По ту сторону Алой Реки. Bonus track

Два нижеследующих рассказа — небольшие истории из детства принцессы Ирабиль, рассказанные ею самой. Возможно, когда-нибудь она сочтет нужным рассказать больше.



МОЙ УЧИТЕЛЬ


Наверное, нужно начать с учителя, который появился, когда мне было шесть лет. Шесть лет, проведенных в одиночестве, среди тьмы и постоянной печали. Кажется, тогда я еще не умела улыбаться. Только встречаясь с отцом, пыталась кривить губы, но один его взгляд обрывал все усилия.

Та зима выдалась суровой. Снег выпал в самом ее начале, схватился морозцем, и время остановилось. Тусклое солнце сквозь серые тучи, пронизывающий ветер. Целыми днями приходилось сидеть в комнате, дыша на озябшие руки. Крепость промерзала.

За крепостью толпились домики, в которых жила прислуга. Я часто бегала к ним, поболтать и погреться, послушать сказки и легенды. Но однажды отец увидел, как я выхожу из домика, и… Больше я туда не ходила

Три дня в неделю со мной занималась миледи Атсама. Учила письму и счету, заставляла останавливать сердце, когда я жаловалась на замерзшие пальцы. Я пыталась разговаривать с ней, но она лишь зевала. Уроки для нее были таким же мучением, как для меня. Я заставила себя заниматься самостоятельно, чтобы скорее отделаться от нее, и преуспела. Особенно легко получилось освоить чтение. Ведь в самой теплой комнате, в комоде меня ждали письма и стихи мамы.

Но было еще кое-что, влекущее меня, несмотря на строгий запрет. На картинах во дворце и в крепости я видела отца, Эрлота и других лордов, с оружием в руках сокрушавших врагов. Блеск мечей завораживал и манил подняться на третий этаж крепости, в оружейную. Хотелось подержать настоящий меч, взмахнуть им и будто по волшебству перестать чувствовать себя маленькой и слабой.

Однажды дверь в оружейную оказалась открытой. Одна из служанок протирала пыль и забыла запереть. Об этом я узнала позже, но сейчас передо мной было сокровище. Я вбежала в огромный зал, задыхаясь от восторга, крутилась, в глазах рябило от золота, стали, драгоценных камней, украшавших рукояти.

Отец мог прийти в любую минуту, и я сняла со стены самую неприметную саблю. Тонкая, изящная, но мне приходилось сжимать ее простую деревянную рукоять двумя руками. Стянула с головы шаль, подарок Акры, и запеленала свое сокровище.

Солнце уже садилось, когда я осмелилась выбраться во двор. Отец в это время обычно сидел у себя, и я могла, забыв о морозе, прыгать и размахивать саблей, представляя полчища врагов, в страхе бегущих от меня.

Сабля уже вываливалась из окоченевших пальцев, и я решила нанести последний удар. Крутнулась на месте, и… Сталь ударила в сталь, брызнули искры, я завизжала, сабля полетела в снег.

Лорд Эрлот медленно спрятал в ножны меч. Поднял саблю и, улыбаясь, взглянул на меня.

— Нужно быть осторожной с оружием, ваше высочество. Особенно если это оружие на крови вампира.

— Как это, «на крови»? — прошептала я, отступая.

— О, вы не знаете? — Эрлот улыбнулся еще шире, а меня затрясло еще сильнее. — Видите ли, обычная сталь легко ломается и не так сильно вредит вампирам. Другое дело, если добавить в металл крови. — Он взмахнул саблей, и лезвие едва не оцарапало мне нос. — Раны от такого оружия заживают очень долго, а сломать его почти невозможно. Кроме того…

Глаза Эрлота сверкнули, и клинок сабли вспыхнул алым пламенем.

— Вот чем вы меня едва не ранили, принцесса, — закончил он.

Лорд Эрлот, у которого никогда не билось сердце. Ветер трепал его черные волосы и плащ, такой же, какой он носил летом. Самый страшный вампир стоял передо мной и… чего-то ждал.

— Научи меня! — сказала я.

— Фехтованию? — Эрлот приподнял брови, погасил огонь на клинке. — Зачем?

Потому что когда ты говорил об оружии, твои глаза сверкали. Потому что, как бы я тебя ни боялась, хоть изредка у меня будет — не друг, нет, — но тот, с кем я могла бы поболтать о том, что интересно нам обоим. Вот что я хотела сказать, но сказала лишь:

— Мне хочется.

Эрлот задумался. Потом подбросил саблю, и она звякнула. Я задрала голову. Сзади фонарный столб, на изгиб которого легла сабля. Она мерно покачивалась, но держалась.

