ВОЙ

       Каждая новая брошюра (никак не осмелюсь употребить слово «книжка», тем более – «книга») дается все труднее. И в физическом, и в психологическом смысле. Быстро сокращается запас здоровья. С 2010 сдаю анализ ПСА – на онкологию предстательной железы. В 2016 делал это уже дважды. Беспокоит, достает, нервирует. Пока показатели нормальные, но доцент Владимир Дмитриевич Швец становится все более немногословным. Самое большое желание – определенность. Тогда можно что-то планировать, пусть и на краткосрочную перспективу. Что имею в виду? Поясню.
       Возьмем худший вариант. Несколько моих знакомых борются с указанной бедой не первый год, периодически проходя «химию». Поддерживающая надежду «химия» стоит дорого, люди разными путями добывают средства, продлевая себе жизнь. Сравнивая свое и знакомых материальное положение, понимаю, что я в худшем, чем самый бедный из них - сельский фотограф. У него, кроме пенсии, есть жена с определенными доходами, помогающая дочь и, главное, востребованная работа, дающая неплохие, как для глубинки, заработки. У меня же кроме долгов – старый дом. И планирование мое (которое, как известно, смешит Бога…) дальше продажи развалюхи, с последующим использованием жалкой суммы на обезболивающие уколы, не простирается. Ну, может хватит на пару-тройку уколов. Почему так мало? Потому, что перед смертью хочу с дочкой Лидочкой съездить в Париж!
       Словом, други, все мое существование в последние годы лихо закручено между двумя понятиями: 1) «ДЕНЬГИ» и 2) «СМЕРТЬ». Мысли о них занимают 90% в репродуктивной функции мозга. При чем «ДЕНЬГИ» в этой сладкой парочке – безусловный лидер. Это слово не покидает сознание ни днем, ни ночью. Да и как от него устранишься, если в моем случае «ДЕНЬГИ» = «ЖИЗНЬ». То есть «деньги» синоним «жизни». То есть возвращаемся в извечное противостояние понятий «ЖИЗНЬ» и «СМЕРТЬ». Деньги, как лакмусовая бумага, делают это противостояние видимым и, более того, многомерным. Благодаря инструменту «ДЕНЬГИ» я понимаю, что еще не нищ, но очень беден. Знаю, что если бы не отвратительная способность брать в долг, и не наличие людей, способных конкретно мне дать деньги взаймы, я бы не раз постучался в браму владений понятия «СМЕРТЬ». Вот так, благодаря добрым людям и лавирую между понятиями «БОЛЕЗНИ» и «СМЕРТЬ».
       Как ни странно, в этом лавировании может, оказывается, заключаться глубинный смысл понятия «ЖИЗНЬ». Человек, то бишь я, фактически на бессознательном уровне, просто спасаясь от боли, пытаясь остановить разрушение тела, БОРЕТСЯ за ЖИЗНЬ. Не потому, что она ему так люба, а потому, что нервируют, мешают приступы боли. Пока терпимые, о которых можно говорить со знакомыми с идиотской бравадой, не слишком уповая на их сочувствие. Кстати, сочувствующих – много, жалеющих – мало. Я сам из жалеющих, и в семье жалостливых вырос, и друзей и подруг Бог дал таких. Чего стоят только Надя Вороненко, Лора Шурыгина, Валера Руденко, покойный Витька Коштарек.
       На фоне болезней, сокращающегося предсмертного времени сужается круг интересов. Уж до чего увлекала политика, а поди ж ты – едва притягивает ныне. Понимая, что вряд ли доживу до окончания войны за Донбасс, перестаю прислушиваться к новостям оттуда. Не интересно победят ли коррупцию. Абсолютно все равно, сколько наворовали, кого назначили или избрали. Не интересны проблемы сверстников. Тем более, что их перечень – на пальцах одной руки. Нет дела до проблем молодых. Не важно, станет ли чемпионом по футболу «Динамо». Не актуальны вопросы экологии – ведь Земля умрет не при мне… Не хочется никому звонить и отвечать на звонки: «Как здоровье? Чем занимаешься?». «Доживаю!». О чем еще можно говорить?!
       Время ведет себя не так, как до сорока – пятидесяти. Тогда оно текло незаметно. Сейчас – то ползет, то летит. Рваный темп. Не хочется даже приводить примеры, так как очень часто, не успев свершиться, они утрачивают силу.
       Забывчивость – бич пожилых, яркое свидетельство угасания мозга. Маму в восемьдесят лет доводила до слез. Меня пока забавляет. Смешно, когда вдруг забываешь отчество ближайшей подруги. Это смешно. А вот когда регулярно забываешь выключить газ, выходя из дома – настораживает. Когда ставишь на плиту кастрюлю и садишься смотреть телевизор в другой комнате, уверенный, что через минуту не забудешь о ней – это «русская рулетка». Из множества присестов у «ящика», о кастрюле вспоминал, только почувствовав запах дыма. О ключах, оставленных во входных дверях дома, уж не говорю, как и забытых покупках в магазинах. Больно и стыдно, когда забываю покормить умницу
Рыжика. А он, застенчивый, весь в меня, даже не лает напоминая, как другие… Но больше всего потрясает, что неуклонно забываю, как правильно пишутся слова и где ставить знаки препинания.
       Почему живу один? В самом деле – почему? Потому, что вначале, одиннадцать лет тому назад, так было удобно. Ездил по Украине в командировки, приезжал домой на несколько дней отдохнуть, собраться с мыслями, подготовиться к новому броску. Когда началась война, Крым и Донецк отошли, меня, как пенсионера, сократили. Первое время одиночества не ощущал. Затем с каждым днем – все больше и больше. Никогда не предполагал, что одиночество будет в тягость именно мне. Думал – не коснется. Впрочем, ухожу в сторону. Все-таки, почему один?
       Возвращаться в Одессу, в свою квартиру, дочка и жена не зовут. Приезжать в гости – приезжай. Подарки? Привози. Но на намеки и прямую речь – загадочное молчание.
       А я хочу? Хочу, но не очень. На третий – четвертый день их проблемы достают. Хочется бежать к своему телевизору, к хаосу на письменных столах. Начинает тянуть в людскую суету по маршруту: Дерибасовская – Екатерининская – Приморский бульвар.
       Почему один? Потому, что решительно неинтересно общаться с немногочисленными пока живыми ровесниками, одноклассниками. Круг тем сельских друзей детства несколько отличается от тем горожан. В городе не знают фамилий соседей по этажу, в селе – вакханалия всезнайства. Знают – ВСЁ! Возмущает. Злит. Отвергаю! Ненавижу упоительные пересуды, соревнование по смакованию дерьма, убожество мысли некогда феерических острословов и любителей классической литературы. Тема №1: кого сегодня хоронят. Тема №2:кто уже вот-вот «сыграет в ящик». Тема №3:болезни других, плавно переходящие в живописание своих.
       Поскольку я пока лишь «в теме №3», представляю читателям медицинский портрет автора, шестидесяти шести лет от роду, извините, сверху донизу.
       Почти лысая голова. Под черепом непорядок с кровообращением – частые шумы, проблемы с вестибулярным аппаратом, боли в левой височной части ежедневные, регулярно закладывает в ушах, чуткая реакция на изменения погоды.
       Зрение левого глаза медленно, но неуклонно падает. В областной офтальмологии сказали, что делать операцию можно, но результат позитивный не гарантируют. Неизбежна слепота через неопределенное время. На правом глазу подобные процессы в сетчатке ограничили лазером в институте Филатова в Одессе. Это было в 2013 году. А в 2015 году месяц лежал там же с эрозией роговицы на правом же глазу. Сказали, до конца жизни периодически проходить курсы лечения. Капли капать постоянно, тоже до конца дней земных. Но главное – очень бережно, «на руках носить», надо относиться к зрению. Не нагружать чтением, телевизором, компьютером. Подальше от солнца, огня, ветра, пыли. Не наклоняться, тяжести не поднимать, не нервничать, не смеяться, не плакать, не потеть, не есть острого… не… не…
       Нос почти совсем перестал воспринимать запахи. Даже если сильно пригорела сковорода – едва ощущаю. Почти постоянно, в любую пору года с носа капает.
       Десна воспалены – пародонтоз, пародонтит. Больше половины зубов уже нет. Половина оставшихся поражены кариесом.
       Увеличена щитовидная железа – следствие жизни рядом с Южноукраинской АЭС. В горле еще какая-то болячка, но к врачам обращаться боюсь, и нет денег.
       Геморрой. Делал три операции, однако вновь и вновь возвращается.
       Аденома предстательной железы. Держит в состоянии постоянного стресса, особенно усиливающегося в периоды ожидания результатов тестов ПСА.
       Плохо с венами на ногах. Болят. По ночам часто, а не редко и днем, продолжительные, очень болезненные судороги. Интересно, что расширяется, меняется, углубляется сфера их распространения. Если раньше знал, где массировать, что делать, то теперь - не знаю. Ну, например, что ты будешь массировать в паху?
       Не менее занимательна ситуация с пальцами на ногах. На левой - большой палец повредили во время игры в гандбол еще в семнадцать лет. С тех пор ноготь в течении тридцати – тридцати пяти лет периодически чернел и слазил. Потом слазить перестал, а новый начал наслаиваться сверху на старый, то есть увеличиваться в массе, расти вверх. Ничего другого, кроме срезания его, я не придумал. Делаю это раз в год, перед Пасхой, при помощи прокаленных на огне ножниц для подрезки деревьев. Работа тонкая, трудная, долгая, требующая саперной осторожности. Малейшая ошибка, и можно отрезать соседний палец.
       Кстати о соседних. За пару лет до шестидесяти, третьи от больших, на обеих ногах, начали медленно подыматься над общим строем. Сейчас уже создают, пока терпимые, неудобства при обувании, ходьбе. Говорят, эта беда связана с процессами в мозге…
       Написал о пальцах на ногах, и вспомнил об их братьях на руках. Некоторые из них тоже сломаны во время гандбольных баталий, как и ребра.
       Что творится с позвоночниками, предпочитаю не знать, но за компьютером могу сидеть не более получаса – начинаются сильные боли. Выход один – лечь на спину.
       Основные видимые и ощутимые дефекты перечислил. Есть, безусловно, не видимые и не ощущаемые. Иначе, нет объяснения потере веса. При росте 177 см., с 18 до 64 лет весил
77-78 кг. Последнее взвешивание показало 64 кг. Почему худею, местные «эскулапы» ответить не могут. Предлагают глубокое обследование. За какие шиши?
       О «шишах». Последние годы веду учет медицинских расходов. В 2012 году потратил 8613 грн. В 2013 году – 11934 грн. В 2014 году – 9622 грн. В 2015 году – 15731 грн. В 2016 году – 26971 грн.
       Щепетильный вопрос: где брал деньги при пенсии 1787 гривен в месяц? Работал до конца 2013 года в университете «Украина». Подрабатывал до конца 2015 года продажей полисов накопительного страхования жизни. Помогали сестра Майя и дочка Лида. Сегодня ни Майя ни Лида денежную помощь оказывать уже не в состоянии. Летом 2016 года на операцию геморроя деньги дал нотариус Саша Носенко. Характерно, что я просил в долг, а он велел не возвращать.
       Болезни загнали в финансовый тупик. Работать не в состоянии физически. С огромным напряжением, нежеланием управляюсь с домашними заботами. Тяжело варить, стирать, бороться с сорняками вокруг хаты в теплую пору, топись печку в холода. Не удивляйтесь, при наличии газового отопления греюсь у печки, экономя газ. Всю зиму в хате не снимаю пальто и теплых сапог.
       Чем топлю? Дровами, которые начинаю пилить ранней весной, а заканчиваю поздней осенью. Где беру? Пока обходился сухостоем из сада, давали соседи, собирал на улице после обрезок деревьев электриками. Где возьму на зиму 2017 – 2018 буду думать, когда доживу.
       Процесс пиления – ритуал. Пилю сидя, не более 30-35 минут до большого перерыва. Малые перерывы, с ходьбой от кучи дров до дворового туалета и обратно, делаю после каждых 200 движений ножовкой. Работаю в больших солнцезащитных очках, фуражке, рубашке с застегнутым воротом. Все предосторожности от древесной пыли, изобилующей спорами грибков, трухи, гнили. Для надежности закрываю больные глаза, вожу пилой вслепую, медленно, чтобы дышать не глубоко и только носом. За световой день делаю три подхода к куче дров. При этом, утром и под обед пилю спиной к восходу, вечером – к закату.
