Шум безвременья. 10

И снова они в «Магнолии». На сей раз – вчетвером, чему Лёня чрезвычайно рад, ибо пищепромышленные рулады Скороходова обрели в последнее время угрожающую регулярность, а пёстрая карта его загранпоездок делала национально-гастрономическую тему поистине неисчерпаемой. По-видимому, Лёню Скороходов считал наиболее благодарным слушателем по этой части (в действительности тот был лишь деликатен), хотя не вполне воздерживался и при остальных. Всё же в присутствии четы юных стихотворцев широкий фронт разговоров об искусстве и философии становился практически неизбежным. Скороходов в этих случаях делился впечатлениями от прочтения толстых исторических монографий. «Ёлки! Когда он всё это успевает? – потрясался Лёня. – Тут пока пару четверостиший-то накропаешь – полночи пьёшь». Впрочем, при ритуальных совместных возлияниях, как нынче, Лёня взял себе на вечер скромную пивную «полторашку» или ноль-семь вина, Скороходов же, распахнув вместительную пасть рюкзака, солидно набирал себе запас на ночь и раннее утро.
С юностью тоже что-то происходило. Петя стал ворчлив и придирчив и неожиданно предал анафеме раннего Маяковского. Что уж говорить о «современных поэтах», каковое словосочетание превратилось в его устах в наихудшее ругательство. От прежней распахнутой восторженности не осталось и следа. Лишь Даша хранила неизменную тихую и загадочную мудрость. «Кабы она, младшая из них троих, ни оказалась из них самой умной», - подумалось Лёне…
Остальных что-то буровило.
Вот и теперь.
- Что мне все эти символисты, - брезгливо кривился Петя, ёрзая на скамейке. – Богема. Кальяны-диваны… Опиум для интеллигенции. И это – во времена Кровавого воскресенья и первых рабочих Советов! Стыдоба.
- Да из них многие левыми были – в ту пору даже и Бальмонт, - вступился Лёня. – А Андрей Белый – так тот вообще участвовал в обороне Московского университета от казаков в пятом году.
- Всё равно. Не переступили они через интеллигентство своё витиеватое. Я пролетарий, мне весь этот снобизм и «ананасами в небо» претят.
Лёня внимательно посмотрел на него. Происхождения он и впрямь «простецкого» (хоть мама его, по всему судя, умом далеко не проста). Но хочется поглядеть на работягу, который что-нибудь понял бы в Петиных стихах, - они от того не хуже… Но не стал Лёня этого произносить, ибо читатели и признание – это у Пети мозоль.
- А часто ли пролетарии берутся за твоего любимого Соснору? – спросил у Пети Скороходов.
Ах так? Ну и гори всё синим пламенем…
- Да поэзия вообще никому нафиг не нужна! – отрезал Петя. – И в своём творчестве я больше не вижу никакого смысла, - добавил он, чуть помолчав, - больше не буду писать стихов.
«Перемелется всё это – мука будет», - счёл Лёня. А  вот на лице Скороходова отразился подлинный ужас:
- Петя, ну ты что?!
- Да ничего. Хватит с меня. Спасибо, я уже набалтрушался, - ответил Петя ожесточённо-мрачно. Даша тоже начала медленно мрачнеть.
- А как же наш предстоящий вечер в Доме Творчества?..
- Там я, так и быть, выступлю. Но это будет в последний раз.
- Пожалуйста, не принимай по этому поводу окончательного решения! – В голосе Скороходова слышалась паника.
- Я сказал.