— Здорово! — восхитилась я.

— Достань. Достанешь — буду учить, а нет — значит, нет.

Я подпрыгнула. Еще раз. Остановила сердце и прыгнула выше. Без толку. Столб такой высокий, что можно пятерых меня друг на друга поставить.

— Все? — холодно спросил Эрлот.

— Нет! Я достану!

— Удачи. Мне нужно говорить с вашим отцом. Если я вернусь, а сабля все еще будет на столбе — забудьте о нашем разговоре.

Я крикнула ему в спину:

— Не говорите отцу!

Эрлот обернулся.

— У нас найдутся другие темы для бесед.

Я прыгала снова и снова, пока глаза не почернели. Тогда выпила пробирку с кровью и запустила сердце. Как же холодно! Зато холод живой, зато интересно и весело. С небьющимся сердцем я ощущала себя деревянной.

Не допрыгнуть, как ни старайся. Взлететь бы, да превращаться не умею. Как со мной ни бился отец, я оставалась собой. А что если залезть?

Я вцепилась в холодный столб и, поскуливая от боли в занемевших пальцах, поползла вверх. Витые узоры облегчили мне путь — за них хорошо хвататься. Вот начинается изгиб. Я села сверху на трубу и поползла.

Сабля так близко, осталось сбросить ее вниз и можно спускаться. Я протянула руку, в то время как другая сорвалась. Земля и небо завертелись перед глазами. Я вскрикнула, взмахнула руками и… повисла. Сначала на одной руке, потом — на двух. Земля так далеко, а сабля — вот она, покачивается. Только теперь ничто не заставит меня оторвать одну руку от трубы.

Сердце все быстрее колотится, и остановить его не могу — страшно. Боюсь упасть, потому что будет больно. Боюсь, что на крик прибежит отец. Боюсь насмешки в глазах Эрлота. А руки все слабее, пальцев не чувствую.

— Мама, — прошептала, глотая слезы. — Помоги, пожалуйста!

Я часто говорила с мамой, когда мне было плохо, и она почти всегда меня утешала. Без слов и касаний, просто будто улыбалась с той стороны Алой Реки, и мне становилось легче. Но теперь — только холод, только ледяная труба и разжимающиеся пальцы…

— Ваше высочество изволит сохнуть?

От испуга я чуть не «подпрыгнула» и ухватилась за трубу крепче. Голос чужой, я такого не знала. Скосила глаза, но никого не увидела.

— Я тут… Просто!

— Действительно, ничего сложного, — согласился голос. — Не получается остановить сердце?

— Не получается, — призналась я.

— Что ж, придется падать.

— Страшно!

— Ничего страшного, я вас поймаю. А потом придумаем что-нибудь с этой саблей. Ну? Смелее! Разжать пальцы — поступок, а дать им разжаться самим — трусость.

Почему-то я поверила не голосу, а в голос. Он только казался насмешливым и равнодушным. А на самом деле был теплым. И я разжала пальцы.

Мягкий удар, голова кругом. И вот я уже смотрю в лицо своему спасителю. Будь он человеком, сказала бы, что ему лет сорок, только волосы чуть тронула седина.

— Ну вот все и закончилось, — улыбнулся он, поставив меня на ноги. — Будем знакомиться? Меня зовут Аммит.

— Ирабиль, — сказала я, пожав протянутую руку. Какой же теплой она была!

— Иначе быть не могло, — вздохнул Аммит. — Знаете, как называли вашу мать близкие друзья? И. Вот так просто: И. Губы сами собой растягиваются в улыбку. Попробуйте.

— И, — улыбнулась я. — И, И, И! Здорово!
Хохотала, как сумасшедшая, потому что у меня появилось улыбчивое имя.

Аммит, смеясь, взъерошил мне волосы.

— Как папаша позволяет тебе гулять в таком виде? Немедленно идем в крепость!

— Там не теплее, — вздохнула я.

— Это мы еще посмотрим. Идем? Ах да, сабля! — воскликнул он, перехватив мой взгляд.

Аммит протянул руку, и сабля соскочила вниз. Сильная большая ладонь обхватила рукоять.

— Как вы это сделали? — воскликнула я.

— Очень просто. Сабля на моей крови, ваше высочество. А на зов крови откликнется даже холодный металл.

Аммит подхватил меня, усадил на сгиб локтя. Я обхватила его за шею, и молча покачивалась в такт шагам. Спокойно и уютно.

Аммит толкнул дверь крепости. Я успела заметить два силуэта в креслах у непонятного сооружения, которое слуги называли «камин». Отец и лорд Эрлот о чем-то говорили в темноте.