       В этом году столкнулся с технической проблемой – три моих ножовки затупились. Раньше их точил зять Петр Солохин, но 2 февраля 2016 года он умер. Все попытки найти в Доманёвке мастера по разводке ножовок ни к чему не привели. В итоге, даже тот мизер дровишек, которые насобирал, так и не закончил пилить. На зиму явно не хватит…
       Большая еженедельная работа – стирка. Стираю руками, так как стиральную машину продал. Не только потому, что нужны были деньги, но и потому, что возни с ней много, плюс расходы воды, порошка, электричества, газа. А так приспособился использовать воду после купания для замачивания стирки на ночь. Утром стираю в трех водах – двух горячих и полоскание в холодной. Развешиваю на улице. Получается неплохое качество. Но с каждым годом все труднее.
       Живу, вообще, в каком-то устоявшемся ритме. Спать стараюсь лечь не позже двадцати двух. Хотел написать «просыпаюсь в пять», но лишь горько ухмыльнулся, вспомнив про аденому. Редко когда бывает, в основном первые неделю – две после очередного курса лечения, что подымаюсь в туалет один раз за ночь. Обычно – от трех… Если ежечасно, о каком сне речь? Обезвоживание, болят почки, голова, сердце. Нервы – на пределе. К тому же я – «жаворонок». Во сколько бы не лег, в пять спать уже не могу. Правда, есть компенсатор – сплю днем от тридцати до шестидесяти минут.
       После подъема, и во время ночных хождений, открываю только левый глаз. Правый, с эрозией роговицы, берегу от рецидива. Чуть с ума не сошел, когда первый раз в два часа ночи при открывании века правого глаза, полоснула по глазному яблоку, словно опасной бритвой, чудовищная боль. За ней ручьями потекли слезы, сопли, слюни, глаз залило кровью. Я не мог сообразить, что делать, куда бежать, если это было воскресенье, а в Доманёвке, к тому же, нет врача – офтальмолога?! Бросился на автобус, идущий в пять утра в Одессу, там, сразу – в институт Филатова. Медсестра отделения роговицы сделала обезболивающий укол. В понедельник врач подбодрил, сказав, что я герой, раз вытерпел пять часов бездорожья до Одессы, попутно просветив меня, что глазная боль самая сильная из болей.
       С открытым левым глазом зажигаю газ, ставлю на подогрев две кружки: одна с кипяченной водой, другая – с сырой. Вначале сырой, с дегтярным мылом, мою лоб, брови, виски, нос. Затем, без мыла, сырой же, тщательно, долго промываю закрытые глаза. Наконец, закрытые же, обдаю теплой кипяченной. Вытираю отдельным полотенцем, которое меняю через два – три дня. Только потом осторожно открываю глаза.
       Во время всей глазной процедуры во рту находится небольшое количество зубной пасты на основе Алоэ Вера, которую пальцем наношу на десна сразу после подъема с постели. Мне хочется верить, что она лечит пародонтоз… Во всяком случае, ощущаю приятную сладковатую свежесть. Покончив с глазами – полощу рот.
       Теперь можно выпить воды. Для того, чтобы «запустить» кишечник пью двадцать пять глотков сырой воды. Делаю это медленно, после каждого глотка отрывая кружку от губ.
       Следующий пункт распорядка – молитва. Дело тонкое и интимное. Молиться начал после крещения 19.04.2011 года, достигнув шестидесятилетия 05.04.2011 года. Совершивший крещение монах Свято-Иверского мужского монастыря, находящегося в Одессе, Владимир Мурашев заметил, что если я решил креститься в таком возрасте, значит, зачем-то нужен Богу…
       До крещения выучил две молитвы: «Отче наш…» и «Верую…». Затем, на протяжении нескольких лет добавил к ним еще пятнадцать коротких и длинных молитв. Молюсь за себя, родных, друзей.
       После молитвы, из песни слов не выкинешь, «на горшок». При наличии геморроя, дело сие требует определенных навыков и не терпит спешки.
       Управившись с геморроем, приступаю к рутине – закапыванью глаз. В разные периоды, но постоянно на протяжении года, капаю от одного до шести наименований капель, от двух до шести раз в день каждое. Работа изнуряющая, с шести утра до десяти вечера. Листы, в которых фиксирую время «подхода», лежат на подоконниках в кухне и на столах в комнатах. Сидя капать уже не могу – болят шейные позвонки. Можете посчитать, сколько раз мне приходится ложиться на диван, предварительно помыв с мылом руки.
       Наступает черед «вбрасывания» в желудок первой пищи. Это яйцо всмятку и кусочек ржаного хлеба. Несколько глотков воды перед «вбрасыванием, и таблетка от аденомы «на закуску».
       Разрыв между первым и вторым, существенным, завтраком составляет полтора – два часа. В этом промежутке до мая 2016 года делал зарядку с гантелями. Сейчас прекратил, заменив физические нагрузки умственными – пишу. Хватает усердия (не назову состояние вдохновением, лишь изредка вспыхивающим во время усердия – волевого акта, насилия над собой) максимум на полтора часа за один присест в день.
       Еще в «междузавтраканье» кормлю своего добрейшего Рыжика. Кто имеет и уважает дворовых братьев, знает, что их кормление не рутина, а ответственное дело, требующее соответствующего настроя.
       Итак, завтрак наступает не раньше 10 – 10.30. Продолжается минут тридцать. Без чая. Его пью, страхуя поджелудочную, через час – полтора. То есть, около 12 – 13, когда нормальные люди обедают.
       Между завтраком и чаем обычно печатаю на ноутбуке написанное от руки. Через каждые двадцать – тридцать минут делаю перерыв, так как болит спина. В перерывах капаю в глаза.
       Сплю днем, как правило, в промежутке между 13.30 и 14.30.
       После сна читаю газеты, книги, занимаюсь хозяйством, готовлю обед, хожу за продуктами, в аптеки, к Майе и т.д. и т.п.
       Обед –в 17.30 – 18.00. Потом мою посуду, зимой – топлю печку, летом – работаю во дворе, в огороде.
       С 19.00 – в кресле. Читаю, нерегулярно пишу дневник, смотрю телевизор. Что смотрю?
       Регулярно – новости, «прыгая» с канала на канал. Начинаю с «Новостей культуры» на УТ – 1. Затем смотрю начало новостей на «1+1», до момента появления горячо любимых каналом, но ненавистных телезрителям «ужастиков». Завидев очередную трагедию бегу на «Пятый», где провластные обсасывают «дурки» хозяина.
       По понедельникам смотрю на УТ-1 Мыколу Вэрэсня. По пятницам – «Войну и мир». По воскресеньям, на канале «2+2» - «Про футбол». Ежедневно – спортивные новости на УТ-1
       Трансляция футбола для меня праздник. Получив в четверг газету «Южная правда», с программой телевидения на следующую неделю, и увидев там футбольные матчи, начинаю с нетерпением ждать показа. Раньше, лет десять - пятнадцать назад, «болел», нервничал до состояния бешенства. Теперь поостыл, воспринимаю намного спокойнее.
       Так проходят дни нежеланной, неинтересной жизни. Как бы я хотел жить на старости? Какие желания, пусть лениво еще прослеживаются? С какими приятными мечтами засыпаю?
       Первое и главное – делать только то, что нравится. Нравится, удобно расположившись в кресле, читать газеты, смотреть по телевизору соревнования по легкой атлетике. Нравится есть домашние пельмени с уксусом, мамалыгу с домашним сливочным маслом и свежим творогом, арбузы. Чай пить нравится с вареньем из розы, или с зефиром. Обожаю настоящий майский мед.
       По прежнему люблю дорогу. Как только сажусь в автобус, начинаю напевать сохранившийся в памяти куплет студенческой песни:

                Дорога, дорога, дорога
                Успокой меня немного.
                От всяких – всяческих обид,
                От всех, кого не долюбил,
                Кого не проводил я до порога…

       Мне все равно куда ехать. Люблю процесс. Это главная форма моей жизни. Очень хотелось бы путешествовать. Не в толпе, а в одиночку. Знаю, что не получится, тем не менее, хочу на Монмартр, в библиотеку Сорбонны, на Елисейские поля, в Гасконь. Хочу поездом проехать от Парижа до Марселя. Хочу в Ниццу. Хочу в Мюнхен. Люблю, не видев, Вену. Почему-то тянет в Бухарест. Да – да, в Румынию. Хочу в Нью-Йорк и Чикаго. Здорово было бы побывать в соборе Святого Петра в Ватикане, в Неаполе, на Сицилии, на Корсике! Хотел бы попасть в Варшаву и там найти могилу маминого однофамильца (втайне надеюсь – родственника) генерала от инфантерии, военного историка Александра Казимировича Пузыревского. Но, больше всего, один Бог знает почему, хочу в Буэнос-Айрес, а оттуда – в Чили, и по берегу Тихого океана проехать до Панамского канала…
       Одно время мечтал уехать на Колыму. Не из-за денег, как многие доманёвцы, а просто почувствовать Север. Сейчас, верхом мечтаний, и то недостижимых, есть приобретение старенькой «Нивы», для поездок по глухим селам своего и соседнего районов. Память детства и комсомольской молодости зовут меня в Малахово, Красное, Шевченково, Семеновку, Лисковецкое, Щуцкое, Ивановку, Избашевку, Чербову Балку, Широкие Криницы, Новоселовку.
       Когда езжу в Николаев, проезжаю через села Ставки, Песчаный Брод, Широколановку. Все они - бывшие немецкие колонии. Знаю об этом со школьных лет, впервые увидел в студенческие годы. Поразительно, но полстолетия подъезжая к первому из цепочки – Ставкам, начинаю волноваться, как перед первым свиданием. Вглядываюсь в длинные, похожие на амбары, капитальные немецкие дома и не могу наглядеться. Думаю о судьбах их хозяев, о революциях, войнах, режимах уничтоживших оазисы немецкой культуры на Юге Украины. Представляю чистеньких, аккуратных немок, поля без единого сорняка, холеных лошадей-тяжеловозов, кружки пенящегося домашнего пива. И хочется, непреодолимо хочется мне жить в этих селах. К сожалению, только хочется…
       Еще хочется жить в Одессе, в старом доме на Приморском бульваре. Или в современной многоэтажке возле парка Шевченко, но, чтобы с видом на море. Я бы пешком ходил на Дерибасовскую, в научную библиотеку университета, в библиотеку имени Горького, в оперный и в филармонию, на истфак, Новый базар, стадион «Черноморец».
       Страшно хочется хотя бы раз еще посидеть в архивах и библиотеках Москвы и пешком пройти от «Ленинки» до «Войковской».
       Хочется трезвым попасть в Оренбург. Я был там в 2009 году, но алкоголь встреч затуманил остроту восприятия города и людей.
       Хочется увидеть Олю Яныгину, Свету Московцеву, Наташу Полякову, пока все мы живы.
       Хочется мотнуться в Смоленск, и суток трое пообщаться с Юркой Требиным.
       Хотелось бы увидеть Витьку Комарова, Мишку Таньчина, Костю Кирилина.
       Хочется отремонтировать хату, зарабатывать деньги, молюсь, чтобы закончилась война, чтобы процветала страна, чтобы наказали преступников, чтобы построили дороги.
       Тянет писать хорошие стихи. Часто борюсь с желанием взять шкалик водки и выпить с другом Борькой Футорным, который, как и я, доживает в соседнем доме.
       Сам себе поражаюсь, но хочется… лечь в больницу?! Точнее, в две: районный стационар (обязательно в период с 1973 по 1981 годы), и в клинику института Филатова.
       В молодости «лечь на койку» означало переместиться в участливый мир знакомых врачей, бесконечное чтение, флирты с медсестрами, любимое мной изучение людей.
       «Койка» в институте Филатова притягательна географией пациентов, относительно высоким средним интеллектуальным уровнем врачей и пациентов. Мне, который больше всего не переносит глупости и жадности, лежалось там весьма комфортно. В беседах и диспутах с «нашими» и иностранцами много нового познал сам, а своими речами озадачил других.
       Еще раз к вопросу о забывчивости. Эта тема одна из «топовых» в разговорах с пожилыми. Много смешного в рассказах, но больше горького и даже опасного для жизни рассказчиков. Поскольку с лихвой хватает собственных примеров – остановлюсь на себе.
       Моя, все усиливающаяся забывчивость, прогрессирует на фоне общего замедления скорости мышления. Мозг буквально отказывается работать быстро. Впервые, но в полной мере, заметил пробуксовки во время избирательной компании по выборам в Верховную Раду 2014 года. Меня взяли в районный штаб одной из партий. Надо было целыми днями звонить, уточняя, согласовывая различные списки участников процесса. Казалось бы, что тут сложного? Списки передо мной, ручка в руке, очки на носу. Но, видите ли, нужно внимание, напряжение мозга, порядок и последовательность действий. Оказалось, что мозг мой родной способен выдерживать ритм в течении тридцати – сорока минут. Вроде физически не устал, спина, руки не болят, а голова, черт ее подери, не "варит"! Смотрю по десять раз на фамилию и номер телефона, а мысли летят в сторону, делаю усилие, чтобы сконцентрироваться и совершить действие. Как спортсмен перед очередной попыткой. Но то – спорт. А это всего лишь несчастный телефонный звонок!?
