У каждого своя лачуга

Может быть, я выберусь отсюда…

Крошечная загогулина свечи догорает в консервной банке. За шкафом мыши делят крошки моего ужина. Ну, или размножаются. Или делят и размножаются. Можно было и позавидовать их беспечности, но за шкафом сыро, пыльно, тесно… Хотя и в моей комнатушке не то чтобы развернешься.

 Пью холодное растворимое месиво, бывшее некогда кофием.  За дрожащей фрамугой виднеется бельмом  в глазу  туча. Наливная, грозовая, сочная туча. Искрится молниями и подвывает громом, как раздосадованная баба.

У моего трехного стула-инвалида треснула одна из оставшихся ножек. Сижу на столе. В руках газета. 

Мол пожар. Мол фабрика с какими-то отходами загорелась. Горела-горела. Чад, пишут, за километры видно было. А не тушили. Не тушили и все тут. Не надо видно было никому. Догорела, значит-с  дотла. Догорела фабрика… и свеча моя догорела.
Да черт с ней, с фабрикой этой. Не потушили. Да там и жертв не было. Зато без выбросов в среду. Сгорела и все. Загрязнила атмосферу в последний раз своим дотлевающим вздохом. И все. Блаженна будет.

А если я тут сгорю. Точнее, если тут пожар? То кто ж приедет. На фабрику не приехали, а в мои пустынные трущобы кто приедет? У каждого тут своя лачуга, свое хозяйство. Никто и не двинется тушить. Тут все обособленные.  По-своему одинокие. Никто в дверь с пирогом не ворвется, с новосельем не поздравит. Да и поздравлять-то не с чем. Да и меня новоселом не назовешь уже. Не выйдет…

Хм. Да тут еще постараться надо, чтобы пожар устроить. И свечей-то нет. И сыро. Темно. Трубы текут. Нет. Тут все развалится значительно раньше, нежели сгорит. Если и сгорит, то от стыда в Чистилище каком-нибудь.  Там даже у лачуг позорный румянец проступит. За хозяев своих проступит. Не сами же…

Может быть, я выберусь отсюда…

Тощий, плоский таракан вполз в комнату из-под дверной щели. Что ты ищешь тут, глупое создание. Здесь ничего нет, кроме скрипучей мебели и сырости. Капну кофе ему под нос. Угощу что ли. Не хочет. Противится. Знаю, и мне противно.

Переберусь со стола на кушетку. Жалобно скрипнет, пискнет, как в последний раз. Пусть не кочевряжится, не в первый раз слушаю стоны. Мне тут еще жить…
 
Из кляксы воска слеплю новую свечу. Нить от простыни пристрою на фитиль. Да будет свет в чахлой лачуге. Да будет хлебный пир. 

Прямо чувствую, как усердно заерзали в шкафу мыши от запаха хлеба. Ем. Кофе и хлеб. Завтраком, обедом и ужином.  Какого черта я тут….

Может быть, я выберусь отсюда…

Открылась дверь. Нет, даже не отвалилась. Просто открылась. Тихо. Бесшумно.

- Очнись, - сказало мне светлое пятно.

А может, я выберусь отсюда?! Мне поверилось вдруг…

И я наяву. Светло и уютно. Пусто, но уютно.  Ничто не смердит безысходностью. Так свежо.

Я снаружи. Вокруг, оказывается, люди. Ярмарка, веселье. Смеющаяся девушка дергает меня за руку, улыбается и кричит:

- Очнись, очнись! Ты что! Все веселье пропустишь. Хватит киснуть, пойдем на эту летающую карусель!

И мы пойдем. И будем крутиться. И радоваться. Я выберусь… выберусь. Да, Уже!

Мне очень счастливо жить. Теперь.  Потеряв, выкинув, забыв ключи от лачуги, так славно жить. Сиять, кружиться хороводом эмоций. Общаться, шутить, пререкаться с торговцем на базаре, так, для забавы, играть на барабанах под окном одинокой бабки. Пить крепкое вино и прыгать в речку голышом. Гулять по музеям с открытым ртом, улыбаться забавным китайцам, обвешанным фотокамерами.  Млеть от музыки двухструнной гитары бродяги. Играть в города с прохожими, танцевать под дождем…  Да делать все что угодно вне этой чахлой лачуги!

Надеюсь, я больше не вернусь в нее. Никогда. Если только пройду мимо. Посмотрю на окно, плюну в бездну тучи и уйду. 

Может, не вернусь…

Сжечь. Надо ее сжечь. Никто не придет и не потушит. Но и без жертв, теперь без жертв.  В следующий раз, когда меня что-то расстроит, я приду к окну и кину горящий хворост и сожгу.  Отправлю по кругам Алигьери.

А пока. Пойду куплю себе билеты во Флоренцию или Равенну. Попрощаюсь.

30.09.17 Калерия К.