Сабля вспыхнула, рассекла воздух, и два огненных дракона промчались по залу, зажгли свечи и факела, дрова в камине запылали. Эрлот вскочил, выдернув меч из ножен. Отец только положил руку на эфес и замер.

— Аммит? — воскликнул он. — Глазам не верю!

— Это я не верю глазам, Эмарис! — загремел, отражаясь от стен, голос моего спасителя. — После стольких лет так ты меня встречаешь? Этой промерзшей насквозь каменной глыбой? Где, скажи мне, накрытый стол? Где вино? Где веселые слуги? И куда, во имя великой Реки, ты спрятал блеск из глаз этого чуда?

Он подбросил меня и снова поймал. Я взвизгнула и засмеялась, а когда посмотрела на отца, он… улыбнулся. Грустно и нерешительно, но улыбнулся!

Лязгнул металл — Эрлот спрятал меч.

— Рад встрече, — кивнул Аммиту. — Вижу, вы спасли саблю?

— Мы? Ничего подобного! — Аммит поставил меня на пол и всучил саблю. — И сама ее достала.

— Как ты ее назвал? — В голосе отца послышалась угроза.

Аммит исчез. Хлопнула крыльями летучая мышь, и вот он уже стоит напротив отца.

— Я назвал ее И, — тихо сказал Аммит. — Что-то не так?

Отец опустил взгляд. Аммит положил руку ему на плечо.

— Соболезную тебе, друг. Но — поздравляю. Твоя дочь — самое прекрасное, что я видел за последние три сотни лет. Если ты этого не видишь, ты слеп.

— Так побудь моими глазами, Аммит!

— А зачем, по-твоему, я здесь?

Они обнялись под мрачным взглядом Эрлота. Потом Аммит повернулся ко мне.

— Эй, малышка! Беги, буди слуг. Скажи, пусть тащат на стол все, что найдут. Скажи, что в крепости отныне горит огонь.

Я побежала на улицу, больше не замечая мороза.

Уже под утро, когда Аммит и отец наговорились, мы все разошлись спать. В голове чередовались яркие картинки этой волшебной ночи. Столько их было! Больше, чем за все шесть лет.

Аммит останется с нами, и уже на следующую ночь я превращусь в летучую мышь, а через неделю — в волка. Он будет говорить, а я — делать, и все будет очень просто. Но это потом, а сейчас, засыпая, я вновь и вновь повторяла: разжать пальцы — поступок, дать им разжаться самим — трусость.

А еще… Еще меня теперь зовут И. Улыбчивое имя.


***


А поутру одна из служанок пропала навсегда. Та, что вытирала пыль в оружейной.



МОЙ ПЕРВЫЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ


В этот день я проснулась с небьющимся сердцем. Солнце не светит, небо заволокло тучами, а в груди — тишина. Я долго смотрела в окно, прежде чем вдохнуть. Сердце молчит. Наверное, остановилось глубокой ночью. Задумалась, надо ли его запускать. Сейчас так спокойно, легко, несмотря на то, что день будет тяжелым и грустным.

Три стука в дверь, входит Акра. Почему она улыбается? Правду говорит папа, люди очень глупы. Разве не знает служанка, что весь день во дворце будет тишина, никто не скажет ни слова, что тучи, спрятавшие солнце, затянут каждую комнату, каждую залу, и даже тысяча свечей не сможет ничего поделать с этой тьмой!

— Проснулись, госпожа? — Акра поставила на стол умывальную чашу. — Завтрак уже на столе, отец и учитель ждут вас.

— Ничего и не ждут, — сказала я, выпутываясь из одеяла. — Можно мне позавтракать здесь?

Посмотрев мне в глаза, Акра нахмурилась, но морщинки на лице быстро разгладились.

— Разве что первый завтрак, госпожа, — сказала она, и протянула мне пробирку. — Верните румянец на ваши щечки, вы ведь такая красавица.

Акра отвернулась, пока я пила кровь из пробирки. Жажда утихла, и, не без колебаний, я запустила сердце. Ну вот, как и ожидала! Захотелось плакать, спрятаться под одеяло.

Но Акра уже убирает постель. Пришлось умываться. Акра расчесала мне волосы, и зачем-то сделала два хвостика, украсив их зелеными бантиками. Я повертела головой, оглядывая себя в зеркале, и вдруг улыбнулась. Смешная стала.

— Вам нравится? — спросила Акра.

— Ага, — сказала я. — Очень красиво.

— А теперь давайте я помогу вам одеться.