       Потом начинает болеть голова, нервничаю, раздражаюсь, заплетается язык, краснею, пугаю своим видом присутствующих.
       Пытка для мозга – быстро вытащить из холодильника нужные продукты. С этой целью сажусь перед холодильником на стул, ненужные банки, кастрюли, чашки стараюсь быстро разложить в три места: на холодильник, на стол, на пол. Вытаскиваю нужные, а ненужные возвращаю обратно. Для молодого – спорт, логистика. Для меня – тяжкое испытание.
       Колоссальная проблема – выход в магазины. Раздеваясь – одеваясь думаю о нескольких, а порой, возможно, о десятках дел. (Надо побриться двумя бритвами – с лезвиями и электрической. Лезвиями родинки на лице не брею. Для бритья надо горячая вода. После – минут пятнадцать – двадцать перерыв, чтобы высохла кожа перед электробритвой. Дальше – не забыть деньги. Записать на листочке предполагаемые покупки. Взять с собой очки, мелкие купюры и монеты, баночки и мешочки, выключить свет и газ, снять комнатные тапочки, закрыть на два поворота ключа входную дверь, вытащить ключи из замка…)
       Прогоняя в уме эти и другие, случайные, мысли, бывает по два-три раза одеваю брюки, в комнатных выхожу на крыльцо, у калитки, а порой в магазине, спохватываюсь: а дверь я закрыл? И, как угорелый, мчусь домой и нахожу ее открытой…
       Самое раздражающее, доводящее до истерики – на минуту отвлечься от стоящей на огне кастрюле с едой. Звонок стационарного телефона, или интригующие звуки телевизора доносятся из большой комнаты на кухню в самый неподходящий момент. Ну, возьми же, придурок, выключи газ! Доля секунды! Не-е-т! Вы только вдумайтесь, не выключаю, потому, что …жалею спичку?! Спустив, без сожаления, сотни тысяч долларов
- жалею СПИЧКУ!? Ну, что ж, за что боролись, на то и напоролись. Кастрюли со сковородками горят с роковой неотвратимостью. Чувствую, скоро буду биться в конвульсиях от бессилия что-либо изменить.
       Забываю имена, отчества, фамилии знакомых, и часто попадаю впросак, когда разговаривая, строю речь так, чтобы не приблизиться к имени собеседника. От этого маневрирования речь моя становится корявой, прерывистой, вызывающей подозрительное удивление собеседников.
       Напрочь забываю, куда положил что-то, что всегда под руками. Например, однажды исчез со стола кухонный нож. В исступлении, с «Валидолом» под языком, перерыл все. Как-то пережил, постепенно забыл. А через несколько месяцев понадобился маленький казан, хранящийся за тремя рядами посуды в самом дальнем углу старинного кухонного стола. Вы правильно поняли – нож был в нем. Как он туда попал?
       С именами все же проще чем с фамилиями. Вот хочу позвонить человеку, а телефон в записной книжке под первой буквой его фамилии. «Как же его фамилия?» - начинает стучать в висках. Приходится в уме примеряться ко всем буквам алфавита. Если не получается определить по первым, начинаю добавлять, в алфавитном же порядке, вторые буквы к первым. Например, по букве «А» фамилию не вспомнил. Две буквы «А» дадут «Аа». Нет, не подходит. Тогда к «А» добавляю «Б». Получается «Аб». Вспомнил – Абакумов! Но это простейший пример. Бывает, прогоняю таким путем по три и четыре буквы. Слава Богу, алфавит пока не забыл. Впрочем, радоваться рано. Отчество одной из своих бывших жен неделю выковыривал из памяти. Его ведь в записной книжке нет…
       Вместе с замедлением работы мозга замедляются физические движения. Ходить стал медленнее, руки работают не так споро, как прежде. Дает сбои глазомер – часто натыкаюсь на углы столов, спинки стульев, не вписываюсь в дверные проемы. Плохо функционирует инстинкт самосохранения. Раньше бы не резал хлеб близко к пальцам, опасаясь порезаться. Теперь, в думах о чем-то другом, едва успеваю выдергивать руку из-под лезвия. Два раза не успевал, лечил домашними средствами, и в результате обрезал кусочек пальца уже хирург. Ну, вроде же помню о хирурге и затратах на лечение, а все равно продолжаю каждый день рисковать. Объясняю это только отупением.
       Касательно отупения, скажу вам, что собственное переношу удовлетворительно (бревна в своем глазу почти не замечаю…). Но когда вижу его в других, сразу хочется бежать подальше. Кстати, пока не забыл, писанина, которая перед вами, хорошее средство от окончательной деградации. Почти ежедневно заставляя себя писать, тренирую мозг, не давая ему затвердеть.
       Да-а…, созерцание близких друзей, превратившихся в некое подобие ленивцев, вызывает смешанные чувства. С одной стороны – все понятно, сам недалече. С другой –вызывает неконтролируемую ярость. Понимаю, что злюсь напрасно, а поделать с собой ничего не могу. Хоть убейте, ненавижу глупость в любых проявлениях.
       Испытанием для обеих сторон являются случайные встречи. Говорить не о чем. Пара заученных вопросов – и неловкая тишина. Задаю себе вопрос: почему люди на старости, в своей массе, не горят желанием видеться? Ни я не хочу, ни меня не хотят.
       Предполагаю, не убежденный на сто процентов, что дело в общих интересах. Школа была концентрацией сотен взаимосвязанных интересов. Нигде, кроме школы, да, пожалуй, войны, люди так не заинтересованы во взаимном выживании, только школьники этого не осознают в безоглядном транжирстве времени, а на войне это главный принцип. После окончания школы отношения поддерживались силой инерции. С теми, кто был духовно ближе – подольше. С теми, кто дальше – покороче. Убивает, что неинтересна жизнь оставшихся на белом свете нескольких закадычных друзей и подруг детства и юности. И моя жизнь их интересует точно также. Вот феномен! С какой стороны не подойди, а ничто не вечно, разве что смысл фразы на внутренней стороне кольца Соломона: «Все пройдет, и это тоже». Некоторое возбуждение чувств у всех нас возникает, когда очередного несут, как говорят в Доманёвке, «на гору», то есть на кладбище.
       О кладбище. Недавно умер мой отличный товарищ, редкий собеседник, незаменимый собутыльник, еврей Юрка Могилевский. Бросив комок земли в яму, я на обед не пошел, а решил пройтись по кладбищу. Специально никого не искал, просто, в том углу, где зарыли друга, никогда не был. Обычно мое посещение кладбища ограничивается приведением в порядок могил родственников, в преддверии церковных праздников. Ни разу, до этого, не бродил там без цели.
       В этот раз я, фактически, открыл кладбище для себя. Многие из тех, кого считал живыми, незаметно обосновались «на горе». Поразило богатство надгробных памятников умерших уже в ХХI веке. Разумеется, не все поражали, но большинство – точно. На основании могильной архитектуры Доманёвки безапелляционно заявляю: народ стал жить материально намного ЛУЧШЕ, чем в СССР.
       Обнаружив обители тех, кого не ожидал тут встретить, найдя друзей детства, я каждому сказал добрые слова. И вдруг, покидая кладбище, захотел вернуться обратно к ним. Вначале не понял, что происходит, и только увидев с горы панораму Доманёвки сообразил: я иду к живым, но они для меня, по сути, мертвые, а кладбищенские – живые!
       Почему же, все-таки один? На этот вопрос надо отвечать предельно откровенно и столь же корректно, дабы невзначай не обидеть других. Давно и непоколебимо пришел к выводу, что сам всех бед своих виновник. На этом фоне появилось всепрощение. Например, каждый день за руку здороваюсь с обокравшим меня типом. Ой, как я намучился, улаживая проблемы, возникшие после его кражи. С другой стороны, зачем провоцировал, выкладывая вещи перед ним во время пьянки, мной же организованной? Не знал, на что он способен? Думал, в ответ на добро не посмеет? Лох ты и поделом тебе! Еще и мало взял.
       Или обнимаюсь, чуть не лобызаюсь, как с родным, с наркоманом, ни с того ни с сего хряснувшим в лоб, а потом, для убоя, по печени и ребром ладони по сонной. Едва откачали друзья наркоманы. Но в чем его вина? Не лезь в притон – здоровее будешь.
       Ладно, это все философия. Если рассуждать об одиночестве, то свалилось оно на меня вдруг и неожиданно. Работал я себе в Одессе, в филиале Европейского университета. Периодически запивал, но директриса мне симпатизировала и закрывала глаза на фортеля. Не вытерпела жена и выгнала. Поехал в Доманёвку, в родительскую хату. Удачно устроился в филиал университета «Украина» в Николаеве. Жил в Доманёвке, а читал лекции в сорока(!) консультпунктах, разбросанных на огромной территории от Донецка до Рени, и от Керчи до Котовска. Класс! О работе, связанной с поездами, автобусами, вокзалами, гостиницами, новыми людьми мог только мечтать. «Жил в Доманёвке» сказано не совсем точно. Отдыхал несколько дней после командировки, чтобы вновь уехать на неделю – две. Жизнь – сказка!
       Ничто не предвещало беды. Хоть вам, читателям – ровесникам (молодые не поймут) расскажу, как на духу, почему меня, без вины виноватого, лишили благодати, то есть, выперли из «Украины». Вначале был эпизод с поездкой в Запорожье.
       Для того, чтобы попасть в славный город, надо ехать последним автобусом из Доманёвки до Николаева, где пересаживаться в проходящие до Запорожья. Из Доманёвки идет не прямой, а тоже проходящий – из Врадиевки. Он пришел, забитый битком, и водитель наотрез отказался меня брать. Я тотчас позвонил заведующей консультпунктом, что выехать не могу. Не знаю почему, но возникла версия, что я не приехал из-за пьянки, хотя в «Украине» никаких проколов по пьяному делу не допускал. То был первый звоночек.
       Затем последовал не звоночек, а гром, артиллерийский налет на меня, опять же, абсолютно не виноватого. Все проходящие автобусы, само собой разумеется заходят на автовокзалы. Все, да не совсем. Например, рейс Черновцы – Ялта не заходил, и «ловить» его надо было на кольце за Доманёвкой в промежутке между двенадцатью и часом ночи.
       И вот в темноте, в снег, мороз, ветер стою я на кольце, надеясь до утра быть в Саках… А водитель, сучара, даже не притормозил. Опять же, тотчас, из степи позвонил заведующему консультпунктом. Разбудил сладко спавшего и сказал, что в течении дня доберусь через Николаев. Но он оказался сучарой номер два, разбудил начальство в Николаеве и доложил, что я сорвал занятия, хоть я, как обещал, приехал. Что заложил, иуда, мне не сказал. Я несколько дней работал, а мне не только не заплатили, но и отстранили, в наказание, от работы. Кстати, тоже не поставив в известность. Месяц, два, три жду, что позвонят и сообщат график выездов, а телефон молчит. Потом началась война. Крым и любимый мной Донецк отпали. Последнюю поездку на консультпункт в Днепропетровск совершил в декабре 2013 года, когда горел Майдан. Понял, что больше работы мне не дадут. Уволился и начал погружаться в состояние пенсионера – одиночки.
       (Чтоб не забыть. Написал: «любимый мной Донецк» потому, что первая поездка по подразделениям «Украины» началась именно с Донецка. Перестраховываясь, прибыл за день до начала занятий, возникла заминка с гостиницей, и меня запросто взяла к себе ночевать в однокомнатную квартиру молодая сотрудница. Уложила незнакомца, после долгого чаепития, в свою кровать. Сама устроилась на кухне. Не знаю, как кто, а я, внутренне стеснительный и настороженный, оценил поступок донечанки, как визитку города. И пошло у меня в Донецке все легко, на одном дыхании, не смотря на изнуряющие занятия с утра до ночи. Студенты оказались обстоятельными, ответственными, дисциплинированными. Сотрудники – благожелательными. Всем знакомым рассказывал, что лучший консультационный пункт – в Донецке. Что с ними теперь?)
       Возвращаясь к теме одиночества. Бурная разъездная жизнь сменилась тишиной периферийной Доманёвки. Я где-то уже писал, что на протяжении десятилетий приезжал на родину покутить. Хотел написать «отдохнуть», но вспомнил, что ненавижу это слово в применении к пьянке. Какой к черту отдых в компании Змия?! Смертельно тяжелая работа!
