Гоголь Читает Мораль ч. 1

В качестве небольшого отступления; сам будущий писатель родился во вполне даже дворянской семье, детство провел вполне счастливо, в обстановке полнейшей украинской пасторали. Гоголь-Яновские были зажиточными помещиками средней руки, с четырьмястами душами крепостных и немалыми земельными угодьями. Отец будущего писателя умер когда Гоголю было пятнадцать; а вот его матушка, Мария Ивановна Гоголь, переживет собственного знаменитого сына на целых шестнадцать лет.

Считается, что родительница Николя Васильевича была женщиной более чем религиозной; в общем доброй и даже веселой, но с довольно странноватыми повадками. Религию в детей не вдалбливала, но насаждала довольно активно; при том, вера в бога, у последней, в немалой степени сочеталась с просто непомерной суеверностью, мнительностью, а с годами, так еще и немалой оторванностью от реальности (известно, например, что та настолько гордилась литературными успехами сына; что непонятно зачем считала его еще и… выдающимся изобретателем, по технической части).

Молодой Гоголь, как и многие его сверстники, конечно по началу отличался некоторыми свободолюбивыми взглядами; но, как правило, подобные юношеские воззрения, в эпоху Николая I, элементарно не проходили испытания временем. Т. е. чем старше становилась та молодежь, из первой половины XIX века, тем, большей частью, становилась приверженной консервативным взглядам.

Вот существует старая, писаная торба советского гоголеведения — Гоголь в “Ревизоре” отображает кризис, ну, вот просто бунтует против скаредного чиновничьего госаппарата Романовской империи. У подобной концепции есть очень неудобный, острый угол, о котором лишний раз старались не упоминать; сам государь-император, будучи цензором №1 в подконтрольном государстве; вольнодумную пьесу зачем-то взял — и разрешил. ЛИЧНО. Потому и лично, что к дате первой публикации, в 1836 году, уже воспитал в стране такое количество дубовых цензоров — что подобную комедию те запретили бы, не дочитав до конца даже «Действие I». И, опять же, не по причине какого-то особого свободомыслия, а уже только по профессиональной принадлежности действующих лиц; Николай Васильевич подобрал там полный срез российского чиновничьего аппарата + отставных госчиновников, продолжающих кормится «за счет бюджета». Каких-то муторных левых лиц из помещиков (Бобчинский и Добчинский; сегодня их фамилии произносятся с неправильным ударением). Кроме этого, прибавил туда полицейских чинов; и, наконец, некого бездельника из Петербурга, на которого как на дурака, смотрит собственный крепостной лакей.

Формально считается, что пьесу перед императором отстоял все тот же Жуковский; да еще при том, со своеобразной формулировкой: «добрая (!?) насмешка над провинциальными чиновниками». Николай I, в ответ на такое лисье простодушие заслуженного поэта, думаю взглянул на того очень мрачно. О размахе коррупции в собственном государстве, самодержец был осведомлен прекрасно; на полном серьезе «справки наводил» — и получил соответствующий ответ: все губернаторы воруют и своевольничают вне всякой меры (в первоначальном варианте “Ревизора” Сквозник-Дмухановский должен был стать именно губернатором). Но внешняя сторона николавевской властной вертикали исполнялась; каждый ходил по струнке, все вроде бы сидели на своих местах и низший беспрекословно подчинялся старшему. Цензура свирепствовала, а возглавлял ее сам император.

Почему пьесу разрешили и при том сразу? Да все довольно просто;
Николай I при всей своей неуклюжей ограничености по культурной части, странным образом умудрялся сочетать в себе собственное осознание последнего; и творческих людей не чурался. Пьеса Гоголя ему понравилась. К тому же, непосредственно Николай Васильевич считался фигурой более чем благонадежной и совершенно заслужено; по крайней мере, на фоне Пушкина, которого царь откровенно недолюбливал.

В самом “Ревизоре” не было никаких наездов на николаевскую вертикаль — все выглядело как издевательский эпизод из жизни напыщенных чиновников уездного города; при том, временами настолько дуболомных, что смотреть стыдно. Скромнее надо быть, да разве можно на это надеяться?

Наконец, сочинение Гоголя откровенно не поняли, оно слишком опередило свое время; хотя и сейчас воспринимают очень неоднозначно. Во время первой постановки в 1836 году пьеса была интерпретирована исключительно как «комедия положений», а Хлестаков, которого потом литературоведы признают одним из самых сложных образов русской литературы; в свою очередь, смотрелся как обыкновенный, завравшийся дурак. Подобное, в принципе, не могло не импонировать императору, ибо верно; каждый свое место знать должен.

Вот, правда, и сам Николай Васильевич выдал немалый финт; вместо того, чтобы в финале «всем сестрам по серьгам» — прохиндей понабрав взяток, ускользнул из города, оставив в дураках всю местную коррумпированную верхушку. Потом следует знаменитая немая сцена; настоящий ревизор приехал — но, по сути, это ничего не означает. Просто местные бонзы понимают, что расстались с деньгами совершенно зря; при том, по собственной вине, дав какому-то гаденышу обвести себя вокруг пальца. Для отвода глаз, можно было заключить — прибыл настоящий николаевский чиновник из Петербурга; и вот уж сейчас, вытрясет из всех душу. Но на деле, это лишь означало — городничий все-же не станет генералом (вот над этим, думаю, царь смеялся от души); и теперь, безотлагательно, придется раздавать взятки по второму кругу (а вот в это царь не вник, и это замечательно, иначе мог бы и обидеться).

Сам Гоголь несколько погоревал от того, что образ Хлестакова современники не поняли и поведение последнего свели на нездоровую эксцентричность. Тем не менее, за счет “Ревизора”, он вполне поправил свое финансовое положение; и здесь, эта «непонятость», прекрасно сыграла на руку. Получив средства и выхлопотав себе разрешение на выезд за границу, Николай Васильевич на десять лет переселится в Европу (к слову; Пушкина за пределы России не выпустили до самой смерти). Существует вполне обоснованное мнение, что образ Хлестакова, Гоголь во многом списал с самого себя.