32. Ядовитые восьминоги

          "Дурная репутация" многих ядовитых животных, таких как скорпионы, фаланги и тарантулы, обычно бывает сильно преувеличена. На самом деле, эти создания совсем не агрессивны и, даже защищаясь, неохотно пускают в ход свое оружие.
     В сырых буковых лесах Черноморского побережья Кавказа живет много скорпионов того же вида, что и в странах Средиземноморья – итальянских. Они темно-коричневые, почти черные, длиной до  5,5 см. Днем скорпионы прячутся в трухлявых пнях, под камнями и упавшими стволами деревьев.
      Когда мы отдыхали на Кавказе, я встречала много этих забавных созданий. Однажды, убрав палатку, разбитую неподалеку от Красной Поляны, мы обнаружили, что под брезентовым полом пряталось около десятка скорпионов: мы укрывались в палатке, а они – под ней. Они мне особенно понравились тем, что двигались как заводные игрушечные машинки. Нрав у них оказался тихий и весьма покладистый – обнаруженные, они тут же пытались вновь скрыться. Правда, вытащенные "на свет божий" – принимали угрожающую позу: растопыривали клешни и приподнимали "хвост" – последний сегмент брюшка с ядовитым крючком на конце. Но лишь с большим трудом мне удалось раздразнить одного из скорпионов до такой степени, что он нанес удар своим "жалом" по пинцету. А на каменной кладке в Батуми я наблюдала брачную прогулку скорпионьей парочки: вместо луны светил фонарь, "влюбленные" прогуливались вверх-вниз по шероховатой поверхности, "держась за руки" – т.е сцепившись клешнями и подняв вверх "хвосты" – предупреждали всех, чтобы их оставили в покое. Более мелкий, но энергичный самец, подтаскивал за собой крупную, но нерешительную самку, которая вдруг начинала упираться и останавливалась. Насколько я знаю, такая прогулка могла длиться от нескольких часов до нескольких дней. Я видела скорпионов в течение одного вечера.
     Трех скорпионов я привезла в Москву. Они жили в трехлитровой банке, где был насыпан песок и сухие листья, и в качестве украшения стояли сухие веточки. Оказалось, что скорпионы хорошо лазают и много времени проводят, сидя на сучках и ветках. Днем они спали, а ночью ползали. В корм получали мух, кузнечиков, гусениц и мучных червей. Ради добычи скорпионы выбирались из укрытия (под листиками и коряжками) в любое время суток. Вот один из них замечал мучного червяка и подкрадывался к нему. Надежно ухватив добычу клешнями, он карабкался на ветку, пятясь задом, как рак. Заняв удобную позицию, опускал "хвост", ощупывал им личинку и наносил удар, по-видимому, в нервный центр. Несколько секунд терпеливо ждал, пока личинка перестанет шевелиться, потом принимался высасывать ее, как паук. Очень ловко, одной клешней, скорпионы ловили мух. Не знаю, делают ли они это в природе, а не в банке, однако мухи являлись их любимым кормом. При виде мух все скорпионы выскакивали наружу и суетливо бегали по банке, лихорадочно взбирались на веточки, то и дело защелкивая в одной из клешней пойманную добычу. Если двое из них случайно сталкивались, то угрожающе поднимали клешни и "хвосты" и, простояв в такой позе пару секунд, разбегались в разные стороны. В их банке стояла поилочка с водой – скорпионы часто и охотно пили. Они прожили у меня несколько месяцев.
      Свою первую сольпугу (другое название – фаланга) – небольшое существо, отдаленно похожее на вытянутого паука, я выковыряла из трухлявого пня в горах Киргизии, где мы находились в экспедиции. Оно было покрыто розовато-серым пушком и имело замечательные ротовые придатки – длинные чувствительные педипальпы и мощные крючковатые хелицеры. Я принесла сольпугу в дом, чтобы понаблюдать. Весь день она просидела в банке, спрятавшись под кусочек коры. А вечером... исчезла, легко разорвав марлю, которой была завязана банка, своими хелицерами. Я выловила ее из-под одного из спальных мешков, лежавших на полу, и вновь посадила в банку, на этот раз, завязав горлышко брезентом. Моя пленница, прямо у меня на глазах, прогрызла и его и, промчавшись по полу, скрылась в какой-то трещинке. Больше я сольпуг не ловила, чтобы не вступать в конфликт с остальными участниками экспедиции. Зато фаланги сами к нам приходили во время другой экспедиции – в пустынную зону Таджикистана. Маленькие сольпужата выскакивали по вечерам из темных углов и охотились по стенам на насекомых, прилетавших на свет, составляя конкуренцию гекконам (впрочем, эти юркие ящерицы охотно ели как ночных бабочек, так и самих сольпуг). Особенно много паукообразных появлялось перед песчаной бурей, которую они чувствовали заранее. Держать их у себя я не пыталась: дыхательная система пустынных видов устроена таким образом, что им надо много бегать, чтобы дышать, поэтому они плохо живут в неволе, нуждаясь в больших террариумах с хорошей аэрацией.
       Как-то на Кавказе (в Рицинском заповеднике) мы наткнулись на щебнистую осыпь, спускающуюся к реке. Здесь росли колючие растения с фиолетовыми цветками, а горячий воздух вокруг них дрожал от множества пчел. Сюда же медленно планировали бабочки-боярышницы. В общем, это место посещалось множеством насекомых. Я стала переворачивать камни, чтобы посмотреть, кто прячется под ними, и вскоре наткнулась на огромного дымчато-серого паука. Он кинулся спасаться под другой камень. Это был южнорусский тарантул. Оказалось, что и пауки облюбовали для житья эту осыпь – они сидели почти под каждым большим камнем. Я даже нашла самку с потомством. Толстая бархатная паучиха несла на себе остатки кокона и кучу крошечных детей. Серовато-оливковые, весьма жизнерадостные паучата, копошились на ней, перебегая с головогруди на брюшко и обратно, но на землю не слезали. Многодетная мать (паучат было не меньше сотни) что есть духу помчалась по горячей щебенке и спряталась под следующий камень. Но я снова и снова выгоняла ее, чтобы получше рассмотреть. Тогда перепуганная мать принялась сбрасывать с себя детей задними лапками! Не могла же она допустить, чтобы ее потомство досталось врагу! Я немедленно оставила ее в покое.
       Несколько позднее мне подарили самца южнорусского тарантула, пойманного под Астраханью. Он жил в небольшом аквариуме с крышкой и важно обходил свои владенья, когда был голоден. Ел любых насекомых, как и скорпионы, но особое предпочтение отдавал кузнечикам. Прятался паук в разбитом цветочном горшке, слегка оплетя вход рыхлой шелковой паутиной, и протянув сигнальные нити в разные стороны: насекомое не могло проскользнуть мимо, не задев одну их них. При испуге паук принимал позу угрозы: вскидывал вверх три пары ног, стоя на одной задней, и показывая бархатно-черное брюшко – эдакий сгусток мрака (сверху паук был дымчато-серым, с черными полосками на ногах). Однако очень скоро он перестал кому-бы то ни было угрожать и сделался совершенно ручным: брал мух с пинцета или даже кусочки мяса из рук и позволял поглаживать себя сверху. Прожил он больше года, превысив тарантулий век в природе раза в полтора.