       В статусе пенсионера пару раз по две-три недели запивал. Но деньги быстро кончились, а здоровье резко ухудшилось. Понял, что в натуре могу «загнуться». С 1 мая 2014 года «завязал». И вот, когда «завязал», когда понял, что любая долгосрочная пьянка может оказаться последней, что не могу ПОЗВОЛИТЬ себе запить, как прежде, вот тогда жизнь мгновенно стала НЕ ИНТЕРЕСНОЙ. Конечно, выискиваю радостное в рутине, но постное, тусклое, затхлое преобладает. И тогда же остро ощутил одиночество.
       Сказать, чтобы я сильно страдал – не могу. Более того, без уединения в своей хате, без жизни внутри прошлого писать не смог бы. Даже сестра Майя, приходящая неожиданно в момент родов творчества, вызывает раздражение. Но окололитературные упражнения никогда не считал главным занятием, иллюзий величия писательского не имел, и когда вдруг исчезли ГЛАВНЫЕ места самовыражения: дорога, работа и бар «Видас» с хозяйкой – собеседницей Леной – стало в хате удушливо тесно. Потянуло в мыслях в далекие страны, а на деле, по любому поводу – из хаты.
       Вот кончились спички. С радостью, в приподнятом настроении бегу в магазин за коробком. За КОРОБКОМ и не больше, чтобы был повод выйти из дому снова. Так и хожу, бывает по пять – семь раз в день, то за хлебом, то за сахаром, то за солью, то в аптеку. И, вы знаете, хожу не для того, чтобы общаться, а просто смотрю, не могу наглядеться. Вот что удивительно: дома, мосты, пейзажи Доманёвки не надоедают!
       Особенно глубокие, невыразимо теплые воспоминания приходят, когда брожу один по ночам. Ночная Доманёвка – моя частная собственность, в том числе звезды над поселком – мои личные. Благодаря мне, они такие же, как шестьдесят лет назад, даже похорошели.
       Такие же манящие огнями окна, в тех же домах на правом берегу Черталы, в которых жили мои друзья Пашка Безносенко и Васька Скидан.
       А вот, чуть влево и выше, дом моей радости и печали, дом моей первой любви Вали Сарахман.
       А вот, вправо и ниже дом жестокой обманщицы Людки, которую так и не смог простить, прости Господи…
       А вот совсем внизу, в моем огороде, каждый вечер светится окошко, в которое я стучал, вызывая на свидание смелую в любовных утехах подружку.
       А рядом с ней жила другая, некрасивая, которая безнадежно любила меня всю жизнь, а призналась лишь недавно, повстречавшись в очереди к терапевту.
       Начинаю движение обычно от калитки налево – к школе. Школа! Хочу и не могу высказать всего громадья воспоминаний о школе. Много написал о ней в разных опусах, но ночной порой, родная вспоминается еще и еще.  Вчера, вдруг, всплыл, ярко заиграл перед глазами эпизод, связанный с фильмом «Женитьба Бальзаминова». Ничего из сюжета фильма не помню, кроме ощущения уюта внутри какого-то богатого дома. Представьте, УЮТ взбудоражил мою душу, и после кино я побежал в школу, почему-то пустынную. Наверное, было воскресенье. Побежал на спортивную площадку – никого. Побежал к крольчатнику – пусто. И тогда я, возбужденный киношным уютом(?), в радостном исступлении начал пускать свою драгоценность – бильярдный шар – по асфальту, под углом к одному из помещений школы, которое находилось на месте нынешней столовой. Шар ударялся о цоколь задней стены того одноэтажного здания, и рикошетом летел в направлении туалета. Меня не утруждало каждый раз бежать за шаром далеко вниз, возвращаться, бросать и вновь с радостью бежать. Бессмысленное дело? А поди ж ты, бросал, пока не вышел заряд энергетики уюта (поражаюсь…) от «Женитьбы Бальзаминова». Я и название фильма запомнил только из-за загадочного ощущения, впервые растревожившего душу.
       Пока писал про уют, вспомнил о доске рекордов школы по легкой атлетике, висевшей на стене между классом физики и лаборантской комнатой физиков. Результатов и всех фамилий не помню – не обессудьте. Хорошо и то, что могу запечатлеть для истории уникальные подробности школьной жизни.
       В самом верху доски были фамилии рекордсменов мира и олимпийских чемпионов. Вероятно, доску повесили после Олимпийских игр 1960 года в Риме. Первыми шли Олимпийские чемпионы в беге на 100 метров немец Армин Хари и американка Вильма Рудольф. Помню рекордсменку мира по прыжкам в длину Веру Крепкину.
       Из рекордсменов школы запомнил бегуна на 100 и 200 метров Валеру Задорожнего, бегунью на эти же дистанции Галю Кулешову, прыгуна в высоту Валеру Евгущенка, в длину – Витю Луцюка, бегуна на 400 и 800 метров Леню Безбородька.
       Фу ты, опять удаляюсь от темы одиночества. Но вы уже убедились, что будь я в семье, в городе, то есть не в одиночестве, разве вышел бы ночью бродить? Скорее всего – нет. Телевизионные фокусы забили бы работу памяти, не дали вспомнить приятное.
       Многие из ровесников подсели на «Одноклассников», на «скайпы», мобильники отчаянно и неосознанно борясь с одиночеством. А меня это не прельщает, воротит от наигранных «Как дела?». Конечно, меня интересуют дела, но лишь маленькой горстки близких и дорогих.
       Уже писал, что поездки в Одессу, «в семью», заканчиваются тем, что на третий день у меня возникает желание бежать в свое одиночество. За десять лет отвык от семьи, так и не привыкнув к ней за двадцать пять лет. Да и не семья то была, а жалкое подобие. Не хочется перечислять признаки НЕ СЕМЬИ в украинском понимании. Вы уже убедились, что я могу признать вину за многое содеянное. Могу сказать, что и СЕМЬЯ не состоялась больше по моей вине. Но то, что я ее рушил сознательно, признать не могу. Тут все просто и одновременно сложно. По природе я не семьянин. На такой констатации закончу обсуждение основной ячейки общества, в нашей с женой интерпретации.
       Итак, изрядно покопавшись в душе, могу, кажется, вразумительно изложить, чего мне не хватает, чтобы изгнать нахальное одиночество. Фиксирую острый дефицит постоянной трибуны, потоков хвалы и денег. Для моей особи эта триада – заменитель воздуха. Создай я ее себе сам, или кто-то для меня – одиночеству капут!
       Под постоянной трибуной разумею круг слушателей, которым бы я вещал на любые мыслимые темы. Именно к такой форме (обо всем, без написанного текста) сводились мои вузовские лекции. Наслаждение получали и входящий в раж лектор, и очарованные (или оцепеневшие) студенты.
       Потоки хвалы должны быть не восхвалением в римских традициях, а шепотом в аудитории: «Интересно рассказывает…», восторженным переглядыванием, стайкой желающих задать вопросы на перемене.
       Деньги нужны, прежде всего, для свободы перемещения куда и когда захочется.
       «Фантазер!» - скажете, и будете правы. Ни один из пунктов триады в отдельности, не говоря уж обо всех вместе, воплотить в жизнь не реально. Следовательно, победить одиночество не смогу. Остается сдаться на милость победителя…
       Большой проблемой стали неуклюжесть в паре с рассеиванием внимания. Примеров масса. Вот чищу картофель или яблоко. Перед началом работы думаю, что надо быть осторожным с ножом. Через секунду куда-то мысленно улетаю, и прихожу в себя, когда картофель выскальзывает из левой руки, а я, автоматически, пытаясь поймать его на лету, чудом не попадаю правой с ножом по венам левой. Так было не раз, и это реальная угроза жизни, поскольку вскрой я себе вены, до больницы истек бы кровью.
       Или забавная, часто повторяющаяся картина. Суп варю редко, следовательно, на несколько дней. Остатки со своей тарелки выливаю в тарелку Рыжика. Суп ем на обед, а обед, напоминаю, у меня в 17 – 18 часов, то есть в тарелке Рыжика есть остатки от моих двух завтраков. Остается добавить недоеденный обеденный суп. Простота расхолаживает, и витая в облаках, я беру не свою, а его тарелку и спокойно выливаю… в кастрюлю с супом, который планировал есть еще несколько дней! Большой трагедии, вроде бы, нет, но повторы скорбного факта убивают, сводят с ума. Кажется, помнишь о прецедентах. И – не помнишь. Кошмар.
       Неприятно изумляет осознание того, что стал пустым местом для молодых. Не видят меня в упор. Были случаи в поездах, на приемах у врачей, когда молодые женщины спокойно раздевались, даже не взглянув в мою сторону. До основания потряс самолюбие эпизод на автобусной остановке, в одном из населенных пунктов, недалеко от Доманёвки. Нас было трое – я и две незнакомки. Не обращая на меня малейшего внимания, они мило обменивались информацией о своих любовниках. Затем одна, продолжая живописать тайного партнера, начала подбирать юбку и медленно задом отступать за угол. Присела, но не скрылась полностью, а так, что видны были голова и колени. Смутившись, я отвернулся, дослушав историю спиной к рассказчице. В автобусе подумал, что ведь могла и за угол не уйти…
       О предметах, точнее, старых вещах. Они заполонили хату. К маминым перекочевали вещи от тети Кати, после ее смерти. В эту минуту пишу, сидя в ее кресле, рядом горит лампочка в ее торшере, купленном мной ей в подарок на пятидесятилетие в 1972 году. Специально ездил за торшером в Вознесенск. Каков кругооборот!
       В кухне стоит тетин холодильник «Днепр». К сожалению, сгорел буквально позавчера. Хорошо, что зимой. Переложил продукты в большую кастрюлю и отнес в летнюю кухню. Буду зимовать без холодильника, так как на ремонт надо полторы тысячи гривен, а где я их возьму? Тем более что надо собирать деньги на операцию предстательной. Экономлю, изворачиваюсь, но понимаю, что придется вновь одалживать. Как отдавать?
       Шкаф для одежды привезли из Первомайска, когда я уже покинул родительскую спальню. Вырос из своей кроватки и был переведен в маленькую комнату. По тем временам шкаф, или «шифоньер», как его еще называли, был суперовым. Соседи приходили смотреть и завидовали. Годы, квартиранты, перестановки изрядно потрепали красавца. Осенью 2016 года решил вернуть его на исконное место – боком к окну, а свой диван поставил точно на место родительской кровати.
       Силы небесные! Что я пережил, когда после перестановки первый раз прилег отдохнуть! Мгновенно прилетело забытое детство с его болезнями, периной, горчичниками, уколами, порошками, горячим молоком с медом. Я почувствовал мамину руку на своем раскаленном лбу, услышал, как за стенкой, в кухне, гремит конфорками плиты бабушка, увидел на стене большую фотографию папы с мамой, на которой они тесно прижались щеками, словно боясь не уместиться в объективе. Сердце забилось, голова заполнилась звуками и картинками былого. Я понял, что непреднамеренно, случайно занял позицию на старте в вечность. С этой точки ушли туда вначале папа, а затем мама. Открытие не поразило, просто утвердило в правильности решения переставить мебель.
       Да, а с содержанием шкафа не знаю что делать. Набитый одеждой и бельем, он злорадно напоминает, что ни износить, ни использовать его начинку мне не суждено. Кое-что сжигаю в печке, кое-что отдаю соседу «Помидору», часть совершенно нового отдал в комиссионный. А с основной частью расстаться не в силах. Мне не ЖАЛЬ раздать – ОТОРВАТЬ часть своей жизни не могу. Не могу, хоть убей.
       Книги. Я оказался первым в роду собирателем книг. Боюсь – последним. Собрал их до развала Союза, то есть до собственного сорокалетия, около двух тысяч. После сорока лет купил не больше двадцати. Когда начал запивать – пошли на пропой книги. Из сотни альбомов по изобразительному искусству остался один. Случайно, так как называется «Искусство и жизнь» и издан, цитирую: «В ознаменование 25-летия преобразования Всероссийской Академии Художеств в Академию Художеств СССР». Не отнес в букинистический магазин, посчитав, что не возьмут. Теперь радуюсь, изучая шедевр в 375 страниц, на которых 346 репродукций советской живописи. Ценная вещь для искусствоведов, историков, философов. Тираж на 250 миллионов населения – 25 тысяч. Учитывая, что библиотек, куда обязательно комплектовались подобные вещи, в Союзе было в разы больше, вполне вероятно, что я в числе десятка – двух счастливых обладателей раритета.
