Как я поступала в Литературный институт. Часть 4

На подготовку к экзамену по истории был отпущен один день.
На этот раз я решила полностью изменить систему подготовки. Необходимо было срочно
поменять дислокацию, потому что в общежитии прочесть что-либо не имелось возможности.
Идёт трёп, болтовня, смех... Разве в такой обстановке можно сосредоточиться?

В Москве у меня были родственники - две тётки, мамины то ли двоюродные, то ли
троюродные сёстры. Не важно, хоть десятиюродные! Родственники-москвичи - всё равно
родня номер один. В столицу приходится часто ездить, а в гостинице, естественно, не
очень-то поживёшь: и мест не бывает, и денег не напасешься.

Созвонившись, поехала навестить родню. Одна тётка жила в отдельной двухкомнатной, но
перенаселенной квартире, кишащей детьми и внуками. Вторая тётка жила одна, но в
коммунальной квартире, где занимала одну комнату, а в двух других обитали старушка-
мама с великовозрастным сыном. Выяснилось, что на тот период времени тётка из
коммуналки находилась в другом месте, у недавно появившегося мужа, с которым
познакомилась на танцах. Оказывается, были в Москве такие танцы в каком-то парке,
где люди преклонного возраста собирались на свои тусовки, знакомились и даже
женились. Вот тётка, вроде как, вышла замуж и жила в квартире мужа. А комната её
стояла свободная. Мне были выданы на руки ключи от пустующей комнаты.
И я поехала готовиться к экзамену.

- На соседей внимания не обращай!  -  предупредила тётка. - Мамаша еще ничего, а
сынок больной на голову.

Это я знала. Не в первый раз наезжала в Москву. С соседкой-мамашей особенно
сталкиваться не довелось, Но сынок, как только я появлялась в гостях у тётки, начинал
беспорядочное движение по квартире за пределами своей комнаты, стараясь всякий раз
обнаружить своё присутствие, дабы заинтересовать меня и выудить из теткиной берлоги.

Вот и в этот раз, стоило мне войти в квартиру, как сосед, высунувшись из щели
приоткрывшейся двери, оценил ситуацию и развернул операцию по охмурению.
Закрывшись у себя, я слушала обеспокоенное броуновское движение в коридоре.

Парень явно не терял надежду очаровать меня.
Внешним видом он напоминал соломенное чучело Страшилу, которое вместе с целой
делегацией сказочных персонажей ходило к Волшебнику Изумрудного города за мозгами.
Такие же торчащие вокруг головы соломенные волосы, такая же нарисованная
придурковатая улыбка. Правда, Страшила из сказки, мучимый отсутствием мозгов, на
самом деле был умным, а этот Страшила наоборот, отсутствием мозгов не мучился,
хотя, кажется, надо было бы.

Не стоило столько места уделять здесь данному персонажу, но так получилось, что из-за
его усиленного внимания в мою сторону, пришлось закрыться в комнате и лишний раз
не высовывать нос.
После обеспокоенной беготни по коридору, очаровашка решил расположиться на кухне.
Прихватив с собой гитару, он стал тренькать серенады и орал всё громче и громче,
изображая кошачий хор в одно горло. Наверное он полагал, что я глуховата и ничего
не слышу, уж коли на такое призывное пение всё равно не выползаю повидаться с ним.
Разве можно оставаться равнодушной после такого-то концерта! Страшила старался всё
больше и больше, усиливая звук, но растопить моё холодное сердце ему так и не
удалось. Я даже не решилась выйти на кухню чайник поставить.

Нужно было готовиться к экзамену, а этот дурак визжал как резаный поросёнок. Я уже
начала было подумывать о возвращении в общежитие, но, прикинув, сколько времени
уйдет на дорогу, отказалась от этой мысли и приступила к занятиям в нелегких
сложившихся условиях.