В обеденный зал я вошла в одиночестве — Акра куда-то убежала. Отец сидит за столом, лицо задумчиво и грустно. Я так надеялась, что он увидит мои бантики, может даже улыбнется, но — нет. Лишь беглый взгляд, едва заметный кивок. Хорошее настроение тает с каждым шагом.

Возле окна, заложив руки за спину, стоит Аммит, смотрит на пруд. На водной глади сейчас, будто кораблики, покачиваются желтые листочки. Вянет наш сад, скоро переберемся в зимнюю крепость. Солнце никогда не светит в ее страшные окна, за высокими стенами никогда не звучит смех.

Аммит обернулся. Заметил новую прическу, улыбнулся и кивнул, не решившись нарушить молчания. Но с его улыбкой стало легче жить. Я уселась напротив отца, взяла вилку. На тарелке — горка оладьев, рядом — кружка молока и бутылочка сладкого сиропа. В животе заурчало, и я принялась за еду. Старалась не поднимать взгляда, думала о всякой ерунде, заполняя голову веселым шумом улицы, криками деревенских детей, за которыми иногда наблюдала, сбежав в лес. Как же хотелось поиграть с ними в прятки, попинать мячик, или научиться этой странной забаве, которую называют «городки»! Но люди и вампиры вместе не играют. Поэтому я поселила смеющихся детей у себя в голове. Там мы бегаем и веселимся, когда нам захочется.

Я отодвинула пустую тарелку, хотела встать, но услышала легкие шаги. В зал вошла Акра. Лицо бледное — боится чего-то. В руках у нее маленький красивый тортик, покрытый глазурью, а на нем горят семь свечей. Косясь то на Аммита, то на отца, не сводящих с нее глаз, Акра поставила тортик передо мной.

— С днем рождения, принцесса, — тихо сказала служанка.

Я не могла пошевелиться — просто смотрела на нее, широко раскрыв глаза. День рождения? Так вот что это такое! Вот о чем кричали иногда веселые ребятишки в деревнях. День, когда я появилась на свет, а вовсе не день, когда умерла мама! Как все просто и странно. Как грустно и радостно.

— Кто тебе позволил тащить в мой дом свои дикарские обычаи?

Я задрожала. Голос отца полнился яростью. Казалось, он готов убить Акру за ее проступок. Служанка стоит рядом со мной, теребя в руках поясок платья. Лицо уже не бледное — серое от страха.

— Забери эту дрянь и убирайся, — продолжает отец. — Ты досаждаешь моей дочери.

Рука Акры потянулась к торту.

— Простите, господин, — прошептала она.

— Нет!

Кажется, это крикнула я. Ну точно, я! Осмелилась ведь. Обеими руками вцепилась в блюдо с тортом и встретилась взглядом с папой.

— Что это значит? — спросил он.

Когда папа говорит таким тоном, нужно подчиниться. Нужно опустить голову и признаться в ошибке. Но я продолжаю смотреть, хотя от слез все расплывается перед глазами. Ничего уже не видно, кроме мутных пятен.

— У меня сегодня день рождения. И я сегодня буду радоваться! Я не хочу молчать и плакать.

Все замерли, никто не знает, что будет дальше. Быть может, через миг Акра упадет замертво, блюдо с тортом разобьется о стену, а я отправлюсь в комнату, под замок, до самого отъезда в крепость. Ни прогулок по лесу, ни Аммита, ни изматывающих тренировок.

Ножки стула скрежетнули по паркету. Шаги. Я моргаю, пытаясь избавиться от слез. Вытерла бы рукавом платья, но ни за что не отпущу тортик, не отдам свой день рождения.

Отца нет в зале. Акра стоит, глядя на закрытую дверь, и не знает, как поступить. Жалеет, наверное, что все это затеяла.

Мягкая ткань коснулась лица. Я повернула голову. Аммит платком вытирает мне слезы и улыбается.

— Не переживай, — говорит он. — Однажды отец научится тебя любить и попросит прощения за все. Ну? Задуй свечи и загадай желание. У людей ведь так принято?

Аммит посмотрел на Акру, служанка кивнула. Теперь не такая бледная, тоже пытается улыбнуться.

— Сегодня не будем тренироваться, — продолжает Аммит. — Предлагаю после торта украсть карету с кучером и покататься по городу. Составите компанию?

— Я? — удивилась Акра. — Но я ведь…

— Исключительно смелая женщина. Не возражаешь, И?

— Будем кататься втроем? — воскликнула я. — Да! Поехали!

Куда подевались слезы? Кто разогнал тучи на небе? В окна светит яркое солнце, слева от меня сидит Аммит, справа — Акра. Зажмурившись, я набрала полную грудь воздуха и задула все свечки.