наша семья путешествовала по Кавказу: мы с папой шли с туристической группой через Кавказский заповедник, а мама и эрдельтерьер Джой-Флинт ехали на поезде. Встреча была назначена в Красной Поляне. Она оказалась замечательной: пес скакал вокруг нас, виляя обрубком хвоста, меня переполняли впечатления, а мама приготовила мне герпетологический сюрприз.
- Вот, -сказала она, поставив на стол обыкновенный стакан, завязанный марлей. (Вид у нее был гордый, как у змеелова, поймавшего кобру).
     Я с любопытством заглянула внутрь. Из-под пучка травы показался темно-серый, почти черный бочок со слабо заметными белыми точками; потом – белое с черными шашечками брюшко и, наконец, точеная змеиная головка с двумя желтыми пятнами на затылке. Разумеется, это был детеныш обыкновенного ужа, совсем еще крохотный, не больше 10 см в длину, наверное, недавно из яйца. Мама с вдохновением принялась рассказывать, как она его поймала. Это произошло в городе Псебае (Северный Кавказ) на берегу реки Малая Лаба. Моя мама, наш пес и еще одна отдыхающая, Галина Ивановна, женщина внушительной комплекции, пошли на речку позагорать и вообще совершить положенный для курортников моцион после завтрака. По дороге им попался пруд, а в траве рядом с ним заскользила какая-то блестящая ленточка.
- Я сразу догадалась, что это уж, -  сообщила мама: - Но когда взяла его в руки, то испугалась, а вдруг это гадюка? И уронила обратно в траву. А Галина Ивановна кричала: "Что вы делаете, Зоя Михайловна, это же змея!"
      Джой-Флинт, разумеется, тоже внес свою лепту: принялся носиться вокруг с громким лаем.    
- Конечно же, это змея, - пояснила я Галине Ивановне ( мама продолжила свой рассказ): - И я хочу поймать ее для моей дочери! Она у меня очень любит змей.
     Ужонок между тем прорывался сквозь траву к спасительному водоему.
- Я все-таки схватила его. А он... вытянулся на ладони, как мертвый, даже голову вывернул набок и рот открыл. Я испугалась, что нечаянно придавила его и очень расстроилась, а он, оказывается, притворился мертвым. Стоило положить его обратно в траву, как он тут же вновь попытался удрать. Но я его поймала и завернула сначала в носовой платок, а потом посадила в стакан.
       Я раньше никогда не слышала, чтобы ужи притворялись мертвыми. Но мама, обиженная недоверием, рассказала, что однажды нечто подобное проделала у нее прыткая ящерица. И мама оказалась права: ужонок еще несколько раз продемонстрировал нам, как он это делает. Я назвала его Лабенком по названию реки, рядом с которой он был пойман. (Теплые притоки этой реки кишмя-кишели маленькими ужатами, и это хоть в какой-то степени оправдывало мой поступок – я решила оставить ужонка себе.)
     Когда мы вернулись в Москву, я устроила ужонка  в большом удобном террариуме. На сырых лугах средней полосы как раз начался массовый выход лягушат - еще вчера бывших головастиками. Они пришлись Лабенку по вкусу: он съедал по лягушонку через день и быстро рос. К зиме змееныш увеличился в два с половиной раза.
      Лабенок замечал лягушку сразу же, как только она попадала в террариум, независимо от того, прыгала ли она или была неподвижна. Иногда она, резко скакнув в сторону, пропадала из вида. Тогда уж подползал к ней, тщательно ощупывая песок раздвоенным язычком, будто собака, идущая по следу. (На небе змей помещается так называемый орган Якобсона, отвечающий за химическое чувство – сразу и за вкус, и за запах. А язычок, который  несведующие люди принимают за "жало", доставляет к этому органу мельчайшие химические частички, следы запаха или вкуса). Обычно Лабенок хватал жертву за заднюю ногу, реже – за голову, и принимался заглатывать, натягиваясь на нее, как эластичный чулок. (Кости челюстей соединены у змей  подвижными связками и пищевод также может растягиваться, поэтому они справляются с добычей в несколько раз больше собственной головы). Как-то Лабенок скушал добычу, которая превышала его головенку в 6 раз ! Правда, он затратил на борьбу с ней не менее получаса, потом полежал еще минут десять в полном изнеможении и принялся ползать, вытирая голову о песок и сильно извиваясь, наверное, чтобы получше уложить еду в желудке. Один раз я стала чистить террариум через 15 минут после того, как он пообедал, он испугался и отрыгнул ... живую лягушку.
      Очень часто можно прочесть байки про то, как змеи "гипнотизируют" свою добычу и та сама идет к ним в пасть. Попав в террариум, лягушки до последнего момента не обращали на змееныша никакого внимания. Заметив его, в лучшем          случае, пытались упрыгать; вообще, к собственной участи амфибии были удивительно равнодушны. Говорят, в природе взрослые лягушки, пойманные ужом, издают жалобные скрипящие звуки. В террариуме я ничего подобного не слышала.
       Возможно, это не очень эстетичное зрелище – поедание змеей своей добычи. Но такое можно сказать про любое хищное животное! Существует определенный баланс между хищниками и жертвами, природе нужны и те, и другие. В оправдание змей можно сказать, что это – необыкновенно грациозные создания. Они текут и переливаются, как вода, а на ощупь – очень даже приятные,  сухие и теплые, особенно если погреются в ладонях. То, что змеи покрыты слизью, будто черви – всего лишь одна из легенд про них.