Начиная от первобытно-общинного строя, читала, как художественную литературу, всё
по порядку, не отвлекаясь на вопросы по билетам. Надо иметь хотя бы общее впечатление
об историческом процессе в целом.
Читала и завидовала американцам: как, наверное, им легко изучать историю своей страны.
Она у них, по сравнению с нашей, такая короткая! Никаких первобытных племен,
никаких вражеских нашествий! Ни князей, ни царей, ни измен, ни внутриусобных войн,
ни народных восстаний! Чего только с нашей страной за столь многолетнюю историю ни
напроисходило! Всё время Россия от кого-то отбивалась, а на неё всё лезли и лезли.
Какие-то лжедмитрии, какие-то литовские, польские, шведкие войска. Про Наполеона и монголо-татарское иго, вообще молчу. А сколько русско-турецких войн - чокнуться можно!

Не то что у американцев: открыли им мореплаватели континент, истребили индейцев, а
кого не успели истребить, загнали в резервации. Никаких тебе мучений с крепостным правом: привезли к себе из Африки половину населения, заставили перепахать страну. Потом, увидев, что с количеством привезенных рабов переборщили, развязали войну
Севера с Югом, без помощи извне уменьшив своё население до нормы. А потом только перечисляй сменяющихся президентов, отмечая, кого убили, а кто избежал этой участи.
Вот и вся история.

А тут же столько всего творилось - мама дорогая!
В школе историю нам преподавала сама директриса. Уроки были - скучнее не придумаешь. Вызывали к доске рисовать какие-то схемы, в которых от квадратиков вниз шли стрелочки, отмечавшие зависимость между квадратиками. Например, большой квадратик, в котором записано "рабовладелец". Вниз от него стрелочка, указующая на другой квадратик, где вписано слово " раб". Сбоку стрелочки надпись: "эксплуатирует". То есть, схема изображала отношения раба и рабовладельца, чтобы наглядно видеть, кто кого эксплуатирует.

Помнится, в классе седьмом среди учебного года откуда-то появилась новая ученица по
фамилия Негодяева. Фамилия звучная, но, по правде сказать, не очень ей соответствовала.
Ничего негодяйского в этой ученице не было. В ней вообще ничего примечательного не
было, кроме фамилии и ярко-зеленых тапок на ногах с большими пёстрыми помпонами.
Эта девочка всё время сидела на последней парте и, заткнув уши ладонями, что-то
зубрила и зубрила. Но зубрежка эта не шла ей впрок. Сколько к доске её ни вызывали,
она - ни в зуб ногой. Что бы  ни произнесла, в классе стоял хохот. Однажды на
уроке истории она вылепила, что рабы эксплуатируют рабовладельцев. Учительница
подняла её на смех, а мы, конечно же, дружно поддержали - нам, дуракам, только
дай поржать. А так, по сути, то да, рабовладельцы эксплуатируют рабов. Но если
взглянуть на эту фразу, как она звучит, то " рабы эксплуатируют рабовладельцев" -
куда красивее. В общем, мы каждый раз с нетерпением ждали, когда вызовут к доске
Негодяеву, чтобы лишний раз поржать.
Классная руководительница требовала от этой девочки, чтобы родители принесли в школу
её документы, а то она учится в седьмом классе, а сама, может, один класс где-то
отсидела. Принесла она свои документы или нет, но исчезла эта Негодяева также
внезапно, как и появилась.

Как всегда, вместо того, чтобы запоминать материал, мне в голову лезла всякая чушь.
К чему вспомнились эти рабы и рабовладельцы, ведь в нашей истории рабовладельческого
строя не было?!
Просто, по всей вероятности, я себя сейчас чувствовала такой вот Негодяевой, которая
ничегошеньки не знает и не помнит, сколько бы ни зубрила.

В школе мы рисовали на доске схемы из квадратиков и заучивали даты всяких событий,
которые, конечно же, в голове не удерживались. А в параллельном классе вела историю
учительница, которая , как говорили, была немножко не в себе: она могла снять среди
урока обувь и прохаживаться вдоль доски босиком. Но она вела свои уроки так, что
ученики любили этот предмет. Потому что она не столько заставляла заучивать даты и
рисовать схемы, а рассказывала о людях, которые каким-то образом отметились в
истории. Какой у них был характер, и как это повлияло на то или иное событие. Ведь
главными вехами всякой истории являлись люди, а не схемы и даты.
Как-то вот странно получалось: обучались все по одной школьной программе, но в том
классе ученики любили историю, а в нашем не переваривали.

