Точки над ё

АЛЕКСАНДРА АЛЁШИНА

ТОЧКИ НАД Ё

Нас убьют за то что мы гуляли по трамвайным рельсам...

Янка

Где это было? В Иркутске? В Калининграде? В Биробиджане? Не знаю, не знаю... Да и не важно это: везде всё одинаково, и московская Черкизона вряд ли чем-то существенно отличается от владивостокского Спортоса.
Да, везде всё одинаково... Цыганские какие-то кибитки, в которых живут и те, кто торгует на рынке, горбатясь на богатого дядю – русские, китайцы, таджики, азербайджанцы, и совсем уж отребье, бичи, которые, если разобраться, никогда интеллигентными и не были. Да, и из торговцев кому-то повезло больше, и есть комната, пусть крохотная, пусть на восемнадцать человек – но в настоящем доме.
Но кому-то не повезло окончательно и бесповоротно.
Грязь, запах гниющего заживо изъязвлённого тела, мочи, груды мусора, ломаной мебели, в которых вечно кто-то копается, контейнеры, кое-как переделанные под какое-никакое, а всё жильё. Сущее гетто...
И хорошо, если сегодня никого не сожгли конкуренты, и у всех есть на вечер место преклонить голову и плошка риса – утолить голод.
Никто не знал, как звали эту девушку на самом деле. Сама же она называла себя Ёко. Правильнее было бы, конечно, Йоко, но если вдруг нужно было где-то зачем-то подписаться – только где и зачем?! – она царапала именно «Ёко», не забывая жирно прорисовать точки над ё. Что ж, в России жила, на постсоветском, что называется, пространстве, по-русски как-то понимала – но не слишком хорошо, а вот Леннона слушала – чем и приобрела у полунищей базарной братии репутацию человека со странностями. Да ещё говорила, что та, кто выдаёт себя за вдову великого музыканта – не настоящая, злая, подлая, а настоящей его женой была она, и скоро они встретятся – только вот надо умереть, а пока что-то не умирается.
От природы была она миловидная, даже красивая какой-то необычной – китаянка? казашка? – восточной красотой. Тоненькая едва ли не до прозрачности фигурка, странный взгляд лунатических раскосых глаз. И даже чем-то действительно напоминала, пусть и отдалённо, знаменитую госпожу Оно.
Да только никого не красят бессонные ночи с палёной водкой и непонятно откуда взятой наркотой, работа на износ, случайные связи и отрепье на плечах... Умыть, подлечить, приодеть... Да кто бы занялся этим?! Кому нужны те, кто однажды раз и навсегда был с полной неотвратимостью занесён в составленные на каких-то небесах, что ли, списки касты неприкасаемых...
Так и влачила Ёко жалкое полунищее существование, так и не было никому дела до того ада, что был в душе у неё.
Пока однажды не подобрала кошку.
Вот только кошки в этих трущобах и не хватало, – возмущались соседи, – самим бы с голоду не пропасть. Но Ёко так и стояла с неизвестно откуда взявшейся подругой по несчастью, готовая защищать её от соседей – закадычных, что говорится, врагов и смертельных друзей. Только защищать не пришлось. Соседи покричали и забыли. Расползлись по ежедневным своим делам – пить, курить, материться. И Ёко поняла, что кошке если и грозит гибель – то скорее от голода – под неказистой клочкастой шкуркой в колтунах явственно прощупывались птичьи какие-то – тоненькие и беспомощные – рёбрышки.
Ёко – как была, с кошкой на руках – зашла в свой контейнер, порылась одной рукой в вещах, так и не отпуская бедную голодную животинку, нашла единственное своё платье поприличнее – и лишь тогда, чтобы переодеться, спустила на мгновение кошку с рук.
Нащупала в засаленном бюстгальтере небогатые свои сбережения – и пошла в ближайший магазин – всё так же с кошкой на руках.
Ёко купила добрую дюжину пакетиков кошачьего корма, две миски – и даже бутылку питьевой воды – чтобы не травить измученное животное той дрянью, что текла из ржавых кранов в их проклятом высшими силами и коммунальными службами квартале.
Сколько еды вместилось в изголодавшуюся подругу бедной Ёко? Да пакетика три или четыре – пока ноги не разъехались от блаженной истомы сытости. Захотелось пить – но мисочку с водой девушка уже держала наготове. Кошка напилась и потёрлась о ноги Ёко, и через минуту они уже лежали на топчане – кошка на груди своей спасительницы пару минут благодарно и ласково урчала, а потом заснула.
Заснула и Ёко.
Проснулись они, когда уже стемнело.
Или не проснулись – а всё сбывшееся или не сбывшееся дальше было лишь сном, после которого просыпаться не хочется – да никто и не просыпается обычно.
Кошка сидела на груди Ёко, бережно трогала её лапкой со спрятанными коготками за нос и говорила – да-да, говорила! – тихонечко и ласково:
– Ёко... Ёко, проснись...
Ёко открыла глаза – и рот от изумления. А её подруга продолжала:
– Я очень хотела есть – я была так голодна, что ещё бы немного – и умерла – а жить мне очень хотелось. Ты накормила меня и полюбила. А я об этом даже и мечтать не смела. Ты выполнила моё настолько заветное, что даже не оформившееся, желание. И у меня появились силы помочь тебе. Да, милая моя Ёко! Пора расставить все точки над ё: я могу выполнить и твоё самое заветное желание.
– Но я... – начала Ёко, но кошка остановила её мягким прикосновением лапки:
– Знаю. Ты мечтаешь встретиться с Джоном и всегда отныне быть с ним. И сейчас это случится. Смотри.
И Ёко смотрела во все глаза.
Навстречу ей шёл Джон.
Вот он подошёл вплотную. Обнял одной рукой. А другой – бережно и ласково погладил кошку. И они пошли куда-то вдаль, прочь от нищих грязных хибарок – к счастью. Куда? Да к счастью же – и какая разница, где оно, за каким поворотом...
Не бывает так? Но ведь было же... А во сне ли, наяву... Десятое дело. И вовсе неважно, проснулись ли девушка и кошка утром. Хочется верить, что никто этим утром не нашёл в приспособленном под жильё железнодорожном контейнере пары остывших тел – девушки и кошки.
А если хочется, так почему бы и не поверить...


-----------------------------------------


Финал у этой истории грустный. Совсем-совсем. Они не умерли. Они проснулись. А после такого сна очень тяжело возвращаться в реальность. Кажется: умереть лучше было б. Но выжила и кошка. Привязалась к девушке, не бросала её, скрашивала унылое существование своей лаской, делая жизнь чуть-чуть, но терпимее. И, наверно, всех нас уча быть чуть добрее...