       В «Пьяной жизни» писал, что продал Энциклопедический словарь Брокгауза – Ефрона, что подарил пятьсот книг Первомайскому филиалу Одесского государственного университета им. И.И.Мечникова. Много книг раздарил по разным поводам. Тем не менее, кое-что интересное осталось. Например, хорошая библиотечка поэзии. Но настоящая моя гордость – собрание советской международной публицистики.
       Многие, не без оснований фыркнут: «Кому нужна эта пропагандистская макулатура?» Не буду дискутировать. Скажу лишь, что каждая публикация, за исключением плагиата, представляет интерес, как продукт работы мозга. Вы никогда не задумывались над вопросом: «Зачем людям библиотеки?». Сходите, ради интереса, в ближайшую и попросите, чтобы вам показали фонды. Вы будете ошеломлены количеством книг! В филиалах районных библиотек их тысячи. В районных – десятки тысяч. В областных – в пределах миллиона. В республиканских – миллионы. В крупнейших мировых – десятки миллионов томов. Зачем человечеству библиотеки? Подскажу. Книга – овеществленная форма мысли. Чем больше у человека или государства произведений разных авторов, тем они, человек и государство, умнее, мудрее, сильнее.
       Я по себе это чувствую. Прочитав в девятом классе маленькую книжечку в мягкой обложке «По дорогам Европы», я не только стал «фанатом» автора – Мариэтты Шагинян, не только расширил географические познания, но и узнал о голландской почве, которую голландцы сумели создать из «смеси грязи и соли». Оказалось, что немцы во время Второй мировой войны землю вагонами вывозили вначале из Голландии, а потом взялись за украинский чернозем. Уверяю вас – никто из жителей Доманёвки об этом не подозревал. Привожу только одно личное открытие, сделанное при чтении той книжечки карманного формата. На самом деле, Шагинян открыла мне глаза на многое из жизни Европы. И это многое как-то не совсем совпадало с тем, что лилось из радиоточки и телевизора…
       Очень хочется детально проанализировать работы самых любимых советских журналистов – международников. Но понимаю, что затея бессмысленна, ввиду отсутствия интереса у читателей. Поэтому ограничусь перечислением авторов в алфавитном порядке с микроскопическими комментариями.
       Боровик Генрих: «Один год неспокойного солнца» - о США. Бояджиев Григорий: «Итальянские тетради» - об искусстве Италии. Васильев Алексей: «Мост через Босфор – о Турции. Гурков Генрих: «Что нового между Одером и Рейном» - о ФРГ. Зорин Валентин: «Владыки без масок» - о США. Стуруа Мэлор: «Время: по гринвичу и по существу» - об Англии. Стуруа - блестящий мастер журналистики. Потряс!
       Федоренко Николай: «Японские записи», «Дипломатические записи», «Славянские записи», «Литературные записи», «Кавабата Ясунари». Николай Трофимович был дипломатом, востоковедом, членом – корреспондентом Академии наук СССР. Соединил в себе талант ученого и публициста. Читать его произведения – истинное наслаждение.
       Цветов Владимир: «Пятнадцатый камень сада Рёандзи». Написано с огромной любовью к японцам и Японии.
       Яковлев Николай: «Силуэты Вашингтона». Хороший мой знакомый, написавший лестную рецензию на дипломную работу, профессор Николай Николаевич Яковлев проявил себя в «Силуэтах…» глубоким знатоком политической «кухни» США.
       Кроме поэзии и публицистики есть у меня любимое чтиво, которое манит корешками с полок книжного шкафа, стоящего в большой комнате. Чувства к любимым книгам напоминают чувства к любимым женщинам: нежность и не остывающее желание близости. Не нравится мне выражение «перечитал». Я не «перечитываю», я поглаживаю, вглядываюсь, трепетно переворачиваю дорогие страницы. Сесть и прочесть полностью, например, «Время больших ожиданий» Паустовского не в состоянии из-за огромной эмоциональной нагрузки. Вал воспоминаний – ассоциаций страшно давит на психику. Они, хоть и позитивные, но для сердца пенсионера – уж слишком. Потому могу за один раз вкусить несколько абзацев, отмеченных значками ранее.
       Чести легкого флирта с хозяином библиотеки удостаиваются произведения Паустовского «Романтики», «Блистающие облака», «Золотая роза». Заряжаюсь энергетикой «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова. Купаюсь в словесных симфониях «Города Градова» и «Котлована» Платонова. Постоянно ощущаю потребность открыть «Три товарища» Ремарка. К сожалению, не известны широкому читателю, но совершенно необходимы писателям исторического жанра работы Манфреда «Наполеон Бонапарт» и Трухановского «Уинстон Черчилль». А историкам литературы настоятельно рекомендую книжку Александрова «Хождение внутри книги».
       Если судьбу книг еще надеюсь каким-то образом устроить, спася их от наглой смерти в топках, то участь газет после моего ухода предрешена. Десятки папок, набитых газетными материалами, хранятся в тумбах и на тумбах в большой комнате, в шкафу и секретере – в маленькой, в старинном комоде - в летней кухне. Газеты из комода наиболее удалены от глаз, но особенно дороги. Я притащил их в восьмидесятых годах из Оренбурга в Одессу, а из Одессы перевез в Доманёвку. Тематики материалов не помню, знаю только, что много о Перестройке в СССР, есть выступления Горбачева на форумах КПСС. Десятилетиями боюсь заглянуть в комод и увидеть там следы мышиного пира.
       Могу перечислить названия самых свежих папок, покоящихся на тумбе справа от входа в большую комнату, рядом со сломанным магнитофоном «Маяк», служащим подставкой для старого, но работающего магнитофона «Panasonic». Перечисляю, начиная с верхней, на сегодняшний день: «Спорт», «Медицина, здоровье», «История», «Религия», «Земля», «Человек, семья, цивилизация», «Экология, катаклизмы, природа, животные», «Экономика», «История Украины», «Культура, образование, наука, поэзия, проза», «Сельское хозяйство», «Политика», «Район, область».
       Пересчитал – оказалось 13. Да-с… Что бы это значило? Заводил 13 не специально, а число 13, лично для меня, в одних случаях счастливое, в других – нет.
       В тумбе под телевизором затаились штук двадцать папок без названий с содержимым на одной теме – политике. Политике, или, называя вещи своими именами, говне, в котором бултыхался, зарабатывая на жизнь, после краха страховой компании «Пилигримъ». Казалось бы, открой те папки, напиши про политические похождения. Но – воротит.
       В секретере, стоящем в маленькой комнате, хранятся уникальные папки. Называю их папками странствий, поскольку главная их ценность – билеты на проезд в междугороднем транспорте, квитанции из гостиниц, пропуска в общежития. По этим документам можно восстановить мои перемещения по Союзу на протяжении десятилетий с точностью до минуты. Это интересно социологам, историкам. Возможно, напишу что-то под названием «Статистика жизни».
       Да, жаль, если все собранное пропадет без пользы для людей. Жаль. Написал слово и вдумался в его смысл. Говорим «жаль», если что-то «зажал», «жаба давит». «Жаль» - если не получилось. «Жаль» - когда кого-то жалеешь. У Владимира Даля, наверное, имеется еще куча значений. Я же хочу поразмышлять о трансформации жалости во мне на протяжении жизни.
       В тумбе под телевизором хранится папка с моими ранними окололитературными опытами. «Ранними» - не значит первыми. Первые – пропавшие записи, которые делал лежа на маминой кровати, во время легочной болезни летом – осенью после четвертого класса.
       Не люблю читать свой наивный лепет, делал это, может, два раза, но запомнился эпизод, где я с жалостью пишу о работе мамы под раскаленным солнцем в огороде. Значит, жалость была во мне с детства. Сильно жалко было Майю, когда она плакала, переживая разрыв с Богданом. Жалел бабушку, когда она во время болезни все шептала: «Ой, Боженька мой… Ой, Боженька мой…». Несколько дней плакал, когда убили любимого Рекса. В университете раздражался, сердился на вечно голодного Миндова, а все же жалел и помогал, чем мог.
       Но жалостливость молодости отличается от жалостливости старика. Тогда проявлялась эпизодически, и была не такой продолжительной, всевидящей, тяжелой для сердца, как сейчас. Перечислять ее объекты также бессмысленно, как перечислять поведение разных людей в одних и тех же ситуациях. И все же об одном объекте напишу.
       Зовут его Олег, прозвище – «Помидор». Окно моей кухни выходит во двор двухквартирного дома конца ХIХ века, в котором жили и мы, до постройки собственного, а теперь, в квартире от улицы, живет «Помидор». Живет, вопреки правилам, установленным Богом и людьми. По городским понятиям, сосед мой – «бомж». В селе его тоже так называют, но он не «бомж», хотя бы потому, что обитает в квартире, купленной для него сестрой. Другое дело, что из себя представляет «квартира».
       Я единственный летописец дома, в котором родился и сам. За последние семьдесят лет в половине «Помидора» проживали Гуськовы, Нижегородовы, Тимченки, сын «раскулаченного» хозяина всего дома, моя одноклассница Люда Билык, и, наконец, «Помидор». Его жилая площадь состоит из веранды, коридора, кухни, двух смежных комнат.
       На моих глазах проходило превращение Олега в «Помидора», хирело жилье, постепенно приобретая характерные черты вонючего лежбища. О, друзья мои, этот процесс мог бы стать темой большого романа! Маленькая загвоздка – отсутствие вдохновения для копания в человеческих испражнениях. Сюда бы Достоевского да Горького, с Фрейдом в придачу. Я же воспроизведу штрихами общую картину.
       Олег пил, но не с детства, а после армии. И даже, если я правильно понял, запил через несколько лет после службы, когда случилась какая-то неприятность на работе в «Сельпо». Позднее приобщение к спиртному, несомненно, здоровая наследственность дали ему возможность к тридцатилетию (время появления в поле моего зрения) ежедневно тяжело работать по найму, а к вечеру напиваться в стельку. Примечательно, что по дороге к дому он никогда не валялся на улице. Щедро захмеленный хозяевами, довольными, что вместо денег можно платить самогоном, с целлофановым пакетом, набитым хозяйскими продуктами, шатаясь и спотыкаясь, «Помидор» упорно «плыл» к своей берлоге. Войдя во двор, «на автомате», закрывал за собой калитку и, по законам пьянки, падал, не дойдя до двери. Главное – у себя во дворе.
       Меня поражает и восхищает привязанность этого, по Горькому, «обитателя дна», к своему дому. Бывает, не вижу его неделю, спрашиваю: «Где ошалался?».
       - Дома сидел. Работы нет. Курево есть. Чего даром по улице лазить?
       Боже праведный! Дома сидел! Тогда, когда ему было тридцать, «дома» было электричество, плиты – электрическая и обычная, которую топят дровами. Не поверите, были телевизор, транзистор, электробритва, столы, стулья, кровати, зеркала, посуда. Теперь ничего этого нет. На, местами выгоревших от пожаров, деревянных полах валяются груды одежды, которую дают ему донашивать, грязное нечто, которое мы называем матрац, полиэтиленовая фляга для воды, граненный стакан, вонючее ведро-туалет.
       Пожары в «норе» случались не раз, по причине курения «в постели» в нетрезвом состоянии. Тлел вместе с матрацами сам хозяин, но всегда просыпался и выбрасывал дымящийся матрац на улицу. Видать, все-таки был настороже. А собутыльники «обезбашенные», к тому же, не на своей «хазе» кутящие, «отрывались», как будто в последний раз. Почему «как будто»? Для Славика и «Пифа» курение на матрацах оказалось последним удовольствием их изломанных жизней. Кроме этих двоих, с лежбища у Олега на тот свет ушли еще несколько клиентов, в том числе одна или две женщины. Если добавить в список умершую при загадочных обстоятельствах мою одноклассницу Люду, и повесившегося хозяина квартиры через стенку - Игоря, то дом приобретает черты опасного места. Пугающую таинственность добавляет и лик бородатого мужчины, появившийся на стене дальней комнаты, где обычно не пили. Изображение возникло до пожаров, а пожары, закоптив стены, его не тронули…
       Не смотря на все беды, заклеив окна целлофановой пленкой после очередного «ЧП», Олег продолжает борьбу за выживание зимой.
       - Зима для меня катастрофа, - говорит он, спрашивая у меня хлеба, или денег на сигареты.