Чтобы не выходить лишний раз на кухню и не травмировать своим явлением психику
соседа, я запаслась водой и решила, что обойдусь без пищи. В столовую тоже решила
не бегать, чтобы не терять драгоценное время, которого на чтение истории оставалось
всё меньше и меньше.


Как я ни старалась, но успела охватить чтением исторический период лишь до Октябрьской
революции.  Все дальнейшие события пришлось оставить в тех общих чертах и тех общих
словах, которые каким-то образом застряли в голове до сих пор. Однако и то, что было
прочитано, память тут же просочила сквозь себя, как дырявое решето.

Вдобавок ко всему, меня шатало от слабости. Сутки ведь ничего не ела и толком не
спала.

Прежде чем идти на экзамен зашла в кафе на Страстном бульваре и выпила чашку
горячего шоколада.
Сердце заколотилось так яростно, словно было пойманной птицей, ломившейся в
закрытую дверцу клетки.

В здание, где уже шёл экзамен, идти не хотелось.
Села на лавочку напротив памятника Герцену и задумалась: не лучше ли забрать сейчас
документы, не подвергая себя бессмысленному перенапряжению и позору? Здравый
смысл ведь подсказывал, что все мои усилия напрасны.
Две тройки уже есть. Плюс аттестат - не ах!
Заявиться сейчас на экзамен - идти на явный завал. Получить двойку стыдно. Не лучше
ли забрать документы?
Думала-раздумывала таким образом, приводя все разумные доводы самой себе, но в
глубине души знала, что не заберу я никакие документы: буду идти до конца. Ни на
что не надеясь или надеясь на чудо, но - до конца.
Всегда так было. Даже в самом безнадежном положении пёрла до конца как танк.
Привычка надеяться на чудо превратилась уже в черту характера. Понимаю, что глупо,
понимаю, что ничто не поможет и нечего понапрасну жилы рвать... Но всё равно,
даже если шансов почти нет, мозг всё осознает, однако надеется, что хотя бы один
шанс ещё где-то трепыхается...Этот жалкий один-единственный шанс... Всё равно
делаю на него ставку. А вдруг, опрокидывая всю чертову логику, вдруг этот ничтожный
шанс возьмёт, да и победит?

Конечно же, я не забрала документы.
Отыскав аудиторию, в которой мне предстояло сдавать историю, покорно уселась на
стуле возле дверей и стала ждать своей очереди.

После горячего шоколада сердце продолжало бешено колотиться, но общее состояние
было более чем спокойным. Каменное безразличие охватило меня. С печалью и
усталостью на лице ожидала я своей участи.

Знакомых среди ожидавших абитуриентов не было, и я сидела, отрешившись от
окружающего и даже не пытаясь что-то читать или повторять. Весь мой вид выражал,
как мне думается, покорность судьбе.

В этот момент передо мной нарисовался высокий парень в узорчатом свитере
дико-кричащей расцветки, оттенявшей его бледное лицо. И лицо это, украшенное черными
усами, обрамлено было такими же черными прямыми волосами, разделенными пробором
как у Гоголя.

- Ну что, хорошо знаете? - спросил он, усаживаясь на стул, стоявший рядом.

- Плохо, - призналась я.

- Вы поступаете на поэзию?! - не столько спросил, сколько констатировал он.

- На прозу, - ответила я вяло.

- Не может быть! - вскричал он, чуть не подпрыгнув на стуле. - Этого не может быть!

- С чего это вдруг не может быть? - не поняла я юмора.

- Вы с такой ахматовско-цветаевской внешностью! Вы меня обманываете, что не на
поэзию!

- Какой интерес мне обманывать?! - удивилась я. - И потом, что это за внешность
такая: ахматовско-цветаевская? Насколько я помню, Ахматова с Цветаевой совсем не
похожи. Ничего общего. Разве что чёлка. А у меня чёлки как раз и нет.

