2. Дом Эдварда

Глава 1. Елена и Эдвард
Елена не любила своего мужа Эдварда. Настолько, насколько женщина вообще способна не любить мужчину. Особенно такая женщина, как Елена.
Дом Эдварда! Двухэтажный особняк в классическом стиле. С портиком на северной стороне, украшенным изображением кораблей и морских богинь. Заросший плющом с юга;—;пышное наследие первой, ныне покойной жены. С открытой верандой на западе. С глухой стеной на востоке. Когда-то окна горели во всём доме, смех гостей, гимны и спотыкающийся звук пианино долетали даже в сад, где теперь белеет в сумерках могила Софии. Жизнь шумела в семнадцати комнатах;—;грохот на кухне, шёпот в комнатах прислуги, колыбельная в детской, скрип пера в кабинете, треск в каминной, гул в котельной, топот лестницы, тишина спален… Сердцем была гостиная;—;здесь звенело серебро и фарфор, взлетали кружева салфеток, сверкали запонки, вспыхивали сигары, отодвигались стулья, сталкивались бокалы, чтобы миг спустя воздух вновь разразился гимном Королевского флота:
- Нам волны бросают вызов стихии,
Как наши отцы, как великие предки…
громче всех пел сам Эдвард, тогда ещё широкоплечий и статный, а не грузный, вот он возвышается во главе стола, кротко поглядывая на Елену. Это теперь он шестидесятилетний, разбитый, располневший, растёкшийся в кресле перед погасшим камином, найденный без сознания в библиотеке, вторую неделю не встающий с постели, безнадёжно больной, никаких надежд, госпожа, никаких… А девять лет назад он смотрел на молодую двадцатилетнюю жену с пусть беспомощной, но страстью.
Все говорили, что смерть Софии была ударом для Эдварда. Ох, бедный Михаэль, потерявший мать! Как хорошо, что его отец нашёл силы и женился второй раз.
Елена. Высокая, худая, бледная, хрупкая, с тонкими чертами лица, не красавица, но аккуратна и почти грациозна, а главное;—;из знатного рода. Пусть сдержана и иногда холодна, особенно с мужчинами, но манеры её величественны и безупречны;—;достойная спутница на светских приёмах. Так говорили меж собой гости. Давайте же мельком рассмотрим и их, застывших вокруг стола, словно на выскользнувшем из альбома фото.
Бороды и седина, галстуки и цепочки. Чиновники Здания и владельцы контор. Дирекция судостроительной артели и капитаны судов. Члены бесконечных клубов благонравных господ, сообществ достойных мужей, патриотических кружков… Господин Эдвард Банкс посещал их все, выступал на собраниях, курил сигары, ругал джаз и прочие либеральные веяния.
На парадах он плакал;—;началось всё лет сорок назад со скупой слезы, как правило из левого глаза, после были тихие всхлипы, которые ныне перешли в неприличные рыдания истинного патриотического экстаза. Сильнее Анты Эдвард любил только покойную ныне Софию.
Семья Банкс занималась кораблестроением. Отец Эдварда ни разу в жизни не выходил в море и втайне безумно его боялся. Сыну страх передался в форме высокомерия к морской стихии.
Про Эдварда Банкса говорили, что он умеет держать слово и избегает авантюр. Он искренне презирал конкурентов и отвергал любые предложения объединиться с другими артелями. В личной жизни эта осторожность переходила в поразительную слепоту;—;Эдвард до последнего не хотел замечать любые трения, улыбался упрёкам, на вопрос о семье отвечал неизменно робким: всё в порядке. «Всё в порядке» могло быть и разбитым в запале фамильным сервизом (конечно, Еленой), и недельным молчанием, и многолетним отсутствием близости со второй женой.
Елена не любила своего мужа.
Она была с ним холодна и улыбчива той своей лучезарной улыбкой, которую в равной степени дарила всем. И это было особенно невыносимо.
Однажды друг Эдварда, большой шутник и грандиозный похабник, месье Жан сказал, что Елена к женщинам питает больше нежности, чем к мужчинам. Елена только солнечно улыбнулась в ответ. Единственный, кто заметил, как порозовели её щёки под слоем пудры, была горничная Лора.
