Лечение вином

Книжка с названием «Лечение вином» попалась нам в ларьке на ялтинской набережной. Ребята посмеялись, а одна девушка строго сказала своему кавалеру:
- Чего только не придумают, чтобы оправдать пьянку!

А мне стало обидно.
Мне всегда бывает обидно, когда вино обзывают алкоголем, или наоборот, называют вином полусладкое пойло, специально сделанное так, чтобы никто не почувствовал его настоящего вкуса. Как советский чай-веник, который пить без сахара было невозможно.
Еще мне бывает обидно, когда говорят «водка проклятая виновата». Печально, но объяснимо перекладывание ответственности за свою судьбу на других людей. Но на водку! Хуже только перекладывание ответственности на деньги. Муж загулял – деньги виноваты. Дети невоспитанные – деньги виноваты. Драка во дворе – водка виновата. А люди, конечно же, не при чем. Водка и деньги, ясно ведь, мгновенно добавили им темных, злых, порочных свойств, а не высвободили их собственные пороки.
Была в старину должность «адвокат дьявола». Говорит подсудимый, мол, бес его попутал, а адвокат дьявола возражает: нет, бес не при чем, это ты сам все натворил! А в наше время нет адвоката ни у денег, ни у водки, ни даже у вина.

Такие вот мысли пришли мне в голову при виде книжки о лечении вином, и цепочка рассуждений, дойдя до адвоката, отправила меня к событиям, произошедшим лет пятнадцать назад, когда мне и самому нужен был адвокат, и лечение требовалось.

В начале 2000-х была в моей жизни черная полоса. Впрочем, это сейчас я так говорю, а тогда… Человек ведь не хочет верить, что именно в этот день, в этот месяц, в этот год с ним происходит что-то плохое. Человек хочет верить в хорошее. Это спасительное свойство. Если бы я заранее знал, что три года буду собираться то за решетку, то на тот свет, то уже бы наверное собрался. По второму адресу. А я ж не знал, что это полоса черная. Думал, ну вот сейчас отобьемся и все. Ну вот сейчас посплю и все. Ну вот сейчас уеду в отпуск и все. Ну вот сейчас выпустят и все.
Но каждый раз было далеко не все.
Быть фигурантом дела, конечно, сурово. Допросы, проверки, новые обстоятельства, опять допросы – это все выматывало, но ровно до возникновения второго дела. А за ним третьего. Вся работа, вернее что там, вся жизнь превратилась в следствие и проверку. Но как писал Зощенко, человек – не блоха, ко всему привыкает. Оказалось, что к такому положению дел, когда их три, тоже можно привыкнуть. Только цена этой вредной привычки, как и с другими вредными привычками, выясняется не сразу.
Спросите, чего ж я натворил, что началось такое преследование? Очень просто: моя потенциальная роль называлась «заложник». Его функция – с одной стороны, оговорить свое начальство, с другой, своим положением возбуждать у начальства чувство вины. Внимательный читатель и сейчас обнаружит не одного такого заключенного.
Моя должность предполагала, что я должен что-то знать, а главное – что-то решать, того же кто решает, всегда есть в чем обвинить, наши нормы так устроены. Удача же была в том, что, несмотря на должность, я всегда подчеркивал: решения – результат работы системы, а не моей доброй или недоброй воли.
- Однажды меня заменит компьютер, - не раз повторял я надеющимся повлиять на решение – так готовьтесь сейчас и оформляйте все как будто перед вами уже машина, а не человек.
В общем, пренебрежение статусом и важностью в угоду системе оказало мне неожиданную добрую услугу. Хотя всего лишь соответствовало убеждениям и образованию.

