5. Инфанта

«Моя девочка, моя принцесса…», - шептала женщина, склонясь над детскими фотографиями дочери. Слёзы капали на них, оставляя липкие пятна. Второй год пошёл, но для материнского горя времени не существует…

…Шестнадцать лет назад родилась недоношенная девочка. Как сейчас говорят, с небольшим количеством баллов по шкале АПГАР. Мать не была алкоголичкой или наркоманкой, имела даже непосредственное отношение к медицине, строго следила за своим состоянием и ничем не вредила будущему малышу. Разве что нервничала, как всегда, чрезмерно. Ну, да, объясняла это обстоятельство своим природным «типом нервной системы» и вредной профессией. Ну, да, объясняла постоянный плач маленькой дочери наследственностью и «болезненным развитием ещё недоразвитых внутренних органов»… Иногда полезно иметь медицинскую специальность, чтобы многое объяснить и на многое «закрыть глаза». Но объяснений не стал слушать отец ребёнка, которому, кроме дневных скандалов, теперь приходилось терпеть и ночные «концерты». Укрыться в однокомнатной квартире было негде: в ванной постоянно мокли пелёнки и ползунки; разлечься на кухонном полу мешали постоянные блуждания супруги; в коридоре спать не догадался, а если бы и догадался, то пришлось бы складываться пополам. Через два месяца он собрал вещи и переехал жить к своей маме; совсем скоро нашлась замена и состоялся развод…

«Твой отец – гад и негодяй! Он тебя не любит! Кроме меня, ты никому не нужна!» - первое, что запомнила маленькая Аня. После ухода папы мужчины в доме не объявлялись. В двухлетнем возрасте малышка впервые увидела в квартире мужчину, сантехника, и очень испугалась. Он обратился к ней, в шутку протянул руку для пожатия, а Аня подняла визг, убежала в комнату и забилась в шкаф. Ей он показался страшным зверем, пахнущим чем-то отвратительно-неистребимым (конечно, это были запахи мужского пота, табака и солидола, которым были смазаны инструменты). Первая непосредственная встреча с мужчиной убедила Аню, что все они «гады и негодяи».

В детском саду Ане сначала понравилось: там не было страшных мужчин. Вернее, они появлялись вечером, но встречи можно было избежать, если не выходить в раздевалку, где они одевали своих детей. Дружить Аня предпочитала с девочками, но дружбу долго водить не умела: ей стало казаться, что каждой от неё что-то нужно, а делиться конфетами или игрушками совсем не хотелось. К тому же, она часто болела и оставалась дома с бабушкой, а после выхода в сад вдруг обнаруживалось, что у её подружки уже есть другая подружка. Делить подруг с кем-то ей тоже не хотелось…

В школе Ане было хорошо. Она сидела за одной партой с девочкой, у которой не было подруг, кроме Ани. Но так было до седьмого класса. Анина подруга в то лето уехала в лагерь, а когда вернулась, она уже была другим человеком – смелой, насмешливой девушкой с хорошо заметной развивающейся грудью. И интересы были у неё совсем другие. По секрету подружка рассказала Ане, что в лагере она целовалась с мальчиком и ей это очень понравилось. «Знаешь, - шептала она, - для того, чтобы не мешались носы, надо набок наклонять головы обоим. Я видела на свадьбе у двоюродной сестры, как это надо делать, и сделала так же. Всё получилось!» Ане стало противно до тошноты от таких откровений. Как?! Целоваться с мужчиной, пусть и будущим?! С подругой она решила порвать, потому что не могла больше общаться с оскверненным существом. Аня предприняла решительные меры: подошла к классному руководителю и попросила посадить за парту одну. Педагог удивилась, но просьбу выполнила…

Сначала Ане было одиноко. Мама постоянно была занята на работе, а с бабушкой самым сокровенным она делиться не привыкла. Но однажды от скуки в свободное время Аня нарисовала на обычном тетрадном листке обычной шариковой ручкой фантастический образ принцессы, привидевшийся ей во сне. У девочки были очень широкая юбка и спадавшие на плечи пышные светлые локоны. Аня вдруг поняла, что лицо маленькой принцессы – это её собственное лицо! Открытие настолько поразило Аню, что она схватила фотографию мамы в юности и быстро начала копировать на другой тетрадный листок. Да! У неё получилось и это! Аню поразило и новое открытие: свои мысли тоже можно записывать на бумаге!