Потому неудивительно, что обложенный подушками, грелками, влажными полотенцами Эдвард пролепетал без тени злорадства, что всё своё имущество, а именно: акции Здания в сейфе, счёт в Морском банке, коллекцию из ста семидесяти трёх старинных солдатиков, коллекцию из шестидесяти одной почтовой марки (включая семь редчайших негашёных экземпляров Королевской почты), подшивку ежемесячных журналов «Отечество», «Народный вестник» и «Белая кость» за последние сорок четыре года (можно проследить изменения моды или узнать, что в энном году скончался адмирал Д.,;—;прошлое, запечатлённое безвкусным языком, восхваляющим нацию), судостроительную артель «Банкс и сыновья», драгоценности первой жены, Софии Банкс, семейный дом Банксов;—;всё это Эдвард хочет отдать своему сыну от первого брака Михаэлю.
Выдохнув список на одной ноте, Эдвард пожевал серыми губами и добавил, что Елене полагаются фамильные драгоценности матери Эдварда, Елизаветы Банкс.
А теперь давайте поговорим о Михаэле, коль завещание Эдварда так резко вводит сына в наше размеренное повествование.
Худой, тридцатипятилетний, высокий, с непропорционально большой головой и острым подбородком, телосложением скорее походил на мать, чем на отца.
Мать Михаэль любил горячо и слепо, лелея старую рану детства больше, чем сам её образ. Это был нежнейший север его души, и сего сентиментального полюса хватало, чтобы уравновесить всю остальную жестокость. Он мог забить темнокожего работника тростью, потому что ему не нравился запах жуаровской кухни. Он любил дорогие сигары, хрупких девушек, ненавидел приезжих, наводнивших город Полудня.
Отца Михаэль презирал за мягкость. Его любовь к родине была не менее искренней, но никогда не шла вразрез с бизнесом. Михаэль умел делать деньги, и, если для это стоило забыть о каких-то принципах, младший Банкс легко находил оправдание своему прогрессизму.
И именно ему отец завещал всё, включая дом. О чём и сказал сегодня второй жене.
Елена только улыбнулась в ответ, помогая приходящей сиделке менять судно больного супруга.
– Лена, где Лора? Ты отпустила её сегодня?;—;Эдвард перевалился на другой бок, услужливо мешая умелым рукам сиделки.
Елена кивнула и вышла из спальни.
Глава 2. Связь Елены
Неизвестно, что в тот день происходило дальше в притихшем доме Эдварда, известно только, что час спустя велорикша (он был уже третьим по счёту;—;она сменила первого у ресторана «Двенадцать», второго;—;у цветочного магазина) привёз Елену в сердце «Моря Для Бедных»;—;трущоб, что начинались северо-западнее рынка и тянулись до самого побережья. Здесь были узкие улицы-туннели, пролегающие между обветшалыми домами, флигелями, самодельными сараями и хижинами, что лепились друг на друга, сплетаясь крышами, балконами, бельевыми верёвками. Откуда-то вопил младенец, носились угрюмые чумазые дети, из окон смотрело небритое лицо, пахло гашишем и рвотой. На углу кричал и отплясывал сумасшедший в жёлтой рванине. Здесь жили убийцы, проститутки, наркоторговцы, морфинисты, шаманы, ловцы снов, колдуны, кассийцы, жуаровцы, нандийцы, пропойцы, моряки и чернорабочие.
Елену;—;в строгом платье, с маленьким зонтом,;—;провожали ошарашенными взглядами. Женщина настолько не вписывалась в пейзаж, что к ней боялись подступиться.
Она взошла в кирпичную халупу по рассохшимся ступеням крыльца, которые уже выучили наизусть её мягкую походку, улыбнулась хозяйке, дремавшей за конторкой, поднялась по лестнице и прошла в комнату.
Спустя минуту она сидела на единственном стуле в комнате и смотрела перед собой, обращаясь в раскалённый июльский воздух:
- … артель с верфью, и акции, и его идиотские коллекции, а главное, дом, слышишь? Дом. Как будто и не было этих девяти лет ада… Без дома мы даже не сможем быть вместе, слышишь, а я так хочу с тобой вместе! Будь ты родом хоть из… прости, что говорю, ты этого не любишь… Это такой позор, но плевать, плевать на весь этот патриотический высший сброд… Сёстры «Свободного чувства» помогут. Но как им объяснить, почему я с тобой, как это;—;я с тобой, они не хотят этого понимать, они хотят свободы от мужчин, независимости от мужчин, но так зависят от мужчин, какие уж тут свободные чувства. Свет мой, за что нам это? Солнце моё, ты же сильнее мужа, храбрее мужа, умнее мужа, вот уж кто настоящий мужчина;—;так это ты.