Как перелом, кризис, символ «самой темной ночи перед рассветом», вспоминаю пятичасовой допрос, который вели поочередно несколько сотрудников. В один момент я подумал, что оттуда наконец отправят за решетку. Однако нет, видимо, какие-то детали так и не сошлись, а как показали дальнейшие события, обвинение во многом основывалось на ложном доносе, о чем я совершенно случайно узнал. Донос никак не был связан ни с руководством, ни с чьими-то большими интересами, он был связан лично со мной, написан просто чтобы навредить мне, как человеку. Смешно, донос состоял по сути из моих же слов, перевранных многократно. Но еще смешнее, что говорить много, не говоря ничего, вошло у меня в привычку еще раньше – и я представляю, как полезли глаза на лоб у молодого следователя, когда он осознал глубину ереси в поступившем к нему «материале». Сказка по легенде о сказках – так стоило назвать этот донос.
Не знаю, может именно эта чушь подвигла органы закончить со мной, хотя других фигурантов еще пару раз таскали; впрочем ничего нового никто не сказал и не услышал.
Однако, выйдя после пяти проведенных на допросе часов, я еще не знал, что на этом все. Про «всё» я к тому времени даже перестал думать. Привык, ведь не блоха же, человек. Кажется, была пятница. Я доложил начальнику, что выпущен (он тоже уже потерял счет времени и думал, что меня закроют), а потом позвонил приятелю и предложил выпить.
Мы отправились в ресторан «Одесса-мама», ничего особенного, но фишкой этого заведения тогда были игральные карты на каждом столе. За ужином мы играли в дурака. Стандартная кухня, невысокие цены и живая музыка в пятницу и субботу – все что нужно менеджерам среднего звена.
Ресторан был почти пуст. Тем не менее, живая музыка играла и живой певец пел какой-то русский шансон. Мне все казалось прекрасным. Ценность свободы понимаешь именно в такие моменты.
- Ты чего такой? – спросил товарищ.
- На допросе был, пять часов, - ответил я.
- Вот суки! – выругался товарищ – Озверели!
Я промолчал. Молодой следователь и даже его начальник не казались мне «озверевшими суками». Они были обычными слугами системы, выполняли свою работу, как и я свою. Я должен был победить систему, а не этих двоих людей. Наоборот, люди придавали железному правоохранительному механизму нечто человеческое. Отсюда мне вспомнились собственные слова о компьютере, который должен заменить меня в нашей системе, и я дал себе обещание впредь более внимательно относиться к своей человеческой роли, и к взывающим к ней коллегам. Вон, следователь сегодня, выведя меня в коридор после допроса, вдруг извинился за то, что орал мне в лицо! Я, честно говоря, обалдел. Не думал, что работники органов извиняются за крик на подследственных. Даже не знал, что ответить, промямлил что-то типа «да ну чего, ладно, работа же», так я и считал, что это их работа в том числе, давить на психику. Думаю, просто у этого парня вдруг возникло желание очистить совесть, а я к концу выглядел слишком замордованным.
- Пойду я, друг мой, умою-ка руки после таких дел! – доложил я товарищу и оставил его в зале.
Когда вернулся, товарищ хитро улыбался. Живой певец, закончив очередную композицию, торжественно произнес:
- А сейчас, для нашего дорогого гостя, чудом вырвавшегося из лап советского правосудия, мы споем знаменитую песню «Владимирский централ»!
Вот так, один раз в жизни мне в ресторане заказывали песню – и это был «Владимирский централ» в ресторане «Одесса-мама» пятничным вечером после пятичасового допроса, самым свободным вечером того далекого года.

Но конечно три года регулярных обвинений, не говоря уже о постоянном стрессе, даром не прошли. Помню, незадолго до упомянутых событий, выйдя из метро, обнаружил себя сидящим у парапета подземного перехода в окружении сердобольных старушек. Грохнулся в обморок. Хорошо, не разбил дурную башку об этот самый парапет. И к счастью попал в час пик, так что моментально был подхвачен, усажен, приведен в чувство.
С тех пор еще пару лет всегда носил с собой нашатырный спирт.