      В конце лета я запасла сотню лягушат ужу на прокорм, понадеявшись, что их хватит до весны. Я поместила их в аквариум, но умудрилась плохо закрыть его крышкой. Часть лягушат разбежалась по квартире. В первые сутки мы с моими родителями натыкались на них в самых неподходящих местах. Подметая пол, бабушка заметила комочек грязи, который... неожиданно подпрыгнул. Бабушка выронила совок и веник и подпрыгнула тоже. Вечером у нас "всбесилась" электрическая розетка. Она жужжала, точно большой жук, испускала искры и дым. Папа поспешил открыть ее и ... обнаружил внутри дохлого лягушонка. Ночью я проснулась от того, что что-то мокрое и холодное ползало у меня по лицу. Это "что-то" опять оказалось лягушкой. Большую часть разбежавшихся лягушат удалось поймать, но аппетит змееныша оказался выше, чем я предполагала, поэтому еда для ужа кончилась уже в декабре. И Лабенку пришлось поголодать. (Пресмыкающиеся способны обходится без пищи очень долго). Но в конце-концов мне удалось приучить его есть кусочки сырой рыбы.
     Лабенок перестал бояться людей через месяц после поимки. В их присутствии он равнодушно сновал по аквариуму и не боялся даже резких движений. Но к рукам он так и не привык. Если кто-нибудь пытался взять его в руки, он свивался в клубок, шипел, прятал голову под кольца тела или делал ею ложные выпады, притворяясь ядовитой змеей. Если же его все-таки хватали, он беззастенчиво поливал нахала вонючей жидкость – главным ужиным оружием – с запахом чеснока, мышиного помета и тухлой рыбы одновременно. Волей-неволей приходилось его выпускать.
      Ужонок был активен днем при комнатной температуре. В дождливые и холодные дни он отказывался от пищи и прятался в мох. Зимой террариум обогревался электрической лампой, поэтому Лабенок вел себя точно так же, как и летом. Хотя ужи не являются древесными животными, мой ужонок с удовольствием лазил по сучкам и веткам, которые я ему ставила. Часто и подолгу купался в воде. А еще – зарывался в песок, как удавчик, так, что наружу торчал лишь один кончик морды. (Подобной повадки у других ужей я никогда не встречала). Перед линькой делался вялым, его чешуя тускнела, а глаза - мутнели. Уж вылезал из своей кожи приблизительно раз в месяц, сбрасывая аккуратные целые выползки.
      Через год в моем террариуме добавилась пара ужей, пойманных на реке Пахре. Честное слово, в данном случае я не была причастна к разграблению родной фауны! Эти ужи некоторое время жили в живом уголке пионерлагеря, потом школы, а потом – их стало некуда девать. Они были окрашены ярче Лабенка: не с желтыми, а оранжевыми пятнами позади головы. Один из них был поменьше – около полуметра, другой – побольше – см 80. Я назвала первого Ель, а второго, за красоту, Еленой. Елена скоро сделалась совершенно ручной; она не только не возражала, когда ее брали в руки, но с удовольствием грелась человеческим теплом. Скоро выяснилось, что Ель – самец, а Елена – самка. В мае мои ужи спарились, изящно обвившись хвостами, а к июлю изрядно потолстевшая Елена снесла 15 яиц в кожистой оболочке. Она положила их под ванночку с водой и на этом ее забота о потомстве кончилась. Зато началась у меня. Яйца надо было как-то инкубировать – держать во влажной среде при подходящей температуре. Никаких приспособлений для этого у меня не было. За неимением ничего более подходящего, я поместила их в стеклянную кастрюлю-гусятницу во влажный песок, прикрытый мхом-сфагнумом, а под кастрюлю подкладывала грелки, стараясь поддерживать температуру 30-35 градусов С.
       Через месяц яйца сморщились, покрылись желтыми пятнами и почернели изнутри. Я решила, что они погибли и вскрыла одно на пробу: внутри находился почти совсем развившийся ужонок! Еще через неделю кожицы яиц лопнули, будто взрезанные ножом, и между расходящимися краями показались змеиные головки, украшенные оранжевыми пятнами! Чудо вылупления длилось не менее суток. Змееныши с подозрением рассматривали окружавший их мир и при малейшей опасности – чьей-то тени, упавшей на импровизированный "инкубатор", сотрясение почвы – прятались обратно в яйцо. Потом наружу вылез самый храбрый из них, а за ним – и все остальные. Из 14 яиц вывелось 9 малышей. Остальные яйца погибли и высохли. Длина ужат не превышала 7 см, а толщина – бумажного шпагатика. Но зато какие они были яркие и блестящие! И сновали невероятно проворно.
     Я долго ломала голову: что мне делать с 9 ужами? И решила выпустить их на волю, на берег реки Гаретовки в Подмосковье, богатый добычей и укрытиями. Выпущенные змееныши расползлись по мокрой траве, один – тут же ухватил за лапку прыгавшего мимо лягушонка. И я поняла – они не пропадут! К тому же, они не успели сделаться ручными, как их родители, а значит – будут остерегаться людей и прочих опасностей.
    Елена несла яйца регулярно в течение нескольких лет. Самая большая кладка достигла 25 штук. Правда, змеенышей  в моем примитивном "инкубаторе" выводилось не больше половины (таких хороших результатов, как в первый раз, больше мне не удавалось получить). Но всех ужат я по-прежнему выпускала на волю, стараясь восполнить тот урон, который я нанесла природе, поселив у себя дома Лабенка, Ель и Елену.