Елена смотрела перед собой.
Лора выдохнула и отвернулась к стене. Она молчала, а Елена с детской надеждой смотрела на любовницу.
– Ты права. Мы не сможем быть вместе, если у нас не будет дома.
Елена схватила было воздух губами, но смолкла. Детские крики взлетали за окном.
- Что же нам делать, Лора?
Лора смотрела в стену и не шевелилась.
– Что же мне делать, Лора?;—;повторила она.
– Эдвард так любит своего сына не потому, что так любит своего сына.
– А почему же?
– Ты знаешь почему.
– Не знаю.
– Знаешь.
– Лора, послушай…
– Ты знаешь, я знаю, он знает, все знают, Лен!;—;Лора поднялась на постели, уставилась в угол, сверкая взглядом.;—;Все! Он так любит своего сына Михаэля, потому что Михаэль носит глаза своей матери Софии, потому что плоть от плоти;—;София, потому что он любит только одно;—;Софию. Мы никогда не получим дом. Я всегда буду в нём слугой.
Елена робко присела на постель. Лора рывком отвернулась к стене. Елена положила руку на бедро служанки, но та сбросила её.
– Лор…
– Если мы хотим дом, мы должны сделать это.
– Лора! Да я даже не знаю, можно ли сделать такое… Ну не верю я в этих Рыб. Это залезть человеку в голову, в душу!.. Это сказки какие-то, россказни…
– Можно!;—;Она резко развернулась, прядь волос перечеркнула подбородок.;—;Замолчи. Замолчи и слушай. Ловцы могут всё, это не Оу Моргул, это настоящие мастера, они проникают глубоко в сон, глубоко, глубоко-глубоко, глубже, чем я в тебя, они добираются до самой середины души, слышишь, и могут изменить всё так, что никто ничего не узнает. Пока господин Эдвард не умер, пока не пришёл господин адвокат, пока никто ничего не понимает, ловец спустится в самую заветную впадину его сна, примет облик важного человека, и поступит как садовник Колиньон, прививая один сорт вишни к другой. За одну ночь, слышишь. Я знаю, что говорю, у нас все про это знают, это вы там ничего не знаете, а мы все знаем, ловцы могущественны, нужно только знать того, кому во сне поверит этот придурок, господин Эдвард, нужно знать важного человека, чей облик примет ловец, а ты знаешь, кто это и я знаю, кто это, тут яснее Полудня, кто это.
Лора замолчала, секунду смотрела расширенным зрачком в самую душу Елены и вновь отвернулась к стене. Елена беспомощно посмотрела в узкое окно.
- У нас даже денег нет на…
- У тебя есть украшения его матери, которые ты можешь продать.
Елена смотрела в окно. За окном была глухая стена, вонь, трущобы. Кричал сумасшедший.
- Ладно.
- Ладно?
- Да.
- Ты согласна?
- Да.
- Ох, Лена, слава Полудню! Я рада. Я так рада. Иди же ко мне. Иди, родная.
Глава 3. Елена и ловец
- Я думала, вы…
- Старше? Во снах у нас другой возраст. Зачем вы пришли?
Елена незаметно оглядела бедную хижину, гамак, сундук, шахматный столик, скользнула взглядом по ловцу;—;не старше двадцати, тёмные прямые волосы, амулет рыбьего зуба на шее. Теперь вся задумка казалась бредом, как кажется бредом вся жизнь сразу после пробуждения. Какая всё-таки глупость. Как всё объяснить-то?
– У меня умирает муж. Хочет отдать наследство сыну от первого брака. Главное, дом. Муж до сих пор любит первую жену, Софию. Она уже умерла… Честно говоря, я-то в это всё не особо…
– Вы хотите поменять завещание?
Елена смотрела на девушку.
- Да. Я…
– Я должна проникнуть в сон мужа в облике первой покойной жены и уговорить отдать дом вам?
Елена смотрела на амулет на шее ловца.
- Да, вы…
– Потому что её слово весит больше вашего.
Елена смотрела на девушку.
– Да.
Елена достала из сумочки прядь волос и медальон с фото Софии. Ловец посмотрела на медальон:
– Только волосы. Я найду её облик во снах Эдварда, в его памяти. Всё будет сделано за одну ночь;—;сон будет запомнен жертвой как завет покойной. Это будет стоить;—;ловец назвала сумму.
– Когда деньги?