       И тут мы подошли к главному. Все считают, что он глупый и ограниченный. Я утверждаю: нет! В своей системе координат человек живет комфортно. Просто потребности его, запросы сведены до минимума, нами непредставимого. Ну, разве можно жить в каменной хате с целлофаном, вместо двойных стекол, при морозах? Безо всякого источника тепла, кроме сигареты под носом и ста граммов в желудке, если, конечно, нальют. А если не нальют, каковы действия «Помидора», по вашему мнению? Для большинства ясно – пойдет искать. Ошибаетесь, милейшие! Будет сидеть в холоде, трезвости, голоде пока кто-то не явится со своей выпивкой и закусью. Не может обойтись только без двух вещей – курева и спичек.
       - Позвольте! – усомнитесь, - что, без водки может обходиться?! Не верим!
       Может! И на основании анализа фактов утверждаю: «Помидор» - не алкоголик!». Или редчайшего типа алкоголик, у которого всегда есть зверский аппетит, который, вдумайтесь, он может подавлять сигаретами несколько дней! Я, с моим колоссальным питейным опытом, и даром слушать и слышать друзей по стакану, ничего подобного не видел и не слышал. «Не алкоголик, или «алкоуникум», - говорю вам, -«достопримечательность Доманёвки».
       Плавно перехожу, пока не забыл, к проблемам холода и голода теперь у меня и сестры Майи. Думаю, они касаются миллионов украинцев.
       Вначале о сестре. В июне 2017 года ей исполнилось 82 года. В феврале 2016 года умер муж – Солохин Петр Миронович. Петро был по-хорошему экономным, получал неплохую для села шахтерскую пенсию, много лет после выхода на пенсию продолжал работать. То есть, были у него сбережения. Часть пенсии отдавал Майе на хозяйство, большие покупки делали из сбережений. Словом, денег на двоих хватало. Да, у Майи еще оставались доллары от продажи дома тети Кати, который она ей завещала.
       И вот умирает Петро. Его сбережения в гривне, хранившиеся дома, частично ушли на похороны, частично были раздарены внукам. Двум дочерям достались доллары. Деньги за проданные «Жигули» положила на депозит в банк. Осталась с несколькими сотнями долларов на черный день и пенсией в 1300 гривен… Оп-па! А тут подымают цены на газ. Нет, субсидию, как положено, дают. Но фокус в том, что раньше у нее были льготы как у детей войны, как сельской учительницы – пенсионерки, и она за газ или не платила, или платила копейки. Беспокойство на эту тему ее не посещало, то есть была сестра к «открытию Америки» не готова и горел котел в свое удовольствие, как в годы льгот. Прозрение наступило после первого месяца отопительного сезона, когда газовики выставили счет на 700 гривен выше субсидии. Вначале были слезы, корвалол, психологический ступор, а потом бедная старуха, отчаявшись, ничего лучшего не придумала, как сесть у котла и вручную регулировать поступление газа. Облачилась в теплые вещи, регулярно смотрит на градусник, короче, мерзнет. Иногда не может выдержать холода, включает котел на полную мощность и блаженствует. Но минуты счастья скоротечны, котел начинает издавать булькающие звуки, сигнализируя об опасности, психологический подъем сменяется унынием. Кошмар!
       Еще больше, чем газ, убивает сестру положение с питанием. Миронович любил вкусно и много поесть, особенно под рюмку. В еде супруги ни в чем себе не отказывали. Иное дело теперь. Даже январские праздники прошли без свинины. Основным мясом вдовы стала курятина, но не подумайте, что филе. Стыдно писать, самое дешевое, так называемое «мясо» со скелета курицы – «спинка». Выковыривать кусочки надо ногтями из углублений в костях. Это – второе блюдо обеда. Первое – борщ или суп с двумя спинами. Почему именно эти два блюда и почему две спины? Во-первых, с этой части курицы никакого другого блюда не приготовишь. Во-вторых, если одна спина в борще, то второе достанется только одному, учитывая мизер мяса на косточках. А поскольку Майя варит жидкое в расчете и на меня, то надо, минимум, две спины… Улавливаете арифметику бедности?
       Арифметика бедности! Не думали, не гадали мы, дети социализма, что на старости придется постигать эту науку безнадеги и горечи. Все лезут и лезут в голову гениальные слова поэта Григория Поженяна: «…А умираем мы от огорченья».
       Еще, слава Богу, не голодаем, но холодок голода пополз из мутировавших во времена Голодомора генов в сознание. Я почувствовал животный страх и инстинкт борьбы за выживание, которые испытали мои голодавшие предки.
       Еще, слава Богу, не голодаем и не замерзаем, но то, что понятия «Голод» и «Холод» вышли на первое место в повседневных заботах миллионов – чудовищно!
       Еще, слава Богу, осознают это единицы, а столь остро, может, один я. Но если тенденция не будет сломлена, то с Украины начнется гибель цивилизации.
       Мой быт отличается от быта сестры тем, что имею альтернативу газу – печку и грубку. Удивляюсь себе: как хватило ума не разрушить?! Потому могу держаться в пределах субсидии, повышая температуру в хате дровами. Но это требует каждодневного, для меня очень тяжелого, и противопоказанного здоровью труда.
       Заготовка дров начинается после Крещения и завершается после наступления морозов в конце ноября. Со второй половины октября, правда, не ежедневно, начинаю топить дровами. Газом в октябре – ноябре стараюсь не топить. Когда в декабре – марте топлю грубы ежедневно сильно болит спина, появляются боли в глазах, коленях, сосудах ног, пульсация в голове, вместе с ощущением, что там вот-вот что-то лопнет…
       Экономлю газ на грани, может, уже за гранью здравого смысла, рискуя простудиться, или сломать котел постоянными включениями – отключениями. Вновь и вновь буравит мозги мысль: «Где взять деньги?». Деньги. Деньги. Деньги. Одна мысль. 95% от всех мыслей. Как себя не успокаиваю – ничего поделать не могу. Главная причина постоянного стресса, депрессии, потери веса и, как следствие, других болезней.
       Часто вспоминаю последние годы жизни тети Кати. Как она, бедная, мерзла у раскаленной печки, переделанной под газ. Радуюсь, что не дожила до этих чертовых субсидий. С ее ранимой душой, и слабым сердцем, после первой платежки вполне могла бы тронуться рассудком.
       Моя усадьба, которую в «Пьяной жизни» упоминал, как «графские развалины», значительно приблизилась к точному соответствию понятию «развалины». Впервые за десять лет не посадил прошлой весной огород, а осенью не смог выделить деньги на бензокосилку. Надо было гривен триста. Теперь со страхом жду весны, когда амброзия с борщаком начнут свое триумфальное шествие. Вы правильно поняли: с огородом я управиться не в состоянии.
       В саду перед хатой, три – четыре раза за сезон косил траву, оставляя ее на земле, так как сил тащить на огород, чтобы сжечь осенью, у меня нет.
       За хатой – большое пустое пространство, ставшего ненужным проезда для трактора с плугом. Сидя на низеньком табурете, орудуя серпом, испытывая боль и судороги в ногах, сумел дважды уничтожить бурьян. Больше повторить «подвиг» не смогу.
       Но самые тревожные мысли одолевают, когда в холодной хате вспоминаю о дровах. Прихожу к пониманию, что заготовку дров и топку тоже не потяну. Появляется паника, ведь без печек не проживу. Что дальше делать? Обстоятельства неумолимо подталкивают к продаже усадьбы, а это начало конца.
       Сегодня суббота – базарный день в Доманёвке. Я живу рядом с базаром. Каждую субботу напротив хаты ставят машины покупатели. Мне – все равно, а для большинства сегодня праздник. Знаю, что многие мужчины, пока жены бегают по рядам, общаются между собой, кто-то забегает в ближайшие питейные заведения. Люди с нетерпением ждут субботы, наряжаются, и хоть цены растут, толпа жаждущих «побазарить» не уменьшается.
       У меня копошащийся базарный люд вызывает необычные мысли. Смотрю на этот муравейник, и на себя со стороны, и думаю: «Боже мой! Боже мой! Вчера показывали по телевизору роскошь, лоск, имперскую строгость инаугурации Трампа. На этапе Кубка мира по биатлону «бронзу» взял украинец. В Австралии пляжи забиты отдыхающими. Где-то далеко идет Большая жизнь. А в никому не известной Доманёвке «своя свадьба» - базар! И люди не думают, а большинство банально не знает, о том, что делается в Вашингтоне, Мельбурне. И таких поселков, как наш - в мире сотни тысяч. А за границей из наших бывали, может быть, несколько десятков. У них – своя свадьба, у нас – своя…».
       Мне не верится, что о Доманёвке никто не знает. Так хочется дать им сигнал о себе! Однажды глубокой ночью думы не давали уснуть, и вдруг, сквозь толщу высоты в мою спальню проник едва слышимый звук самолета. Я знаю, что над Доманёвкой проходит воздушный коридор на Румынию, Болгарию, Турцию, Грецию, Израиль, Египет. Как только представил спящих в креслах счастливчиков – обрадовался за них, и умиротворенный, растворился в мире грез.
       Мир грез… Мои грезы – это не воспоминания и не сон. Это перенесение в мир прошлого, состоящий только из приятного. Я купаюсь в доброте и нежности мамы и бабушки Жени. Я вдруг ощущаю вкус парного молока любимой коровы Маньки, которым запиваю свежий домашний хлеб, макая его в большую тарелку с майским медом. Я ощущаю запах маттиолы, слышу соловья в роще над Черталой, вижу мерцающие россыпи Млечного пути. Все как тем летом, когда мама впервые разрешила спать ночью под старой грушей.
       А вот пап привез полкузова арбузов, и мы с друзьями летаем от машины до дома, забивая все свободное пространство любимым лакомством. В награду за труд – едим, сколько сможем.
       Вот мама с папой приехали с базара в городе Первомайске. Купили мне костюм, свитер, брюки, туфли. Я примеряю – все подходит! Мама радуется, говорит, как мне хорошо в обновках. Все обнимаемся, целуемся, мама почему-то плачет.
       Грезы дополняются музыкой, песнями. Как я жалею об украденных магнитофоне «Весна-3» и стереопроигрывателе  «Аккорд»! Нашел частичную замену, приобретя в начале 2000-х годов дисковый проигрыватель «Panasonic». Под него купил всего два диска с инструментальной музыкой. Потом появились новые диски, звучание которых проигрыватель не воспроизводил. Спасибо Андрею Трофименко, переписавшему песни Хулио Иглесиаса и Дмитрия Хворостовского с дисков нового формата - на старый. Таким образом, моя фонотека состоит из четырех дисков. Не густо, но мне вкусно.
       В шестидесятых – семидесятых годах прошлого века, источником западной музыки для обладателей радиол Доманёвки, были радиостанции Румынии. «Загнивающая» музыка на их волнах присутствовала значительно больше, чем в советском эфире. Потом радиола почему-то перестала их ловить. И лишь три-четыре года тому назад случайно поймал на свой китайский транзистор, стоящий в кухне на холодильнике, знакомый голос кумира румынской публики времен моей молодости Дана Спэтару. «Амэндой, инсрулла…», - пел Дан коронный шлягер, а у меня руки тряслись от приятного шока. Потом полились западные мелодии – старые и новые, прерываемые новостями на румынском языке, смысл которых понимаю почти полностью. Так музыкальный симбиоз прошлого и настоящего стал частью грез.
       О советском периоде, от которого не могу отречься сердцем, умом понимая иное, напоминает волна радиостанции Приднестровья – продукта распада СССР. В Доманёвке абсолютно чисто, намного лучше украинского радио, слышу Тирасполь с 6 до 9.20. Поочередно идут короткие новостные программы на молдавском, украинском языках. С 7 – новости на русском, и на 99% русские народные и советские песни. Из украинских песен услышал за несколько лет две-три в исполнении Дмитрия Гнатюка.
       Как ни крути, главная часть жизни прошла в СССР, вырос на той музыке, не всю ее, но многое люблю крепко, даже, представьте, песни Кобзона из кинофильмов «17 мгновений весны», «Ольга Сергеевна». Так что радиостанция Приднестровья – важная составляющая сугубо личных грез…
       В средине января 2017 года писал, сидя в кресле. Не резко, как обычно, поднялся и… чуть не упал. Произошло короткое, наверное, на доли секунды, помутнение сознания. Много лет я стараюсь не наклоняться, потому, что зажигаются в глазах красные огоньки, а один из опрометчивых наклонов, с тяжелой связкой дров в руках, будь они не ладны, завершился разрывом сетчатки на левом глазу. Тут не наклонялся, а ощущения были гораздо тревожней. Выждал несколько дней – голова тяжелая, боли не сильные, но стремятся в затылок. Знаю из медицинской рекламы, что боли в затылочной части могут сигнализировать о прединсультном состоянии.