Вечером Аня показала свои рисунки маме и попросила записать её в художественную студию школы искусств. Вторым шагом была покупка всего необходимого: альбомов и общей тетради, акварели и карандашей…
На уроках рисования в школе искусств Аня держалась особняком, как будто бы не замечая других детей и погружаясь в творческий процесс. Конечно, творчеством уроки можно было назвать с трудом. Раньше она думала, что в рисовании особых знаний не требуется. Уроки эти, откровенно говоря, были настоящей муштрой с оценкой «правильно - неправильно». Её заставляли рисовать натюрморты, которые она терпеть не могла ещё со времен уроков рисования в начальной школе; прорисовку геометрических фигур вообще считала потерей времени. Но терпела для будущего: ждала того времени, когда они наконец-то начнут писать портреты…
В ночные смены мамы и в каникулярное время Аня «отрывалась» по ночам: рисовала то, что ей хочется, и писала о том, что её тревожило. Маме показывала только рисунки. Читать то, что написала, отчего-то не хотелось. Но с мамой обо всём на свете откровенничать перестала…

…В восьмом классе в Анин класс перевёлся мальчик. Пришлось его посадить с Аней, потому что свободных мест в классе больше не было. Она сначала напряглась, но потом успокоилась. К ней он не лез, был культурным и воспитанным очкариком с брекетами на зубах. В общем, опасений не вызывал. В один из вторников, когда Аня сразу после уроков направлялась в школу искусств и для этого брала альбом и принадлежности с утра, любопытный сосед по парте увидел на перемене альбом и тайком решил посмотреть, что там. Уроков рисования в восьмом уже не было, так зачем же здесь альбом? Содержимое юношу сильно впечатлило. У вернувшейся из столовой Ани он вежливо спросил о её интересах, восхитился работами. И Аня, впечатлённая его искренним интересом к её персоне, неожиданно в подробностях стала рассказывать. А ему хотелось слушать, и он даже проводил после школы Аню в школу искусств.

Так они подружились. В толстом дневнике Ани стали появляться восторженные записи о соседе по парте. Два месяца спустя она написала: «Я люблю его. Не знаю, как это возможно, но люблю». Четыре его портрета по памяти были написаны, и ей не нужны были фотографии, чтобы смотреть на него во внеурочное время: настолько точно были переданы и выражение глаз, и мимика, и жесты…

В день рождения Аня получила три подарка: набор дорогущих карандашей, о которых давно мечтала, и альбом работ Диего Веласкеса - от мамы; нарядную белую блузку – от бабушки; белую розу – от любимого. Она принесла розу домой, но не знала, куда её спрятать, потому что маме показывать цветок нельзя. Если она его увидит, начнётся разговор о «гадах и негодяях», но теперь-то Аня знала, что это не так. Не могла она полюбить гада и негодяя! Приближалось время возвращения матери, Аня металась по квартире, и вдруг взгляд упал на большой альбом картин Веласкеса. Вот он – тайник! Одним движением сорвала целлофан с издания, открыла и… со страницы альбома увидела свой детский портрет. Та самая принцесса из сна… Она быстро нашла свой первый рисунок и сравнила с инфантой Веласкеса. Она! Маргарита? Аня? Кто из них?.. Соловьиным пением прозвенел звонок в дверь; Аня положила розу на инфанту, заметив при этом, как заиграла белая роза на красном фоне картины, захлопнула альбом и побежала открывать дверь…

В белой нарядной блузке Аня пришла на следующий день в школу. С ней рядом сидел как будто бы другой юноша. Что-то изменилось. Да, у соседа вместо очков сегодня были линзы, а брекеты были сняты. «Он красивый… Надо написать ещё один портрет! В ближайшее время!» - решила Аня.
После уроков вместе они вышли из школы. Вдруг – в спину толчок. Пыльный портфель хулигана-одноклассника оставил на спине Ани серое пятно. «Вырядилась! Уродиной была – уродиной и осталась!» - слова одноклассника Аню оглушили. Она перевела взгляд на любимого, а тот… стоял и молчал. Ей показалось, что даже ухмылялся. Повернувшись, Аня зашагала прочь. Ей казалось, что в ушах смешалось несколько звуков: стук каблучков, многократно усиленный и похожий на барабанную дробь, стук собственного сердца и слова, звучащие, как из поломанного магнитофона: «Гад! Негодяй! Гад! Негодяй! Гад! Негодяй!!!»

Наутро Аня впервые прогуляла занятия. Мама была на суточном дежурстве, а Аня просто бродила по улицам, не замечая ни людей, ни светофоров, ни машин. В голове было пусто. Вчера она тоже ничего не написала в дневнике. Где-то далеко постукивала боль, но это почему-то был уже жалкий отголосок боли вчерашней. Она была какая-то неконкретная, не из-за чего-то, а так – вообще…
Стало темнеть, но сумерки Ане вдруг понравились. Пожалела, что раньше не замечала их романтику. Сумерки всё решили за неё. Вернувшись домой, она сделала последнюю запись в дневнике: «Я уродина и никому не нужна. Прости, мама!» Раскрыла альбом Веласкеса, раскрошила над портретом инфанты сплющенную розу и порвала в клочки первый рисунок. С детства она знала, какие таблетки в домашней аптечке трогать нельзя, но в этот раз взяла именно их…