– Половину сейчас, половину потом.
– Я отдам всё сейчас.
Девушка покачала головой:
– Так не принято.
– Неважно. Если не выйдет;—;это будет платой за ваше молчание. Я не хочу, чтобы кто-либо об этом узнал.
Глава 4. Елена и София
Эдварда похоронили на заднем дворе собственного дома, в саду, рядом с Софией, в заготовленном много лет назад месте. Через час по всем правилам скорбного этикета гости стали расходиться. Адвокат кивнул Михаэлю, поймал взгляд Елены, кротко и важно посмотрел на дверь кабинета Эдварда. Пришло время огласить последнюю волю покойного, воссоединившегося сегодня с супругой.
София была первой женщиной Эдварда, и по сути, единственной. Все, кто были после (несколько случайных куртизанок, неведомым образом просочившимся в серую жизнь вдовца, да забавы с одной озорной служанкой), были лишь той степенью не-Софии, на которую способна женщина.
Однажды Здание Бюрократизма объявило о конкурсе на создание первого государственного парового судна. Эдвард, всю жизнь строивший парусники, относился к пароходам недоверчиво, по-детски радуясь сводкам крушений, с праведным восторгом считая погибших. Но София настояла на участии, упирая на то, что пароходы послужат городу и нации. Эдвард почему-то согласился, хотя это стоило ему огромных нервов и первых седых волос. Через год был заложен пароход «София». Банксы заслужили доверие у Здания ещё в эпоху парусников королевства, и в итоге Эдвард существенно обогатился, сумев оттеснить ненавистных конкурентов. С тех пор слово жены стало в доме законом.
Едва ли Елена могла похвастаться тем же. Апогеем её влияния была раковина молчания, в которую не мог пробраться неуклюжий супруг.
Для пятна высшего света, на самом краю которого примостилось когда-то семейство Банксов, София полностью зависела от мужа.
Она была пятой дочерью из семи, ловко отбивала атаки сестёр, тянула за невидимые ниточки, добиваясь желаемого без особого страдания близких.
Елене повезло меньше;—;единственный поздний ребёнок у холодного отца и мягкой матери, она так и не научилась мастерству интриг. Двери в доме всегда были закрыты, но к ней входили без стука. Её готовили в невесты и сватали против воли, хотя девочка хотела изучать механику и кораблестроение. Выдали с четвёртой попытки.
Отец Елены умер сразу после свадьбы, будто выполнив последнее предназначение, мать почила совсем недавно. Кроме Лоры у Елены никого не было.
Он называл её именем Софии во время редких приступов близости, которые она вскоре смогла пресечь. Он праздновал каждый день рождения покойной, а каждую годовщину смерти в доме был траур. Елена была лишь плохой пародией на былое счастье. Он никогда не любил никого, кроме Софии. Сегодня пара воссоединилась.
Когда дом покинули все трости и зонты из прихожей, когда со стола тарелки были убраны и вымыты заботливыми руками Лоры, когда на лестнице утихли слова утешения, сказанные лицемерным полушёпотом в мочку Елены, уже лишённой золотых серёжек матери Эдварда, когда были скомканы и рассованы по карманам все сырые носовые платки– больше всех пострадал платок месье Жана, тот рыдал не переставая, пока его не оттащили от могилы,;—;когда захлопнулась входная дверь, и шаги последних гостей стихли, в кабинете Эдварда уже собрались адвокат покойного, нынешняя жена оного и его сын от первого брака. Лезвие ножа вскрыло коричневый конверт, хрустнул сургуч с фамильным гербом, переломив парусник пополам. Адвокат нацепил круглые очки на массивную бульдожью голову и обратился звонким голосом к полкам и книгам:
– В последние дни болезни Эдвард Банкс внёс некоторые изменения в готовое завещание. Подчеркну, что клиент оставался в трезвом уме и твёрдой памяти, завещание является действительным и имеет юридическую силу. Итак…
…когда адвокат закончил долгий перечень с именами главных героев в конце, Михаэль стоял у окна и смотрел в сад, забрызганный солнцем.
- Михаэль, мне очень …
Михаэль даже не повернулся к находящимся в комнате.
Он быстро вышел, хлопнув дверью так, что она отлетела, не закрывшись, и потому все слышали, как сын скатился ступенями лестницы, стремительно пересёк холл, толкнул входную дверь, не то что не закрыв;—;даже не оглянувшись на неё,;—;вышел в залитый солнцем сад, так же расправился с калиткой, с первой попытки поймал рикшу и был таков.