       Одолжил у Майи денег до пенсии и поехал в медицинский центр в город Первомайск. Доктор, знакомая с 2008 года, измерила давление: 135 на 75. Не страшное для гипертоников. Удручающее для меня – гипотоника, с нормальным 110 на 60. Еще год назад, в Институте Филатова, твердо держалось в привычных пределах.
       Вышел от врача новым человеком худшего качества, в меланхолической прострации к тому же. Пустой портфель, загруженный всего лишь записной книжкой и историей болезни, казался пудовым. Не сразу понял, что тяжесть создал список лекарств, который мне, знающему аптечные реалии, говорил о сумме порядка полутора тысяч гривен. А я то надеялся с пенсии отложить что-то на операцию простаты!
       Пополнив ряды армии гипертоников, прозреваю в отношении творческих надежд и планов. Скорее всего, не суждено завершить многое из задуманного. Голова – «не варит». Она и раньше не шибко блистала мыслями, а сейчас из-за шумов и болей, пять дней после Первомайска ручку не брал. Вот улучил момент с утра, и то в связи с морозом. Решил переждать утренние часы дома, пока прогреется воздух. Не хочу обморозить руки, идя на уколы в больницу. Как будет после приема курса – не знаю. Ясно одно: ежедневно работать головой и ручкой не смогу.
       Летом пилил ветки сидя на стуле, а в перерывах после каждых двухстах движений пилой размышлял о бесконечности Вселенной. Натолкнули на размышления мельчайшие букашки, ползающие по веткам. Подумал: мы для них как Эвересты, а они – Эвересты для микробов, а микробы – для атомов. И так далее, в невидимую сторону мироздания.
       Развернул мысли в сторону видимую. Получилось, что человек в сравнении с массой Земли – букашка с ветки. Рядом с Солнечной системой – микроб. С Млечным путем – атом. То есть человечества во Вселенной вообщем-то… НЕТ. Все бы ничего, но мы - то есть, если нам не кажется. Для чего тогда люди? Чтобы родиться и умереть, произведя потомство?
       Сдается мне – предназначение человека в чем-то другом. Додуматься в чем –он никогда не сможет, как, впрочем, и легко исчезнуть, не оставив отметин на теле Вселенной. Это существо оч-чень живучее, мутирующее и приспосабливающееся к самым немыслимым условиям. Уверен – оно может достичь бессмертия, менять форму существования с физической на духовную. Если такой аппарат как мозг позволил доказать конечность Вселенной, то что мешает ему обосновать процесс перемещения в пространстве со скоростью мысли?
       По мнению некоторых ученых, наша цивилизация – пятая на Земле. Не верю! Считаю, что за сотни миллионов лет под Солнцем «засветилось» и «растворилось» гораздо больше анклавов разумной жизни. Не применяю термины «родилось» и «умерло», потому, что не исключаю вариантов их присутствия рядом с нами. Некоторые, безусловно, умерли в силу сложившихся обстоятельств, например, вместе с динозаврами. Кстати, вы никогда не задумывались, почему это динозавры могли в условиях благоприятных для живой материи блаженствовать миллионы лет, а человек еще и не думал появляться? Не верю! Он, пройдоха, был где-то рядом, параллельно. Успел за эти миллионы лет несколько раз «засветиться» и «раствориться». Нет, вы вдумайтесь, письменная история человечества, то есть последней цивилизации насчитывает максимум двадцать тысяч лет, а эра динозавров – ДЕСЯТКИ МИЛЛИОНОВ! Неужели тогда человек не успел «вызреть»?! Не верю!
       Некоторые видоизменились до субстанций поля, плазмы.
       Некоторые ушли в Землю.
       Некоторые затаились в глубинах океана.
       А мы, видимые и уязвимые, в очередной раз доводим Землю до возмущения, в результате которого она таки сбросит скоро кожу, вместе с большинством неряшливых квартирантов. Кое-кто уцелеет, чтобы начать все с начала. И это будет продолжение процесса под названием БЕЗСМЕРТИЕ. Безсмертие в пределах КОНЕЧНОЙ Вселенной. Для конечной Вселенной НУЖНО такое явление как ЧЕЛОВЕК, и его БЕЗСМЕРТИЕ закончится вместе с физическим концом этой Вселенной. На смену ей придет новая, но то будет другая песня…
       Хорошее, хоть и противопоказанное занятие – рубка дров. Дает возможность мыслью «растекаться по древу». С топором в руке много думаю об Украине и политике. Никак не может народ «выродить» лидера, без которого ничего у него не выйдет. Рецептов давать не буду. Скажу лишь, чтобы я совершил, имея власть от народа.
       Ликвидировал бы, для начала, Конституцию, парламент и партии. Для выражения мнения народа уже не нужны партии и законодатели на зарплате. Можно без особого труда придумать какой-то электронный вариант учета мнений и сочинения законов. И принимать эти законы могут соответствующие люди, сидя дома, в режиме видеоконференции. Кто это – «соответствующие»? Это неформальные авторитеты, «башковитые», «при мозгах» которые есть в каждом населенном пункте страны. Выявить и отобрать их – раз плюнуть. Не надо никаких референдумов и денежных мероприятий. Можно придумать что-то проще и быстрее.
       Они будут принимать законы, но не писать. Пишут пусть «спецы». Нет, если захотят, пусть пишут и «мудрецы», как, впрочем, и каждый желающий. Тем более что законы, по моему мнению, не должны быть похожи на традиционные. Они должны соответствовать скоростям, ритмам, языковой меткости эпохи. По концентрации мысли и краткости то будут законы – пословицы типа: «Своя рубашка ближе к телу».
       «Мудрецы» выдвигают из своей среды Диктатора, обладающего неограниченной властью. Испугались? И я бы испугался, услышав такой бред, поэтому поясню.
       Без диктаторских методов и средств, стремительный прогресс в современной, подчеркиваю, Украине невозможен. Самое главное для спасения страны – СКОРОСТЬ прогресса. Что препятствует СКОРОСТИ, прежде всего? Старая форма государственной машины (президент, парламент, кабмин), вошедшая в противоречие с вопящим о переменах обществом. Железная логика истории указывает на то, что «госформа» неизбежно должна быть сметена украинским «Большим Взрывом». Не лучше ли «выпустить пар» Новой, по форме, диктатурой?
       Вижу такого диктатора поменявшим право тайны личной жизни на неограниченную власть. Мечтаю, чтоб телекамеры контролировали ВСЕ, за исключением сна и гигиены. Чтобы ВСЕ его разговоры, официальные переговоры фиксировались и транслировались. У него не должно быть тайн. В самом деле, какие могут быть тайны перед народом?! Во внутренней и внешней политике тайн быть НЕ ДОЛЖНО! Внутриполитическое «закулисье» - палка в колеса СКОРОСТИ. Внешнеполитическое – неосталинизм, ведущий к войне за передел мира. Читай: к искусственному приближению конца цивилизации.
       Наш диктатор должен быть без зарплаты. На полном государственном обеспечении. Ему запрещен пиар. Он не публичный. Он – живое олицетворение ДИКТАТУРЫ. Диктатуры НАРОДА. Помните о диктатуре пролетариата? О судьбах диктаторов? Печальный конец всех классических, и не очень, диктатур и не всех, но большинства, диктаторов предопределен человеческой потребностью в поклонении божеству и тяжелом похмелье после его низвержения. Сегодня, отрицательный опыт и технологии позволяют создать диктатора без вируса социальной диктатуры. Не дать возможности приятному человеку превратиться в кровожадное чудище.
       Общественный запрос на «неодиктатора» все громче звучит в мире. Политическая философия времен Руссо и «Общественного договора» устарела и трещит по швам. Пришло время Украине выйти в мировые лидеры, создав принципиально НОВУЮ политическую надстройку. О тонкостях и деталях надо крепко подумать высоколобым. Но то, что это НОВАЯ магистральная дорога человечества – сомнений нет. Такого шанса, таких благоприятных условий для мирового лидерства не имеет ни одна страна.
       Чем будет заниматься «ньюдиктатор»? В сущности, тем же, чем занимались все его коллеги - диктаторы – жестко, а где надо жестоко контролировать стратегические направления развития страны. Конкретно? Пожалуйста!
       Коррупция. Нет ничего приятнее каждый день пачками упекать за решетку вначале ближайших соратников, а затем все ниже и ниже по иерархической лестнице. Гуляй, наш батюшка! Гуляй! Упекать лично. С извинительной оговоркой: «Извини брат, я тебя предупреждал. Извини, работа у меня такая». Через полгода с главной коррупцией будет покончено.
       Земля. Дайте мне диктаторские полномочия, и я решу этот вечный украинский вопрос тоже за полгода. Достаточно бросить клич: «Земля – народу!» и вопрос решится еще быстрее. «Речевка» что-то напоминает? Не верите? Поставьте меня диктатором и проверьте.
       Армия. В свое время, под протекцией САМОГО академика Минца, я защитил кандидатскую диссертацию по теме привлечения большевиками офицеров царской армии на свою сторону ДО Октябрьской революции. Слышите: «ДО!» Только благодаря всемогущему «Исааку» написал и защитил «ДО». Заметьте, не «военспецов», мобилизованных силой ПОСЛЕ Октября, а «ДО»… Руки чешутся набить морды видимым и невидимым украинским военным «стратегам». Дайте мне диктаторские полномочия, и я реорганизую, воспитаю преданную народу армию, способную если не победить, то унести вместе с собой на тот свет любого противника. Вы представить себе не можете, в каких мельчайших деталях повторяется история армий! Какое ценнейшее человеческое сырье для формирования армии – победительницы появилось благодаря войне на Востоке Украины, будь она проклята. Запомните мое пророчество: из воинов Востока придет украинский Бонапарт!
       Образование. Наука. Экономика. Ах, как бы я распоясался, что бы натворил, преобразуя! Первым делом закрыл бы все устаревшие фабрики, заводы, что предлагал еще в 2000 году в статье, к сожалению, не опубликованной «Зеркалом недели». Пообещала Яна Дубинянская дать в печать да слово не сдержала. Персонал куда девать? В образование! В науку! За какие шиши учил бы? За те самые, по закону СПРАВЕДЛИВОСТИ реквизированные у коррупционеров. Я же диктатор! Моя метода – революционная целесообразность под недремлющим оком народа. Видали таких? Скучно? Повторяюсь? Ну, предложите другие методы – быстрые и эффективные. Моя бы воля – всю страну в аспирантуры, докторантуры. Но понимаю, хоть и талантливый народ – перебор. Кому-то и хлеб печь надо.
       Женщины! Вот где наша сила и будущее. Свою диктатуру закончил бы через пять лет, с условием, что власть перейдет женщине. Пусть народ, так же как меня, без урн и избирательных участков, выдвинет женщину. И пусть правит она три года. Потом референдум с одним вопросом: «Люба?». Если «Да» - пусть правит еще два года. Если «Нет» - на смену ей другую. И так тридцать лет без мужского пола на главном месте. Наши «мужики» (от слова «мудаки») – зеркальное отражение трутней. Их дело – оплодотворять, воевать, погибать, а не державой управлять.
       Мужчины. Проблема громадная, неосознанная пока не только у нас, но и в развитых странах. Общемировая. Например, войны, как мне кажется, не закончатся, пока в мире «рулят» мужчины. Мужской пол, начиная от Каина, культивирует братоубийство, в смысле убийства себе подобного. С другой стороны, именно войны регулируют естественный отбор в мужской среде. Мы говорим, что война забирает лучших, но правда и в том, что в борьбе за ЖИЗНЬ, квинтэссенция которой война, выживают самые сильные телом и духом. Так что без войн мужчины попросту вырождаются, теряют свои половые признаки. Отсюда рукой подать до трех сногсшибательных умозаключений.
       Первое. Мужчины – носители генного кода войны.
       Второе. Мужчины не должны управлять государством.
       Третье. Государство должно иметь программу изучения и сохранения мужчин.
       Написал «сохранения» и задумался. По большому счету, так сказать технологически, человечество уже сегодня может продолжать свою историю без полового акта. Другое дело, что в подавляющем большинстве оно не готово к подмене сладкого запретного плода суррогатами. Так что мужик пока нужен. Но, боюсь, «пока», на фоне сумасшедшего прогресса в пределах, максимум, трех поколений устареет. Мужчина, как вымирающий вид, обречен. Но радость некоторых женщин будет преждевременной. То, что мы подразумеваем под понятием «женщина», станет аппаратом не подверженным болезням и благодаря «запчастям» существующим (хотел написать «живущим»…) сколько захочет.
