Омуль с руку

– О, местные идут, сейчас бензин будут просить, – сказал Петрович, глядя на припорошенное снежком капустное поле через окошко жарко натопленного автомобильного кунга.

Пока два мужичка средних лет, одетые в видавшие виды рыбацкие бушлаты и замызганные парусиновые штаны, ступают кирзовыми сапогами по комьям стылой земли между кочанами колхозной капусты, я расскажу вкратце, как мы оказались на этом поле.

Незадолго до наступления холодов нас, сводную группу военных, откомандировали в один из прибайкальских колхозов на сбор урожая и заготовку овощей для продовольственного склада бригады.

Мы несколько дней жили в большой палатке. Пока бойцы собирали и грузили в мешки морковь и свеклу, погода стояла более-менее для забайкальской природы приемлемая.

В день же, когда дошла очередь до капусты, с утра стал сыпать снежок и мести лёгкая позёмка.

На поле нас доставили бортовыми ЗиЛами и пригнали для обогрева Урал с техническим фургоном и с чугунной печкой на дровах.

Ближе к обеду, когда большая часть собранных вилков была срублена и сложена в бурты в ожидании грузовиков, офицеры и прапорщики собрались в кунге.

В центре внимания, как всегда был Петрович – старый капитан, начальник «старта», известный и уважаемый балагур и выпивоха.

«Дёрнув» по «пять капель», не предлагая молодёжи, старые вояки, «выкладывали» анекдоты и офицерские байки, время от времени встречаемые дружным хохотом.

Начальство отъехало по своим делам и Петрович то и дело поглядывал в окно в сторону видневшейся на лесистом горизонте деревни и ведущего в нашу сторону чёрного, припорошенного снежком просёлка.

– Сейчас я их на рыбу раскручу, – хитро улыбаясь диковатыми глазами, резюмировал Петрович.

 В дверь постучали. Я, находившийся ближе всего, потянув ручку на себя, отодвинул засов.

– К вам можно? – спросили снизу и стали заходить в натопленное тесное помещение, затащив с собою снеговатое облако холода.

– Милости просим к нашему шалашу. – поприветствовал Петрович гостей. Ребята потеснились, дав вошедшим присесть на обитый дерматином топчан.

Осушив на пАру с другом предложенный стаканчик водки, один из мужичков, тот, что был помладше, лет тридцати и, с виду, понаглее, без вступления приступил к сути, о которой предполагал Петрович ещё за несколько минут до встречи.

Сошлись на четырёх пузырях самогонки за две канистры 76-го.

Когда сделка была заключена и местные собрались идти, Петрович, как бы между прочим, обращаясь к младшему, сказал:

– Вот меня давно мучает вопрос: я слыхал, что бывает омуль размером, – он повертел головой, как бы ища какой-нибудь подходящий длинный предмет, а потом приложив левую руку к правому плечу и вытянув правую руку в сторону, продолжил, – с руку длиной. Я не верю, что это правда! Вот помогите мне разобраться.

– Что?! – победоносно глядя на собеседника, воскликнул парень. – Не веришь?!

– Не верю, – упрямо талдычил Петрович, задирая собеседника.

– Что дашь?

– За куль? – уточнил Петрович.

– Полкуля.

Петрович, немного смутившись, добавил:

– Денег у меня нет. А! Вот, отдам свой «танкач»! – он показал рукой на надетую на нём старую танковую меховую куртку, которую давно порывался выбросить, но каждый раз надевал, когда надо было ехать на какие-нибудь грязные работы.

– Идёт. – сказал парень и выскочил вслед за напарником из машины.

Не прошло и четверти часа, как он вернулся на поле с увесистым пеньковым мешком и, заволокши его в «кают-компанию», наконец торжественно открыл его. Взяв в руки рыбину килограммов на пять-шесть, он протянул её Петровичу, шало улыбаясь.

Петрович с удивлением глядел на это байкальское чудо. По нижней Селенге шла стихийная путина. Кударинцы, шергинцы, жилинцы снимали «сливки», «вышшолкивая» из сетей улов. Самых крупных омулей 50-60 сантиметров длиной, сибиряки всегда оставляют себе. Особи помельче идут на продажу и в засолку на зиму.

Он наклонился и заглянул в куль, заполненный такими же красавцами; потрогал самку, «под завязку» набитую розовато-рыжеватой икрой и, изобразив изумление, покачал головой. Рыба была только-только недавно выловленной, чуть взятой морозцем, свежей, тускло сверкающей мелкой чешуёй: светлой, почти белой по брюшку и более тёмной, почти чёрной – со спинки.

Петрович, наконец, как бы опомнившись, приподнялся и стал расстёгивать куртку.

Когда довольный сделкой колхозник «ускакал» к себе, прапорщик Малик, наш старшина, поставил на раскалённую печурку алюминиевую кастрюлю, заполненную водой и стал чистить рыбу.

«Глаз побелел, рыба готова!», говорят у нас. Нашлась соль и лавровый лист, через полчаса ароматная юшка призывно пыхтела на плите. Вместо крупы в кастрюле томилась омулёвая икра. Всем досталось по крупному куску, жирно приправленному чувством юмора и военной смекалкой.