Не помню точно, то ли у Солженицына, то ли у Льва Разгона прочел как-то рассказ, одним из уроков которого было то, что один удар судьбы вряд ли станет причиной гибели. А вот два удара, из разных областей одновременно, могут стать. Я как-то сразу запомнил этот момент. И сделал свои выводы. Например, что заводить отношения, зависящие от работы, благосостояния, нельзя по определению – ведь тогда проблемы на работе неизбежно приведут к проблемам личным, и привет двойному удару судьбы! И наоборот, связывать дело с личными отношениями тоже не стоит – поссоритесь дома и дело развалится. Известные в принципе вещи из практики, только я их выучил из упомянутого рассказа, лишь затем связав с опытом.
Но, как очередной пример того, что если тебе положен удар судьбы, то получишь, случился одновременно с преследованием у меня еще и развод. Со скандалами, привлечением бывшей тещи (куда ж без тещи) и анекдотами. Как-то после разъезда приехала бывшая теща ко мне домой с требованием отдать свадебные подарки и еще кое-что. Я отдал без возражений, зачем они мне. Но теща видимо заготовила аргументы и решила их предъявить, это же творчество!
- Свадебные подарки мы заберем, потому что с нашей стороны гостей больше было! – сказала эта справедливая женщина.
- Ты бы ей встречно предъявил! – смеялся мой приятель, биржевой трейдер – сказал бы, что их гости, значит, больше съели!
Но тогда мне почему-то не было смешно.

Наконец, на тот же период пришлись на работе: почти полная смена начальства, денежные зачеты с полетами в столицу трижды в неделю*, последовавшее за неудавшимися зачетами оформление договора о погашении госдолга, опять с многочисленными согласованиями и командировками. А главное – новая должность с совершенно другой ответственностью на фоне резкого усиления контроля. Вообще, надо сказать, что столько проверок за год не приходило ни до, ни после этого периода. Приходили все: налоговая по каждому налогу, то есть раз пять-шесть, прокуратура, Счетная палата, налоговая полиция, полиция, то есть еще милиция, обычная, пожарная инспекция. Не все проверки касались меня, но большинство.
Помню, как-то поручили «общественную» работу – организовать культурную программу для двух дам из Счетной палаты. Со старшей даже боялся заговорить, она казалась советским памятником. Потом, слегка выпив, стала ближе к народу, но все равно при ней я от греха подальше старался молчать. А в какой-то момент она отправилась по делам и на моем попечении осталась младшая сотрудница, лет двадцати пяти. Она не была похожа на элемент системы настолько, что я отважился спросить:
- А правда, что в вашу структуру берут только разведенных женщин?
Девчонка посмеялась, но потом, задумавшись, сказала, что действительно, большинство ее коллег в разводе. Такое условие не ставится, но психология учитывается серьезно, и выясняется, что недовольство окружающим миром, необходимое контролеру, часто оказывается у разведенных дам.
Я поставил еще одну галочку в раздел «подтверждение теории практикой». Особенно, учитывая слова «недовольство окружающим», произнесенные работником системы. Контроль в нашей стране сознательно поручен недовольным.

Сердце работало не лучшим образом и давление периодически давало о себе знать. Наконец, дало знать так, что я стал готовиться в путь по второму адресу. То есть, как помнит внимательный читатель, на кладбище.
Нельзя сказать, что печальная перспектива оказалась чем-то удивительным. Профессиональную смертность 30-летних американских трейдеров от инфаркта я признавал суровой нормой. Но все же я был не трейдер, даже не профессиональный финансист, и главное – не американец! Поэтому как-то не хотелось соответствовать суровым нормам загнивающего запада. К сожалению, этому разумному желанию плохо подчинялось тело. Оно то и дело подкашивало ноги, стучало сердцем по ребрам до звона в ушах, и нагоняло в отдельные части головы то туман, то боль.
Китайскую мудрость о превращении кризиса в новые возможности я узнал намного позже. В этот раз практика опередила теорию. Ведь именно болезнь дала мне силы на совершение ряда поступков, которые, не исключено, станут единственным содержанием правой чаши весов по второму адресу. Да и вообще интерес к тому, какие там весы, что взвешивают, и кто за этим следит, возник благодаря болезни. Не знаю, кем был бы сейчас без нее.
Но тогда я не знал, будет ли вообще это «сейчас».
Ни отдых в далеких странах, ни погружение в работу, ни книги – ничего не приносило облегчения физического, хотя переключать разум с помощью всего этого я уже научился. Более того, иногда стало получаться управлять состоянием с помощью замедления времени! Как только телу вновь хотелось лишиться сознания в неподходящий момент, я думал: давай сейчас будем обрабатывать только одну мысль. А когда ее рассмотрим со всех сторон, приступим к следующей мысли. Наверное, некоторые так считают перед сном баранов, а в моем любимом романе-фэнтези эльфы использовали примерно тот же эффект в заклинаниях, отключающих сознание больного вместо наркоза.
Но все это казалось припарками мертвому.
Завещание лежало в ящике моего рабочего стола. Кстати, его составление тоже принесло некоторое облегчение. Когда у тебя все готово, судьбе уже неинтересно тебя мучить, верно?