- А как вы сдали первые два экзамена? - на его лице появилось чуть заметное
беспокойство.

- Не волнуйтесь, - ответила я понимающе. - Я вам не конкурент. Две тройки.

- Это хорошо, - он удовлетворенно вздохнул и погладил себя по животу.

- Что ж хорошего? - не поняла я.

- Что вы на прозу поступаете. На тройки сдали. И сейчас ничего не знаете, - он
засмеялся, очень довольный своим ответом.

Я ничего не ответила. Лишь снисходительно улыбнулась. На более бурные эмоции после
вчерашнего голодания не было сил.

А Нью-Гоголь, по-видимому проникшись ко мне симпатией, в силу отсутствия
конкуренции при наличии общей цели, настроился на продолжение разговора.

- Я из Питера,  -  сообщил он мне таинственно.

- Кто бы сомневался!  - отозвалась я.

- Почему это? - заинтересовался он.

- Откуда же ещё мог приехать двойник Гоголя! Только из Питера. Ну или из Сорочинцев,
если такие ещё существуют.

- Интересно!  - воскликнул он, не обратив внимания на мой выпад. - Что за прозу
может написать женщина? - произнёс он задумчиво и скрестил руки на груди. - Про
что вы написали свою конкурсную работу? Про кошечку? - спросил он насмешливо.

- Нет, - ответила я и почувствовала, как удивлённо вскинулись мои брови.

- Про собачку? - тон его набирал развязности. Выражение лица претендовало на
прозорливость ясновидца.

- Нет.

- А про что же?! - удивление его было почти искренним.

- Всё больше про двуногих существ.

- Хм... - он на секунду опешил. Но тут же встрепенулся и продолжил. - Вот я
написал три замечательные повести. Одну из них прислал сюда.

- Вы сами решили, что повести замечательные или их так оценила критика после
выхода в печать?

- Нет, ну что вы! - он на секунду смутился.  - Разве вы не знаете, как трудно
опубликоваться?

- И поэтому вы отпустили усы, причесались под Гоголя... В надежде на то, что как
только вас увидят редакторы, в волнении схватятся за ваши повести и, пробежав
глазами первые строчки, восторженно закричат: "Ах, боже мой, новый Гоголь явился!"

- Сколько вам лет?- неожиданно спросил он.

- Разве вы не знаете, что женщинам такие вопросы не задают?

- Нет, ну всё же сколько? - не унимался он. - Во всяком случае, не больше двадцати.

- Ошибаетесь. Подвела ваша проницательность. Больше.

- Неужели?! - и театрально воздев руки кверху, словно призывая невидимых свидетелей,
вскричал: - Вот, смотрите, как надо сохраняться! - и уже обращаясь ко мне, спросил:
- Где вы себя хранили?

- В холодильнике, где же ещё.

- Вы верите в бога? - продолжил он свой допрос.

Меньше всего мне сейчас хотелось дискутировать. Тем более на заданную тему.

- Нет, - ответила я, чтобы отмести сразу всю возможную полемику.

- Не может быть?! - вскричал он. - Вы с такой ахматовско-цветаевской внешностью!
Поступаете не на поэзию, а на прозу! Не верите в бога?!

- Причем тут внешность, проза и бог? - этот его театр уже начинал напрягать.

- Вы прямо падаете в моих глазах!

- Да я как-то и сразу в ваших глазах не на пьедестале стояла! - сказала я, вспомнив
его выпады про кошечку и собачку.


По истории я получила ещё один трояк.
Не помню, что мне попалось, какую я там пургу несла в своих ответах...
Помню только, что сердце после горячего шоколада и недавнего разговора с Нью-Гоголем
бухало так, что экзаменатор наверное слышал этот звук и, сжалившись, влепил трояк.
Иначе была бы пара... пара-беллум к виску.
Оставался ещё один экзамен.
 
                Продолжение следует:
 
               http://www.proza.ru/2017/10/02/206