Счастье

Ей не нужно было уточнять, за каким именно столом он расположился. Конечно, у окна – чтобы смотреть на окружающий мир и пропускать все через призму своего чувственного творческого восприятия. Она тоже любила места у окна, чтобы так же, как он, созерцать, глядя глубоко в то, что упускается большинством. Разве что он, наблюдая из-за стекла, был един с бурлящей вокруг жизнью, тогда как она оставалась в стороне, наблюдая, но не соединяясь, не вливаясь. Замечал ли он эту ее черту? Безусловно. Считал ли настоящей, природной? Нет, никогда. Он видел в ней амбициозного публичного человека, как и он, опаленного всяческими талантами и сполна награжденного тщеславием.

Она влетела в кафе, запыхавшись, раскрасневшись, на ходу развязывая ярко-розовый шарф, контрастировавший с осенней серостью, заполнившей собой каждый уголок Москвы. Он улыбался. «Ты торопилась», - констатировал он, целуя ее в щеку. «Я не хотела тебя задерживать», - ответила она, подразумевая «не хотела упустить наше совместное время». Они друг друга поняли. Они всегда друг друга понимали. Слишком хорошо.

Разговор, начавшись с бизнеса, как всегда перекинулся на путешествия, потом на Москву и Петербург. «Чем больше я живу здесь, тем больше понимаю, что это довольно бездушный город. Я думаю, ты поймешь, о чем я. В Петербурге из каждой улицы, каждой подворотни, каждого перекрестка, который проезжаешь в машине, веет духом. Своим, настоящим, ни на что не похожим. А здесь этого нет». «Как поживает твой роман? Ты пишешь его?». «Нет. И если честно, все, что я сейчас пишу помимо, мне категорически не нравится. Я понимаю, что надо встряхнуть себя и начать, но никак не могу собраться».

«С духом Москвы есть простое объяснение. Его почти не осталось – этот город полон приезжими. Они живут здесь по двадцать лет, но они сами не отсюда. Вспомним Гумилева-младшего – все пассионарные люди, безусловно, стягиваются туда, где есть возможность применить их энергию. Себя они и привносят, вытесняя то, что было до них». «Проблема в том, что эти люди приезжают не к Москве, а к себе. Многие из наших с тобой знакомых по бизнесу ничего не берут от города, кроме работы. Не ходят в театры, коих здесь просто Клондайк. И публика – какая здесь интересная публика! У нас если не очень нравится, народ и хлопать не будет толком. Могут вообще встать и уйти. А здесь… здесь выступать одно удовольствие. На ура, с овациями и цветами встречается практически все. Представляешь?» «А ты выступаешь?» «Нет, но подумываю об этом. Мне этого не хватает».

Он рассказывает, как изменил свое представление о виде искусства, который вообще не воспринимал. Она улыбается и думает, что это всегда ее в нем восхищало – любознательность к жизни во всех ее проявлениях. Он всегда будет искать, он всегда готов открыть новые грани в том, что уже, казалось бы, набило оскомину. Он всегда дает жизни возможность себя удивить, никогда не дает строгих определений, претендующих на постулаты, и никогда не ставит окончательных точек.

Он всегда зрит в корень. Им необязательно общаться каждый день, чтобы он задавал именно те вопросы, которые не задает никто другой. Она каждый раз надеется, что ей удается сохранять баланс между тем, чтобы говорить и чтобы слушать, потому что ей всегда, изо всех сил, отчаянно и радостно хочется слушать его, но в той же самой мере он хочет обратного – и она неизбежно позволяет ему управлять процессом, не увиливая, не отнекиваясь, не переводя тему. Она не делала бы так, даже будь темы неприятными – по той простой причине, что с ним не может быть неприятных тем.

Он просит не жечь мосты с родным городом. Она улыбается – немного горько, потому что он опять уловил суть проблемы, понял то, что никак не могут уловить другие. «Я не езжу в Петербург, потому что мне это психологически сложно, - честно признается она. – Там та жизнь, которая у меня была, которая закончилась. Моя квартира – уже не моя, там живут мама с отчимом. Вроде все по-прежнему, и вместе с тем совершенно не так. И много такого. Ты прав, мне надо через это переступить. Я любила ту жизнь, по-прежнему люблю тот дом, мое пианино. В Петербурге много близких людей, которые очень по мне скучают. Я знаю, что должна начать приезжать. Удивительно, как ты всегда попадаешь в яблочко. Все про меня знаешь».

Они говорят о том, что это только кажется, будто переезд решает какие-то проблемы. Наоборот, еще больше их обнажает, сталкивает в новых стрессовых ситуациях с самим собой, заставляет по-новому взглянуть на весь багаж под названием «собственное я», который неизменно отправился следом. Он рассуждает о собственном переезде в новую квартиру, а она смотрит на него, понимая с радостным отчаянием или отчаянной радостью, что, скорее всего, никогда не сможет полюбить другого мужчину, потому что никто не может быть так близок, дорог, важен, нужен и физически осязаем даже тогда, когда находится далеко. Они обмениваются долгими, глубокими взглядами, и ей кажется, что он думает о том же самом.

«Скажи честно, ты планируешь остаться в Москве навсегда? Или уехать дальше? Или… вернуться в Петербург?»

Она пару секунд молчит, а потом отвечает предельно прямо, что ничего не загадывает, что сейчас идет определенный этап ее жизни, которому положено пройти в Москве. А дальше покажет жизнь, и «навсегда» в ней – несуществующее понятие. Но да, она допускает вероятность возвращения домой когда-нибудь, и если это произойдет, это будет взвешенное, зрелое решение, вызревшее внутри полностью и абсолютно. «Впрочем, если бы ты позвал меня, я бы вернулась прямо сейчас. А если бы ты позвал, а не оттолкнул меня полтора года назад, я бы и не уезжала», - это не произносится вслух, но он, кажется, и так это слышит.

Два часа пролетают незаметно и вместе с тем необъятно. Им обоим надо возвращаться к работе, они рассчитываются и выходят в московскую осень, где дороги привычно расходятся в противоположные стороны. Они обнимаются – долго, близко, горячо, с излучаемой радостью и без болезненного надрыва, потом целуют друг друга на прощание, несколько раз, стараясь задержать мгновение и память друг о друге. «Я был очень рад тебя видеть» «Я знаю. Я тоже»

Он идет в свою сторону и оглядывается. Она стоит и смотрит ему вслед, и только когда такой родной, узнаваемый из тысячи затылок исчезает в отдалении, закуривает и уходит. Перед тем, как погрузиться в подземный этаж огромного московского муравейника, она достает телефон и фотографирует свое лицо, делая акцент на глаза, чтобы зафиксировать и запомнить, как выглядит счастье.


2017