       Конечно, в моих рассуждениях о будущем землян возможны погрешности. Уверен – незначительные. Впрочем, перспективы и погрешности возможны лишь в том случае, если кто-то из потомков Каина не нажмет кнопку самоуничтожения цивилизации. Думаете, пронесет? Вот тут не уверен…
       Хорошее и плохое. Плохое и хорошее. Я болею какой – то психологической дрянью уже давно – лет двадцать – тридцать. Начало болячки не зафиксировал, так как вначале это была легкая психологическая игра, построенная на всем известной закономерности: «после радости – неприятности». Я – любитель ковыряния в себе, до поры до времени с любопытством ждал после события хорошего – плохое и наоборот. Но однажды, говорю, не зафиксировал когда, начал в уме играться с этими понятиями, без привязки к реальным событиям. Например, с удовольствием поел любимую пищу. Хорошо! Но тут же говорю себе: «Не спеши радоваться. Жди плохого. Сейчас что-то заболит». Понимая, что думаю опасно, что может от такой мысли, в самом деле заболеть, нервничая отгоняю проклятую мысль. Получается с трудом, в ходе длительной, порой многодневной борьбы, отравляющей жизнь. Если вы представите, что эта зараза поселилась в голове прочно и поражает ВСЕ реальные и мыслимые события, то в особо тяжких случаях («Утро прекрасное!», - хорошо, а плохо, что могу к вечеру умереть…) напряжение на слабую психику такое, что опасаюсь, как бы «крыша не поехала». Подчеркиваю, чтобы вам было понятно, а специалисты поставили диагноз: в мозге в какое-то мгновение, независимо от воли, автоматически включается поисковик антипода хорошего. Хорошее же, в противовес плохому автоматически не включается. Приходится долго его искать, чтобы «замазать» плохое в мыслях.
       Проблема «хорошее – плохое» дополняется общим резким ослаблением нервной системы. «Крепкие нервы» - это не обо мне сегодняшнем. Сокрушительным ударом по психике была алкогольная «белочка», случившаяся лет шесть – семь тому. «Алкаши» знают, что при первых ее признаках надо выпить водки. Но я то, видимо, не классический «алкаш», тех признаков не знал, и перенес «белку» без водки или капельницы. О капельнице, для облегчения выхода из запоя знал, только не мог я, преподаватель университета, переться под капельницу в родном селе, где пусть и знают все, что я пьяница, но не до белой горячки же… Короче, без сна, в трясучке, миражах, противных звуках в голове, хлебая воду, метаясь между кроватью и креслом, взывая к Богу боролся со Змием больше недели. Потихоньку начало легчать, но от ряда фантомов мозг так и не освободился. А нервы угробил окончательно. Мне говорят: «Не надо нервничать». Подскажите – КАК?
       Две «Голгофы». После шестидесяти начали стремительно сокращаться виды работ, которые раньше делал с энтузиазмом, молодецким рвением. По настоящему любил, испытывая приятную силу мышц, рубить дрова, копать огород, носить двумя ведрами хорошую питьевую воду из скважины на территории мельницы. И вдруг это и многое другое стало делать физически тяжело. Приходится напрягать волю, терпеть боль. Постепенно физическая деградация начала распространяться на работу умственную. Напряженное мышление приводит к болям в висках, делающих невозможным творчество.  Итак, каждый день у меня две «Голгофы».
       Первая – молитвы. Семнадцать молитв даются все труднее. Нет, тексты не забываю, хотя слова иногда вылетают, тогда говорю свои. Все труднее настраиваться на полчаса концентрации мыслей и чувств. Ведь дело сокровенное, требующее почти что медитации. А это отнимает нервную и физическую энергию. Поэтому ежедневная молитва – «Голгофа». Однако помощь Бога и Богоматери ощущаю.
       Вторая – «писательство» (написав слово «писательство» - вздрогнул – к писателям себя не причисляю). Подтолкнула к маранию бумаги смерть тети Кати в 2010 году. Было ей восемьдесят восемь лет, и я ей внушал, что она должна прожить больше, чем ее мама – бабушка Женя. Та ушла в девяносто пять. Тетя не возражала, весной, на своем дне рождения бодро обещала, а летом взяла и умерла. Я, тогда еще крепко запивающий, насторожился. Понял, что сам могу в любой момент последовать за ней, и планы оставить потомкам какую-то память о семье канут в Лету. Отметив сорок дней тете – сел «писать». Писал между поездками на консультационные пункты университета «Украина». Ох и житуха была! И вкалывал по черному, и писал с вдохновением. Выкинули с работы и писательский зуд ослабел. Все в этой жизни повязано. Сейчас невероятными усилиями гоню себя в кресло под печкой.
       В кресле, «Голгофа» из головы исчезает, концентрация мыслей по теме приводит к тому, что прихожу в себя только, когда слова перестают, подобно шарикам в лотерейных автоматах, попадать в нужное место строки. Смотрю на часы: так и есть – прошло пятьдесят минут забвения, или, если хотите, вдохновения. Испытываю гордость и радость от того, что до завтрашней «Голгофы» целые сутки отдыха.
       Зависть. Бог миловал, напрочь лишив этого страшного порока. Прожил жизнь, не завидуя. И вдруг, на тебе, на этапе «НЕ ЖИЗНИ» начал завидовать. Кому б вы думали? Трудно четко сформулировать. Не глупым, не дуракам с медицинским диагнозом, не слабоумным из спецшкол, интернатов, не идиотам и другим несчастным, ущербным от рождения. Завидую тем, которых раньше называли «малограмотными». Читать и писать они умеют, но книг, газет не признают, образования, не считая купленного, не имеют, о высоких материях не думают. Таких – большинство. Смотрю на них, и завидую правильности, простоте их бытия. Мизеру потребностей. Дням до вечера.
       А меня гложет судьба «шарика», страны, сокращение численности населения, катастрофа медицины, провал на Олимпийских играх, преступная власть, отсутствие тротуаров, кучи мусора, плохая питьевая вода, наплевательское отношение к гандболу в Доманёвке и всякая дребедень, для «малограмотных» чудная. Да я и есть самый натуральный чудак для богатых невежд – отпрысков друзей детства. Видели бы вы их глаза, когда я предлагал им купить у меня библиотеку своим недорослям. Типичный ответ: «Спасибо, в компьютере все есть». Что тут скажешь?
       Об уме. Умный никогда не будет хвастаться умом. Но это не исключает критической самооценки. Даже наоборот. Отношу себя к числу умных. Помогает ли это в рутине жизни? Не только не помогает, а однозначно мешает. Умными не для того рождаются, чтобы прос…ть ум в пороках и мелочах. Кто-то вспомнит пословицу: «Умный в гору не пойдет…», намекая на то, что, в самом деле умный, гору обойдет. Парирую ответом: герои пословиц – идеал, элитный продукт типа самогона после третьей перегонки. В миру же, скромный умник, с идеями и фантазиями точно «не от мира сего», как пить дать, полезет в гору. Еще яснее: умные, как правило, ранимые, беззащитные, беспомощные. Я про умных в широком смысле, а не про талантливых инженеров, спортсменов, предпринимателей, бандитов. Я - за то, чтобы умных выявлять на ранних стадиях, выслушивать, опекать, лелеять, финансировать, не давать нырнуть в пучину жизни, где торжествует принцип БОРЬБЫ. Умный, вместо того, чтобы ударить первым, будет с душевным смятением оправдывать кастет в руке противника.
       Понимаете, выявлять и поддерживать таланты человечество давно научилось. А вот в общественных делах, в желаниях личностей возглавить прогресс цивилизации селекции с «младых ногтей» нет. Важнейшая из профессий – Мессии – отдана на откуп случая (революции). Получается, что во всем другом можно выявить лидера с пеленок, а народного вождя – нет? Что, только время рождает своих героев? Разве нельзя, чтобы герои рождали время?
       Вернусь к себе, как к самому достоверному первоисточнику. Если бы кто-то, официальный и полномочный, зафиксировал у шестиклассника мечту стать министром иностранных дел СССР, то возрадовавшись находке, тайно и явно эскортировал бы его по жизни. Ведь не водителем, не моряком, не космонавтом и даже не просто дипломатом, а министром иностранных дел СССР хотел стать отрок! Хватай его, изучай, определяй в отдельную группу, у которой МИССИЯ. Шестой класс – не детский сад, где желающих стать президентами и министрами хватает. Шестой класс – время огранки самородка, наведения на высокую цель. Шестой класс – первое проявление ГОСУДАРСТВЕННОГО УМА. Надеюсь, теперь понятно о каком УМЕ веду речь? Какие критерии отбора в элиту внедрил бы, будь у меня власть?
       Опыт. Неразрывно связан с умом. Ум проявляется, прежде всего, в правильной самооценке. Чем умнее человек, чем достовернее он познает себя, тем меньше он ошибается в других. Анализируя набитые шишки и звездные мгновения он, как штурман, прокладывает наиболее комфортный путь в океане жизни. Что мы, прежде всего, подразумеваем под «океаном жизни»? Однозначно – контакты между нами. ЖИЗНЬ – отношения между людьми. Поэтому ОПЫТ, это и уверенность в том, что после ночи наступит утро, что огонь обжигает, что бритвой можно порезаться. Но, согласитесь, произнося слово «ОПЫТ», мы подразумеваем тертого, убеленного сединами, изрытого морщинами брата по роду человеческому, накопившего ОПЫТ отнюдь не на кухне, а в столкновениях с такими же аккумуляторами опыта на бескрайних просторах ЖИЗНИ.
       Жизнь! Интересная штука. О ней можно говорить, только ссылаясь на себя. Нельзя судить о жизни других, осуждая или завидуя. Надо влезть в их шкуру, что невозможно. Большой и длительный опыт пребывания в окружении алкоголиков, наркоманов, бомжей, воров, нищих, богатых, неизлечимо больных убедил меня в том, что они находят плюсы и минусы в своем положении, а большинство менять его НЕ ХОТЯТ. Это - их ЖИЗНЬ.
       Что касается моей, то она, с точки зрения теперешней «НЕ ЖИЗНИ», получилась интересной, под завязку нафаршированной радостью побед и горечью поражений, стремительной, «дорожной», оптимистичной. Я много, с вдохновением и жаждой учился, читал, как киты планктон втягивая в себя гигабайты информации. Я сам строил себя на свой вкус и цвет. Жил в охотку, с нетерпением ожидая следующего дня. Увлекался, влюблялся, и по настоящему, мучительно до слез, любил. И меня любили. И тяжелые расставания были. Познал, сохранил мужскую и женскую дружбу, чем неизмеримо богат и горжусь. Помогал, выручал, «жмотом» не был. «Бабки» всегда презирал, расставался с ними легко. Не кланялся, не плыл по течению, не доносил, не предавал. Жалел, прощал. И все же, что самое главное было в жизни?
       ЛЮДИ! ЛЮДИ! ЛЮДИ! Самое главное, что дал мне Бог – общение с тысячами людей. Не каждому так повезет, не каждому дано. Мне – ДАНО! Если, например, Дмитрий Гордон общается в элитарных кругах с вынесенными на гребень ЖИЗНИ, то я находил прелесть в контактах с «маленьким» человеком. «Я – маленький человек», - такой плакат, следуя модному тренду последних лет, могу повесить на груди.
       И еще раз о памяти. Все мои ровесники жалуются на забывчивость. Бич неимоверный! Но каких масштабов достигает пошесть, осознал несколько месяцев назад, когда начал печатать «Литературный дневник». Запечатлен он на страницах толстой канцелярской книги, изготовленной Картонажной фабрикой №8, находившейся в городе Лиепая Латвийской ССР. «Талмуд» тиражом 20000 экземпляров выпущен, судя по цене 5 руб. 45 коп., до денежной реформы 1961 года. Фиксировать прочитанное начал с 1970 года, то есть с 19 лет от роду.
       Сотни стихотворений, рассказов, повестей, статей, десятки романов перечислены в «Литературном дневнике», а в памяти осталось содержание единиц. Я, конечно, понимаю, что бесследно информация не пропала, в глубинах мозга затаилась, трансформировалась в интеллект, мудрость, еще что-то. Но елки – палки, как же сложно устроена память отдельно взятого человека?! По мере физического угасания тупея, люди все больше теряют контакты с окружающим реальным миром, и, очевидно, столь же пропорционально сужается мир воспоминаний, оставляя по дороге в вечность лишь какие-то индивидуальные для каждого вехи.
       Думал в заключение написать об отношении к смерти. Но передумал. В самом деле, что я могу сказать нового? Ни – че – го… Лучше закончу полетами во сне. Регулярно летал лет до сорока. Потом – реже. После пятидесяти – иногда. После шестидесяти – не припомню. И вот недавно вновь полетел. Завтра мне исполняется шестьдесят шесть лет. Желаю себе полетов во сне на всю оставшуюся жизнь




                Доманёвка
                апрель 2017 года.