Лора вышла вслед за ним. Аккуратно прикрыла калитку, затем вернулась в дом и мягко притворила дверь.
На втором этаже пунцовый адвокат складывал бумаги. Елена помогала
- Простите. Ему трудно.
- Да, конечно, такая потеря… Ну что же, Елена, давайте завершим все…
Едва адвокат двинулся по солнечной тропинке сквозь сад, Елена уже парила по ступенькам вниз из кабинета (вдова оставленная в неутешном горе), надеясь застать Лору на кухне, сорвать с неё фартук, овладеть ею прямо там, но Лора, опережая логику мечты, уже стояла у самого устья лестничного водопада с распущенными волосами, расширенными от страсти зрачками. Они слились в одно, двинулись с неожиданно-согласованной грацией влюблённых куда-то вбок, роняя одежду, заколки, серёжки, вдохи и стоны, и, сами не понимая, как, оказались на диване в холле. Ветер не стал раздражать их своим присутствием, а тихо, но отчётливо хлопнул дверью дома и унёсся по своим делам.
Глава 5. Михаэль и ловец
– Хорошо… Хорошо. Давай так. Если инсомнию ты не даришь, тогда я хочу, чтобы ты проникла в сон Елены.
– И?
– Давай подумаем…Хм…Кошмары;—;этого мало. Займись любовью.
– С Эдвардом?
– Да. В образе Софии. Во всех семнадцати комнатах моего дома. Чтобы сука видела это. Каждую ночь.
Ловец помолчала.
– Это будет стоить дорого.
– Неважно.
– Зачем вам это?
Михаэль демонстративно оглядел бедную хижину, гамак, сундук, шахматный столик, и вновь посмотрел прямо в лицо ловцу;—;не старше двадцати, тёмные прямые волосы, дешёвый амулет рыбьего зуба на шее.
- Неважно, сошёл папа с ума или кто-то проник в его сон по приказу Елены. Но дом мне вернётся. Я хочу, чтобы это место стало невыносимым для Елены. Чтобы она сама отказалась от него. Чтобы совесть преследовала её во сне. Ночь за ночью. Кошмар за кошмаром. Мы помучаем её так недельку. И через семь ночей я зайду к ней и предложу отдать дом за бесценок. Не согласится;—;ещё семь ночей. И так до самого дна. Пока она не сойдёт с ума, пока не покончит с собой, пока не отдаст мне дом даром. Она должна помнить, кто истинная хозяйка в этом доме. Моя мать. София.
Ловец назвала сумму.
- Идёт. Её волосы найдёшь на расчёске,;—;он бросил на стол гребень. А вот,;—;он бережно положил медальон,;—;портрет Софии.
Ловец взяла оба предмета.
- Деньги.
- После выполнения заказа.
- Половину;—;вперёд.
Михаэль усмехнулся.
- Ну, хорошо.
Он отсчитал стопку купюр, поднялся и вышел.
Ловец отложила портрет в сторону. Она была в снах Эдварда и прекрасно разглядела Софию, и даже примеряла её облик, внушая спящему «волю покойной». София была в чём-то похожа на Елену, но ещё сильнее;—;на Лору. Наверное, поэтому первое, что она увидела во снах Эдварда;—;его самого в постели с обнажённой служанкой.
«Может быть, вы хотите чего-то, чего стесняетесь спросить»;—;так говорила Лора Эдварду во сне. Связь с ней не была его фантазией. Это было воспоминание. Ловец хоть и была молодой, но уже знала, что фантазии яркие, нечёткие, цветные, холодные. Воспоминания, напротив;—;как правило, бледны, но резко очерчены и всегда горячи.
В этом воспоминании, помимо неуклюжих постельных сцен, всплывали просьбы Лоры;—;она хотела, чтобы он сделал её хозяйкой дома. Она хотела стать его женой. Занять место Елены. Просила упомянуть её в завещании. Чего она только не предлагала. Глупышка.
Ловец разглядывала гребень, не касаясь зубцов, в которых покоилось несколько волос. Там были не только волосы Елены. Там были и волосы Лоры. Можно проникнуть в её сон. Можно напугать её, пригрозить разоблачением. Можно вручить ей инсомнию.
«Я ловец. Я делаю то, за что платят», сказала себе Изольда.