Однажды товарищи позвали меня отправиться на парусной яхте из Кронштадта на один из фортов. Это была самодельная яхта. Капитан сам был ее конструктором, а теперь он учил в кронштадтском яхт-клубе молодых ребят, двое из которых и составляли его экипаж.
Чистый воздух как нельзя кстати, подумал я. Где еще спрятаться от городского смога, как не в Финском заливе.
Дул приличный встречный ветер. Яхта продвигалась галсами, медленно. Требовалось еще пару раз пересечь судовой ход, постаравшись не попасть под какой-нибудь сухогруз или паром.
Через полчаса после отплытия началась гроза.

Один из моих товарищей взял с собой огромную бутылку портвейна. Магнум, полтора литра, подумал я, как раз на четверых хватит переждать непогоду. Но остальные не спешили присоединяться. Они, выпив по стакану, отправились наверх, вкушать пиратские удовольствия от свежего шторма. В трюме мы остались вдвоем с хозяином бутылки.

Когда выпить хочется сильнее всего? Мое мнение – когда у тебя что-нибудь болит. Причем скорее тело, чем душа, вопреки традиции.
Я был достаточно болен, чтобы пить стакан за стаканом.

Смутно помню рассказы капитана яхты. Он говорил, что тоже был болен, и куда страшнее. Всю жизнь он строил, но не корабли, а атомные станции. Облучился с головы до ног. Врачи оставили ему от силы год. И тогда он послал работу вместе с придурком-начальником к чертям и занялся реализацией мечты всей жизни – постройкой яхты. Нашел таких же фанатиков. Вместе они построили посудину, на которой мы сейчас бороздим залив. Да и где он только не бывал с тех пор на паруснике собственной постройки.
Ведь с момента оглашения смертельного диагноза прошло целых двенадцать лет!

Я на правильном судне, думал я, глотая очередную порцию портвейна. Мне казалось, капитан знает дорогу туда и оттуда, как мифический перевозчик, а построенная его руками яхта в незримом мире движется по вселенной между населенными пунктами «жизнь» и «смерть», и на этом пути она может плыть против ветра так же, как сейчас идет навстречу шторму.

На форт мы высадились часов через пять. К тому времени бутылка портвейна была пуста. Сходя на берег, я вспомнил пиратское наказание «хождение по доске» - здесь тоже была доска, и я сначала не понимал, как пройти по ней, не упав в воду, а потом не понимал, как прошел. Знал бы, что еще предстоит пройти в этот вечер…
Да, был уже вечер. Однако я это осознал лишь потом, с трудом восстанавливая в памяти события. А события происходили, на мой взгляд, определенно мистические.
Начав резать мясо для шашлыка, я перерезал все руки. Что в принципе, предвидел с самого начала. Чудом было бы не порезаться острейшим ножом, имея внутри полбутылки портвейна. Обильно полив старинный форт кровью, в конце концов я потерял и нож. Его никто не нашел! Если первым этапом изменения моей судьбы было путешествие на яхте воскресшего капитана одновременно в двух мирах, то вторым этапом стала ритуальная кровавая жертва. А нож… я практически поверил в то, что воткнул его в какой-нибудь пень и перекинулся оборотнем, но не волком, а вновь человеком, только с иной судьбой; нож же, вместе с прежней жизнью, остался в другом мире.

Подкрепившись шашлыком, мы отправились в поход по укреплениям форта. Ведь форт – это крепость. По периметру он был обнесен стеной, правда до нас она дожила не целиком. Но мы взобрались на стену и пошли прямо по ней.
Помню лишь то, что смотрел строго под ноги. Под ногами должна быть земля, уверен был я. Больше после портвейна и кровавой жертвы я ни в чем не был уверен.
Стена кончилась там же, где началась, то есть мы обошли форт по кругу. Ребята поставили палатку. Я посмотрел в небо и увидел звезды.