Глава 5. Михаэль и Лора
Родом она была из беднейшей семьи, где уже давно сбились со счёту в рождённых детях, в детях, погибших при родах или в младенчестве, в детях, ушедших из дома прочь. Мальчики и девочки в семье спали в одних тесных постелях, немыслимо рано узнавая о всех особенностях юных тел. Все они, (в будущем ставшие слугами и служанками) беднейшие, голодные, смуглые и чумазые, все они были смешливые и счастливые, и настолько невинные в своём грехе, что и грехом-то назвать это не повернулся бы язык. Все они с детства знали, что такое тяжкий труд и чего стоит кусок хлеба, и никто из них не мечтал о свободе и достатке в привычном понимании остального общества.
Никто, кроме Лоры.
Хитрая, с сумасшедшинкой, она ни разу в жизни не солгала, она настолько верила в сказанное, что любая ложь из её припухлых уст становилась истинной правдой, и заподозрить её было не в чем.
Смуглая, темноволосая, атлетическая, с томным лицом, точь-в-точь как у Софии, только ещё чуть более чувственным, а от того более желанным, она могла влюблять в себя и мужчин, и женщин. Первым она отдавалась со всей покорностью жертвы, словно брошенная, чуть смятая перчатка, которую так и тянет подобрать и примерить, хотя бы разок. Что касается женщин, им она становилась сначала слугой и опорой, затем сестрой и подругой, после настолько сближала их дыхание со своим, что уже не отличить, и нет ничего зазорного в этом поцелуе, госпожа, мы всегда можем остановиться, позвольте расстегнуть пуговку… Как только женщина доверялась Лоре, та брала её с мужским напором и страстью, пронизывая её всю насквозь, оставляя почти бездыханной на смятых простынях.
Лора не помнила всех своих любовников и любовниц по именам, она даже не могла сказать, кого в её жизни было больше, но с каждым новым она становилась счастливее, мудрее и спокойнее, всё глубже раскрывая свою в чём-то двуполую природу.
Она казалась глупышкой, простушкой, и в таком согласии со своей природой, что не отличить было в ней инстинкта от разума, тела от души. Все её импульсы всегда вели к нужной цели, а все цели отзывались приятном зудом в молодом теле.
Лора хотела жить в роскоши. Лора ненавидела быть служанкой. Она и хозяев своих совращала не ради дорогих подарков или банальной похоти. Нет, она хотела хоть как-то возвыситься над ними. Хотя бы на час в душной спальне, пятнадцать минут в тёмном коридоре, закрытой изнутри кладовке, чтобы доказать;—;она здесь хозяин. Хозяин в этом доме. Лора была помешена на одной идее;—;вырваться из мира служанок и стать хозяйкой в большом доме Эдварда.
Дом Эдварда! Двухэтажный особняк в классическом стиле. С портиком на северной стороне, украшенным изображением кораблей и морских богинь. С заросшим плющом с юга. С открытой верандой на западе. С глухой стеной на востоке. Окна горели во всём доме, слышался смех гостей, патриотические гимны, и спотыкающийся звук пианино долетал даже в сад, где теперь белели в сумерках могила Софии и Эдварда Банкс.
Дом был выкуплен у второй жены Эдварда за бесценок через месяц после смерти отца. Бледная от бессонницы и ночных кошмаров, она ещё долго стояла у ограды после сделки, будто прощаясь с домом. Прошло два года, и Михаэль с молодой женой возродил и приумножил всё лучшее, что было в доме Банксов.
В тот вечер хозяин дома, проводив всех гостей, закрылся в бывшем кабинете отца. Объединение артелей шло к завершению. Михаэль ликовал. Перед ним лежал почти дописанный лист бумаги. Финальное письмо с выгодным предложением главному конкуренту. Скрип пера и треск камина. Стук в дверь.
– Войдите,;—;Михаэль продолжал писать, не отрывая взгляд от строки.
– Постель готова, господин. Госпожа Бэнкс отошла ко сну.
– Хорошо.
– Что-нибудь желаете?
– Нет.
– Может быть чаю?
– Нет.
– Может быть вина?
– Нет.
– Вам точно ничего не нужно, господин?
– Точно, Лора.
– Может быть, вы хотите чего-то, чего стесняетесь спросить?
Михаэль поднял взгляд. Лора стояла в дверях. Она была полностью нагой. Она смотрела своему господину в глаза, будто была с ним на равных. Это возбуждало сильнее всего.
Михаэль поднялся из-за стола и двинулся к ней.