Потом мне рассказали, что начав говорить что-то про эльфов и гномов, я вдруг замолк. Обернувшись, товарищи увидели меня на траве в позе креста и в полной отключке. Сложив раскинутые крестом руки, они засунули меня в палатку.

Ночью я проснулся от того, что было плохо. Нет, было Очень Плохо! Помимо того, что тело ломало и корежило, а желудок выворачивало наизнанку, сознание заполнил какой-то необъяснимый ужас. Ужас погнал меня к выходу из палатки и тут из меня стало выходить все. Казалось, это не полусырое мясо и портвейн стремятся наружу – это выходит вся прошлая жизнь. С надрывным кашлем одно за другим вылетают уголовные дела. С неожиданной лихорадкой, нехотя, медленно, вылезает развод. С болью в желудке выдавливаются из организма проверки и инспекции. С болью головною, кусками, словно паразит, цепляющийся тысячью щупалец за донора, вываливается странная многолетняя болезнь.
Свернувшись у порога в защитной позе эмбриона, я впал в забытье до утра.

Утро постучалось лучами солнца и я вылез из палатки раньше всех. Стояла прекрасная погода. Шторм прошел. Я постирал вещи и окунулся в залив сам.
- Охренеть! – удивились товарищи – Ты жив, курилка!
Ха! Знали бы они, насколько я жив!
Прояснившимся до кристальной чистоты утренним взором окинул я наш вчерашний маршрут по стене форта, и открылось этому взору нереальное зрелище. В нескольких местах крепостная стена была разрушена до основания, перепрыгнуть эти участки было невозможно, однако факт оставался фактом – мы как-то преодолели их! Ведь мы сделали полный круг!
- Как?! – спросил я, но товарищи тоже не знали ответа.
Мы спросили капитана. Он ночевал на яхте, но поглядывал в нашу сторону.
- Как мы прошли там, там и там?!
- Я видел, вы сильно шатались!
Что шатались, мы знали и сами. Но как прошли?
- Прошли как-то, - философски отметил капитан – вы же вернулись с другой стороны.

Столько чудес за один раз не бывает, думал я, а если бывает, то явно неспроста!

И действительно, все было не просто так. После этого похода из меня словно ушла какая-то темная сила, подтачивавшая изнутри. Никогда больше не падал я в обморок, хотя пузырек с нашатырем еще носил по старой памяти какое-то время. Прекратило болеть сердце, а голова если болела, то только от похмелья. И неожиданным образом внешние неурядицы стали сходить на нет. Проверки превратились в рутину, стали обычными событиями, ответственность тоже стала привычной – ведь как мы помним, человек не блоха, а тут это правило очень даже на пользу и к месту. И в личной жизни стало кое-что налаживаться.
Приезжая на море, я стал заплывать все дальше, как в студенческой юности, не боясь приступа паники или давления. Странным образом, даже вид крови, раньше возбуждавший неприятные ощущения, теперь оставлял почти равнодушным.

Все это заставило меня укрепиться в вере, что на далеком форте, в каком-то его изнаночном измерении остался прежний, больной, измученный, написавший в двадцать восемь лет завещание, паренек, а я живу здесь вместо него.

Лишь в одном я ошибся. Вспоминая эту историю в компании товарища, угостившего меня на той яхте портвейном, я сказал, что полтора литра практически на двоих – это было радикально. Но только такое количество смогло вылечить меня от всех недугов. На что товарищ возразил:
- Какие полтора?! Это была ТРЕХЛИТРОВАЯ бутылка!

Не думаю, что в книге «Лечение вином» есть подобные истории, но для меня эта фраза навсегда связана с тремя литрами портвейна, маленьким фортом в Финском заливе, ночью ужасов и откровений и полным избавлением от прежней жизни и прежних страданий, невозможным без лечения вином.





*Подробнее история денежных зачетов и что это такое есть в маленьком рассказе «В очередь, сукины дети» из цикла «Мои 90-е».